Бэби был, конечно, фигурой неординарной. Мы уже почти открыто восхищались им, потому что действия его не укладывались ни в какие рамки. Какой бы преступник не воспользовался уникальным случаем с убийством Дуганова, чтобы хотя бы отсидеться, отдохнуть. Он мог избавиться от четырнадцати убийств, но он посчитал это недостойным себя. Но если бы он, как тот же Дюк, жаждал славы, он бы нашел случай объявиться и другим способом. Но нет! Он презирает славу, он презирает открывающиеся возможности выйти сухим из воды, он знает только свое кровавое ремесло и занимается им без всяких сомнений. Конечно, на нем было достаточное количество заказных убийств, но главным делом его жизни была месть за убийство капитана Ратникова. И при этой удивительной целеустремленности мы никак не могли его определить!
Но теперь, когда в руках у нас оказался козырь с парнями в Баку, мы вполне могли рассчитывать на успех. Надо было только все это как следует проработать, все рассчитать, и Бэби был бы наш. Честно говоря, рассматривая планы его захвата, мы не столько думали этим победить его, сколько привлечь на свою сторону против Суда Народной Совести. У него были все основания не любить своих прежних хозяев.
- Прежде всего, - говорил Грязнов, - этих подонков следует этапировать сюда.
- Каким образом? - интересовалась Лариса, в нашей группе признанный скептик.
- Да просто потребовать выдачи как уголовных преступников!
- Вы забываете, господин майор, - сказала Лариса, - что преступниками они объявлены не были. Официальное расследование по делу об убийстве капитана Ратникова прекращено по причине смерти обвиняемого. Им не предъявлялось постановление о привлечении в качестве обвиняемых.
Я слушал их перепалку и невольно обращал внимание на то, что напряжение между ними превышало необходимый уровень. Это заставляло меня приглядеться к ним пристальнее. Конечно, у Грязнова была семья, а у Ларисы существовал Жак, но чего только в этой жизни не случается!..
- Если нельзя организовать официально этапирование, надо как-то заманить их в Россию, - сказал Сережа.
- Как? - спросил я.
- Ну не знаю. Наследство, родственники, еще что-нибудь…
Я покачал головой.
- Есть другое предложение, - сказал я. - Нам надо выкурить их из Баку, из Азербайджана.
- А это как? - поинтересовался Сережа.
- Это уже проще, - ответил Грязнов. - Они там на птичьих правах, стоит только замешать их в какое-нибудь грязное дело… И их выдворят из солнечного Азербайджана.
- Но это же… - растерялась Лариса, - это же… не по закону!
- Ты хотела сказать, подло, - подсказал я. - Не стесняйся, Слава не будет обижаться. Это действительно не слишком законно, но разумно. Мы имеем дело с такими негодяями, Лариса, которые не знают понятия чести. И мы сделаем все, чтобы закон до них добрался.
- И у меня на этот счет есть хорошая идея, - сказал Слава Грязнов, подняв указательный палец.
Речь шла о торговле наркотиками. Стоял когда-то у Курского вокзала киоск, торгующий мороженым. Обычный киоск, такой же как все, я сам пару раз брал там мороженое в жаркую погоду. Но когда сменились времена, то сменились и мороженщики. В частности, в том самом киоске у Курского вокзала появились какие-то азербайджанцы, которые из простого киоска сделали настоящую крепость, хотя продолжали продавать все то же мороженое. Всегда в киоске было непременно двое продавцов, хотя ассортимент у них был самый никудышный, и тот единственный стаканчик мороженого, который был виден за стеклом, выглядел музейным экспонатом, настолько он был дряхл. Основная торговля шла через заднюю дверь, обращенную к стене дома, и там продавали не мороженое, а наркотики. Это знали почти все, об этом возмущенные люди писали в газету, но киоск продолжал стоять, и когда участковый инспектор заходил туда с проверкой, его встречали, как лучшего друга.
Конечно, прихлопнуть киоск вместе с участковым инспектором было бы проще всего, и, на мой взгляд, правильнее. Но в МУРе мудрые головы рассудили иначе и держали этот киоск под пристальным наблюдением, регистрируя и покупателей, и поставщиков, и просто прохожих. Конечно, с помощью этого наблюдения было решено немало дел, но меня лично всегда раздражало, что он продолжал стоять, все так же там продавалась всякая дрянь, и это убеждало людей в безнаказанности наркомафии.
Грязнов решил использовать именно этих парней, они его тоже давно раздражали. Он дождался момента, когда к ним поступила партия товара (не мороженого), и нагрянул туда с милицейской группой захвата. Азербайджанцы страшно перепутались, предлагали какие-то деньги, потом потребовали вызвать их адвоката.
Грязнов позволил им позвонить, и они чуть успокоились. Разговор был прослушан, они звонили не адвокату, а некоему Рустаму Мамедову и просили о помощи против "чужих ментов". Грязнов приехал на квартиру к этому Мамедову еще до того, как тот успел начать действовать, потому что жил тот рядом, на "Новокузнецкой".
Открыв дверь, он был ошарашен появлением целой группы оперативников, но нашел в себе решительность потребовать:
- Ордер имеете?
- Ага, - улыбнулся Грязнов и показал свой пистолет. - Подходит?
Тот развел руками и впустил их.
- Ты все понял? - был первый вопрос Грязнова.
- Чего тут непонятного, - вздохнул тот. - Остается выяснить - сколько?
Грязнов усмехнулся, спрятал пистолет и бросил милиционерам:
- Все, ребята, свободны.
Он упал в кресло и вытянул ноги.
- Только имей в виду, командир, - предупредил Мамедов. - Я уже плачу, и те, кому я плачу, могут оказаться повыше тебя.
- Ты что, сдавать их надумал? - спросил Грязнов на всякий случай.
- За "чайника" меня держишь? - нахмурился Мамедов.
- Тогда вот что, Мамедов, - сказал Грязнов. - Тут недоразумение вышло. Моя фамилия - Грязнов, может, слышал?
Мамедов налил себе газированной воды из сифона и спросил:
- А чего ты тогда мелочевкой промышляешь, Грязнов? Ты же из МУРа, если ты, конечно, тот Грязнов.
- Я тот, - подтвердил Слава, - и мелочевкой не промышляю. Ты понял, что ты у меня на крючке?
- Тут можно поспорить, - уклончиво заметил Мамедов. - Но мне интересно, а что ты, собственно, хочешь?
- У вас в Баку, - объяснил Грязнов, - есть лагерь для русских военнопленных. Тех, кто на стороне армян. В этом лагере работают охранниками два типа. Они нужны мне здесь, в Москве.
- А почему ты ко мне обратился? - спросил Мамедов.
- Я не к тебе, Мамедов, - усмехнулся Грязнов. - Я к вам. Я терплю вас уже пять лет, и терпение мое кончается. Тебе рассказать, что начнется потом, когда оно кончится?
- Э-э… - отмахнулся Мамедов. - Зачем нам портить друг другу настроение. Тебе их нужно доставить в упаковке или сам паковать будешь?
- Сам, - сказал Грязнов. - Вы их вербуете на выгодное дело в любом городе России. Остальное наша забота.
- А с киоском как? - спросил Мамедов.
- Слушай, Мамедов, не наглей, - рассердился Грязнов. - Ты вот здесь, на "Новокузнецкой", живешь, а я каждое утро от "Выхино" до Петровки своим ходом. Чувствуешь разницу?
- Чувствую, - кивнул Мамедов. - Если бы ты только захотел, майор, то уже бы на улице Горького жил.
- Чтоб киоском этим там больше не пахло, - сказал Грязнов.
- А если я его узбекам продам? - спросил Мамедов с заискивающей улыбкой. - Они ко мне давно подкатывают, а?
Грязнов покачал головой.
- Ну вы жулики, - сказал он. - Да продавай, аллах с тобой. Я им все равно жизни не дам.
- Так это им, - заулыбался Мамедов. - Куда тебе звонить, говори.
И хотя Грязнов рассказывал про этот эпизод с плохо скрытым восторгом, я слушал его хмуро. Меня эти близкие контакты с мафией никогда не радовали, и я прекрасно знал, что добрую треть всех преступлений совершают люди, состоящие осведомителями милиции и контрразведки. Но дело было особым, и выбирать средства, которые бы устраивали всех, нам не приходилось.
Константин Дмитриевич Меркулов появился на своем рабочем месте в среду, словно упав с неба. У него состоялся краткий и содержательный разговор с генеральным, потом он принял нескольких ответственных посетителей и, наконец, вызвал к себе меня. Вид у него был совершенно измученный, смотреть жалко.
- Да, - покачал я головой, - укатали сивку президентские горки… Можно подумать, это ты сам в Тюмени на этого типа нападал.
- Что, очень мерзко получилось? - спросил он с сожалением.
- Шито белыми нитками, - ответил я. - Чего еще ждать в ближайшие дни?
- Узнаешь из газет, - буркнул он. - У тебя нет желания поработать в президентской комиссии?
- Ни малейшего, - сказал я. - Тем более что если все пойдет, как мы планируем, то сдадим вам весь ваш Суд Народов очень скоро.
- Это каким же способом? - спросил Меркулов равнодушно.
- Способом умело проведенной операции. Мы выходим на Бэби, Костя! Можно сказать, что он у нас в руках.
- Зациклились вы на вашем Бэби, - вздохнул Меркулов. - А он уже и не игрок, а так, хулиган на трибуне. Если он начнет мелькать, его прихлопнут в минуту.
- Мы рассчитываем на обратную реакцию, - сказал я.
- То есть?
- Хотим направить его праведный гнев на бывших хозяев.
Эта простая мысль так его поразила, что он даже некоторое время задумчиво покачивался в кресле.
- Глупости, - сказал он. - Он никого не знает.
- Это же Бэби, Костя! Как он узнал про Люсина, а? А как он вышел на Стукалова? Ты хочешь сказать, что все произошло случайно? Без наводки?
- Мне не нравится ваше отношение к этому убийце, - хмуро заметил Меркулов.
- Я сам об этом часто думаю, - сказал я. - Меня мои ребята заразили. Они на почве своих кибернетических извращений занимаются черной магией: одушевляют протокольные фигуры. Это они придумали Бэби и характер, и какие-то слабости, и даже рисуют ему психологический портрет. Но подумай сам, как он себя ведет! Ты бы себя так повел?
- Вряд ли, - сказал Меркулов с усмешкой.
- И я бы нет, - сказал я. - Это психосоциальный феномен.
- Это кто определил?
- Сережа, разумеется. Но этот Бэби действительно так выразительно плюет на всю нашу возню, что это не может не восхищать.
Он хмыкнул и ничего не ответил, его волновали другие заботы.
- Ты-то как? - спросил я. - Думаешь к родным пенатам возвращаться?
- Мечтаю, - вздохнув, ответил Меркулов.
38
Вначале все действительно походило на сказку. В день расставания с Феликсом Захаровичем уже вечером она с чужими документами на руках поднималась на борт самолета, улетавшего в Рим. Все произошло как по мановению волшебной палочки. Она пришла на указанную квартиру, ее встретил незнакомый человек и вручил билет, деньги и документы. Для нее были заготовлены вещи, целый чемодан вещей, и все свое она была должна оставить для дальнейшего уничтожения.
Ей очень мало что говорили, сказали только, что в Риме ее встретят и все объяснят. Но в Риме она успела лишь проехать на автобусе с дешевой экскурсией, которую проводил какой-то эмигрант с жутким еврейским акцентом, - вначале это звучало очень мило, но к концу экскурсии она совсем перестала его понимать. Проведя в Риме два дня, и из них лишь несколько часов в прогулках по городу, она отправилась на Сицилию. Ей опять пообещали, что там ей все объяснят. Только в дороге она обнаружила, что у нее снова новые документы.
На Сицилии ей дали понежиться в приличном пансионе несколько дней, но она не знала языков и потому чувствовала себя очень неуверенно. Какая-то женщина проводила с ней курс обучения французскому языку и жаловалась на ее слабые способности. Однако после трех дней интенсивного обучения она уже без труда могла заказать себе обед в ресторане.
Из Палермо она улетела в Испанию, где ее ждала новенькая машина, чудный и простой "фиат". Права на нее уже были готовы, но кое-какие навыки она должна была приобрести, и с нею занимался милый молодой испанец, очень хорошо говоривший по-русски. Именно здесь, в Барселоне, с ней впервые поговорили по существу.
- Дорогуша моя, это операция по внедрению, - говорил ей седой человек с верблюжьими губами. - Вас водят, чтобы потом не смогли отследить. Вы уже знаете, что вы побывали замужем?
- Я не понимаю, - пожала плечами Нина. - Я действительно побывала замужем, ну и что?
- Не то, - возразил седой "верблюд". - Вы должны хорошенько запомнить свою легенду, Ниночка. После смерти своего первого мужа, капитана Ратникова, вы некоторое время провели в депрессии и попали в психушку.
- Это легенда? - спросила Нина.
- Да. Выйдя из психушки, вы не смогли оставаться в родном городе и уехали в Сочи. Там вы случайно познакомились с немолодым французом Гюставом Шимом, запомните?
- Мне это еще предстоит? - спросила Нина.
- Да нет же! - воскликнул ее собеседник, выходя из себя. - Это уже было! Мало того, вы уже развелись с этим самым Шимом и оставили себе фамилию Шимова. Нина Алексеевна Шимова.
- Но у меня другие документы, - сказала Нина.
Этот терпеливый человек поднялся и вышел в соседнюю комнату. Нина невольно досадовала на саму себя, потому что никак не могла проникнуть в замысел Феликса. После долгого отсутствия седой вернулся и принес ей документы на имя Нины Шимовой.
- Теперь вы удовлетворены? Нина пожала плечами.
- А когда я смогу вернуться домой? Он смотрел на нее с изумлением.
- Вы уже хотите вернуться?
- Да, - сказала Нина.
Он распрямился и сунул руки в карманы.
- Если честно, - сказал он, - я ведь ничего не знаю о ваших делах, Нина. Но вы меня поражаете. Предполагается, что вы поживете здесь не меньше полугода.
- Это невозможно, - сказала она. - У меня много дел.
- Так для этого вас сюда и направили, - пояснил седой. - Вы должны вернуться домой к своим делам с чистой биографией. Понимаете, ведь по легенде вы уже полтора года живете во Франции. Для этого надо хоть немного действительно пожить во Франции.
- Сколько? - спросила она. Он развел руками.
- Я не могу вам подсказывать. Как только вы почувствуете себя готовой к вашей легенде, можете возвращаться.
- Что я должна для этого сделать?
- Ничего такого, что могло бы вам не понравиться, - улыбнулся он. - У вас есть машина, у вас есть документы, у вас есть деньги. Вы должны поехать во Францию и пожить там не менее трех недель. Никто не собирается вас контролировать, с этого момента вы свободный человек, и даже ваше возвращение домой будет делом вашего личного выбора.
- Значит, я могу ехать? - спросила Нина.
- Разумеется, - произнес он с некоторым сожалением. - Но вы все-таки подумайте, сколько сил и средств вложено в вашу легенду, и не делайте поспешных поступков.
Единственное, что он ей дал, - это свой телефон в Барселоне на случай непредвиденных осложнений.
Через три дня она пересекла границу Испании и Франции, начиная новую жизнь. Конечно, она рвалась домой, чувствовала себя очень неуверенно, да и язык понимала с трудом, но, привыкшая к дисциплине, она поставила себе цель освоиться во Франции за три недели и стремилась к этому всеми силами. Прежде всего она определилась с местом проживания, выбрав для этого небольшой курортный городок во французских Альпах, где без труда нашла недорогой и уютный пансион. Ее выбор был сознателен, она никогда не бывала в горах и именно таким путем могла приобрести новый стиль жизни. Ее неуверенное катание с гор вызывало смех у местных ребятишек, ее попытки объясниться с продавцами в магазине собирали целые группы подсказчиков и помощников, ее нарушения правил местного дорожного движения стали привычным делом для местных полицейских. Скоро уже почти весь городок знал про эту странную русскую женщину, что развелась с французом и ищет утешения в провинции.
Инструктор по горным лыжам с труднопроизносимым именем Жерар Фонтанель первым попытался разделить ее одиночество. Сначала это ей показалось просто забавным, его ухаживания, повышенное внимание, галантность, но, когда после ее падения он поднял ее на руки, она почувствовала, что у нее закружилась голова. Некоторое время она просто пряталась от Жерара, думала уехать, потому что ситуация грозила выйти из-под ее контроля, но не решилась. Одиночество и расслабленность сказались, она вдруг страстно возжелала мужского внимания. Слишком долго она была мужеподобным существом, и впервые за долгое время ей удалось почувствовать себя женщиной.
И она отдавалась своей судьбе. Уже первый невинный поцелуй при встрече заставил ее почувствовать прилив внутреннего восторга. Потом был вечерний ресторан в горах, долгие и страстные объятия в машине, и, наконец, он поднялся к ней в номер. Ее возмущало его самоуверенное поведение, ей казалось, что он слишком рано посчитал себя победителем, она даже искала причину, чтобы прогнать его вон, но так и не нашла. И когда Жерар начал медленно расстегивать "молнию" на ее платье, она уже ничего не соображала. Как он томительно тянул со всеми этими приготовлениями, как долго и нежно целовал ее, как гладил и ласкал!.. В момент близости она испытала бурю чувств, она едва не рыдала от счастья и боготворила своего мужчину, а он весело над нею посмеивался и снова и снова повергал ее в огонь любовного восторга. Она никогда в жизни не была так переполнена счастьем.
Уже на другой день их отношения изменились, она уже не уходила от его внимания, даже тянулась к нему, зато он уже почувствовал себя хозяином и даже несколько раз, посмеиваясь, осаживал ее. Вторая ночь тоже была преисполнена переживаний, но в них уже не было новизны, и если и была в этом какая-то радость, то чисто физиологического свойства. Но память о той, первой ночи не угасала в ней, и ее страстно тянуло к этому человеку, открывшему в ней женщину. Это было чувство, ей неподвластное, и когда на третий день в лесу он поставил ее перед собою на колени, прямо на снег, и преподал ей урок французской любви, она исполнила все со сладким ужасом унижения. Но это уже был предел, за которым начиналось отрезвление. В тот же вечер он стал жаловаться на финансовые трудности, которые мешают ему отдавать ей все свое время, и она, давая ему деньги, уже чувствовала, как кончается его магическая власть над нею.
Вечером он пришел к ней с каким-то журналом, где демонстрировались позы любви. В конце концов, он отрабатывал свои деньги, и Нина подумала, что у нее нет никаких шансов объяснить ему свое неприятие. Она просто сослалась на женское недомогание и всю ночь проплакала от досады. Никто не хотел ее обмануть, она обманулась сама, и теперь злилась сама на себя. В чемодане лежал ее заветный альбом с фотографиями, но она не решилась открыть его. Ей показалось даже, что она не скоро на это решится. Наутро она собрала вещи, расплатилась с хозяевами и уехала из городка, так и не попрощавшись с Жераром.