Это - история одного из ранних дел Александра Турецкого. Молодой следователь охотится за убийцей, уже спровоцировавшим один террористический акт и готовящим второй… Версий много, а времени - в обрез. Необходимо распутать паутину совпадений, загадок и улик. Необходимо найти преступника как можно скорее…
Фридрих Незнанский
Операция "Фауст"
О, что со мной! Как Иов, весь в нарывах,
Я страшен сам себе и все же горд
И радуюсь, уверившись, что черт -
В наследственных своих основах тверд
И спасся от соблазнов нечестивых.
Зараза дальше кожи не пошла.
Огни отполыхали все дотла,
Я отрезвел и всем вам без изъятая,
Как подобает, шлю свое проклятье.
Иоганн Вольфганг Гете. Фауст (перевод Б. Пастернака)
1
- То, что нам предстоит увидеть, может вызвать у некоторых нервное потрясение. Поэтому каждый сразу займется своей работой: Турецкий - допросом очевидцев, я с капитаном Грязновым - осмотром места происшествия… - Меркулов остановился на мгновение и вдруг начал говорить с жаром, обращаясь непосредственно ко мне, хотя я с ним и не спорил. - Саша, поверь мне, я знаю, что говорю. У меня лет двадцать тому назад, когда я был следователем на Кубани, колхозные сепаратисты такой фейерверк устроили в день выборов в Верховный Совет. Мы потом руки-ноги и… головы находили в сугробах. В ту ночь, это было в феврале, первый снег в Краснодарском крае выпал, да сразу в метр толщиной. Меня потом судмедэксперты чистым спиртом приводили в чувство. А когда в Тушине взорвался самолет во время парада…
Наш шофер почти въехал в двери станции метро и резко затормозил. Следственно-оперативная группа, прорвавшись сквозь кордон милиции, по застывшему эскалатору спустилась на платформу. В нос ударил удушливый запах гари и еще какой-то незнакомый - едкий и кислый.
- Динамит, - сказал Меркулов, заметив, как я потянул носом.
И тут же стал орать на пожарников, заливавших из брандспойтов языки гаснущего пожара. Но было поздно: вода сантиметров на двадцать покрыла предполагаемые вещественные доказательства.
Вячеслав Грязнов уже присоединился к оперативникам из спецмилиции, обслуживающей московское метро, и вместе с ними осматривал то, что осталось от вагона, - черную коросту некогда голубой обшивки, тлеющие сиденья, развороченные и вывернутые с корнем двери. Я огляделся: увиденное не вязалось с представлением о жизни на земле - настолько было ужасно. И когда я увидел, как какая-то женщина обнимает то, что было еще полчаса назад ее маленьким сынишкой, я подошел к мраморной колонне, прижался щекой к ее прохладной поверхности. Санитары вокруг меня складывали на носилки трупы или, вернее, куски трупов. Подошел Грязнов, держа в руках какую-то штуку. Он был такой бледный, почти белый, как напудренный густо клоун, и рыжие веснушки отчетливо проступили на белизне лица.
- Вот, - прохрипел он, откашлялся и продолжил: - Самодельная.
Я видел, что он старается не смотреть вокруг себя. Меркулов же, стоя по щиколотку в воде на рельсах, крикнул:
- Почему Турецкий здесь? Немедленно идти наверх в комнату милиции и допросить всех, кто там есть.
Потом он увидел Славину находку и неуклюже вскарабкался на платформу. Я все еще стоял у колонны и бессмысленно наблюдал, как мои товарищи осторожно вертят в руках части будильника, к циферблату которого была припаяна металлическая проволока…
- …Да, меня как бригадира краснознаменной бригады проходчиков пригласили на открытие новой линии метро. Тем более, сказали - новый генсек приедет. Нам велели быть в шахтерских касках, мол, надо выглядеть, как будто мы только что из шахты… Добрый человек посоветовал, а то что от моей головы осталось бы? (Показывает покореженную оранжевую каску).
- …Ка-ак оркестр фуякнул, поезд из туннеля - вжик, и вдруг… твою мать! Все стекла из вагона к едрене фене повылетали! А у районных активисток взрывной волной все их "раисы" на хрен поразметало! Какие "раисы", говорите? Да прически ихние под жену нового генсека, Раису - не знаю, простате, как ее отчество…
- Все очень странно, уважаемые, я не помню звука взрыва, а ведь говорят - бомба? Дожили… То есть я имею в виду влияние Запада, знаете, всякие там "зеленые"… То есть я имею в виду разного толка террористы… Ах, да-да, про обстановку на перроне… Народу уйма, милиции полно, все смотрели на эскалатор - товарища генерального секретаря ждали"" Мне-то это было все равно, то есть я имею в виду…
- …Нет, не помню взрыва. Видеть видел, но не слышал. Ну и что, что я капитан госбезопасности? Что мы, не люди? (Чуть не плачет). У нас тоже может быть шок будь здоров…
- …Не найдете гадов - сам найду и задушу на месте! Я вам сынишку ни за что не прощу: я своего пацанчика на экзамен в музыкальную школу… а тут… сволочи вы все… довели страну… а ты меня не дергай - мне без моего пацанчика что в тюрьму, что в могилу…
Я записываю показания нескольких десятков людей, руки у меня дрожат, в горле перекатывается ком, глаза застилает влагой. И мне хочется материться и рыдать вместе с ними, и мне предстоит еще многое с ними пережить, поскольку я буду расследовать это страшное преступление.
Меркулов сидел не в привычном кресле, а неудобно, как-то боком примостившись на стуле с обратной стороны своего стола, уткнувшись острыми коленями в полированное дерево, и беспрестанно крутил телефонный диск. Я размахивал руками у него за спиной и возмущался: расследование взрыва в метро было поручено следователю вашей городской прокуратуры Жозефу Гречаннику. Я столько пережил за эти сутки, допросил около тридцати свидетелей и потерпевших, разработал версии и наметил схематический план расследования. А теперь все это к чертовой матери отдали Гречаннику. Меркулов, казалось, не обращал никакого внимания на мое фырканье. Я же пытался рассмотреть выражение лица начальника следственной части, а он все крутил телефонный диск, стараясь дозвониться до химчистки, где еще прошлой зимой пропала его дубленка. Наконец он обернулся и даже как-то весело сказал:
- Не ревнуй, Саша, это не самое лучшее дело в нашей практике.
Я возмутился:
- Кто ревнует?! Просто обидно, Костя (один на одни я называл своего начальника по имени).
- Ну, прости, мне так показалось.
Правильно ему показалось. Мы с Гречанником невзлюбили друг друга еще в университете без особых к тому внешних причин. После окончания он какое-то время работал в ОБХСС. То ли милицейская служба показалась ему неинтеллигентной, то ли еще что, но недавно назначенный заместитель прокурора Москвы Пархоменко перетащил его к нам в Московскую прокуратуру.
- А может быть, ты со мной поделишься своими версиями? - неуверенно попросил Меркулов.
На меня нашло упрямство, которое следовало преодолеть. Закурил и начал ходить за спиной Меркулова. Я видел по незначительным поворотам его головы, что он за мной наблюдает.
- Ну… значит… теоретическая выкладка… ну… следственная посылка, что ли… - выдавил я из себя, - прежде чем искать преступников, надо определить объект преступления. Если начать с субъекта - ничего не выйдет. Я глубоко уверен, что женщины и дети, убитые в вагоне, не были прямой целью террористов. Было убито несколько человек на платформе. Ждали генсека. Все об этом знали. О том, что он приедет, то есть. Может быть, я ошибаюсь, но все это выглядит как покушение.
Я надеялся, что моя речь звучала увереннее, чем мне вдруг показалось.
- Да, Саша, ты знаешь, есть такое замечание, чье - не знаю, не помню, что бомбы в основном убивают шоферов во время покушений на начальников… Что еще?
Еще? Вместе с обидой испарялся запал следственного энтузиазма. Неуверенность в собственных словах грозила перерасти в беспомощность. И даже Гречанник вдруг начал казаться мне умнее и симпатичнее, и я готов был отдать ему еще пару моих дел, только бы не слышать спокойного, почти монотонного голоса Меркулова, и не ходить у него за спиной, и не видеть, как его уши, словно локаторы, следуют за моими движениями.
- Видишь ли, Саша, - начал Меркулов и вдруг заорал: - Я не могу разговаривать, когда ты ходишь у меня за спиной!
Я послушно сел, теперь уже напротив, в удобное кресло начальника следственной части.
- Дело в том, Саша, что "взрыв" передали Гречаннику по моей просьбе. В верхах, как мне стало известно, был большой спор, кому вести дело - КГБ или прокуратуре. Решили вести вместе: они - оперативную работу, мы - следствие.
Меркулов вытащил сигарету, разломил ее пополам и вставил одну половинку в мундштук. Таким образом он борется с курением. По моим подсчетам, он теперь курит ровно в четыре раза больше, чем раньше.
И он снова начал досаждать химчистке своей дубленкой.
- Слушай, Костя, завтра я отыщу твою дубленку или вытяну из них деньги. Не угнетай их больше своей вежливостью. Наша сфера обслуживания если и делает что-то хорошее, то только потому, что боится трепки.
- Да, я вижу, товарищ Турецкий, вы с меня не слезете, пока я вам не дам полный отчет о заседании Политбюро.
Он вытащил окурок из мундштука и тут же вставил в него другую половинку сигареты.
- Прокурора республики Емельянова вызвали для доклада о взрыве в метро на совещании в Политбюро. Новый генсек ввел новый порядок: все чрезвычайные происшествия обсуждать на Политбюро. А Сережа Емельянов, ты знаешь его, всегда должен обеспечить свои тылы. Что он мог рассказать высоким товарищам, если сам на месте происшествия не был? Вот он и прихватил с собой меня… Люди из московского управления КГБ, конечно, изо всех сил старались доказать, что - это террористический акт и поэтому они должны вести это дело. Но наш новый генсек позволил себе с ними не согласиться. Он так и сказал: "Позвольте мне с вами не согласиться".
Говоря это, Меркулов попытался придать своему тощему лицу сходство с круглолицым генсеком. К моему удивлению, это ему здорово удалось.
- "Наше время резко отличается от тридцатых годов, - продолжил Меркулов в том же духе, - народ и партия едины. Поэтому выступать против правительства наш советский народ не может. Совершить это преступление могли: первое - люди, посланные спецслужбами из-за рубежа. Второе - маньяк, сбежавший из сумасшедшего дома, и третье - так называемые диссиденты, которые, как доказал профессор Лунц, и мы с ним в Политбюро совершенно согласны, являются психически больными людьми. Политбюро приняло решение начать (Меркулов так и сказал "начать" - с ударением на первом слоге, имитируя южный акцент генсека) перестройку всего народного хозяйства. Идет экономическое соревнование двух систем - социализма и капитализма, и политически мы не можем допустить даже намека на существование в нашей стране политических противников, а тем более террористических групп".
Ну вот, новая свистопляска - как будто не было взрыва в Тбилиси, когда подложили бомбу в здание республиканского КГБ и погибло около тридцати кагебешников, и не разлетелся в воздухе самолет с командованием учениями "Кавказ-85", и не похищали министра финансов с требованием выкупа в десять миллионов рублей. Все эти преступления были раскрыты, каждый раз эти штуки проделывали различные организованные группы, вооруженные автоматическим оружием и имевшие в своем распоряжении взрывные средства.
- Знаешь что, Саша… Впрочем, я тебе уже тысячу раз об этом говорил, - вдруг раздраженно начал Меркулов, как бы отвечая на не заданные мною вопросы. - Своей задачей я прежде всего считаю раскрытие преступлений. И мы все, и милиция, и КГБ… ты и Гречанник должны найти тех, кто погубил людей в метро. Объективно - они совершили страшное дело. А субъективно - надо разобраться, что ими руководило. Высокое начальство говорит словеса для политиков, а не для нас.
В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, в кабинет вошел Гречанник.
- Извините за вторжение, Константин Дмитриевич, но есть интересные новости. В МУР позвонил какой-то человек и сказал: "Бомбу в метро подложил Фауст".
?!
- Так он сказал… Кроме того, конец фразы пока не удалось разобрать, так как возник посторонний шум, а говорили шепотом.
- На пленку звонок записывался?
- Конечно, Константин Дмитриевич. Все звонки по 02 записываются, - не совсем уверенно произнес Гречанник, округлив свои пухленькие губы буквой "о". Гречанник, видимо, заметил на моем лице иронию по поводу этого утверждения и поспешно добавил: - К сожалению, идентификация личности по шепоту почти невозможна…
- Когда это было?
- Сегодня в восемь ноль семь утра, м-м… почти три часа назад…
- Надеюсь, что организовали доставку в прокуратуру пленки с записью речи этого поклонника Гете?
- Еще нет, но…
- Ну так быстренько позвоните капитану Грязнову, - ободрил поникшего Гречанника Меркулов, - и все будет хорошо.
- Сию минуточку! - опять скривил губки Гречанник.
Он бегом бросился выполнять поручение Меркулова.
- Все будет хорошо. Все будет очень хорошо… - механически повторил Меркулов, следя за закрываемой Гречанником дверью. Но я не заметил радостных интонаций в его голосе.
Я больше не стал мучить Меркулова "Сашиными вопросами" (так окрестил мою чрезмерную любознательность Меркулов еще во время моей стажировки около трех лет назад). Меня ждали мои дела - "мои" преступления и "мои" преступники. На одиннадцать часов были вызваны для проведения очной ставки посетители притона, который держала одна народная артистка, - предстояло изобличить крупного сановника в финансовом поощрении "салона" и непосредственном участии в оргиях. Потом надо было докончить обвинительное заключение по делу о нарушении техники безопасности при строительстве дома в микрорайоне Матвеевское - обрушился наполовину заселенный дом. И в три часа меня ждал адвокат в Бутырской тюрьме для ознакомления с делом (в порядке статьи 210 УПК) по обвинению заместителя министра тяжелой промышленности в присвоении крупных средств и взяточничестве. Вот так. А Мефистофелями пусть занимается Жозеф Алексеевич Гречанник.
- Саша, - негромко окликнул меня Меркулов, когда я уже был в дверях. Я обернулся. В голубых глазах Меркулова - таилась тревога. - Ну как тебе этот "Фауст"?
Я на всякий случай решил не сдаваться: - Наш Генеральный секретарь прав на сто процентов: кругом одни чокнутые.
2
Я направился было к стоянке машин, но меня осенило пойти на работу пешком - июньское утро разливалось солнцем по Москве-реке, на набережной - ни души, можно подумать, что вся Москва укатила в отпуска.
Я дошагал до метро "Фрунзенская", и картина города внезапно изменилась: сотни москвичей и приезжих шли по улицам и пересекали площадь, прогуливались, торопились, праздно глазели на витрины магазинов, толкались у газетных стендов. И тогда я увидел ее.
Я не отношусь к типу людей, что пристают к девушкам на улице. Поэтому я просто пошел за ней, боясь потерять ее в толпе. На что я надеялся? Что вот сейчас она обернется и… Что "и"? В ней было что-то, что делало даже самых эффектных девиц, сновавших вокруг, тусклыми и незаметными. Вот она остановилась у витрины - прямые плечи, светлые волосы, как-то неповторимо обрамлявшие загорелое лицо. Она резко обернулась, посмотрела мне прямо в лицо и… равнодушно пошла дальше. Безнадежность ситуации было очевидной. Я еще долго угадывал в толпе ее высокую, очень высокую прямую фигуру и тяжелую массу белокурых волос, мерно покачивающихся в такт походке. Вот она резко повернула и скрылась в дверях метро. Все.
Я пересек Комсомольский проспект и направился в кафе "Романтики" - выпил кофе. Аппетит у меня пропал начисто.
В спертой атмосфере прокуратуры чувствовалось нечто необычное. Я постоял перед дверью своего кабинета, замедленно ковыряя ключом в замке. В коридоре то и дело хлопали двери, а из кабинета криминалистики доносился непонятный шум. Я сел за стол и набрал номер Моисеева.
- Добрый день, это Турецкий. Вы мне можете сказать, что там у вас происходит?
- Я к вам бегу, Александр Борисович!
- Да нет, Семен Семеныч… - Но Моисеев уже положил трубку.
Прокурор-криминалист Семен Семенович Моисеев бочком протиснулся в приоткрытую дверь. Он был при полном параде - в форме советника юстиции, с многочисленными медалями на мундире. Лицо его выражало крайнюю степень смущения, смешанного с торжеством. И только обтрепанные манжеты чисто выстиранной рубашки выдавали в нем прежнего Моисеева.
- В чем дело - на ковер к генеральному вызвали?
- Не угадали, гражданин начальник…
- Значит, в поликлинику? Намерены под прикрытием этих игрушек проскочить без очереди?
- Саша, не заставляйте меня прибегнуть к оценочным словам…
- Валяйте, не стесняйтесь.
- Вы бездарный следователь.
- Признаю - я бездарен. Но все-таки в чем дело?
- А вот это, Александр Борисович, моя маленькая тайна… - Мне показалось, что Семен Семенович шамкает ртом меньше обычного. - Впрочем, я шучу, Саша. Вот вас вчера не было, а у нас, можно сказать, забавные новости. Пока вы с капитаном Грязновым занимались вашим борделем, к нам тоже прислали девочек… Нет, нет!! Не в этом смысле!! Практиканток - целых трех! И двух пареньков, - заговорщически подмигнул, - пошли!
У прилавка с выкладкой оружия стояла очень худенькая и очень красивая девчонка с раскосыми японскими глазами. Да что это сегодня - день необыкновенных красавиц?! Во всяком случае, становилось более понятным поведение Семена Семеновича.
- Ким! - Она протянула узенькую ладошку.
- Между прочим, Ким - это имя, - засуетился Моисеев, звякая медалями, - а полностью Ким Артемовна Лагина.
- А вы Турецкий, правда? - поигрывая глазками, спросила Ким.
Я идиотским образом поклонился в знак согласия и добавил.
- Или Саша, если вам будет угодно.
- Мне угодно, - улыбнулась ярким ртом Ким и стала опять рассматривать оружейную коллекцию, искоса на меня взглядывая.
- А куда же все подевались?
- Какой-то князь пригласил всех на совещание, а меня попросил здесь подежурить, пока вас не было.
- А кто этот князь? - такой длинный и тощий, да? Почему "князь"? Потому что чересчур интеллигентный, да?
Мы с Моисеевым рассмеялись - практикантка была права относительно Меркулова.
- Так что, Семен Семенович, какие у нас новости со взрывом в метро? - напустил я на себя серьезный вид, тем более что мне действительно не терпелось услышать новости, а задетое самолюбие не позволяло обратиться к Гречаннику. Пархоменко "придал" Моисеева в помощь Гречаннику - криминалист был знатоком всех видов оружия и взрывных устройств.
Мы с Моисеевым сели напротив друг друга за нерационально длинный стол, окруженные портретами знаменитых криминалистов. Моисеев извлек из кармана пухлую и предельно истрепанную записную книжку, испещренную одному ему понятными записями и чертежами, и начал свой рассказ, не замечая моих переглядываний с Ким.