- Вторая, вроде бы, из театра, - с некоторым сомнением произнес Виталий. - Бывший помощник администратора. Его еще надо найти. Правда, адрес есть. Но тут вопрос открыт: знает он этого Диму или нет, неизвестно.
- Так, - кивнул Цветков и усмехнулся. - Значит, Сева, Нина, Дима. Детский сад какой-то! Все? - он посмотрел на Лосева.
- Пока все, Федор Кузьмич.
- Еще овощной магазин, - заметил Откаленко. - Там, считаю, надо тоже поработать.
- Экспертиза дала заключение по машине? - спросил Цветков.
- Так точно, - подтвердил Откаленко. - Тут кое в чем разобраться надо.
- Ладно. Это отдельно. А теперь послушаем наших коллег, - и Цветков повернулся к молчавшему до сих пор Албаняну: - Что вы нам скажете?
- Если Албанян молчит, значит, ему сказать решительно нечего, - засмеялся Виталий. - И у него плохое настроение.
- Точно, - грустно кивнул Эдик. - Ничего нового. Одно ясно: похищенный груз в Москве сдан не был. Теперь его везут куда-то.
- А куда, как ты думаешь? - поинтересовался Лосев.
- Кто знает, куда? Возможно, в соседнюю область, возможно, на Северный Кавказ и в любой пункт между ними.
Албанян выглядел расстроенным.
- Ну, ну, не хитри, - настаивал Лосев. - Ты уже, наверное, кое-что прикинул. А?
- Конечно, прикинул, - без всякого энтузиазма согласился Албанян. - Но пока самому не ясно. Надо, понимаете, встретиться с людьми, надо кое-куда позвонить, надо… - он посмотрел на Цветкова, и взгляд его оживился. - Надо дать указание по трассам. Груз - десять тонн лимонной кислоты. Не иголка. Можно увидеть, считаю.
- Уже дали, - кивнул Цветков. - Утром еще.
- Тогда все пока, - Эдик пожал плечами.
Цветков решительно смешал разложенные на столе карандаши и объявил:
- Что же, милые мои. Продолжаем работу. Мы, ведь, как бульдоги. Если вцепились, то не выпустим. А вцепились мы, считаю, крепко.
- И пути тут есть, - сумрачно заметил Откаленко.
- Именно что, - подтвердил Цветков, - пути есть. Значит, старшим по этому делу остается Лосев. Ты, Откаленко, ему помоги, - обратился он к Игорю. - Вот ты машиной занялся, теперь переходи на магазин. Каким, в самом деле, ветром ее туда задуло, интересно знать. Вот ты и узнай. Как считаешь, Лосев?
- Так и считаю, - бодро ответил Лосев. - Очень это интересно.
- Именно что, - снова подтвердил Цветков. - Теперь "Березка".
- Это бы за Леной оставить, - попросил Лосев. - Она уже объект знает.
- Не возражаю. Как, Златова? - Цветков посмотрел на Лену. - Очень бы вас попросили. С руководством вашего отдела договоримся.
С сотрудниками других отделов Цветков был всегда на "вы". Это свидетельствовало не просто о вежливости, но и о дистанции. К своим сотрудникам Федор Кузьмич привык, большинство из них знал не один год и смотрел, как на близких людей, на неизменных своих помощников, с которыми ежедневно делился мыслями, сомнениями, знанием и опытом, за которых к тому же всегда отвечал, а когда надо было, и защищал их. Все это, правда, не мешало ему ворчать на них, ни в чем не давать спуску, а иной раз и наказывать. Причем самым неприятным наказанием было, когда Кузьмич переходил с кемлибо из своих подчиненных на "вы", что свидетельствовало не только о допущенных сотрудником промахе, ошибке или нерадивости, но и о том, что Кузьмич лично этим обижен, даже оскорблен. И потому каждый из сотрудников воспринимал его обычное "ты" как признак близости и доверия, и никто еще никогда на это "ты" не обижался.
- Очень вас попросим, - повторил Цветков, обращаясь к Лене.
- С удовольствием, Федор Кузьмич, - улыбнулась в ответ Лена. - Мне самой интересно. К тому же это, ведь, приказ, как я понимаю?
- Нижайшая просьба, - церемонно ответил Цветков.
И все кругом заулыбались.
- Ну-с, а дальше, Лосев, ты решай сам, - Цветков прихлопнул ладонями по столу и посмотрел на часы. - После обеда, полагаю.
После обеда Лосев пригласил к себе Усольцева.
- Вот что, Витя, - сказал он. - Займешься этим театральным деятелем, своим тезкой. Встречаться с ним сразу не надо. Поработай сперва вокруг, только осторожно, чтобы не спугнуть в случае чего. Парень-то, как выразился его бывший шеф, приблатненный. Ну, интересно знать и его связи, конечно. Словом, все, что можно. А потом уж разговор с ним самим. Тоже аккуратно. О друзьях-товарищах, о делах, заботах и… о Диме, между прочим. Знает ли? Где он, что он? Ясно задание?
- Ясно, - солидно ответил Усольцев. - Элементарный вопрос, - он усмехнулся. - Сколько даешь времени?
- Два дня.
- Ну, это несерьезно. Тут для настоящей работы нужна неделя.
- Кому сколько. А ты человек динамичный и молодой, - улыбнулся Виталий. - Самое время быстро бегать и быстро соображать. А времени у нас, Витя, лишнего нет. Ни дня, помни.
- Но, Виталий…
- Давай о сроке больше не говорить, - нахмурился Лосев. - Два дня. Вот тебе его адрес. Запиши, - он придвинул Усольцеву свой блокнот. - Если что надо, спрашивай, советуйся. Не стесняйся.
- Ученый, - недовольно проворчал Усольцев, переписывая адрес.
- Кстати, ты этот район Метростроевской, Кропоткинской знаешь? - спросил Лосев, игнорируя его тон.
- Найду.
- Не в "найду" дело, - покачал головой Лосев. - Это район в основном старинной застройки. Здесь многие семьи испокон века живут. Твой тезка мог тут родиться и вырасти на глазах у соседей. И приятели детства тоже могут найтись. Их тоже найди и потолкуй, осторожно, конечно.
- Днем-то, небось, никого нет.
- Значит, вечером надо.
- На сегодня билеты у меня, жена ждет.
- Это уж сам соображай. У всех жены ждут, - заметил Лосев. - А вечером тут самая работа. Учти.
- Ну, вечер, выходит, у меня остается всего один, - неуступчиво возразил Усольцев, возвращая блокнот.
Виталий промолчал. А сидевший напротив за своим столом Откаленко, закончив очередной разговор по телефону, неприязненно посмотрел на Усольцева и неожиданно сказал:
- У нас, парень, либо вообще не работать, либо вкалывать до упора и не смотреть на часы, понял?
- Давно понял.
- Не-а. Смотрю, еще не понял, - усмехнулся Откаленко. - Ты ко мне в помощники иди. Я тебя научу.
- Ты научишь… - проворчал Усольцев.
- Обязательно. Вот получил ты задание. С чего начнешь?
- Да знаю я, с чего начну.
- И я знаю. Посмотришь на часы. Решишь, сколько времени у тебя остается для работы. Так, ведь?
Усольцев, не выдержав, вспылил.
- Слушай, чего ты ко мне все время цепляешься? Что я тебе такого сделал, скажи?
- Да ничего ты мне не сделал, - снова усмехнулся Откаленко. - И никому ты еще ничего полезного не сделал. Все у тебя еще впереди. И учти, нам не "блатники" нужны, а ребята окопные, обстрелянные и трудяги. МУР - это МУР.
- Ты очень окопный…
- А как же? Думаешь, окопы только на войне были? У нас, брат, свои окопы. Поглядишь еще. А вообще ты на меня не обижайся. Это я с тобой профилактикой занимаюсь, пока время есть.
- Странная, я гляжу, у тебя профилактика.
- Индивидуальная. Ты откуда к нам пришел?
- Ну, из школы милиции.
- Вот. Редчайший случай. Ценить должен. Другие не один год сперва в районе вкалывают, пока к нам попадут. А ты… Может, поворожил кто, скажи?
- Да я… - начал было Усольцев, покраснев.
Но тут Лосев счел, наконец, нужным вмешаться.
- Прекратить прения, - миролюбиво сказал он, но в тоне его прозвучал приказ. - Виктор получил задание и будет его выполнять. Советы ему пока, видно, не нужны. Так, что ли, Виктор?
- Вот именно.
- Ну и все. Давайте работать. Я тоже, милые мои, на часы поглядываю.
У него порой явственно проскальзывали интонации Цветкова, Виталий и сам этого не замечал.
Когда Усольцев вышел, он сказал Откаленко:
- Парень еще не привык к нашей работе - погоди жать.
- Он вообще к работе не привык, - проворчал Игорь.
- Это мы поглядим. А пока, - Виталий потянулся, - надо браться за красавца-хирурга. Какие он операции делает, интересно знать.
- Что о нем вообще известно? - спросил Откаленко. - Кроме имени и телефона? Неужто ничего?
- Именно что. Ну, кроме некоторых деталей поведения.
- А как эта самая Маргарита Евсеевна с ним познакомилась?
- Это она мне сказала. Общий знакомый у них оказался. Какой-то Валерий.
- Кто такой?
- Пока не знаю. Сразу не хотелось обо всем расспрашивать. А меня в первую очередь Сева этот интересует.
Для начала мы адресок его установим.
Он взялся за телефон, набрал номер и сказал:
- Добрый день. Беспокоит семнадцатый. Нужен адрес по номеру телефона… Да, пожалуйста, - Виталий назвал номер телефона. - Спасибо. Жду.
Он положил трубку.
Откаленко укладывал в сейф бумаги.
- Куда собираешься? - спросил Виталий, откидываясь на спинку стула и по привычке вытягивая ноги в проход между столами.
- За овощами и фруктами, - насмешливо откликнулся Игорь. - Тебе не нужно?
- Ты мне чего-нибудь поинтереснее достань, - улыбнулся Виталий.
В этот момент у него на столе зазвонил телефон.
- Ну, я пошел, - сказал Откаленко, доставая из шкафа пальто.
Виталий кивнул в ответ и снял трубку.
- Да, да, вас слушаю, - сказал он и сделал короткую запись. - Спасибо.
Итак, адрес неведомого Севы у него теперь был, как и его фамилия - Глинский Всеволод Борисович. "Что ж, - бодро подумал Виталий. - В путь, так в путь, как сказал джентльмен…" Очень ему нравился этот диккенсовский неунывающий герой.
…Длиннейший новый дом на Смоленской набережной с бесчисленным количеством подъездов и квартир вобрал в себя необычайно пестрое и случайное население со всех районов Москвы. Всеволод Борисович Глинский занимал двухкомнатную квартиру в четырнадцатом подъезде на восьмом этаже. Там же была прописана и его мать. Судя по записи в домовой книге, работал Глинский в одном из институтов Академии медицинских наук в должности… ночного сторожа. Это странное открытие Виталия, надо сказать, нисколько не удивило. К чему-то подобному он был уже готов, учитывая некоторые особенности в образе жизни Севы, о которых не очень охотно поведала Рита, вроде частых отъездов, тяги ко всякого рода развлечениям и легкости в обращении с деньгами. Впрочем, обо всем этом Виталий скорее догадывался. Итак, ночной сторож. Это давало пищу для размышлений, поскольку внешний вид и манеры Глинского, как отметил про себя Виталий, больше соответствовали какому-нибудь преуспевающему кандидату наук из того же института. Удивительно обманчива бывает иной раз внешность. Словом, кое-какие подозрения оправдывались. Конечно, не главные, но весьма существенные, если еще прибавить, что сторожа обычно не самые частые посетители "Березки" и тем более не имеют там каких-либо знакомств, а Сева появился, как успел заметить в тот раз Виталий, из какого-то служебного помещения.
Сидя в бухгалтерии ЖЭКа, Виталий небрежно перелистывал домовую книгу под любопытными взглядами двух бухгалтерш, пожилой, полной, в очках, и молоденькой, с длинными льняными волосами и голубыми, сильно подведенными глазками. Обеим женщинам страстно хотелось узнать, кого разыскивает этот длинный молодой человек из уголовного розыска. Но узнать никак не удавалось, ибо расспрашивал Виталий о самых разных людях, ни на ком специально не останавливаясь. Тем не менее отвечали они на его вопросы необычайно охотно и подробно, выкладывая все, что знали. Уж больно симпатичным и веселым оказался этот молодой человек, просто одно удовольствие было с ним разговаривать.
Так Виталий узнал, что Глинский с матерью переехали сюда всего два года назад из другого района, и прежний их адрес Виталий тоже записал на всякий случай. А в квартире Глинских убирает раз в неделю лифтер их подъезда Анна Петровна, причем сама квартира находится на охране у милиции. "Во парадокс, - подумал в этом месте Виталий. - Мы еще его и охраняем". Кроме того, у Глинского оказалась машина "Жигули", красная, совсем новая. "Девятка", - со знанием дела добавила молоденькая бухгалтерша и кокетливо взглянула на сидевшего рядом Виталия. Глинский, оказывается, купил эту машину совсем недавно, взамен старой. "Самая дорогая модель, - отметил про себя Виталий. - Ай да вахтер".
Машина эта обычно стоит у подъезда. Однако Глинский часто уезжает, и нет его два-три дня, а то и неделю. А недавно поругался с соседом из-за места для машины, тот свою на его место поставил, пока Глинского не было. А зовут соседа Григорий Макарович, на одной площадке с Глинскими живет, инженер, а жена его - медсестра, очень симпатичная молодая женщина. За квартиру Глинский платит всегда аккуратно, даже вперед, и вообще человек культурный, даже непонятно, зачем он простым вахтером работает. "Я бы вам сказал, зачем", - подумал Виталий. Впрочем, вообще-то он хирург, но долго болел на почве переутомления и вот пока, говорит, ему не разрешают работать по специальности. И человек он услужливый, отзывчивый. "Вот, лекарство мне достал, - добавила пожилая бухгалтерша. - Всю Москву обегала, достать не могла".
Все эти сведения Виталий выцеживал по каплям из болтовни двух женщин, однако незаметно направляемой им самим невинными, казалось бы, и даже наивными вопросами. Работа эта была непростая, требовавшая напряжения и времени. Виталий и не заметил, как стало смеркаться. А заметив, ощутил вдруг усталость. Однако работа его на сегодня была еще далеко не закончена.
Распростившись, наконец, с обеими женщинами, Виталий вышел во двор, протянувшийся узкой полосой вдоль всего дома с тесными "карманами" для машин возле подъездов, где асфальт был расчерчен белыми косыми полосами. А за "карманами" разместились две тоже тесные детские площадки с беседками, качелями и песочницами, полными луж и снега.
Холодный ветер с реки вольно свистел во дворе, и Виталий плотнее запахнул пальто.
Он не спеша прошел вдоль всего дома, отметив про себя отсутствие красных новеньких "Жигулей" возле четырнадцатого подъезда. Затем он из стеклянной будки телефона-автомата на всякий случай позвонил Глинскому. К телефону подошла, видимо, мать, сказала, что Всеволода Борисовича нет дома, будет не скоро и настороженно спросила, что ему передать и кто звонит. "Нет, уж вы скажите, - настаивала она. - Всеволод просит узнавать". Виталий еле от нее избавился, и эта настойчивость ему не понравилась.
Потом он вошел в четырнадцатый подъезд и в каморке возле лестницы обнаружил старуху-лифтершу, вязавшую толстый темный носок. Старуха была грузная, в пальто, теплом платке, на кончик носа съехали очки.
- Можно к вам, бабушка? - спросил Виталий. - Погреюсь только.
- Это кто ж ты будешь? - старуха взглянула на него с любопытством поверх очков, не переставая, однако, вязать.
- Да из милиции. Охрану квартир проверяем. Который уж дом обхожу, - вздохнул Виталий. - Вот и до вас дополз, да, вроде, поздно уже.
- О, господи, - вздохнула старуха. - Охрана. Мы, что ли, не охраняем? Да ты садись, садись, отдохни. И верно, устал, - взглянула она на лицо Виталия. - Садись, а то так не поместишься, вон какой длинный вымахал. У нас тут тоже охранные квартиры есть. Недавно на восьмом Глинских взяли. Уж как добивались. А все же, почитай, год ждали.
- Часто уезжают?
- Ну, сам-то, ясное дело. А мать - старуха, как сыч, сидит. Добро бережет. За хлебом и то не выйдет. Я и молоко, я и хлеб. Ну, правда, ноги у нее, - вздохнула лифтерша. - Да и какие у нас, старух, ноги, - она махнула рукой. - А мне, видишь, всех жалко. И что это за нервы такие, ты мне скажи.
- Хороший вы человек, значит.
- Ой, не говори. И покоя нету от них. Тому услужишь, другому. Старики все. Ну, как же? А то и уберешь где.
- Выходит, доверяют.
- Ясное дело. Нешто я когда чужое возьму? Да мне хоть тут золото по всем столам разложи, я плюну, да отвернусь. Вон, хоть у Глинских этих самых, с восьмого. Чего только нету. И все заграничное. Из этой самой… Как ее?.. Ну, "Березки". Так сам намедни целую пачку оставил этих… Ну, как назвать? Денег не денег… Я уж сама подивилась. Вроде деньги русские, а не наши. Понял ты?
- Понял, - улыбнулся Виталий.
- Вот, то-то. И на кой они мне сдались? А старуха по пятам ходит, все зыркает. Видал? Не доверяет, а зовет. А вот Матвеевы, с одиннадцатого…
И старуха лифтерша с таким же упоением начала рассказывать о другой семье, где ее не обижали недоверием.
Виталий молча слушал. Он по опыту знал: в таких случаях не надо перебивать, задавать вопросы, вступать в спор или самому рассуждать о чем-то. Надо, чтобы ни одно его слово старухе не запомнилось, и ей будет потом казаться, что она рассуждала сама с собой, и вовсе сотрется память о его приходе. В то же время она сама, истосковавшаяся по собеседнику, да еще такому внимательному, понятливому, во всем ей сочувствующему, будет говорить с удовольствием, припоминая все новые случаи и подробности. Только изредка осторожно надо направлять такой рассказ в нужное русло.
Вот так осторожно Виталий и перевел в какой-то момент разговор на автомобили, стоявшие у подъезда. И старуха немедленно подхватила новую тему, вполне естественно упомянув при этом ссору между двумя жильцами.
- Там, ведь, как получилось, слышь? - продолжала она с неиссякаемым увлечением, выдав новую версию происшедшего. - Они на двух машинах приехали. А Григория Макаровича-то не было. Ну, Всеволод Борисович на свое место стал. Эвон, - она снова кивнула на оконце, - самое левое. Там и номера ихние белым намалеваны. Ну, а приятелеву машину поставил на свободное. И пошли себе. А тут и Григорий Макарович, гляжу, едет. Ax, ox! Чья машина? Я говорю, вот приехали. Он туда. Долго, правда, их не было. Потом, слышу, спускаются. Из лифта выходят, уже собачатся. "Русским языком вам говорю, заняты мы были", это, значит, Всеволод ему. А тот в ответ, помню: "Но открыть дверь вы могли? Полчаса звоню". "Значит, - Всеволод отвечает, - не могли". Слыхал? Это он полчаса человека под дверью держал. Чего, спрашивается, делали? Ну, тот ему: "Я вам не мальчишка! Хамство, мол, это". Тоже верно, я скажу. Так, ведь?
- Так, так, - согласился Виталий.
- Ну, а Всеволод рукой от него отмахнулся, как от мухи, и говорит своему: "Давай, Валера, убери машину, нервничает гражданин".
- Валера? - невольно вырвалось у Виталия.
- Ну, может, VI… - старуха сбилась с рассказа, но тут же уверенно подтвердила. - Да нет, Валера. Сама слышала.
- Неважно, - махнул рукой Виталий. - И он, значит, убрал?
- Ну, ясное дело. Тоже машина, как у нашего. Только белая.
- Вот и сейчас ее нет, красной-то, - заметил Виталий.
- А он два дня, считай, как уехал, - кивнула лифтерша, ни на секунду не отрываясь от вязания. - Как этот приятель-то за ним приехал, так и укатили.
- Этот самый Валера?
- Он, он. Белобрысый, в очках золотых. А на лице, знаешь, такая… Ну, как оспа, - старуха поморщилась и пальцем потыкала себя в щеку.
- И уехали?
- Ага. Наш простился, говорит: "За мамой, Анна Петровна, присматривайте". А то я не знаю.
- Не женат, значит?
- Да зачем ему жена-то? - с новым увлечением подхватила лифтерша. - У него девок тьма, всех водит, матери не стесняется. Год назад у него Нина была, видная такая, вся в кольцах, душистая. Как, бывало, пройдет, в лифте потом полчаса ее дух стоит.
"Нина", - отметил про себя Виталий.