- Что думаете делать, Александр Борисович? - В подобных случаях он величал его по имени-отчеству, а не привычным "Саша". - Будете ждать у моря погоды, считая, что все это разрешится само собой? Или все-таки…
- Ты опять предлагаешь вариант Васильева?
- Да!
- Пока что исключено!
- Но почему, Саша?! Почему?
- Сегодня мне позвонил отец Игната, Шумилов, и… Короче говоря, он уже знает, что его сын увлекся дурью, но при всем при этом продолжает утверждать, что все это всего лишь детская блажь, так сказать, дань нынешней моде, мол, именно так у Игната выплескивается переходный возраст, однако при всем при этом просил помочь ему с Игнатом, но только…
- Только без милиции! - усмехнувшись в трубку, закончил его мысль Голованов.
- Да, без нее, родимой.
- Но ты-то понимаешь, что, идя на поводу у его папаши, которому не светит, чтобы ему тыкали в глаза сыном-наркоманом, мы можем упустить парня!
- Я то понимаю, - повысил голос Турецкий, несколько оскорбленно покоробленный словом "упустить", с силой произнесенное Головановым. - Да и сам Шумилов, как я думаю, плевать хотел на твое общественное мнение. Здесь, Сева, все гораздо сложнее…
- Это ты так думаешь! - вклинился в монолог Турецкого Голованов. - Да, ты, Александр Борисович Турецкий, следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России! Потому что ты, Саша, защищаешь сейчас честь семьи своего друга, его имя, а заодно… прости меня, Саша, и себя, любимого. Потому что окажись под колпаком оперов Васильева твой крестник…
Голованов оборвал себя на полуслове, и только его тяжелое дыхание выдавало его состояние.
- Ты все сказал? - угрюмо произнес Турецкий, задетый за живое словами Голованова.
- Думал, что все, - устало произнес Голованов. - В общем, Саша, ты можешь поступать, как считаешь нужным, все-таки Игнат твой крестник, да и папаша его с шорами на глазах живет. Но я все эти дни наблюдал за парнем, видел, как день ото дня, когда заканчиваются его домашние припасы, меняется его настроение и каким он становится в последний день. И хочу тебя заверить, Саша, если не принять каких-то срочных и радикальных мер…
- Хорошо, я тебя понял, - перебил Голованова Турецкий. - Но мне надо подумать и все серьезно взвесить.
Помолчал и добавил негромко:
- Ты уж извини меня за грубость.
- Ничего, бывало и хуже.
- Извини! И дома что-то с Ириной не клеится, да еще Шумилов с Игнатом… Извини! И еще одно. Не в службу, а в дружбу… Попаси еще немного Игната. Боюсь, как бы он не натворил чего-нибудь в эти дни.
В этот вечер Голованов напомнил о себе Турецкому еще раз, но уже звонком по домашнему телефону.
- Ирина дома? - спросил он, когда в телефонной трубке послышался голос Турецкого.
- А где же еще ей быть в это время?
- Ты бы не мог пригласить ее к телефону?
- Что, не хватило времени в "Глории" наговориться?
Судя по его взвинченности, можно было бы догадаться, что позвонил Голованов не совсем в удобный час, что Александр Борисович опять попер на жену, однако Голованову уже надоели все их разборки, участие в которых принимал едва ли не весь состав "Глории", и он уже чуть жестче попросил:
- И все-таки, позови!
- Господи, как же все хотят мою жену! - вдруг взвился Турецкий. - То Плетнев домогался, теперь вот ты…
- Идиот! - громыхнул басом Голованов, и в этот момент трубку взяла Ирина.
- Сева, ты?
- А кто же еще скажет твоему ненаглядному, что он полный идиот?
- М-да, - согласилась с ним Ирина, - пожалуй, только ты. Но было бы лучше, если бы ты сказал ему об этом не по телефону, а в глаза. А я подтвержу этот диагноз.
- Обидится, пожалуй, - хмыкнул Голованов.
- Ничего, на обиженных воду возят. Может, и поумнеет после хорошей встряски.
Она замолчала было, видимо думая о чем-то своем, однако тут же спохватилась и как-то очень устало произнесла:
- Прости, Сева, ты что-то хотел спросить?
- Точнее попросить.
- О чем?
- Тебе твой Турецкий уже рассказал об Игнате? Я имею в виду его сегодняшний вояж к оптовику.
- Да, конечно, - чисто по-бабьи вздохнула она. - Такое несчастье с парнем!
- А его папаша, как сказал мне твой Турецкий, продолжает убеждать себя и всех нас, что у мальчика переходный период, можно сказать, ломка голоса, и все это образуется само собой.
Он замолчал было, но тут же сорвался в крик:
- Этот идиот Шумилов, он что, думает, что, как только он отправит своего отпрыска в эту говенную Сорбонну, так там все сразу и закончится?! Хрена! Там его сразу же подберут ушлые университетские ребятишки, как только почувствуют его реакцию на дурь. И вот это, Ира, уже будет конец! Если не тюрьма, то…
Голованов замолчал, оборвав себя на полуслове, молчала и Ирина Генриховна. Наконец спросила негромко:
- Что ты предлагаешь?
- Чтобы ты подключилась к этому делу.
- Но как?
- Ты должна переговорить с отцом Игната. Как мать, как женщина, как психолог в конце концов. И убедить его в необходимости проведения обыска в комнате Игната.
- Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь? - взорвалась Ирина Генриховна.
- Ты меня не поняла. Я имел в виду не обыск в прямом смысле этого слова, а возможность ткнуть отца носом в ту дурь, которой сейчас пользуется его сынок. Может, это убедит его в реальности происходящего.
- А ты уверен, что Игнат эту гадость хранит дома?
- Абсолютно!
Ирина Генриховна долго, очень долго молчала, видимо не решаясь принять окончательное решение, и когда заговорила, то в ее голосе уже были просящие нотки:
- Может, ты все-таки переговоришь с Сашей? Все-таки он, а не я крестила Игната.
- Не уверен, что он сможет врубиться в ситуацию. Слишком много завязано сейчас на Игнате.
Снова долгое, какое-то очень тяжелое молчание, и наконец:
- Хорошо! Я… я попробую поговорить с ним, но… Сам понимаешь, обещать что-либо не могу.
- И все-таки постарайся убедить Шумилова. Буду ждать твоего звонка.
Телефонный звонок раздался во втором часу ночи, когда Голованов уже почти разуверился в мыслительных способностях Шумилова-старшего, который оказался не в состоянии примерить на себя существующую в России реальность. Звонил Турецкий.
- Вот уж не думал, что армейский спецназ еще и дипломатическим хитростям обучают, - пробурчал он, когда Голованов взял трубку. И уже более миролюбиво: - Договорились на завтра, на утро, когда Игнат в школу уйдет. Не возражаешь?
Пропустив мимо ушей язвительное "не возражаешь?", без которого Турецкий был бы не Турецким, Голованов пробурчал маловразумительное "Рад слышать" и уже в свою очередь спросил:
- Надеюсь, его мачехи тоже не будет дома?
- Что ж ты меня, за идиота, что ли, держишь? - уже окончательно обиделся Турецкий, и в телефонной трубке послышались короткие гудки "отбоя".
К дому на Кутузовском, в котором жили Шумиловы, они подъехали немного раньше намеченного времени, и пришлось минут двадцать просидеть в машине, прежде чем распахнутся двери подъезда и на крыльце обозначится складная фигурка молодой блондинки, которая должна была заменить Игнату его мать. По крайней мере, именно так хотелось бы думать Шумилову-старшему, когда он привел ее к себе домой, чтобы познакомить с сыном. Турецкий не стал расспрашивать Шумилова, удался ли ему этот эксперимент, однако тот факт, что Игнат подсел на наркотики, говорил о многом.
Впрочем, и винить ее было нельзя. И Турецкий, и Ирина Генриховна не понаслышке знали, что даже в самых, казалось бы, надежных и счастливых московских семьях взрослеющим наследникам не удается избежать столь страшного искуса, как наркотики. А в случае с Игнатом это только подтвердилось.
Перекинув элегантную спортивную сумку через плечо, блондинка подошла к "рено" темно-вишневого цвета, с необыкновенной грациозностью в каждом движении открыла дверцу и довольно профессионально вывела машину с парковочной стоянки, где, казалось бы, даже яблоку негде было упасть.
Судя по всему, спешила в свой фитнес-клуб, которому, по признанию Шумилова, отдавала львиную часть свободного времени. А свободного времени у нее было едва ли не на целые сутки.
Проводив новенькую иномарку глазами, Ирина Генриховна, как следователь на допросе, ощупала глазами притихших мужчин и, уничтожающе пробормотав "Идиоты! Кобели несчастные!", кивком показала на дверцу машины.
Шумилов-старший уже ждал гостей в просторной, ярко освещенной прихожей. Видимо, не очень-то расположенный к "светскому" разговору, что сразу же бросалось в глаза, он пожал мужчинам руки, кивнул Ирине Генриховне и видимо чисто автоматически предложил:
- Кофе? Коньяк?
Не очень-то рассчитывавшего на более теплую встречу, Голованова все же передернуло от той откровенной неприязни, которая разила от отца Игната, и он, стараясь не переключаться на хозяина квартиры, негромко произнес:
- Благодарю. Но сначала хотелось бы…
- Посмотреть комнату Игната, - вклинился Турецкий, видимо опасаясь спецназовской "дипломатичности" Голованова, которая в одночасье могла бы испортить ночной разговор с Шумиловым, с таким трудом давшийся и ему самому, и Шумилову, но главное - Ирине.
- Да, конечно, - кивком головы подтвердила Ирина Генриховна. - Сначала дело, а потом уж и кофейку можно будет выпить.
- В таком случае, прошу! - угрюмо произнес Шумилов и отступил на шаг в сторону, пропуская "гостей" в комнату сына, дверь которой была приоткрыта.
- Он что, я имею в виду Игната, никогда не закрывает свою комнату? - спросил Голованов, с порога рассматривая просторную, светлую комнату, которая, видимо, когда-то была "детской", а затем превратилась в берлогу взрослеющего парня.
- А зачем ему ее от нас закрывать, если он знает, что ни я, ни тем более Зоя в его комнату не войдем без спроса!
Теперь уже в его голосе звучала откровенная неприязнь к человеку, который будет рыться в личных вещах ЕГО СЫНА, все это было страшно неприятно, однако Голованов и это постарался пропустить мимо ушей. Хотя… хотя так бы хотелось послать этого надутого индюка куда-нибудь подальше, хлопнуть дверью, а потом высказать все Турецкому: и о нем самом, любимом, и о его дружке Шумилове, которому его "Клюква" застила глаза.
- Ну-у, а убирает-то кто в его комнате? - как можно спокойнее спросил Голованов.
- С тех пор как я развелся с Леной, то есть с его матерью, он сам и убирает.
- Что ж, похвально, - резонно заметил Голованов, проходя в комнату.
Красивый, сработанный под красное дерево книжный шкаф, полки которого были забиты как классикой, так и современной литературой, диван-кровать, прикрытая небрежно брошенным на нее китайским покрывалом, рабочий стол и компьютерный уголок, также сработанные под красное дерево, телевизор с плоским экраном, небольшой бельевой шкаф и довольно симпатичный журнальный столик с двумя креслами из красной кожи.
Комната дышала комфортом, и чувствовалось, что ее хозяин любит оставаться в ней один.
Голованов вопросительно покосился на Турецкого, как бы прося его о помощи в предстоящей процедуре, однако Александр Борисович, видимо чувствуя какую-то неловкость от присутствия Шумилова, даже глаза отвел, уходя от прямого взгляда Голованова, и Голованову стоило сил, чтобы не выругаться матом.
Однако на помощь ему тут же пришла Ирина Генриховна.
- Дима, так ты позволишь нам?..
Она не договорила и повела рукой в сторону двухтумбового стола, заваленного учебниками и тетрадями, книгами по химии, по которым, судя по всему, Игнат готовил себя к Сорбонне, и еще какой-то дополнительной литературой.
- На то вы и здесь, но… Но это уже без меня! Да и кофе надо приготовить.
Он круто повернулся, чтобы уйти, но его остановил голос Голованова:
- А вот этого демарша, господин Шумилов, делать не надо! И если вас коробит мое присутствие, то уж лучше я уйду.
Видимо не ожидавший ничего подобного, Шумилов как-то сразу обмяк, на его лице отобразилось смятение.
- Зачем вы так?.. Я же… я же сам пригласил вас…
- В таком случае присядьте, пожалуйста, в кресло!
Это был последний всплеск Шумилова, и он послушно опустился в кресло.
Голованов между тем прошел к столу, дернул на себя за ручки один ящичек, второй, третий… и когда не поддался рывку самый нижний ящик правой тумбы, он удовлетворенно хмыкнул и опустился на колени, прощупывая углы ящика.
К нему подалась было Ирина Генриховна, однако Турецкий остановил ее движением руки, и в комнате зависла напряженная, почти гробовая тишина.
Голованов между тем запустил руку в пространственную пустоту между днищем ящика и полом, какое-то время проводил там какие-то манипуляции и удовлетворенно крякнул, поднимаясь с колен.
Потянул на себя ручку ящика, и когда он выдвинулся наполовину, повернулся лицом к Шумилову, на которого больно было в этот момент смотреть. Был он бледный, как полотно, у него дергался нервным тиком правый глаз, и казалось, что еще минута-другая и мужика хватит удар.
- Прошу вас, подойдите сюда.
К столу подошли все трое одновременно, и Голованов начал поочередно доставать из ящичка старые, еще за прошлые классы тетради, которые неизвестно зачем хранились в тайничке рабочего стола Игната. Когда выложил на стол все, что было в ящике, аккуратно приподнял вырезанную по форме днища фанерку, которая прикрывала собой четыре плоских пакетика с каким-то белым порошком.
В какую-то секунду Голованову показалось, что Шумилова "хватит кондратий", и он негромко попросил:
- Ира, срочно воды! Но лучше рюмку коньяка.
- Не надо! Мне уже лучше, - через силу произнес Шумилов и, опираясь правой рукой о край стола, левой взял из ящичка один из пакетиков. Спросил каким-то совершенно чужим голосом: - Героин?
Теперь он обращался только к Голованову.
- Вряд ли. Похоже, что кока.
- Кокаин?
- Да. Но надо, конечно, проверять.
Без лишней суеты, не торопясь, он развернул пакетик, попробовал порошок на язык.
- Да, судя по всему кока, но грязная. Я этой дряни в Афганистане столько навидался, что даже мог на вкус определить, балованная она или нет. А эта… эта точно балованная.
Он аккуратно завернул пакетик, положил его на прежнее место, после чего прикрыл пакетики фанеркой и в прежнем порядке заложил его тетрадями Игната.
Все это время Шумилов находился в какой-то прострации, и только когда Голованов стал задвигать ящик стола, он вдруг словно очнулся, в его голосе снова появилась прежняя сила:
- Вы… вы что?! Вы его ставите на место?
- А вы что же, хотите, чтобы ваш сын увидел, что мы рылись в нем?
- Но ведь это же… это же наркотик! Кокаин!
- Да, кокаин! И поэтому лучше будет, если мы все это обсудим в более спокойной обстановке.
- Но ведь он же… он же будет…
- Я рад, что вы самолично убедились в этом! Но сейчас главное самим не наделать ошибок. Кстати, то же самое могут сказать и ваши друзья. Ирина… Ирина Генриховна…
- Да, Дима, - кивнула головой Ирина Генриховна. - Сева… то есть Всеволод Михайлович, он прав. И… и послушай его… пожалуйста.
Турецкий стоял словно воды в рот набрав. Видимо, и он не ожидал ничего подобного, когда просил Голованова "поводить немного" его крестника.
Кофе варила Ирина Генриховна, а мужчины перебирали варианты разрекламированных и малоизвестных наркологических клиник, где мог бы пройти реабилитацию Игнат. Было уже выпито полбутылки коньяка, и хозяин дома стал возвращаться в свое обычное состояние. А вместе с этим к нему стала возвращаться его утренняя агрессивность, но теперь уже направленная на Игната.
- Я его запру… запру в клинике! И он не выйдет оттуда, пока я самолично не убежусь в том, что навсегда, нав-се-гда покончил с этой дрянью!
- Нет такого слова "убежусь", - попыталась было сбить его тон Ирина Генриховна, но это принесло обратный результат.
- Это не имеет значения! - взвился Шумилов. - Я говорю о том, что больше я не дам ему ни копейки, и никакая Сорбонна ему не светит, пока он…
Голованов молчал, позволяя выплеснуть свои чувства отцу парня, зато вмешался Турецкий:
- А может все гораздо проще? - негромко произнес он, разливая по рюмкам коньяк.
- Не понял!
- А чего тут понимать? - произнес Турецкий, ставя бутылку на стол. - Может, тебе просто надо перестать быть тем сукиным сыном, который думает только о своей "Клюкве" да о том еще, как бы бабок побольше сбить за эту клюкву.
- Чего-о? Ты о чем это? - снова взвился Шумилов.
- Да все о том же, - устало произнес Турецкий. - Ты помешан на своей разработке, а о сыне…
- Так это же все ради него, ради Игната!
- Сомневаюсь! - продолжал мордовать Шумилова Турецкий. - Ты вспоминаешь о своем сыне только тогда, когда заполняешь анкету для загранпаспорта!
- Да как ты… как ты смеешь? - сунулся к Турецкому вконец оглушенный Шумилов.
- Смею! И потому смею, что это я крестил его в церкви Петра и Павла! А ты… ты лишил пацана его матери! Женился на какой-то девчонке, которая не намного старше его… И что ты хочешь после этого? Сыновней любви, взаимопонимания и уважения? Нет уж, хре-ну-шки! За все, Дима, надо платить, за все!
Забыв о кофе, Ирина Генриховна с удивлением смотрела на мужа. За все годы, что они прожили вместе, она не слышала от него ничего подобного. "Браво, Турецкий, браво!" - хотелось крикнуть ей, но она мудро молчала, искоса поглядывая на Шумилова.
А из того словно весь воздух выпустили. Еще минуту назад самоуверенный, импозантный и вальяжный, теперь он был похож на изношенного стареющего пердуна, которого загнали в баню к голым бабам, и он, вконец растерявшийся, стоит дурак дураком, не зная, что ему делать.
- Зачем ты меня так, Саша? - едва слышно выдавил он из себя.
- Зачем, спрашиваешь? Да потому, чтобы ты, наконец-то, снова стал его отцом! Отцом, а не кошельком с деньгами! И надо, чтобы он, Игнат, это прочувствовал.
- А если я уже опоздал? - с какой-то тоской в голосе, словно побитая собака, произнес Шумилов.
- Дима, да о чем ты! - тронула его за плечо Ирина Генриховна. - Стать отцом никогда не поздно. Тем более таким отцом, каким ты был раньше, а Игнат… Игнат ведь и остался после вашего развода с тобой, а не с Леной только потому, что безумно любил тебя. Но главное… главное сейчас - это вырвать его из того окружения и из того влияния, под которое он попал. И это позволь сделать нашим мужчинам.
Она замолчала, покосилась краешком глаза на Голованова, которому, судя по его виду, и коньяк в глотку не лез.
- Кстати, я бы на твоем месте спасибо сказала Всеволоду Михайловичу, а не бычилась на него, как беременная мышь на отравленную крупу. Ведь это он заставил нас звонить тебе, хотя от его предложения, должна тебе признаться, даже я поначалу была шокирована, не говоря уж о твоем Турецком.
- Забыли об этом, - буркнул Голованов, не привыкший к подобным излияниям. - Сейчас главное - нейтрализовать пушера, который приручил к себе Игната.