- Этот самый Святов ранее судим за диверсию на железной дороге - взорвал заброшенный, вышедший из строя вагон. Никто не пострадал. Был признан невменяемым и посажен в Столбовую психбольницу тюремного типа, откуда благополучно сбежал год назад. 17 ноября 1984 года Святов подложил в окно собора в Армянском переулке, правда, недействующего, взрывчатку…
В кабинет ввалилась шумная компания с заместителем прокурора города Пархоменко во главе. Позади всех торчала голова Меркулова. И уже в следующую секунду я перестал что-либо слышать. Не то чтобы я оглох, а как будто слышал речь на незнакомом мне языке: среди вошедших была она, моя утренняя незнакомка. Пархоменко что-то говорил, остальные усаживались за стол. Я же чувствовал только сильную молотьбу в груди… Она посмотрела на меня без малейшего интереса, потом сдвинула темные брови…
- Александр Борисович, вы меня слышите? - до меня дошло, что Меркулов обращается ко мне, и, по-видимому, не в первый раз. - Леонид Васильевич распределил на сегодня обязанности наших практикантов, и я прошу Семена Семеновича, как руководителя производственной практики, проконтролировать их работу. Мы с Леонидом Васильевичем сегодня будем заседать в горкоме партии. Прошу в наше отсутствие соблюдать порядок. А то, вы меня извините, устроили какой-то день "открытых дверей"…
Начальство покинуло кабинет криминалистики, и Моисеев начал с самого начала излагать историю Святова. У меня же в голове как будто прокручивалась заевшая пластинка со словами Пархоменко: "Светлана Николаевна Белова… Светлана Николаевна Белова… Светлана"… Имен остальных практикантов я не помнил.
- …Вчера Шура, извините, Александра Ивановна Романова, начальник второго отдела МУРа "взяла" его вместе со всеми причиндалами: динамитом и прочим. Уже вечером Святов признался, что, обозлившись на весь мир, он подложил бомбу в вагон метро. - Моисеев помолчал и добавил: - Конечно, эту версию надо еще проверить…
- Если признался, что же проверять? Кто станет на себя наговаривать? - Это говорит она, негромко, как бы невзначай роняя слова.
- А как же презумпция невиновности, Лана? Тебе как студентке последнего курса это следует помнить всегда. Бремя доказывания вины лежит на органах правосудия.
Гречанник поигрывал бровью, произнося свои сентенции, и всем своим видом дает понять окружающим: "Это я так, для вида о презумпции, а вообще-то нас связывает нечто большее". Может быть, я это себе выдумываю, но во всяком случае они уже на "ты". И тогда я говорю, правда, чуть громче, чем мне бы хотелось:
- Да ведь он псих! Такой что угодно наговорить может! Он до сих пор никому не навредил и даже наоборот: после взрыва церковь в армянском переулке, где находился какой-то склад, передали Патриархии… Какого хрена ему было губить людей?!
Моисеев покашлял в сухонький кулачок, призывая меня к порядку. Я не успокаивался:
- Ну ладно. Вы тут как хотите, а у меня дел по горло. Кто тут у меня по графику? - Я взял со стола бумажку. - Степанюк Николай!
Деревенского вида парнишка с живыми голубыми глазками с готовностью поднялся из-за стола.
- Пойдем, Николай, воевать с гомосеками!
Выходя, я услышал за спиной:
- Любопытный тип…
Это сказала Лана Белова.
* * *
К пяти часам я вернулся в прокуратуру, где меня должен был ждать инспектор МУРа капитан Вячеслав Грязнов с дополнительными агентурными данными по тому же делу о притоне.
В дверях я столкнулся с нашим шофером Сережей, который кубарем скатился с лестницы, чуть не сбив меня с ног.
- Ой, Александр Борисович! Это вы! А меня вот… Семен Семенович… ну, то есть… послал по делу… Я мигом!
Мне стало ясно, что, несмотря на предупреждение, день "открытых дверей" принял крутой оборот. Не заходя к себе, я рванул ручку двери кабинета криминалистики, но она была заперта изнутри. Моисеев впустил меня только после полной идентификации моей личности по голосу.
Дружная компания - Моисеев, Гречанник, Грязнов, четверо практикантов и две девицы из секретариата - сервировала длинный стол и уставляла его невесть откуда взявшимися яствами.
- Ура! Пришел Турецкий! - захлопала в ладоши Ким.
- А что, неприступный Турецкий пришел нас разогнать или присоединиться? - спросила Лана Белова. По-моему, утром она была в другом платье, но очевидно, просто сняла жакет. Вместо ответа я уставился на ее оголенные плечи.
- Какие могут быть разговоры! Конечно, присоединиться! - уж слишком жизнерадостно проворковал Гречанник. А я подумал: "неприступный" - это в каком смысле? Вслух я сказал:
- А Сережку вы послали за водкой?
- А вот и нет! Ваша следственная интуиция опять никуда не годится! Сережа поехал за гитарой! - И Моисеев открыл свой несгораемый шкаф, где, как в строю, стояло спиртное.
- За гитарой?!
- Вот Слава нам сбацает что-нибудь сердцещипательное, - игриво продолжал Семен Семенович.
Я посмотрел на Грязнова. Тот сделал мне знак; мол, твое задание я выполнил, а погулять ни в жисть не откажусь! И он кинул через стол здоровенный штопор:
- Займись, Сашок, винцом для девушек!..
…Я захмелел после первой рюмки, поскольку с утра, а вернее, со вчерашнего вечера ни черта ни жрал. Грязнов попел немножко Высоцкого, а потом переключился на старинные романсы. Ким недвусмысленно касалась меня под столом коленом. Моисеев усиленно спаивал третью практикантку, курносенькую толстушку в очках. Та периодически стряхивала его руку со своих плеч, однако слушала сосредоточенно. А нес он что-то совершенно несусветное. Я прислушался и постарался уловить смысл:
- …Капилляры мозга находятся в окружении атроцитов… При поступлении в кровь алкоголя в капиллярах начинается обезвоживание. Отток жидкости в атроциты вызывает их отек, что служит причиной повышенного внутричерепного давления… Поскольку капилляры снабжают кислородом ткани, их обезвоживание вызывает гипоксию…
Толстуха очередной раз скинула настойчивую руку своего ухажера и сказала громким басом:
- Давайте потанцуем!
Сережа наладил стереосистему, и из динамиков вырвался призывный голос Глории Гейнерс "Я выживу, несмотря ни на что".
А я сидел напротив Ланы и не отрываясь на нее смотрел. По-моему, она пила мало, почти не улыбалась и только иногда обводила всех медленным взглядом. Гречанник, положив руку на спинку стула, на котором сидела Лана, томно потягивал вино, но я интуитивно чувствовал, что у него мало шансов. Стараясь не задеть стульев, я подошел к Лане и протянул руку. И в этот момент увидел у нее в волосах, почти на затылке, маленький зеленый бантик, окончательно сведший меня с ума.
Наш рок-н-ролл был неистов. Мы почти не касались друг друга, передавая энергию через неразрывное сплетение наших пальцев. Она не уступала в выносливости, и наш танец походил на соревнование равных в каком-то странном виде спортивной борьбы. Земное пространство замкнулось для нас в промежутке между столом и шкафом с вещественными доказательствами, мы были совершенно одни наедине с музыкой и ритмом.
Наш танец прервался самым идиотским образом: Семен Семенович ухарски вклинился между нами и неожиданно громко заголосил.
- Гоп - стоп, Зоя, кому давала стоя!
- Семен Семенович! - заорал я и подхватил уже готового свалиться криминалиста под мышки.
Я отвел Моисеева в фотолабораторию, где при красном свете фотофонарей он положил голову на стол, окуная седые космы в ванночку с проявителем. Я нашел в аптечке нашатырный спирт и заставил прокурора несколько раз потянуть носом. Надо было срочно отправить его домой, и я незаметно поманил Сережу сквозь щелку двери…
Вернувшись в кабинет криминалистики, я не сразу понял, что произошло. Грязнов неопределенно махнул рукой:
- Они отвалили.
- Кто?
Но я уже понял кто. Лана ушла с Гречанником. Пока я засовывал Моисеева в машину и объяснял Сереже, как найти дом в одном из переулков возле Неглинной, где жил Семен Семенович, Лана ушла с Гречанником. Я налил себе стакан водки и подсел к Грязнову:
- Давай выпьем…
- А не много ли, будет, Сашок?..
Остальное я помнил смутно. Каким-то образом я оказался с Ким в своем кабинете. Она села на краешек стола и потянула меня к себе.
- Ну же, Турецкий… - шептала она, - ну же, Турецкий…
Мой разум боролся с плотью и явно проигрывал в неравной борьбе. Я целовал горячие губы, а Ким судорожно расстегивала пуговицы шелковой блузки. "Ну же, Турецкий!" Я пытался что-то возразить сам себе, где-то в подсознании проносилось - нет, нет, не здесь… Ким положила мою руку себе на грудь… Мой разум выбросил белый флаг, и я торжествующе подумал: "А почему нет? Почему, черт возьми, нет?"
3
Обезвоживание мозговых капилляров достигло критической точки. Гипоксия, вызванная отеком атроцитов, увеличивалась с неимоверной быстротой. Я выпил три литра водопроводной воды и потом долго стоял над унитазом. В совокупности с пятнадцатиминутным холодным душем эта операция принесла свои результаты: я был полностью готов для глубокого оздоровительного сна.
До начала рабочего дня оставалось двадцать минут.
Я не мог найти свою машину. Не помнил, куда ее поставил два дня назад. А может быть, ее сперли. Я сел на скамейку возле магазина "Тимур", вынул сигарету, но не мог взять ее в рот: я вчера не только перепил, но и перекурил. Где же все-таки моя тачка?.. "Моя" - это не совсем точно. Мой отчим, директор Мосспортторга, бывший партийный работник, деляга и махинатор, перепуганный кампанией против хозяйственных жуликов, рассовал свои "трудовые сбережения": дачу оформил на мою мать, "Жигули", на которых ездит сам, записал на имя дочери от первого брака, а очередь на "Москвич"-универсал передал мне. Он выложил денежки при покупке автомобиля под условием, что я оформлю полную его страховку, которую и буду платить сам. Он поверил моему чекистскому (по его выражению) слову - по первому его требованию продать машину указанному им лицу и деньги передать ему. Отчим рисковал минимально: я написал долговую расписку на имя моей матери на полную стоимость машины. Я старался не думать о вчерашнем. Не то чтобы меня мучили угрызения совести - я не считал себя коварным соблазнителем. Как, между прочим, и соблазненным подростком. Я просто не знал, что мне делать. Как вести себя с Ким. Я почти реально ощутил ее ласковые руки на моем затылке и даже потрогал свою голову, чтобы прогнать это ощущение… Я запутался. Я себя ненавидел… Я вчера встретил девушку, которая должна была стать моей судьбой. Она ушла с Гречанником. Они просто ушли. А я настроил себя на дикую ревность. Ну что, подойти к Ким и сказать: "Извини, мы не должны были этого делать. Мне нужна другая". Весь ужас был в том, что именно так я и чувствовал. Но даже под угрозой расстрела я бы не мог так сказать. Сволочь. Почему я все испортил? В эту секунду я вспомнил, где оставил машину, у кинотеатра "Горизонт".
* * *
По графику работы с практикантами я должен был с утра со Светланой Беловой ехать в микрорайон Матвеевское и проникнуть в прорабское помещение. Сам прораб уже сидел в тюрьме, и мне надлежало пригласить понятых и произвести изъятие документов по всем правилам уголовного процесса. Для следствия это было не так уж важно (копии документов уже были в распоряжении бухгалтера-эксперта), но Пархоменко настаивал на демонстрации практикантке рутинной работы следователя, в данном случае - так называемой "выемки".
На работу я опоздал на час. Мне надо было найти Лану, но я просто-напросто боялся открывать двери кабинетов, боялся встречи с Ким… Я направился прямо в кабинет к Пархоменко.
- Леонид Васильевич, извините за опоздание…
- Ах, о чем вы говорите, Александр Борисович! Вы столько перерабатываете…
Ослиное лицо зампрокурора города приобрело выражение некоторой приятности. Но что это он такой любезный сегодня? И тут же я понял причину столь неожиданной перемены: в полуоткрытую дверь в "комнате отдыха" я увидел Лану. Она сидела за маленьким столиком, заваленным папками, и что-то писала. Пархоменко перехватил мой взгляд:
- Чтобы не терять времени даром, я поручил Светлане Николаевне составить статистическую справку прекращенных дел…
Старый бабник, со злостью подумал я (хотя Пархоменко было всего тридцать девять лет), пристроил себе девочку под боком, да еще разыгрывает передо мной спектакль. Не хватало еще в соперники заместителя прокурора Москвы… Значит, наша поездка откладывается на неопределенное время - составление этой дурацкой справки займет не меньше двух дней.
- Тогда я займусь своими делами, Леонид Васильевич.
- Да-да, товарищ Турецкий, займитесь. Ответственность на нас сейчас лежит очень большая…
Его понесло… Лана подняла зеленые глаза от бумаг - в них плясали насмешливые чертики.
- …Центральный комитет возложил на прокуратуру задачу - быть координатором всей правовой системы в стране! - не унимался Пархоменко. - Наша задача - выявлять любое преступление, злоупотребление, даже проступок. Поэтому главное сейчас… поэтому наш коллектив…
Пархоменко запнулся, подыскивая слова, и я не преминул воспользоваться передышкой.
- Я пошел работать, Леонид Васильевич! - сказал я с энтузиазмом и выкатился из его кабинета.
Одному ехать на стройку не было никакого смысла. И вообще работать не было никакою смысла: больше всего на свете мне хотелось спать. И я пошел к Меркулову.
- Константин Дмитриевич, я сейчас еду в район проспекта Вернадского (это я придумал только сейчас, стоя перед Меркуловым), давайте вашу квитанцию, я зайду в химчистку насчет вашей дубленки.
- Что-нибудь случилось, Саша? Я вздрогнул:
- Где?
- Я не знаю - где.
- С кем?
- С тобой…
- А что?
- Ты выглядишь, как будто вышел из тюрьмы… Он долго рылся в карманах, нашел розовый листочек, протянул его мне…
- Поезжай, проветрись. И выпей таблетку седальгина: помогает… И еще у меня будет к тебе большая просьба: когда не хочешь отвечать на вопросы, - а это иногда с нормальными людьми встречается, - так мне и скажи: "Сегодня на вопросы не отвечаю". И тогда я не буду их задавать…
Ну зачем я наврал насчет проспекта Вернадского. Гораздо проще было сказать, что не могу работать, голова разламывается с перепоя. Это Пархоменко можно вешать лапшу на уши, и даже нужно. Для того не существуют понятия: восприятие, интуиция, сомнение. Документ, подпись, звонок из ЦК - это для него факты.
- Седальгин - то у тебя есть?
- Нет…
Он опять порылся в карманах и вытащил начатый блок таблеток.
- На, выпей сразу две…
- Спасибо большое… Костя, ты меня прости, я сегодня не в своей тарелке…
- И выпей двойной кофе, только не сразу, через час…
Через два часа я вернулся и победно выложил перед Меркуловым оформленные по всем правилам документы на получение из приходной кассы 373 рублей.
- Они что, с ума сошли?
- Мало, конечно…
- Да я же купил ее уже подержанную у соседа по дому за три сотни!
- Ты за них не переживай, они твое дубло кому-нибудь за шесть сотен перевалили.
- Но ведь это же из государственного кармана…
- Константин Дмитриевич, если государство не может обеспечить сохранность личной собственности…
- Хорошо, хорошо. Не дури… Спасибо тебе… Да, Саша, только что ко мне приезжал полковник Балакирев из комитета. Его отделение занимается взрывом в метро по их линии, и они оперативным путем вышли на этого "Фауста". В Ереване действует подпольная организация НОПА - национально-освободительная партия Армении. Ее возглавляет Фауст Акопович Геворкян. Кажется, он артист цирка.
- Ну, вот и славно. Раскрыли так раскрыли. Мне то что? Фауст. Армяне любят своих детей называть именами из литературной классики: Гамлет, Изольда…
А куда девался "террорист" Святов, у него что - имя не подходящее для гебистов? Интересно узнать, что это за "оперативный путь", которым они вышли на эту… как ты сказал - КНОПА?
- Не фиглярничай, Саша. Судя по сводкам МВД, это та самая группа, которая устраивала беспорядки во время ноябрьских демонстраций в Ереване.
- Ну да. Знаю. Поджигали мусорные урны. И их привлекли за хулиганство.
- Я вижу, тебе не нравится эта версия.
- Да нет, почему не нравится? Гладкая версия.
Я старался убедить Меркулова, а точнее - самого себя, что это дело меня не касается. Но перед глазами стояла страшная картина. Десятки обугленных тел… С госбезопасностью не поспоришь. Они из чего хочешь дело состряпают.
- Ну что ты там бормочешь? Тебя все еще снедают профессиональные амбиции? Саша, если объективность такова…
- Как не можем чего-то, так говорим "объективность"! Прости, Костя, что перебил.
- Да нет, ничего… - Меркулов задумался. Потом хлопнул себя ладонью по лбу: - Ой, слушай, совсем забыл - тебя там в твоем кабинете ждет высокая такая… Белова.
Я с напускной медлительностью вышел из меркуловского кабинета. Закинув ногу за ногу, Лана читала "Соцзаконность".
- У меня к вам просьба, Александр. Вы можете проверить эту справку, прежде чем я покажу ее начальнику? Может быть, что-нибудь не так…
Я сразу увидел, что все сделано правильно. Только не понимал, как она успела так быстро.
- Вы неважно себя чувствуете? - спросила она.
- Да нет, ничего… - не совсем уверенно ответил я и непроизвольно глянул на свое отражение в стенке шкафа.
- Пойдемте обедать, - неожиданно для себя самого предложил я, - потом поедем в Матвеевское… если для вас не будет поздно.
- А я люблю поздние прогулки, - то ли шутя, то ли серьезно сказала она.
Народу в ресторане "Варшава" было немного. Есть мне ничего не хотелось, и я уставился в меню, будучи не в состоянии даже читать названия блюд.
- Знаешь, Александр, я хочу мороженого…
Ну, конечно, мороженое! Я даже не заметил, что Лана перешла на "ты". Мы пили горячий ароматный кофе и ели мороженое, перекидывались ничего не значащими фразами. Но я видел интерес в ее зеленых глазах, вокруг которых собирались еле заметные морщинки, когда она улыбалась. Сколько ей лет? Двадцать пять? Двадцать шесть? И вообще, что я о ней знаю? Вот она положила загорелую руку на белоснежную скатерть, и я увидел на безымянном пальце тоненькую светлую полоску - след от обручального кольца?
Все мои утренние сомнения и похмельные недомогания сменились какой-то легкостью. Если мы - молчали, молчание не тяготило, если говорили, я находил, во всяком случае мне так казалось, нужные слова и верную интонацию. Я был вполне доволен собой…