Опустив на рычажки телефонную трубку, Турецкий еще раз поблагодарил мысленно Бога за то, что его семью минула чаша сия, и уже чисто автоматически набрал номер телефона "Глории", куда еще утром уехала Ирина. Можно было бы, конечно, позвонить и на ее мобильный номер, но его сердце все еще продолжала грызть так и незарубцевавшаяся ревность к Плетневу, и он, не в силах перебороть себя, время от времени звонил в офис "Глории", чтобы лишний раз убедиться в том, что его Ирина действительно дежурит в "Глории", а не мочалит своим телом плетневскую постель, пока его Васька торчит в школе. От одной только мысли об этом у него зашкаливало давление, и ему уж даже белый свет был не мил.
Однако Ирина даже малейшим намеком не давала ему повода подумать о себе что-то непотребное, и он, почти раздваиваясь в сознании, уже начинал порой думать, что, может, он действительно неправ, заподозрив Ирину в том, что она крутит шашни с Плетневым, и в то же время ничего не мог с собой поделать.
Дождавшись, когда Ирина поднимет телефонную трубку, он рассказал ей о звонке Шумилова, на что она только вздохнула по-бабьи, и как о чем-то давно решенном, сказал ей, что выложит Шумилову всю правду по Игнату.
- Ты бы особо-то не горячился, - остудила его праведный пыл Ирина Генриховна. - Правду рассказать да дровишек наломать при этом, особого ума не надо. Тем более в таком деле. А вот заставить Шумилова развернуться к сыну лицом…
- Ну и что ты конкретно предлагаешь? - не очень-то учтиво перебил ее Турецкий, раздраженный тем, что его, хоть и бывшего, но все-таки "важняка" Генеральной прокуратуры России, опять начинает поучать жена, неизвестно кем возведенная в ранг психолога-криминалиста.
- Трудно, конечно, сказать что-либо конкретное, - даже не обратив внимания на этот его всплеск, негромко произнесла Ирина Генриховна, - однако прошу тебя быть с Шумиловым поделикатнее, все-таки отец, и не наломать дров. Жалко, конечно, что меня при этом не будет, но… Короче говоря, постарайся не открывать ему все карты, мы и сами пока что всего не знаем.
- Что же мне, прикажешь его жалеть, если он Игната упустил? - взвился Турецкий.
- Можно и пожалеть иной раз, - все так же негромко произнесла Ирина Генриховна. - И даже правдой поступиться.
- Ну, знаешь ли!..
И он почти бросил трубку.
Взведенный разговором с женой, Турецкий прошел в ванную комнату, однако, пока брился и одевался, его раздражение понемногу рассосалось, и он уже более спокойно позвонил на мобильник Голованова, который, кажется, уже сжился с отведенной ему ролью "пастуха" из службы негласного наблюдения. Не вдаваясь в подробности, спросил, что с Шумиловыми?
- Живут своей естественной жизнью, - скучающим голосом отозвался Голованов. - Бабенка Шумилова, я имею в виду его молодую жену, с утра пораньше умоталась поправлять здоровье в свой фитнес-клуб, ну а сам хозяин уехал к девяти на работу. Правда, как-то не в себе был, когда выскочил из подъезда. Будто завел мужика кто-то. Рванул дверцу машины так, словно вырвать ее хотел вместе с петлями, после чего ударил по газам и…
Он замолчал было, но, видимо, все-таки решив поделиться с Турецким своими выводами, произнес, усмехнувшись:
- Видать, бабенка эта своими фитнесами вконец мужика расстроила.
- А что наш подопечный?
- Пока еще не показывался. Хотя в это время ему уже давно пора в школе сидеть.
"В школе сидеть…"
- Тебе все это не кажется странным? - спросил Турецкий. - Взвинченный отец, у которого сынок, судя по всему, в очередной раз потребовал деньжат, и его отсидка дома, вместо того чтобы идти в школу?
- Ты имеешь в виду очередную ходку за дурью? - насторожился Голованов.
- Да.
- Я уже думал об этом. И как только он нарисуется со своим мотороллером…
- Только не упусти на этот раз!
- Постараюсь!
Отключив мобильник, Турецкий все еще продолжал держать его в руке, размышляя о том, будет ли правильным, если он позвонит Игнату перед тем, как ехать к его отцу, и решив, что это, пожалуй, не помешает, набрал номер телефона квартиры Шумиловых.
- Слушаю? - отозвался Игнат.
- Привет, это тебя мент поганый беспокоит, - напомнив о разговоре в парке и в то же время довольно миролюбиво поздоровался с ним Турецкий. - Не хотел бы поговорить со своим "дядей Сашей"?
- Уже поговорили! - сказал, словно отрезал Игнат. - И вообще, какой вы к черту "дядя"?!
В трубке надрывались короткие гудки "отбоя", а Турецкий все еще продолжал ее держать около уха.
"Какой вы к черту дядя"?!
М-да, ради подобной концовки стоило крестить сына друга, а потом бороться за его жизнь.
Не получилось нужного разговора и с отцом Игната, хотя Турецкий не особенно и рассчитывал на взаимопонимание. Шумилов-старший, видимо поддаваясь чисто родительскому чувству, когда мать, страшась смотреть правде в глаза, пытается выдать желаемое за действительное, не хотел даже думать о том, что ЕГО ИГНАТ, ЕГО СЫН, которого он уже видел продолжателем своего дела и готовил его для Сорбонны, довольно плотно сел на наркотики. И он не переставал твердить Турецкому, что это всего лишь "юношеская шалость", хоть и страшная по своей сущности, но все-таки "дань времени", о которой "его мальчик сразу же забудет", как только сдаст последний экзамен и "уберется из этой чертовой Москвы".
- Хорошо, - соглашался с ним Турецкий, - пусть будет по-твоему. Но чего ты в таком случае хочешь от меня?
- Чтобы ты оградил его от этого окружения!
- От какого "окружения"?
- От тех, кто пытается пристрастить его к наркотикам.
- И как же ты все это видишь? Я имею в виду "ограждение от окружения"?
- Я… я не знаю. Но может… может, к нему охрану приставить? Я ведь в состоянии проплатить любой контракт.
- Это ничего не даст!
- Но почему?!
- Да потому что в школу, тем более на уроки, твоего охранника никто не пустит, а если Игнату понадобится дурь, то ее и в школу ему принесут.
- Неужели ты думаешь…
- Я не думаю, я знаю это!
- Но что же в таком случае делать? - вырвалось у Шумилова, и он глазами больной, побитой собаки уставился на Турецкого. - Что делать, Саша?!
И уже как последний довод:
- Ведь он… он же твой крестник!
"Ага, крестник, пославший крестного папочку на хер!" - едва не вырвалось у Турецкого, однако он нашел в себе силы сдержаться и, как бы ставя точку в этом бесполезном разговоре, уставшим голосом произнес:
- Хорошо, со своей стороны я попытаюсь сделать все что смогу. Но и ты не сиди сложа руки.
- А я-то что могу сделать? - вырвалось у Шумилова. - Он ведь меня даже слушать не хочет.
- У тебя есть люди, которые могли бы вывести нас на приличную частную клинику?
- Ты имеешь в виду наркологическую клинику? - мгновенно насторожился Шумилов.
- Естественно, не для венерических больных!
- Ну-у, можно, конечно, найти. Но ведь не думаешь же ты, что Игнат настолько далеко зашел, что ему потребуется серьезная реабилитация?
- Не знаю, пока ничего не знаю, но о клинике такой все-таки позаботься.
После разговора с Шумиловым, у которого вконец испортилось настроение, Турецкий, пересилив все еще режущую неприязнь к Плетневу, зашел в кабинет начальника службы собственной безопасности, который теперь занимал Антон. Заставил себя поздороваться с ним за руку, вроде бы даже улыбнулся ему и негромко спросил, присаживаясь в кресло подле журнального столика:
- Что-нибудь новенького есть?
- Только что собирался тебе звонить.
- Даже так! - удивился Турецкий. - И что за новость?
- Прозвонился Петя Щеткин и, можно сказать, обрадовал.
Плетнев говорил в привычной для него манере, и это не могло не взбесить Турецкого.
- Ну же! - потребовал он.
- Короче говоря, есть предварительное заключение патологоанатома, и…
- Ну?!
- Савина никто не убивал. А умер он от обширного инфаркта, как заверил Щеткина трупный доктор.
- Не понял!
- Вот и я то же самое сказал Петру, - как бы винясь в столь неожиданной для всех новости, пробурчал Плетнев.
- А он что? Я имею в виду Щеткина.
- Сказал, что и сам не очень-то поверил в этот диагноз, но… Короче говоря, мол, а почему бы и Савину не умереть от инфаркта, если от этой чумы двадцать первого века умирают сотни тысяч людей в одной только России.
- Да, железная логика, - хмыкнул Турецкий. - Но главное, при таком раскладе с того же Щеткина снимается еще одна головная боль. Помер Максим, да и хрен бы с ним. На одно уголовное дело меньше, да и убийцу искать не надо.
В Турецком просыпался следователь по особо важным делам, и он уже не мог оставаться всего лишь частным детективом, который по предоплате работает на очередного заказчика. И Плетнев, кажется, почувствовал это.
- Сам-то веришь в подобное? - спросил Турецкий, доставая из кармашка мобильный телефон.
- Всякое, конечно, случается, - уклончиво ответил Плетнев. - Я даже был свидетелем, как один спецназовец, правда первогодок начинающий, прыгнул с парашютом и его хватил все тот же инфаркт еще до того, как он успел за кольцо дернуть. Как вцепился в него рукой мертвой хваткой, так и в землю свечкой вошел.
- Ну, здесь, положим, не прыжки с парашютом, а всего лишь ночное дежурство в лаборатории, да и…
В этот момент в мобильнике прорезался голос Шумилова, и Турецкий, не вдаваясь в подробности, спросил:
- Дима, вопрос на засыпку. Когда принимаешь сотрудников на работу, твой отдел кадров как-то учитывает состояние здоровья претендентов?
- Ну-у, в общем-то да, - не очень-то уверенно произнес Шумилов. - По крайней мере, требуем справку из того же психоневралогического диспансера, ну и… А почему ты заинтересовался?
- Ну, об этом чуть позже, а пока что… Твой Савин жаловался когда-нибудь на сердце?
- С чего бы?! - удивился Шумилов. - Сердце! Я, положим, еще мог бы предъявить ему свои претензии относительно спиртного, но чтобы сердце…
- Может, он просто никому никогда не говорил об этом? Все-таки двадцать восемь лет… и в этом возрасте жаловаться на сердце?
- Да ты о чем, Саша! - возмутился Шумилов. - Савин в теннис как бог играл, а на корте, как тебе известно, слишком долго с больным сердцем не побегаешь.
М-да, на корте с больным сердцем действительно много не побегаешь.
Этот ответ человека, который хорошо знал Савина, расставлял все точки над i, и Турецкий, поблагодарив Шумилова, повернулся лицом к Плетневу.
- Слышал, что сказал Шумилов?
- Ну!
- И что теперь скажешь относительно обширного инфаркта? - Он сделал ударение на слове "теперь".
Явно обиженный непонятным для него "наездом" со стороны Турецкого, Плетнев пожал своими широченными плечами.
- Ну, во-первых, этот диагноз не я поставил, а трупный доктор, а я всего лишь передал тебе то, что сказал мне Щеткин, а во-вторых…
Он уж хотел было сказать, а не пойти ли тебе куда-нибудь подальше со своими претензиями, господин Турецкий, однако Александр каким-то образом уловил это его желание и иным тоном произнес:
- Ладно, Антон, прости и… и не бери в голову. Видимо, накатило что-то. А сейчас давай-ка еще разок пройдем в лабораторию да посмотрим, где и как лежал Савин. Не верится мне что-то в этот самый инфаркт…
Осмотр лаборатории, где уже ничего не напоминало о той страшной ночи, когда был убит Савин, перспективный ученый, подписавший контракт с Шумиловской фирмой, - Турецкий даже в мыслях не допускал возможности естественной смерти от инфаркта, - не дал ничего нового, и он решил напрямую переговорить с экспертом, который проводил вскрытие Савина. Однако до этого надо было переговорить с Щеткиным, который по линии уголовного розыска вел это дело. Хотя бы по телефону.
- Привет, Петро! - произнес Турецкий, когда в трубке послышался знакомый голос муровского опера. И тут же продолжил без какой-либо подготовки: - Сам-то веришь в то, что Плетневу сказал?
- Ты о Савине? - на всякий случай уточнил Щеткин.
- Естественно, о ком же еще!
- Всякое случается, - уклонился от прямого ответа Щеткин. - Я помню, мы в футбол как-то играли с комитетчиками, так один из них прямо на поле коньки откинул. Рванул бедолага стометровку, а сердечко-то хреноватым оказалось. Инфаркт! Нас тогда после того случая всех поголовно на диспансеризацию погнали. Так что, Александр Борисович…
- Надеюсь, больше никто из вас в предынфарктном состоянии не оказался? - не удержался, чтобы не съязвить, Турецкий. - А то тут один про спецназовца мне рассказал, у которого парашют не раскрылся, второй - про ослабленного водярой комитетчика, а мне нужно квалифицированное заключение квалифицированного эксперта. Кстати, кто делал вскрытие?
- Квалифицированней не бывает! - хмыкнул Щеткин, давно уже переставший обижаться на неоправданные выпады Турецкого, которого он в официальной обстановке величал не иначе как Александром Борисовичем.
"Может, климакс у мужика, - оправдывал он очередной, ничем, казалось бы, не оправданный выпад Турецкого. - Поработаете с его, так, может, кукареку закукарекаете".
- Кто делал-то?
- Школьников! - усмехнувшись, ответил Щеткин и замолчал, пытаясь уловить реакцию Турецкого.
Яков Ильич Школьников считался на Москве зубром от судебно-медицинской экспертизы, и его не знал разве только следак-недоучка из тех, кем заменяли постепенно многоопытных следователей МВД и прокуратуры.
Видимо, ничего подобного Турецкий не ожидал, и поэтому его реакция была соответствующей:
- Хорошо, созвонимся. Спасибо за информацию.
- Что, тот самый Школьников? - спросил Плетнев.
- Да.
- Так, может, с ним поговорить?
- Можно, конечно, - уже без прежнего оптимизма в голосе согласился с Плетневым Турецкий. - Но дело в том, что этот человек не ошибается.
Плетнев на это только плечами пожал. Мол, и старуху бывает проруха. К тому же такого не бывает, чтобы человек никогда не ошибался.
Школьников отозвался сразу же, словно все это время ждал звонка бывшего "важняка" Генеральной прокуратуры.
- Рад слышать бодрый голос почетного пенсионера! - хрипловатым фальцетом застрекотал он в трубку, и уже по одному этому можно было догадаться, что Яков Ильич остается верен своему железному правилу: "Без "ворошиловского стакана" к трупу не подходить". А "ворошиловский стакан" - это двести пятьдесят грамм "кристалловской" водки. Впрочем, на похмельную голову не отказывался он и от портвейна. - Чем могу послужить?
Сказав пару дежурных, но приятных Школьникову фраз, Турецкий перешел к делу:
- С Савиным вы работали?
- Ну! Петька Щеткин уговорил. Сказал, что "сам господин Турецкий" ждет результатов.
- И что? - пропустив подначку Школьникова мимо ушей, спросил Турецкий.
- Инфаркт, голубчик мой, обширный инфаркт, но никак не убийство. Хотя, должен признаться, ни с чем подобным я давно уже не встречался. И когда вскрыл твоего подопечного…
Это уже был тот самый "приговор", который не подлежал обжалованию, и Турецкий не мог не спросить:
- А как же рана на голове и проломленный череп?!
- Судя по всему, все это произошло одновременно, но окончательный ответ будет дан в заключении.
- То есть, - не отставал Турецкий, - произошло что-то такое, что в буквальном смысле ввергло Савина в панику, инфаркт и тут же удар по голове?
- Ну-у, - замялся Яков Ильич, - возможен, конечно, и подобный сценарий, но, повторяю…
Он замолчал и вдруг совершенно неожиданно предложил:
- Впрочем, чего это мы все по телефону да по телефону? Приезжай! Да бутылку с собой прихвати, давно уже не виделись.
Яков Ильич Школьников оставался все таким же замшелым и в то же время удивительно приятным доктором, каким его знал Турецкий пять, десять и двадцать лет назад, когда пришел работать в прокуратуру и на первом же "трупе" столкнулся с этим зубром, который уже тогда считался корифеем в среде судебно-медицинских экспертов, причем неподкупным экспертом, слово которого стоило многого. Еще в те годы между молодым следователем и опытнейшим экспертом пролегло нечто такое, что связывало их взаимной симпатией до последнего времени, и когда Школьников встретил на пороге морга Турецкого, он не мог не обнять его.
- Ну-ко, дядько, покажись, каким ты стал на пенсии? - приговаривал он, разглядывая Турецкого, и тут же спросил, дабы не затягивать вступительную часть встречи:
- Водку купил?
- И пива тоже.
- Вот это молодец! - похвалил его Яков Ильич, однако тут же спросил настороженно: - "Кристалловскую", надеюсь?
- Обижать изволите, гражданин начальник.
- Тогда пошли.
Он провел Турецкого в небольшой кабинет, где в это время никого не было, достал из своего стола два стакана из тонкого стекла, протер один из них голой рукой, что должно было означать высшее расположение к гостю, и поставил его перед Турецким.
- Наливай! Но только по чуть-чуть. Я еще утром бутылку ополовинил, а вечером мы с моей Сарой в гости приглашены.
Когда усидели за разговором принесенную Турецким бутылку водки, Школьников выцедил в стаканы оставшиеся капли, как бы встряхнулся и совершенно трезвым голосом приказал:
- Пошли! Я тебе на месте все покажу и все расскажу. Но должен заверить тебя сразу, что это все-таки инфаркт, а не убийство, хотя и тот удар по голове мог также оказаться для этого чудика смертельным.
- Как говорится, - хмыкнул Турецкий, шагая следом за Школьниковым по гулкому коридору, - приговор окончательный и обжалованию не подлежит?
- Можешь, конечно, и обжаловать, если тебе, пенсионеру, не хрена больше делать, но можешь поверить мне пока что на слово. Я тут, когда тебя поджидал, еще разок посмотрел твоего чудика, и должен тебе сказать… Короче говоря, впечатление такое, будто у него в сердце петарда взорвалась. Обширный инфаркт. И это несмотря на то, что парень-то, в общем-то, еще совсем молодой, пожалуй, и до тридцати не дожил.
- Двадцать восемь.
- Вот и я о том же говорю. И еще можно было бы понять, если бы его организм совершенно изношенным был, а то ведь…
- То есть, сильно пьющим? - уточнил Турецкий.
- Ну! - покосился на него Яков Ильич. - А то ведь в нем всего лишь ноль-четыре промилле обнаружено, а это пара рюмок коньяка. Согласись, от подобного количества еще никто не умирал!
В этот момент они прошли в полутемное помещение, Школьников включил верхний свет, и Турецкий увидел каталку, на которой, наполовину прикрытый серой простынкой, лежал Савин…