– Извиняюсь, конечно, за свой неприглядный образ жизни – я действительно выгляжу свинья свиньей. Но если речь идет о серьезных вещах, душа моя по-прежнему радуется и негодует. Я сам разыскал Костю, когда он в поселок приехал. Сказали мне, мол, человек заразу тут ищет. А чего ее искать? Я его сразу нашел и надоумил. Дело в том, что когда я еще при деньгах был и с родственниками еще не со всеми переругался, ко мне в гости брат приезжал двоюродный. Он в Светлозорске на химическом заводе работает – каким-то начальничком… Вот он мне еще тогда и намекнул, что из Наката лучше перебираться, потому что скоро тут все передохнут как мухи. Выпивши мы оба были крепко – вот он и намекнул. Так-то из него и слова не вытянешь.
– А при чем тут затопленные шахты? – спросил Гуров.
Легкоступов махнул рукой.
– Так все просто, – сказал он. – Брат мой по отходам специалист. У них же там отходы производства, правильно? Отрава страшная! Куда-то девать их надо? Вот и придумали – за Моисеев лес возить и в затопленные шахты сбрасывать. Там места глухие – это с одной стороны… А с другой стороны, там дорога имеется – старая, но довольно приличная. Вот они по ночам грузовики пригонят, бочки поскидывают под землю – и назад. Дешево и сердито. Только бочки под землей гниют, и вся отрава – фью-ю-у-у! Насыщает здесь все вокруг. Пропитывает почву и воду.
– А почему вы думаете, что Смига в те места пошел? Что ему-то там делать? – поинтересовался Гуров.
– Не знаю, – твердо сказал Легкоступов. – Он со мной не делился. Только я думаю, он что-то заподозрил. Туда ведь Костя собирался – перед тем, как погибнуть. Вот Смига и засомневался, я думаю. Костя-то в одно место собирался, а тело нашли совсем в другом! А раз Смига нашел, значит, он еще что-то знал такое, чего никто больше знать не мог…
– А почему вы никому не рассказали про затопленные шахты, про своего брата и вообще? – пытливо спросил Гуров. – Почему только сейчас?
– Ну вы даете! – горько сказал бывший летчик. – Как это никому? Косте я рассказал – раз! Смига знал – два! Вам – уже три! А колоться перед следаком из Светлозорска… Или перед нашим Заварзиным – извините-подвиньтесь! Да они все тут повязаны! Они же меня первые после таких признаний в ту же самую шахту и спустили бы! А мне жизнь еще не надоела, хотя, по существу, она может показаться совершенно ничтожной – это я признаю.
Последние его слова прозвучали чересчур напыщенно, но Гуров сделал вид, что не заметил этого. Он на минуту задумался, и это обеспокоило Легкоступова. Волнуясь, он заговорил снова:
– Вы что – не верите мне? Но я вам ни слова не соврал, клянусь! Смигу вот как вас сейчас видел. И не пьяный я был тогда, нет… А с Костей мы выпивали, правда, но понемногу. Он в этом вопросе очень воздержанный был человек – мне, увы, подобное недоступно! Но, между прочим, абсолютно негордый. Вот Дмитрий Тимофеевич Шагин – тот не такой. Тот со мной заговорить побрезгует, это точно! И хотя он человек правильный и за поселок душой болеет, а к нему я исповедаться не пойду, хоть ты меня режь. Потому что у меня тоже гордость есть. Может, кто и думает, что у Легкоступова в душе ничего не осталось, а на самом деле…
– Послушайте, но мне говорили, что Подгайский собирался в последний раз на Черные болота, – сказал Гуров. – Ни слова о Моисеевом лесе и затопленных шахтах…
– Кто говорил-то? – устало пробормотал Легкоступов. – Сволочь какая-нибудь… Мозги вам пудрила.
– Не исключено, – согласился Гуров. – Ну тогда мы поехали. Фомичев-то знает, как к Моисееву лесу проехать?
– Учитель все должен знать, – вяло сказал Легкоступов. – А не знает, так спросит. Я, честно говоря, тут пас! По лесам ходить не любитель. Мне небо подавай! – Про небо он сказал механически и не слишком убедительно, скорее по привычке.
– Да, небо… – неопределенно проговорил Гуров и протянул Легкоступову руку. – Ну, спасибо! Проверим мы вашу версию. Может быть, нам повезет. И тогда, обещаю, в поселке все изменится!
Легкоступов на его слова не отреагировал – вспышка активности у него закончилась, и теперь наступил некий откат. Бывший летчик сгорбился, сделался серым, глаза его помутнели, а руки начали трястись отвратительной мелкой дрожью. Он кое-как ответил Гурову на рукопожатие, развернулся и, покачиваясь, побрел прочь.
Гуров с сожалением посмотрел ему вслед и вернулся к машине.
– Знаете, где Моисеев лес? – спросил он у Фомичева.
– У-у! Это кругом ехать надо! – настороженно сказал учитель. – А зачем вам? Неужели этот вам что-то наплел?
Мария пристально посмотрела на обоих и резко сказала:
– Мы едем на Черные болота! Павел Венедиктович наверняка туда пошел. Значит, и выдумывать тут нечего!
– А вы ведь не знаете, куда он пошел, Мария! – негромко, но твердо сказал Гуров. – Он вас в это не посвящал – сами жаловались. Поэтому едем мы в Моисеев лес, к затопленным шахтам – Легкоступов божится, что Смига туда пошел. Похоже, не врет.
– Там глухомань, и я там ничего не знаю, Лев Иванович! Машину придется бросить! – уныло сказал Фомичев. – Заблудимся мы там.
– А собаки на что? – подмигнул Гуров.
Глава 14
Моисеев лес был пуст и мрачен. Туман уже рассеялся, но в лесу от этого не сделалось светлее. Вокруг беспорядочно и часто торчали чахлые почерневшие стволы. Сосны в этих местах казались выцветшими и облезшими. Остатки хвои на ветвях были мертвенного желтого цвета. Все пространство между деревьями загромождали сгнившие стволы, сухие ветки, трухлявые пни. Набухшая влагой прель под ногами издавала при каждом шаге противный хлюпающий звук.
Даже у Гурова поубавилось сначала оптимизма, лишь только они попали в то место, которое учитель совершенно справедливо называл глухоманью. Оно выглядело так, будто здесь никогда прежде не ступала нога человека. Это было обиталище нечистой силы, лесных духов, ночных кошмаров – трудно было представить себе, что в этом лесу тоже иногда светит солнце и поют птицы.
Впрочем, Гуров очень сомневался в том, что птицы здесь обитают. Пробираясь сквозь бурелом, он внимательно присматривался ко всему и приходил к неутешительному выводу, что все здесь подтверждает справедливость старой поговорки "Чем дальше в лес, тем больше дров". Действительно, по мере того как они углублялись в чащу, вокруг появлялось все больше дров и все меньше здоровых полноценных деревьев. Моисеев лес был почти мертв. Но именно этот печальный факт опять вдохновил Гурова. Он все больше убеждался, что в словах Легкоступова было много правды.
Но если Гуров на что-то надеялся, другие участники "экспедиции" были скорее разочарованы. Даже Крячко приуныл и примолк. А Мария и вовсе не скрывала своего раздражения – она была убеждена, что мужа следует искать на Черных болотах. До сих пор она молчала, целиком подчиняясь указаниям Гурова, но чувствовалось, что терпение ее подходит к концу.
Они уже битый час пробирались через залежи валежника, уходя все дальше и дальше в чащу, но не обнаруживали даже малейших намеков на присутствие человека. Учитывая, что поиски Смиги были их основной целью, результат можно было признать удручающим. Гуров чувствовал, что очень скоро на него посыплются упреки. Но не это волновало его. Сейчас его гораздо больше заботил вопрос, сумеют ли они найти до темноты пресловутые затопленные шахты. Хорошенько все взвесив, он вполне допускал, что Смигу следует искать именно там. Если все, что происходит в поселке, так или иначе крутится вокруг проблемы химических отходов, то и Подгайский и Смига неизбежно должны были выйти на затопленные шахты. Ничего удивительного, если для Смиги одна из них стала могилой. С точки зрения потенциального убийцы лучшего места спрятать труп не придумаешь.
Задумавшись о своем, Гуров пропустил момент, когда терпение участников похода истощилось, и всех их охватила апатия. Они как раз вышли на открытый участок, который назвать поляной не поворачивался язык, и остановились. Собаки, насторожив уши, зорко всматривались во тьму близкой чащи, но не проявляли ни малейших признаков волнения. Другое дело – люди. Донельзя раздраженная Мария с отвращением вертела по сторонам головой, кусая губы и едва сдерживая рвущиеся наружу злые слова. Фомичев деликатно вздыхал и скептически поднимал брови. Крячко, сделав вид, что его ничего не касается, достал из кармана сигареты и задымил. Гуров понял, что пора напомнить, кто в доме хозяин.
– Андрей Григорьевич! – окликнул он учителя. – Вы у нас главный Сусанин! Как полагаете, далеко еще до затопленных шахт?
Этот простой вопрос вызвал бурю эмоций. Учителя вдруг прорвало.
– Лев Иванович! – с чувством сказал он. – Я очень вас уважаю и очень ценю то, что вы делаете… Но, признаться, совершенно не понимаю, что мы с вами здесь ищем! Вы же сами соглашались, что Подгайский скорее всего намеревался обследовать Черные болота! А теперь мы мотаемся здесь, потому что вам что-то такое брякнул какой-то алкаш!
– А если не брякнул? – насмешливо прищурился Гуров. – Посмотрите вокруг! Чем дальше мы идем, тем страшнее лес. Я, конечно, не специалист, но я бы сказал, что с этим конкретным лесом что-то неладно. Может быть, в почве что-то – как вы думаете?
– Вы можете рассуждать, сколько вам угодно, – неожиданно вмешалась Мария, сердито глядя в сторону. – А я возвращаюсь. В конце концов, найду попутку – можете обо мне не беспокоиться. У вас тут свои дела…
– Дела у нас общие, Мария Ивановна, – робко сказал Фомичев, давая понять, что совсем в этом не уверен.
Мария, не слушая его, резко повернулась и пошла прочь, взяв чуть левее той точки, от которой они пришли сюда – так ей было удобнее обойти кучу слежавшегося бурелома. Собаки мгновенно бросились за ней, совершенно проигнорировав оставшихся на поляне людей.
Оперативники переглянулись, а потом посмотрели вслед Марии. Она невольно продолжала отклоняться от первоначального маршрута, двигаясь быстрым, совсем не женским шагом. Через минуту ее худощавая фигура пропала за деревьями.
– Ну что ж, – разочарованно вздохнул Гуров. – Что выросло, то выросло. Не бросим же мы женщину одну в лесу! Конечно, при ней охрана солидная, но все равно неудобно. Да и пошла она, по-моему, куда-то не туда…
– Поворот все вдруг! – бодро объявил Крячко. – Честно говоря, покидаю этот сосновый бор без малейшего сожаления. Как будто по кладбищу погуляли…
– Значит, возвращаемся? – с деланым равнодушием спросил Фомичев.
– Значит, возвращаемся, – подтвердил Гуров.
Они пошли обратно, поневоле взяв тот же курс, что и Мария. Она оказалась гораздо более прыткой, чем они ожидали – пройдя метров сто, они все еще не сумели нагнать ее. Гуров начинал потихоньку волноваться – ему почему-то пришла в голову мысль, что Мария, желая досадить им, вполне может затаиться где-нибудь и заставить бесполезно шарить по лесу. Он прибавил шагу.
И вдруг совсем недалеко за деревьями прозвучал глухой, но отчаянный женский крик. Одновременно надсадно залаяли собаки. Все трое мгновенно сорвались с места и бросились бегом туда, откуда доносился шум.
Гуров увидел, как Крячко достает на бегу свой пистолет, немного подумал и сделал то же самое. Вид оперативников с оружием в руках произвел на учителя огромное впечатление – он даже изменился в лице и немедленно отстал, а в дальнейшем уже постоянно держался на некоторой дистанции. Похоже, он совсем не любил оружия.
Гуров не знал, что он ожидал в этот момент увидеть – зверя, разбойников или какую-нибудь лесную нечисть, но что-то вроде этого ему мерещилось, поэтому, когда они продрались сквозь заросли и валежник к тому месту, где находилась Мария, он был даже разочарован. Никого там не было, кроме Марии и обоих собак, живых и здоровых.
Однако Мария несомненно нуждалась в помощи – совершенно бледная и потерянная, она стояла на коленях у груды почерневших от сырости веток. Руки ее были трагически прижаты к груди, головной платок сбился набок, а на длинную юбку налипли грязь и сосновые иголки.
Гуров, чертыхнувшись, спрятал пистолет и хотел подбежать ближе, чтобы помочь Марии подняться, но оба пса тут же оборотили к нему перекошенные от ярости морды и с рычанием преградили путь. О них-то он совсем забыл.
Гуров отступил на шаг. Следовавшие за ним мужчины остановились. И вдруг Крячко тихо сказал, показывая в сторону Марии пальцем:
– Смотри-ка, Лева!.. А ведь это же собака!
Как ни странно, Мария услышала его. Не поворачивая головы, она с болью в голосе сказала:
– Это наш Пиночет. Павел Венедиктович его с собой брал, когда в последний раз уходил…
Это "в последний раз" прозвучало так зловеще, что у Марии перехватило горло. Она умолкла.
Присмотревшись, Гуров увидел, что Мария действительно стоит над останками крупной собаки, кое-как забросанными гнилыми мокрыми ветками. Тело собаки, с потускневшей, свалявшейся шерстью, казалось бесформенной мокрой грудой и уже с трех шагов было почти неразличимо, сливаясь в одно целое с лесным мусором. Видимо, обнаружили своего собрата овчарки – по запаху. И эта находка привела их в состояние агрессивного возбуждения. Они мелко дрожали и смотрели на людей с ненавистью, справедливо полагая, что виновников следует искать именно среди этого племени.
– Мария, уберите собак, – мягко попросил Гуров. – Нам нужно осмотреть тело.
– Чего уж теперь осматривать, – неприязненно сказала Мария, но все-таки поднялась с колен и отозвала собак.
Потом она отошла в сторону и присела на какой-то пень, равнодушно глядя себе под ноги. Верные псы застыли рядом, внимательно наблюдая за каждым движением незнакомых мужчин, но пока не двигаясь с места.
Гуров и Крячко присели возле собачьего трупа и отбросил в стороны прикрывавшие его ветки.
– Такое впечатление, что специально закрывали, – негромко сказал Крячко. – Только поленились до конца дело довести. Посчитали, что никто не найдет. Ну, а найдет, тоже ничего страшного – кому какое дело до собаки! Только собака-то непростая – настоящий лось! Наверняка из крупного калибра срубили.
– Не говори гоп! – перебил его Гуров. – Калибр уже определил!
Он озабоченно осмотрелся по сторонам, будто надеясь прямо сейчас увидеть виновника собачьей гибели.
– Жаль, дождь сильный был… – пробормотал он, качая головой. – Пораньше бы, эх!.. Ладно, ты, давай, ищи входное отверстие, раз ты такой умный, а я тут вокруг пошукаю…
Крячко покорно вздохнул и, выбрав в куче хвороста сук покрепче, принялся ворочать собачью тушу, а Гуров медленно пошел в сторону, внимательно глядя себе под ноги. Сомневаться не приходилось – с охотником Смигой случилась беда. Просто так такие собаки не дохнут. Наверняка ей кто-то в этом помог и, скорее всего, именно с помощью огнестрельного оружия – Крячко тут прав.
Но тогда следом возникал неизбежный вопрос – где сам Смига? Или его тело, что представлялось Гурову гораздо вероятнее. Рассчитывать, что его могли бросить так же просто, как овчарку, не приходилось. Но он не считал, что труп должен быть где-то далеко. Те, кто совершил это страшное дело, вряд ли решатся повторить тот же сценарий, что и в случае Подгайского. Нести покойника по этим буеракам, а потом переправлять в какое-то иное место было слишком тяжело и опасно. В принципе, лучшего места для захоронения, чем этот мертвый лес, и придумывать было нечего. Никто о нем всерьез и не думал, кроме тех, кто уже умер, и алкоголика Легкоступова, о котором, видимо, просто забыли. И уж тем более никому бы и в голову не пришло идти сюда на прогулку или охоту. Гуров был уверен, что тело Смиги должно быть где-то рядом.
Кто провернул это грязное дело и кто был заказчиком, оставалось не вполне ясным. Гуров полагал, что охотника выследили сразу – в то же самый день, когда он обнаружил мертвого Подгайского и, засомневавшись в чем-то, отправился снова в леса. Скорее всего, здесь не могло обойтись без милиции и без тех же цыган. Тело Подгайского поднимал из-под земли Савинов в присутствии Смиги, и он вполне мог сообразить, что охотник подозревает неладное. И Караим со Смолой – не исключено, что их подписали и на второе убийство. В этом плане появление в гостиничном номере цыганки Тамары и ее признание вполне могут оказаться просто ловким ходом. Решив пожертвовать "честным" именем Караима, которому к этому времени было уже все равно, она ненавязчиво подбросила оперативникам мысль насчет Черных болот, где на самом деле нет и не может быть никаких следов. Между цыганами и милицией, конечно, возникло напряжение в связи с убийством Караима, но корыстные интересы взяли верх. Допустить разоблачение убийц не могли ни те, ни другие – слишком большие деньги стояли за всем этим.
А это уже был косвенный ответ на вопрос о возможных заказчиках. Поднять руку на местного охотника было не слишком сложно, но заказать убийство известного ученого могли только очень могущественные люди. Мысль Гурова неизбежно поворачивала, если можно так выразиться, в сторону химического завода в Светлозорске. Однако завод был сейчас слишком далеким и туманным объектом. Гурову казалось, что наиболее реальный способ приблизиться к нему – найти непосредственных исполнителей. Он считал, что, попав в руки независимой от местных властей прокуратуры, преступники долго запираться не станут.
Гуров отошел уже метров на сто от того места, где остались его спутники. Неожиданно его внимание привлек то ли неглубокий овражек, то ли специально вырытый когда-то ров. Склоны его поросли молодыми скрюченными сосенками, а на дне скопилось немало всякого мусора – рыжих сосновых лап, гнилых сучьев, переломанных стволов и камней – на взгляд Гурова, даже чересчур много скопилось. У него сложилось впечатление, что кто-то очень здорово помог мусору перебраться в этот овраг.
Он подошел к краю и сделал несколько шагов вниз по склону. Постоял над наваленными в беспорядке ветками, все больше укрепляясь в подозрениях, что не все они оказались здесь случайно, а потом наклонился и принялся разбрасывать их во все стороны. И тут в ноздри ему ударил пока еще слабый, но явственный трупный запах. Гуров на минуту остановился и, выпрямившись, посмотрел вокруг. Он колебался, стоит ли звать на подмогу. Если здесь под завалом лежит труп Смиги, может получиться очень неприятная сцена. Неважно, любила Мария своего мужа или нет. Увидеть такое – не всякому по плечу.
Вдруг где-то неподалеку послышалось вкрадчивое чавканье, будто кто-то старался незаметно, но быстро пробежать между деревьями. Гурова это слегка удивило, потому что звук донесся совсем не с той стороны, где остались его спутники. Он уже хотел подняться наверх, но в этот момент воздух над головой у него прочертил какой-то непонятный предмет, перелетел через овражек и упал на землю с противоположной стороны. Прежде чем Гуров успел сообразить, что это может быть, небо над ним будто лопнуло, а его самого тряхануло оглушительным взрывом и швырнуло лицом в бурелом. Сверху на него дождем посыпалась земля, куски дерева и мелкие камни.
На какое-то мгновение он перестал соображать, и в голове назойливо вертелась единственная, но зато абсолютно верная мысль: "Ручная граната! В меня влепили ручной гранатой!" Тошнотворный запах смерти, сочащийся сквозь гнилые сучья, на которых лежал Гуров, стал гораздо отчетливее – будто энергия взрыва как-то могла повлиять на его обоняние.
Но эта мысль в конце концов подстегнула Гурова. Он нашел в себе силы оторваться от своего жесткого ложа и отползти в дальний конец овражка. Там он начал все так же ползком подниматься наверх. Голова начала работать яснее.