- Много времени прошло, майор! Но, поверь мне, белых "Волг" даже в Тбилиси наперечет, найти несложно… - Демиденко вздохнул и отвернулся к корме, откуда доносилось заунывное пение.
На корме у костра бичи оживились. Несколько человек, размахивая горящими факелами, в голом виде плясали вокруг костра и дикими голосами пели неразборчивые куплеты.
Демиденко, поймав удивленный взгляд Ярыгина, пояснил:
- Паспорта и одежду сжигают. Обряд такой: посвящение в бичи… - Демиденко поднялся. - Я, пожалуй, пойду! Нужен буду, знаешь где найти.
Ярыгин тоже поднялся и протянул Демиденко руку.
- Спасибо, старлей! Ты мне очень помог!
- Если так, то рад! - ответил Демиденко. - Хоть чем-то насолил этим мерзавцам.
- Ну, а под протокол скажешь? - в упор спросил Ярыгин.
- Скажу! - так же твердо ответил старший лейтенант. Он подхватил авоську с бутылками и, покинув рубку, спустился в трюм.
Осторожно, рассматривая каждый лежащий на пути камень, Ярыгин пустился в обратный путь.
Естественно, он не мог заметить спрятавшегося за разбитым катером Цвяха с одним из его подручных. Тот уже давно наблюдал за майором. Как только поступило сообщение, что Ярыгин вышел на Демиденко, Цвях помчался в бухту, но опередить майора ему не удалось. Оставалось лишь затаиться и наблюдать за ним в бинокль.
Когда Ярыгин увел Демиденко в рубку, Цвях злобно выругался и сказал подручному:
- Волкодав сквозь землю видит, мать его!
- Да, в десятку лепит! - подтвердил угодливо подручный. - А может, замочим его, и с концами? На бичей свалим, потрясем их, расколются… Что с бичей взять?
- Кретин! - Цвях сплюнул. - Ты думаешь, что в Москве этой байке так и поверят? Ну их к черту! Пусть болит голова у Борзова…
- Не болит голова только у дятла! - заметил подручный.
Цвях ничего не ответил. Он внимательно наблюдал за Ярыгиным с Демиденко.
Но чем дольше он наблюдал, тем меньше ему это нравилось. Особенно он насторожился, когда Ярыгин, пожимая руку Демиденко, благодарил его.
- Волкодава отпускаем. А с Раковой Шейкой потолкуем.
Они видели, как Ярыгин попрощался с Демиденко и ушел.
Но сразу к траулеру не пошли.
- Подождем, когда бичи угомонятся! - сказал Цвях.
И они стали ждать.
Бичи побуянили немного, но запасы "горючего", видно, у них подошли к концу, и они, сразу став тихими и вялыми, расползлись по своим норам.
Цвях с подручным выждали еще несколько минут, и не напрасно. То один бич, то другой выползали наверх, справляли малую нужду прямо в море и уползали обратно.
День очень быстро сменился вязкой южной ночью. В одно мгновение она упала на море, покрыв его просторы черным покрывалом. Цвях с подручным осторожно пробрались на палубу траулера и спустились в трюм. Струившийся лунный свет проникал в зияющие большие двери в борту траулера. Где-то рядом залаял пес, но его лай быстро сменился коротким взвизгом, очевидно, кто-то из бомжей пнул собаку, чтобы она не мешала спать.
Демиденко лежал на продавленном пружинном диване, беспокойно ворочаясь и что-то бормоча во сне.
Подручный Цвяха в полутьме наткнулся на какую-то большую железку и столкнул ее.
Грохот от упавшего железа разбудил бывшего гаишника. Он с трудом сел на матраце и испуганным со сна голосом спросил:
- Кто здесь?
- Это я, Володя! - подал голос Цвях.
- Цвях, ты? - узнал капитана Демиденко.
- Я, Володя, я! - присел рядом на матрац Цвях. - Потолковать пришел.
Демиденко достал из укромного местечка, известного одному ему, почти полную бутылку "Солнцедара" и отпил половину. Затем предложил Цвяху:
- Бормотень будешь?
- Из горла? - засмеялся он. - Давай, давно не пробовал.
Цвях бережно взял из рук Демиденко бутылку и, отпив из нее одним глотком граммов сто, вернул обратно бывшему гаишнику.
- Как ты можешь пить такую гадость? - спросил он брезгливо.
Демиденко засмеялся и пропел, чуть изменив Высоцкого:
- А гадость пьем из экономии: Хоть ночью пьем, но на свои…
И он лихо допил всю бутылку, после чего спокойно спросил:
- А о чем нам с тобой толковать-то?
- А с опером московским находишь тему? - вкрадчиво спросил Цвях.
- Принято! Сигаретой не угостишь?
- Ты это о чем? - спросил Цвях, доставая сигареты из кармана. - Что принято?
- Я думал, - сказал Демиденко, жадно затягиваясь дымом, - ты и сюда стал за данью ходить, а ты, оказывается, майора пас.
- Поручили, и пасу. Ты мне лапшу на уши не вешай! Говори прямо: сдал Борзова или нет?
Демиденко засмеялся.
- Что, Цвях, плохи ваши дела? - с издевкой спросил бывший гаишник и закашлялся, подавившись дымом. - Почуяли, что у опера сеточка мелкая, а удавка шелковая?
- Что ты лезешь в наши дела, старлей? - разозлился Цвях. - Не хочешь с нами работать, бог с тобой, но закладывать-то зачем? Неужели тебе не надоела жизнь бродячего пса? Возвращайся, я все устрою, слово даю. Из-за своей бабы ведь ты здесь оказался. Найдешь другую, квартиру дадим, все путем…
- Кранты вам всем, Цвях, кранты! - перебил его Демиденко и для верности чиркнул пальцем себя по горлу. - Корешу моему бывшему, Багирову, так и передай.
- Обязательно передам! - пообещал Цвях и встал.
Это было сигналом к действию, и тотчас же из темноты шагнул подручный. Он взмахнул рукой и обрушил на голову Раковой Шейки сокрушительный удар монтировкой.
Удар был такой силы, что Демиденко не успел даже вскрикнуть.
Цвях с подручным подхватили мертвое тело, и стараясь не шуметь, с трудом выволокли покойника из трюма. Подтащив его к корме, они молча сбросили Раковую Шейку в воду. Тревожно вскрикнул павлин. Старуха выглянула из рубки. Закусив щербатым ртом пальцы, чтобы не выдать криком своего присутствия, она молча скрылась в своем убежище.
Неудачная попытка
Толстый ковер ручной работы покрывал весь пол спальни, выдержанной в белых тонах: белая мебель, обои слоновой кости с золотой насечкой, белые шелковые занавески с золотой вышивкой, закрывающие окно и дверь на открытую лоджию…
Утро…
- Петя! - обратилась Борзова к мужу, лежащему в шелковой пижаме в постели. - Поработай лифтером!
Она подошла поближе, в одних трусах и в лифчике, и села рядом с ним, подставляя свою несколько располневшую спину, чтобы он застегнул ей бюстгальтер.
- Могла бы купить и номером побольше! - сказал ей Борзов, с трудом застегивая его. - Тесные и носить вредно.
- Жить тоже вредно! - отмахнулась Борзова.
Борзов не стал перечить жене. Его голову распирало, давили на мозги другие мысли. Начавшиеся в городе аресты смутили его покой. Не успокоил и приезд Липатова, которого он ожидал с таким нетерпением. Он хотел выяснить обстановку в Москве. Но старик, несмотря на неоднократные вопросы Борзова, каждый раз уходил от прямых ответов. Поэтому основные надежды он теперь связывал с супругой, которая сегодня должна была встретиться с Липатовым.
Тамара Романовна нарядилась в облегающее платье бирюзового цвета и перед большим овальным зеркалом стала наводить марафет. Закончив, она из белой тумбочки достала перламутровую шкатулку и выудила из нее золотое кольцо с изумрудом.
- Как ты думаешь, - обратилась она к лежащему мужу, - этот камень подходит к платью?
Лицо Борзова перекосила гримаса злобы.
- Нашла время менять цацки каждый день! - не выдержал он. - Я тебе твержу, твержу… Уже Липатов замечания делает… Как будто не знаешь, что за обстановка в городе… Ты пойми, ради твоего Юрпалова из Москвы следственную группу присылать не станут…
С улицы перед окнами квартиры Борзовых послышались короткие гудки автомобиля.
Петр Григорьевич мгновенно соскочил с постели и выглянул в окно. Узнав машину Липатова, он торжественно объявил:
- Карета наместника у подъезда, графиня!
Тамара Романовна в последний раз поправила прическу и заторопилась к двери.
- Тамара! - неожиданно нежно и тепло обратился к жене Борзов. - Втолкуй Липатову: началась охота! За этим Оболенцевым чья-то спина пошире прокурорской: пусть не ждет, что-то делает… Поздно будет.
Тамара Романовна театрально послала мужу воздушный поцелуй и исчезла.
Борзов тяжело вздохнул и стал одеваться.
Звонок в дверь прервал его туалет. Чертыхаясь и зевая, он побрел открывать.
"А где, интересно, Рита? - вдруг вспомнил он об отсутствии дочери. - Неужто ночевать не приходила? Надо у Тамары спросить, когда вернется. Может, не стала дожидаться свадьбы? А, дело молодое, не маленькая".
Открыв дверь, он оторопел. Перед ним стоял Багиров.
- Аркадий? - удивленно спросил Борзов, жестом приглашая войти в дом. - Ты, случайно, квартиры не перепутал?
Багиров молча вошел и закрыл за собой дверь.
- Ну, что еще случилось, выкладывай, - провожая Багирова в гостиную, сказал Борзов.
Полковник так же молча подошел к музыкальному центру, достал из кармана кассету, вставил ее в магнитофон и включил.
Борзов услышал разговор Оболенцева и Ярыгина.
- "Ну а теперь? Точки? - спросил у Ярыгина Оболенцев.
- Шашлычная "Риони", директор Скуридина Галина Михайловна, кафе "Грезы", директор Ходус Георгий Полуэктович, ресторан "Кавказ", директор Ширафетдинов Рафаэль Нариманович, - монотонно перечислял Ярыгин. - Эти платят оброк два раза в месяц - второго и семнадцатого. Деньги передают Цвяху, а тот через Багирова дальше по цепочке…"
- Засветились! Профессионалы! - гневно выпалил Борзов.
- Ты дальше слушай, - спокойно проговорил Багиров.
- "Что у вас по операции "Империал"? - услышал Борзов голос незнакомца.
- Признаки очевидны, - узнал он голос Оболенцева. - А вот детали… Дамы вовсю приглашают кавалеров.
- А кавалеры?
- С ними полной ясности нет. Работаем.
- Не давайте им перехватить инициативу и держите меня постоянно в курсе дела".
Увидев удивленные глаза Борзова, Багиров пояснил:
- Это Оболенцев разговаривает с Надеиновым - заместителем Генерального прокурора СССР.
- А что еще за операция "Империал"? - удивился Борзов.
- Черт ее знает! Это меня и беспокоит, - озабоченно ответил Багиров.
- Ну, ты вообще что-нибудь знаешь?
- Успокойся. Я еще много чего знаю, - многозначительно произнес Багиров, - но если мы и дальше будем сопли жевать, так лапти нам всем быстро сплетут. Все рабы твоей "графини", как только почувствуют, что мы умыли руки, сразу расколятся. Уже идет информация, что Юрпалов курвиться начал.
- Багиров, я знать ничего не хочу. - Борзов рассвирепел и схватил приятеля за грудки. - Хотя ты мне и друг, но делать за тебя твою работу я не собираюсь! Понял? И за чужую спину не прячься! Я тебя в порошок сотру!.. Делай что хочешь, но Юрпалов должен проглотить язык!..
Когда Багиров ушел, Борзов зашел в свой кабинет. Сев в кресло, он тупо уставился в стенку, на которой висели фотографии из его пионерско-комсомольской и партийной жизни. Остановив свой взор на той, где он был запечатлен с пионерским барабаном на груди, Петр Григорьевич монотонно вполголоса запел: "Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры - дети рабочих…"
Посмотрев на часы, он потянулся и, сняв трубку, по памяти набрал номер телефона.
- Алло, Ната?
Непричесанная солистка варьете сидела в халате перед трельяжем и смазывала кожу питательным кремом. Услышав голос Борзова, она иронично спросила:
- Петр Григорьевич? Чем обязана такому вниманию? Что ж это такое случилось? Вспомнили!
- Брось ломаться. Пообщаться хочется.
- А вот у меня и моего француза совсем другое мнение.
Лежавший на кровати комического вида дядечка снял трубку параллельного аппарата и спросил:
- Кес ке се?
Борзов чертыхнулся.
- Обидели бедняжку! - Наталья засмеялась. - Взамен того, что ты хотел, спою я тебе песню из своего нового репертуара: "Что нам жизнь - деньги медные, мы поставим на белое, жребий скажет, кому умирать…"
…Оболенцев сидел и перелистывал протокол допроса Юрпалова, кое-что выписывал на чистый лист бумаги, готовясь к завтрашней встрече с бывшим директором ресторана "Москва". Он уже собирался закончить работу и отправиться к Ольге, когда в кабинет вошел усталый и голодный Ярыгин. Он настолько утомился, что никакие эмоции не отражались на его лице.
Первым делом он выдул полграфина воды прямо из горлышка, а потом заявил:
- У тебя ничего поесть нету?
- Тебе гуся с яблоками или кулебяку с сыром?
- Кулебяка с сыром называется хачапури! - заметил, облизываясь, Ярыгин. - Не разыгрывай сторожа из рассказа Чехова.
Оболенцев тоскливо вздохнул, но затем решительно открыл свой кейс и извлек из него пластиковый пакет с пирожными.
- Одна королева, - вздохнул он, - говорила, когда ей сообщали, что народ ее страны не может купить себе хлеба: "Пусть едят пирожные!"
Ярыгина не надо было дважды упрашивать. Он коршуном тут же налетел на пакет.
- Королеву звали Мария-Антуанетта, и она плохо кончила: ей отрубили голову, - с трудом прошамкал он, не прожевав.
Без зазрения совести он уничтожил весь пакет пирожных и выпил вторую половину графина воды.
- Цвяха можно теперь за яйца повесить, - наконец вспомнил он о делах.
- Свидетеля нашел? - обрадовался Оболенцев, до этого с тоской провожавший взглядом каждое пирожное, исчезающее в глотке друга.
Сладости были куплены им в буфете прокуратуры во время обеда и предназначались для Ольги. Оболенцев первый раз вспомнил, что неплохо бы привезти что-нибудь любимой. Но, видно, не судьба Ольге полакомиться этими пирожными.
- Не только нашел, но и спрятал так, что никто не найдет! - похвастался Ярыгин.
- И ты в том числе? - подковырнул друга Оболенцев.
- И я в том числе, - удивил его Ярыгин. - Но когда будет нужно, я быстренько вспомню… Ты сейчас к Ольге? - спросил он без всякого перехода.
- К Ольге! - подтвердил Оболенцев. - Куда же еще? Только не вздумай меня охранять. Марш в гостиницу и отдыхай.
- Слушаюсь, товарищ командир! - шутливо вытянулся в струнку Ярыгин.
Он развернулся и, чеканя шаг, вышел за дверь кабинета, шутливо бросив на прощание:
- Ольге привет! Скажи ей, что завтра куплю для нее пирожных целый килограмм!
Ярыгин, исчезнув из кабинета, не поехал в цирковую гостиницу, а затаился неподалеку от прокуратуры и стал наблюдать.
Буквально через пять минут после его ухода из дверей прокуратуры вышел окрыленный любовью Оболенцев и заторопился на автобусную остановку.
Ярыгин не стал дожидаться, когда друг заметит его. Тормознув машину частника, он потихоньку поехал за автобусом, в который сел Оболенцев.
Убедившись, что никто его товарища не преследует, Ярыгин в конце пути велел водителю обогнать автобус и высадить его возле самого дома Ольги.
Однако и там все было чисто: посторонних не было ни возле дома, ни в подъезде.
Когда Оболенцев вышел из автобуса и направился к дому Ольги, Ярыгин еще раз оглядел все кругом, но никакой опасности не заметил.
Оболенцев скрылся в подъезде Ольгиного дома, а Ярыгин все стоял в укрытии и не мог уйти.
"Загнанный в угол зверь сопротивляется до конца, злобно и беспощадно, - думал он, - тоже за жизнь борется, понять можно. Когда другого выхода нет, то идут на все. Порой друзей и родственников убирают".
И он решил остаться.
На лестнице этажом выше Ольги Ярыгин обнаружил стоявший у окна поломанный стул, на котором он и расположился, незаметно наблюдая за обстановкой возле подъезда.
Скоро совсем стемнело и зажглись тусклые лампочки над подъездами старых трехэтажных домов с облупившейся штукатуркой. Они едва освещали небольшой квадратный дворик со сколоченным из досок покосившимся столом и такими же скособоченными лавками.
Но Ярыгин не разглядывал открытое пространство. Его больше интересовали густые кусты, разросшиеся возле домов.
И когда возле Ольгиного подъезда остановился милицейский "уазик" с мигалкой на крыше, Ярыгин совершенно не удивился.
В тени кустов машина была не очень заметна. Тем не менее Ярыгин увидел три четких силуэта внутри нее и понял, кто это может быть.
В машине, кроме шофера, сидели лейтенант Амбал и сержант Битюг.
- Раньше надо было решать этот вопрос! - злобно произнес лейтенант. - Как только пошли аресты, сразу надо было и действовать. Тогда поостереглись бы являться без спроса.
Лейтенант посмотрел вверх, на окна Ольгиной квартиры, и сказал:
- Пора! Окна темные, значит, свет погасили, в постельку легли…
- И чем они там занимаются? - рассмеялся сержант. - Стало быть, на мне бабенка, а "важняк" на вас?
- Стало быть! - ухмыльнулся лейтенант. Шофер поспешил увильнуть от участия в деле.
- Я на стреме! - сказал он. - Водила вам нужен непокалеченный.
- Ладно! - согласился лейтенант.
- Надо было стволы захватить! - пожаловался сержант.
- Дурак! - осадил его лейтенант. - Откуда у него может быть пистолет?
- На всякий случай! - оправдывался сержант.
- Вот чтобы не было никакого "всякого случая", и приказано было оружия не брать. Пошли!
Держась в тени кустов, лейтенант с сержантом отделились от машины и направились к подъезду Ольги, сжимая в руках связку отмычек, фомки, а в карманах ножи с выбрасывающимися лезвиями.
В подъезде их встретил Ярыгин.
Дуло "стечкина" беспощадно уставилось на лейтенанта, и у того сразу же задрожали от страха губы и пересохло во рту.
- Не двигаться! - жестко и тихо приказал Ярыгин. - Старших по званию ждать заставляете, нехорошо!..
Милиционеры замерли как вкопанные.
- "Мальчиков" и фомки к ногам! - опять тихо приказал он.
Амбал с Битюгом моментально выполнили приказание, причем так неудачно, что фомки пребольно ударили их по ногам, но они позволили себе лишь тихо вскрикнуть.
- Холодное оружие на землю! - продолжал Ярыгин. - По очереди - доставать все левой рукой: сначала ты! - Он указал пистолетом на Амбала.
Лейтенант с готовностью повиновался и достал из кармана нож, который и бросил рядом с фомкой.
- Теперь ты! - командовал Ярыгин, направляя дуло пистолета на Битюга.
Тому тоже ничего не оставалось, как повиноваться.
После этого он велел им встать лицом к стене, опереться на нее руками и расставить пошире ноги.
Обыскав задержанных, Ярыгин убедился, что, кроме холодного оружия, у них не было ничего. Даже документов.
Поначалу майор решил их задержать и доставить в ближайшее отделение милиции, но, мудро рассудив, что у себя им помогут даже стены, решил отпустить. Да и не хотел он этой акцией привлекать внимание к Оболенцеву.
- А теперь брысь отсюда, шпана! - приказал он и с удовольствием наблюдал, как двое громил, как шкодливые коты, бросились к машине.
Через секунду "уазик" взревел и вихрем умчался со двора. А удовлетворенный Ярыгин вновь вернулся на свой наблюдательный пост.
Но занимал он его недолго. Через час дверь квартиры Ольги открылась, и Ярыгин по поцелуям прощающихся любовников понял, что время свидания закончилось. Оболенцев возвращался в гостиницу.
Ярыгин выждал, когда за Ольгой закроется дверь, и торопливо спустился во двор вслед за другом.