Внезапно откуда-то снизу из листьев, прямо на нас выскочил черный объект с перепончатыми крыльями и почти было врезался в бок вертолета, но вовремя вильнул. Тут же Маэда, вцепившись рукой в поручень и едва не выпав в прыжке из вертолета, с хаканьем разрубил летуна мечом – пополам. Обе половинки (на каждую пришлось по крылу) печально упали вниз.
– Что это было? – проорал Маэда, залезая обратно в вертолет и вытирая брезгливо меч. Что поделаешь, условный рефлекс: сначала рубит, потом разбирается. Я пожал плечами и бросил вслед располовинненому объекту пустую пивную бутылку.
Еще несколько таких же тварей, весьма похожих на огромных летучих мышей, выскользнуло из листвы, – правда, на значительном удалении от вертолета. Видимо, учли опыт предшественника. Твари что-то порорали пронзительными голосами и дунули прочь от вертолета.
– Какая гадость! – сказал про них Маэда и взялся за М-16, намереваясь уничтожить взлетевших серией метких выстрелов, но я остановил его.
– По-моему, я видел этих гадов в энциклопедии, – проорал я ему в ухо. – Там они назывались птеродактилями.
– Неужели это мешает их пострелять? – меланхолически бросил Маэда, но винтовку обратно поставил.
– Вдруг они сгодятся для каких-нибудь опытов, – предположил я. – Или рахиминистов пугать.
Тут летчик кинул в нас пачкой "Кэмэла": внизу справа в зеленом поле зиял огромный синий разрыв – озеро с островом посередине, на острове деревянный дом, и кроме дома еще масса места для посадки вертолета. Я в ответ замахал пилоту, и вертолет камнем рухнул вниз.
Как только колеса коснулись земли, Маэда выскочил наружу и, пригнувшись, бросился к дому. Дом был одноэтажный, из толстых бревен и внешне здорово напоминал жилище достойного господина Леклера. Я даже подумал, что это его очередное ранчо и кругом – его собственность, и птеродактили в небе – тоже его. Ну а если не его, то какого-нибудь леклеровского родственника, которого Жан-Жак сто лет уже не видел и очень обрадуется встрече.
Рядом с домом одиноко стоял обширный письменный стол красного дерева, над столом был развернут легкий голубой тент от солнца. На столе лежали придавленная бронзовым пресс-папье газета, ручка и еще какие-то мелочи. Рядом – два стула. Тоже основательные, резные такие стульчики. Реликтовые.
Маэда подбежал к столу и взял окна дома на прицел.
Выждав, пока вертолет немного успокоится, я неторопливо высадился и, сопровождаемый пилотом, двинулся к Маэда. В наступившей тишине стали слышны звуки леса: щебет птиц, дикие вопли какой-то твари (ее, видимо, ели), еще какие-то крики животного происхождения, треск деревьев и легкий плеск воды… Вдали раздавался рев моторов: это Люлю со свойственным ему оптимизмом прокладывал себе дорогу. Послышался трубный рев: вроде боевого крика слона, только басом. Маэда непроизвольно развернулся в сторону звука и произвел серию выстрелов. В ответ вдали раздался орудийный залп, новое рычание, угасающее, – и все смолкло.
– По-моему, Люлю там поймал рептилию, – сказал я Маэда, закладывая в рот сушку. – Или рептилия поймала Люлю.
– Господин Шаттон никому не позволяет себя ловить. – Маэда вновь обернулся к дому.
– Войдем? – спросил он. Я кивнул. Отчего же не войти, когда войти хочется?
В доме никого не оказалось. Дверь не была заперта и за ней мы обнаружили роскошный кабинет, полный всяких бронзовых штучек: лампы, подсвечники, просто скульптуры, торшер в виде девушки с зонтиком. Стиль мебели и обстановка напоминали дивные старые времена, когда еще жив был преподобный герцог и мы отчаянно бились с варварами. В старинном книжном шкафу в строгом порядке стояли не только старые, но и самого последнего времени издания на многих языках. На столе громоздились листы некоей рукописи – предположительно, на датском языке. Ни я, ни Маэда, ни пилот по-датски не знали, ничего из написанного не поняли и оставили рукопись в покое.
В дальнем углу кабинета располагалось аскетическое ложе, укрытое шелковым халатом на меху. На свободных от шкафов участках стен размещались чьи-то шкуры, а на них – разного рода оружие – холодное и огнестрельное. Холодное – преобладало. Словом, помещение производило самое благоприятное впечатление. Везде чувствовалась заботливая рука бережного, хорошо относящегося к вещам хозяина.
Бегло осмотрев остров и не отыскав ничего примечательного, мы с Маэда уселись у стола под тентом, а летчика отослали в караул – пусть ходит неторопливо кругами и по сторонам посматривает.
Я стал вызывать Люлю.
– Да! – бодро отозвался тот.
– Мы с Тодзио слышали какое-то коровье мычание. Что это было?
– Реликт! Здоровый и морда как трактор! Набежал из кустов так решительно, зубами щелкал. Зубы, что характерно, у него немаленькие такие были. Не знаю, чего хотел. Может, собирался нас съесть вместе с танком. Пришлось нам с Юлли на него поохотиться маленько. Ну и, знаешь, Сэм, у него внутренние органы не выдержали. Хилый такой реликт попался, а на вид – о-го-го! Крупный. И с хвостом. Да их тут много еще. Так и бегают. Забавный лесок!
– Люлю! Прошу тебя, не стреляй больше реликтов. Может, они нам потом зачем-нибудь пригодятся.
– Конечно, пригодятся! Выпустим на рахиминистов.
Я хмыкнул: перспективная судьба реликтов виделась нам удивительно похоже.
– Люлю, мы тут нашли остров и на нем домик. В доме – никого. Руби сюда тропку, будем тут ночевать. Даю маяк. – И я включил маяк.
Отдаленный треск в лесу возобновился. Над озером зигзагами пролетел птеродактиль, выронил какую-то падаль и от огорчения чуть сам не свалился в воду. Маэда с презрением поглядел ему вслед.
Расположившись на песочке, мы устроили дивный пикничок и уже приступили к кофе, как на дальнем берегу задрожали деревья, и появился танк. Было отчетливо видно, что на танк влез Люлю и машет нам пулеметом.
– Люлю! – включил я мобильник. – Я тебя вижу. Ты здорово смотришься. Чем-то похож на Тарзана.
– Ага! – отвечал Люлю. – Что дальше?
– Выстави охрану и давай к нам сюда…
Ночью мне снился какой-то дивно хороший сон, по-моему, про Лиззи. Вдруг чуткое ухо мое уловило тарахтение лодочного мотора, я открыл глаза и увидел перед собой черное небо в крупных звездах. ("По небу между звездами продиралась лодка с навесным мотором", – скажете вы и будете не правы. Ничего такого на небе не происходило.)
Кругом, в лесу, шла интересная ночная жизнь с весьма жуткими завываниями и стадным топаньем. А по озеру, судя по звуку, прямо к острову плыла моторная лодка. Я выпутался из гамака.
Мрак стоял абсолютно непосильный. Спутники мои спали, и винные пары свободно поднимались к звездам. Вынув "слона" из кобуры и взяв фонарь, я неслышно пошел к берегу и там в ожидании остановился.
Вскоре тарахтение смолкло, послышался плеск, шуршание киля о песок, приглушенный звук шагов. Я приготовился включить фонарь, но тут тихий учтивый голос произнес:
– Только не стреляйте, пожалуйста.
– Да я, собственно, и не думал, – несколько ошеломленный просьбой, ответил я неизвестному.
Шаги, между тем, уверенно направились ко мне, и я почувствовал чье-то присутствие совсем рядом.
– Вы кто? – спросил неизвестный.
– Инспектор Дэдлиб. А вы?
– Сэр Генри Эйнар Бэтс, к вашим услугам, – и через секунду: – Если вам это что-то говорит.
Мне это что-то говорило, но что именно, я вспомнить со сна решительно не мог. Невидимый собеседник продолжал:
– Ну да это неважно. Дело в том, что я – хозяин этого острова. И попросите вашего человека не рубить меня мечом. Если ему, конечно, не очень трудно и если это существенно не нарушит его планов.
В очередной раз отдав должное способности сэра Генри видеть в темноте, я сказал:
– Маэда, воздержитесь. – После чего направил фонарь на землю и зажег свет. Фонарь обладал размерами и свойствами хорошей автомобильной фары, и поэтому после абсолютного мрака установился вполне достаточный свет. Когда глаза к нему привыкли, я увидел – буквально в двух шагах – господина среднего роста, с благородным лицом, которое украшали усы и бородка клинышком (седые); на носу господина сидели очки в тонкой и явно золотой оправе. Одет он был во что-то темное, кажется, замшевое. На груди у него висел фотоаппарат "Минолта" с объективом "рыбий глаз", в одной руке господин держал винтовку "Галлахер" с оптическим прицелом, а в другой – широкополую шляпу с пером. За господином стоял заспанный Маэда с мечом в руке.
– Очень приятно, – наклонил голову сэр Генри, надел шляпу и неторопливо вытащил из кармана трубку.
24
Стоило мне увидеть это лицо, как я понял, что имя сэра Генри говорит мне даже слишком много. Я испытал чувство стыдливого почтения или чего-то в этом роде – с одной стороны (и стыдливость проистекала исключительно из того, что я не догадался сразу, по голосу, кто передо мной), а с другой – я испытал чувство глубокого сожаления, граничащего с раскаянием (и это похвальное чувствосочетание в какой-то степени компенсировало стыдливость). Сожаление было вызвано исключительно тем обстоятельством, что, будучи крайне наслышан и начитан о сэре Генри, я тем не менее, не имел до сих пор ни одного случая лицезреть его лично. Сэр Генри был одним из тех, с позволения сказать, столпов, которые проросли в наши дни из эпохи возвышения Тумпстауна, которому просто на роду было написано пройти путь от мелкого захолустного городишки до могучей метрополии, оплота демократии и прогресса; это был один из любимейших сподвижников покойного нашего герцога, покинувший город в самом начале последнего нашествия варваров.
Сэр Генри сделал это по идейным соображениям: он считал, что варваров нельзя истреблять, а нужно загонять в загоны, краали, стойла и рассматривать там как животных. "Ведь не убиваем же мы слонов только из-за того, что они – слоны и топчут чью-то кукурузу?" – так, кажется, говорил он. Я в то время был вне города и вернулся только полгода спустя после того, как сэр Генри, одержимый внезапным пацифизмом и любовью к меньшим братьям, к каковым он полагал причислять и варваров, удалился от дел в прямом смысле слова: устроив грандиозный банкет в кабаке "Альмасен" (там теперь музей), он собрал необходимые для жизни вещи, сел в спортивный самолет и улетел в неизвестном направлении.
Через некоторое время стало известно, что улетел он на восток. Это в доверительной беседе сообщил Жаку Кисленнену плененный варварский вождь по имени Друган, группа сотоварищей которого дерзко пыталась сбить самолет сэра Генри камнями. В ответ на это сэр Генри сбросил им на головы карманный молитвенник, хотя надо было бы – бомбу.
С тех пор про сэра Генри сведений не поступало. Герцог чрезвычайно огорчился из-за его отъезда (отлета), особенно потому, что в результате в палате лордов (которая еще существовала в то время) образовалось подозрительное равенство голосов.
– Я прибыл сюда, во-первых, дабы насладиться своей собственностью – я имею в виду прежде всего дом, – а, во-вторых, дабы попросить вас не уничтожать беспричинно животных в лесу, – поведал мне сэр Генри, раскуривая трубку. – Дело в том, что лес я тоже рассматриваю как свою, в некотором роде, собственность. Я покровительствую этому лесу.
Сэр Генри выпустил дым в воздух и продолжал.
– Среди вас непременно должен быть некто по имени Людвиг Шаттон, младший князь Тамура. Нельзя ли лицезреть оного или они почивают?
Поняв, что речь идет о Люлю Шоколадке, я не знал даже, что и ответить: почивает Люлю или делает нечто большее, если почти весь слышимый храп принадлежит именно ему? Видя мою растерянность, сэр Генри затянулся, пустил красивое кольцо и продолжал:
– Впрочем, если младший князь Тамура спит, то будить его не стоит. Можно подождать и до утра. Вы, насколько я понял, инспектор Дэдлиб? Я много о вас читал в прессе и слышал по радио. Вы кажетесь мне просвещенным и способным человеком… Однако, если не возражаете, я предложил бы пройти в дом. Там будет удобнее.
В доме сэр Генри зашторил окна, зажег свет, уселся к столу, открыл бар и предложил выбрать напиток. Я не стал ломаться и выбрал виски "Grant's", поскольку пива среди запасов сэра Генри не оказалось.
– Не держу, знаете ли, и не употребляю. От него тяжесть какая-то в желудке, – пояснил он, наливая себе текилы. – Ну-с, я вас слушаю. Зачем вы сюда прибыли, поломали столько деревьев и убили столько ценных животных?
Вкратце я рассказал сэру Генри о не лишенных драматизма событиях, разыгравшихся недавно в Арториксе. Мы надеемся (сказал я) врывать зло с корнем и потому ведем розыск беглецов и лиц, пропавших в ходе операции.
– Какая гнусная затея! – возмутился сэр Генри, укоризненно качая головой. – Этот ваш Вайпер – порядочная скотина, как мне кажется… А сэр Аллен Дройт, вы говорите, остался в Арториксе?
– Да. Господин шериф выразил желание лично выкурить всех оставшихся бандитов из их подземного гнезда.
– По-прежнему шериф? – сделал движение бровями сэр Генри. – Это на него так похоже… н-да. Так, вы говорите, у вас кто-то пропал?
– Именно так. Канули бесследно инспектор Шатл, начальник особого отдела полиции, и сотрудница его отдела Лизетта Энмайстер. Обоих весьма жаль.
– Как вы сказали? Энмайстер? Ну-ну. Это такая юная мисс с немного странной прической? – Сэр Генри точным жестом обозначил странность прически.
Не обратив внимания на его иронию, я подался вперед:
– Именно! Вы что-то про нее знаете?
– Разве что самое немногое. Это, видимо, та самая мисс, которую вы разыскиваете. По крайней мере, она назвалась этим именем.
– А где ее можно видеть? – Я выпил виски залпом, чем привел сэра Генри в недоумение.
– Я смотрю, вы принимаете леди близко к сердцу, – наконец соизволил заметить он. – Мисс Энмайстер была мной встречена день назад на опушке леса – если хотите, я потом покажу это место – в сопровождении господина приятной наружности, вежливого и улыбчивого, по фамилии Мурильо. Они следовали в машине марки "Мерседес". Я остановил их, поскольку мои часы встали, а я хотел узнать, который час. – Сэр Генри перевел задумчивый взгляд на свои наручные часы: скромный "роллекс" с совсем небольшим количеством бриллиантов.
– А на мисс Энмайстер вы не заметили каких-нибудь веревок, например, или прочих средств лишения свободы?
– Заметил, – невозмутимо кивнул сэр Генри, выколачивая трубку в бронзовую пепельницу в форме лотоса. – Она была просто-таки обмотана веревкой. Когда я полюбопытствовал у ее спутника, не мешает ли мисс веревка и особенно платок, торчащий изо рта, он ответил, что не мешает. Наоборот, мисс так нравится, и она так любит. И тогда я застрелил этого господина из ружья. – Сэр Генри указал на "Галлахер". – И развязал мисс, которой, по ее собственному признанию, веревки уже порядочно надоели.
– Простите, сэр, что я все время вас перебиваю, но не могли бы вы указать, где я могу видеть эту мисс? – не выдержал я.
– Вы можете ее видеть в моей лодке. Она заснула, пока мы ехали.
– Как это славно! А не встречали вы где-нибудь еще и господина по фамилии Шатл? Тоже связанного или даже в цепях?
Сэр Генри отрицательно покачал головой.
– Что же… Будем искать.
Послесловие
– Что имеете предъявить тумпстаунской таможне?
Люлю, с природным изяществом ковырнув пальцем в ухе, повернулся к господину Дройту. – Аллен, что мы имеем предъявить… м-м… таможне?
– Да ничего, собственно… – развел руками господин Дройт. – У нас с собой не так уж и много вещей. – Он указал на два запыленных саквояжа хорошей кожи и с золотыми инкрустациями. Саквояжи стояли по обе стороны от великого человека и производили самое благоприятное впечатление. – Только самое необходимое. В основном – мелочи.
– Откройте, пожалуйста, – попросил, шевеля длинными пальцами, таможенник – тощий как жердь, в фуражке с широким блестящим козырьком, плавно переходящим в громадные черные очки на длинном носу.
– Он нам не доверят? – поинтересовался Люлю у господина Дройта.
– Он исполняет свой долг, – заверил его господин Дройт, ставя саквояжи на стол. – Такая у него работа. Ты же знаешь, как это бывает: у каждого своя работа и от того, как этот каждый ее выполняет, в конечном итоге и зависит уровень текущего благосостояния общества, а также всякие демократические свободы и даже иногда права. – Таможенник заинтересованно прислушивался к беседе.
– А-а-а-а… – понимающе протянул Люлю. – Вот в чем дело! Ну конечно, права! Как же я сразу-то…
Таможенник неопределенно хмыкнул, исполненным профессиональной грации движением погрузил руки в один из саквояжей и стал там ковыряться. Некоторое время процесс этот происходил вполне безмятежно, потом страж контрабанды за мгновение застыл и осторожно, как бомбу, извлек из недр саквояжа замшевый сверток размером с две крупные груши.
– Что это? – спросил он, держа сверток двумя пальцами.
– А! Это! – господин Дройт широко улыбнулся, – это, видите ли, мои фамильные драгоценности. Я взял с собой только те, без которых никак не могу обойтись.
– Точно, – подтвердил Люлю. – Темным летним вечером ничто так не успокаивает усталого от перемещений в пространстве путника, как созерцание сверкающих фамильных каменьев. Сидишь, бывает, этак напротив камина, а поленья трещат себе и трещат, а ты любуешься и успокаиваешься, успокаиваешься…
Таможенник между тем положил изъятое на стол, поддернул рукава и кончиками пальцев развернул сверток, и миру предстала платиновая цепь с прикрепленным к ней замысловатым орденом, исполненным упомянутых драгоценных камней. Несмотря на массивность, цепь и орден смотрелись весьма и весьма изящно: чувствовалась рука великого мастера.
– Мгм, – с явным возмущением произнес таможенник, делая замысловатое движение пальцами свободной руки. – Это… Мы тут имеем попытку утаить драгоценности и провезти их контрабандой. – При последнем слове ноздри его неслабого носа хищно раздулись. – За что полагается значительный штраф с одновременной конфискацией!
– Люлю… – задумчиво глядя на таможенника, сказал негромко г-н Дройт. – Что это он говорит? Я ничего не понимаю. Какая попытка? Какой штраф?..
Люлю неуловимым движением ухватил таможенника за галстук, и, сбив наземь очки с фуражкой, притянул к себе.
– Вы в этом уверены? – спросил Люлю неприятным голосом, тихо, но внятно. – Вы уверены в том, что только что сказали? Вот про контрабанду, конфискацию, штраф? Про всю эту ерунду?
Господин Дройт тем временем развернул цепь с орденом и, сняв шляпу, повесил цепь на шею. Аккуратно поправил. Снова одел шляпу и положил руку на рукоять меча.
– Хорошо, однако, встречают приезжих в этом городе, – заметил он, глядя на приближающихся к ним служителей таможни и прочих стражей порядка. У стражей был весьма решительный вид. – Совершенно не владеют собой. Дикие люди! Все время намекают на взятку… Мне определенно кажется, что только что нам нанесли оскорбление. Люлю, сделай милость, переверни-ка, этот стол!