- Почему ты думаешь, что только ты работаешь не покладая рук? Что, по-твоему, произошло с ней шестнадцатого июня?
- С чего ты взял, что произошло? - удивился Ярыгин. - Может, черная престижнее?
- Из белой в черную по здешней жаре пересядет только идиот или сумасшедший. А Борзов не из таких! Он здоровье бережет: плавает, бегает, диету блюдет, массаж делает.
- Резонно! - Ярыгин внимательно посмотрел на Оболенцева. - Только если что и произошло, то за четыре года следы подчистили. Документов не найдем.
- Ты прав! На документы я и не рассчитываю. Единственная надежда - вдруг что-нибудь вспомнит дежурный по городу в ГАИ.
- Дежуривший шестнадцатого? - скороговоркой выпалил Ярыгин.
- Я послал Нора и Мишина, - пристально посмотрев на друга, спокойно сказал Оболенцев, - сидят сейчас, журналы дежурств изучают. Должны позвонить…
Почти тут же раздался телефонный звонок.
- Легки на помине! - обрадовался Оболенцев и, взяв трубку, услышал голос Нора. - Мы только что с Ярыгиным вспоминали вас, а вы тут как тут… Говори!
Оболенцев, слушая Нора, стал записывать данные на листе бумаги.
- Слушай, Нор, вы с Мишиным ни во что больше не влезайте, приезжайте! Что-о? Уволен?..
Он положил трубку.
- Шестнадцатого июня семьдесят восьмого года дежурным по городу был старший лейтенант Демиденко Владимир Иванович. Уволен из органов внутренних дел двадцать девятого июня семьдесят восьмого года по состоянию здоровья.
- Быстро его… уволили! - сразу все понял Ярыгин и стал собираться.
- Задание понятно? - по-дружески спросил Оболенцев. - Хоть из-под земли мне его найди!
Ярыгин направился к двери, по дороге спрашивая:
- Живым или мертвым?
- Живым, Ваня, непременно живым!
Как только закрылась дверь, Оболенцев опять погрузился в море бумаг, скопившихся на его столе. И сидел, изучая их, пока не стемнело.
Когда он вышел из прокуратуры, на улице уже никого не было. В полупустом автобусе так "аккуратно" объявляли остановки, что Оболенцев сошел на одну раньше. Водитель перепутал, а Оболенцев еще был весь в деле и поэтому не заметил в темноте за окном автобуса знакомые приметы.
Очутившись в одиночестве на пустой остановке, Оболенцев решил не ждать следующего автобуса, а пойти напрямик через небольшой парк, единственной достопримечательностью которого была маленькая танцплощадка. Полусонные юнцы с лицами наркоманов и ошалевшие от неожиданной свободы провинциалы, приехавшие во всесоюзную здравницу погулять и вкусить "светской" жизни, отплясывали так, будто завтра наступит конец света. Здесь же кружились стареющие плейбои, ждущие, когда легкодоступные женщины обратят на них внимание, однако те проявляли интерес лишь к морякам с торговых судов, к фарцовщикам и прочей блатной и приблатненной публике. Стоявший возле входа на танцплощадку милиционер заметил следователя и, как только тот отошел на приличное расстояние, сообщил по портативной рации:
- "Объект" идет через парк к вам!
Вихрем взлетев по лестнице, Оболенцев позвонил в дверь квартиры Ольги. Дверь моментально распахнулась, и Ольга бросилась к нему на шею.
- Нельзя так долго не видеться, Кирилл! - тихо прошептала она, уткнувшись носом ему в шею, и всхлипнула.
- Такая у меня работа, Оля! - поцеловал ее в волосы, пахнувшие жасмином, Оболенцев. - Я же тебе все объяснил. Мне показалось, что ты меня поняла.
- Я тебя понимаю, Кирилл! Но все равно безумно скучаю.
- Очень много работы, Оленька! Понимаешь?
- Догадываюсь! Сегодня в городе только и разговоров что об арестах.
- Ты мне, может, все же разрешишь войти? - спросил улыбаясь Оболенцев.
Ольга засуетилась, быстро закрыла на ключ дверь и потащила его в комнату, где по дороге выключила свет.
- Пойдем, пойдем! - лихорадочно шептала она. Ольга подвела Кирилла к тахте и целуя и лаская стала сама раздевать его.
- Оля, я в состоянии это сделать сам! - попытался урезонить ее Оболенцев.
Но Ольгу было не остановить. Она сбросила с себя халатик и увлекла Кирилла в постель…
Потом они долго лежали, обнявшись. Он нежно перебирал ее светлые распущенные волосы, а она так же нежно целовала его.
И никакие слова им были не нужны.
Внезапно Ольга заговорщически зашептала:
- Кирилл, а что если нам сейчас… шампанского выпить?
Она выскользнула из его объятий и, натянув халат, побежала к холодильнику, стоявшему в кухоньке.
Кирилл тоже оделся и встал. Он подошел к фотографии на стене.
На ней были изображены молодая женщина, очень похожая на Ольгу, с двумя очаровательными ребятишками, двойняшками.
Ольга вернулась очень быстро, неся на подносе бутылку "брюта", два бокала на высоких ножках и две тарелочки с закуской, на одной были бутерброды с сыром, а на другой - с сырокопченой колбасой. Быстрота, с которой она возвратилась, говорила лишь о том, что все было приготовлено заранее.
Поднос она поставила на стол и сказала:
- Свет мы зажигать не будем, хорошо?
- Как скажешь! Кто это на фотографии у тебя на стене? - поинтересовался Оболенцев.
- Сестра моя, Лидия, с двойняшками своими…
- Живет неподалеку?
- Далеко. Аж в Угличе. За что пьем? - спросила она, лихо открыв бутылку и наливая в бокалы шампанское.
- Вообще-то дело мужчины открывать шампанское! Но первый тост все равно за тебя! За тебя, любимая!
- Прямо гусарский тост! - засмеялась она и с охотой выпила весь бокал. - О стены бокалы бить не будем! И не потому, что жалко, - осколки потом долго выметать, а я люблю бегать босиком по полу.
- Наиполезнейшее занятие, - поддержал Оболенцев, - очень здоровье укрепляет.
Ольга задумалась о чем-то очень важном, напряглась и нахмурилась.
- "О чем кручинишься, дивчина?" - спел шутливо Оболенцев, сразу заметив и смену настроения, и изменившееся выражение ее лица.
- Я хочу тебя предупредить об опасности, Кирилл! - тихо начала Ольга. - После твоего звонка я приняла одного пациента и стояла у окна, думая о тебе и о нашей сегодняшней встрече. Вдруг кто-то, бесшумно вошедший в кабинет, схватил меня за шею, да так крепко, что я чуть было сознание не потеряла. Этот кто-то сказал мне довольно жестко, чтобы мой жавер линял из города, иначе из дырок в его черепе гвоздички прорастут. Так и сказал!
Оболенцев спокойно разлил по бокалам шампанское.
- Гвоздички, значит, в черепе? - рассуждал он вслух. - И как он выглядел?
- Не видела я его! У меня перед глазами одни разноцветные круги мелькали, а он, передав для тебя послание, сорвал штору и намотал ее мне на голову, после чего швырнул меня на кушетку и удрал. Пока я освобождалась от шторы, пока приходила в себя, его и след простыл. Единственное, что могу тебе сказать, - его пальцы просто железные.
- И больше никаких примет?
- Еще от него несло перегаром и чесноком! - нервно засмеялась Ольга. - Мне почему-то сейчас очень смешно, а утром было страшно.
- Я понимаю тебя! Но и мы не из робких. Мне столько раз за время работы угрожали, но, как видишь, я еще жив.
- Может быть, я не права, но… - и Ольга опять замялась, но сказала более спокойно. - По-моему, рыться в личных вещах, читать чужие письма… все это как-то не по-человечески.
- Ты права, но в нашем деле существует понятие - доказательства. Взяток на площадях не дают, свидетелей при этом не бывает и улики из ничего не возникают. А если говорить о нравственной стороне, то учти: они преступили закон и сами себя обрекли на это унижение.
- Я не о них… Мне кажется, что присущее каждому из нас чувство неловкости… Тебе бывает не по себе, когда ты обыскиваешь людей?
- Удовольствия я, признаться, не испытываю, но куда денешься? Преступники добровольно не сдаются, их приходится обезвреживать, изобличать, а это не сделаешь в белых перчатках.
- А я за тебя очень боюсь! За себя - нет, а за тебя - очень. Глупая я, да? Давай не будем больше говорить о делах? Ну, можешь ты хоть здесь не думать о работе? - Ольга тяжело вздохнула и добавила: - Жена от тебя из-за этого ушла?
- Из-за этого тоже! А ты…
Но Ольга поцелуем закрыла его рот и вновь увлекла в постель.
- Молчи! - шепнула она ему нежно. - Я безумно соскучилась по тебе…
В стоявшем напротив Ольгиных окон милицейском "уазике" ждали команды двое: Амбал-лейтенант и Битюг-сержант.
- Цвях, - спросил по рации Амбал, - не пора ли нам? Кажется, они уже спят!
- Отбой до завтра! - послышался в рации голос Цвяха.
- Жаль! - сказал Амбал. - У сержанта левая рука уже устала.
И он гнусно захохотал.
- Пусть вспомнит лозунг: "Да здравствует правая, когда устанет левая!" - схохмил Цвях. - Попробуйте сфотографировать "объект", если в окне появится…
Цвях отключил рацию, а его подручные, ожидая рассвета, дремали в машине в надежде, что с первыми лучами солнца Оболенцев появится в проеме окна и можно будет сфотографировать, чтобы потом шантажировать.
И им повезло…
Ольга продрогла и попросила Кирилла закрыть окно. Как только он появился в проеме, тут же был запечатлен на пленку.
У бичей
Ярыгин, получив трудное задание, первым делом отправился на бывшее место службы старшего лейтенанта Демиденко.
Опытный физиономист, он сразу же вычислил нужного ему работника ГАИ, который смог бы помочь разыскать старлея. Пожилой прапорщик, чей вид говорил не только о длительной службе, но и о большом житейском опыте, был выбран майором для разговора не зря.
- Вы знали старшего лейтенанта Демиденко? - спросил прапорщика Ярыгин.
- Раковую Шейку? - уточнил прапорщик. - Конечно, знал. Впрочем, почему знал? Он живой еще.
- И где он живет, знаете? - обрадовался Ярыгин.
- Живет - это слишком сильно сказано! - усмехнулся прапорщик. - Существует. В бичи подался. Чокнулся мужик, все бросил.
- Так где же он существует?
- На кладбище!
- Могильщиком работает?
- Кладбища разные бывают! - со знанием дела ответил прапорщик. - На кладбище кораблей он живет. Там есть такой покосившийся траулер, списанный… А вам, собственно, зачем знать, где живет Раковая Шейка? Ваши документы!
Ярыгин охотно предъявил удостоверение.
Увидев его должность и название "конторы", прапорщик сразу зауважал собеседника.
Ярыгин знал, где находится кладбище кораблей. К нему он сразу и поехал. А собеседник, почесав затылок, решил все же для очистки совести покаяться начальству. Через час обо всем уже знал Цвях…
Остовы полузатопленных ржавеющих кораблей были разбросаны по всей бухте, глубоко врезавшейся в берег. Над поверхностью воды торчали где нос, где лишь одна корма, где рулевая рубка и труба, а где лишь одна мачта.
На берегу тоже валялись несколько разбитых перевернутых катеров и рыболовецких траулеров с едва заметными на них следами краски.
Куски ржавого железа, мусор, консервные банки, выброшенные морем доски, остатки деревянной обшивки, гниющие водоросли, издающие резкий запах йода, создавали специфическую и колоритную атмосферу запустения и упадка, абсолютной ненужности и никчемности дна житейского, ниже которого, кажется, опуститься просто было невозможно.
Но и здесь жили люди.
Ярыгин, прыгая с камня на камень, подбирался к уходящему кормой в воду траулеру, над которым вилась струйка дыма. Где дым, там огонь, а где огонь, там люди. Аксиома жизни.
По накренившейся палубе с неожиданной для ее лет ловкостью спускалась сгорбленная старуха.
На корме дымил костер, над ним на треноге был укреплен закоптелый котелок, в котором готовилось какое-то варево. А возле костра в живописных позах сидели с десяток личностей неопределенного возраста и пола.
Они в ожидании еды передавали из рук в руки большую бутылку бормотухи.
Как только Ярыгин приблизился к траулеру, к нему, почуяв чужого, бросился с лаем небольшой лохматый рыжий пес с обрывком грязной веревки на шее. Ярыгин бесстрашно протянул к нему руку, наклонился и ласково потрепал пса по холке.
И пес, дружелюбно махнув хвостом, убежал, сразу признав его.
Спустившаяся с палубы сгорбленная старуха направлялась по своим делам, не обращая ни малейшего внимания на подошедшего Ярыгина.
- Эй, красотуля! - шутливо окликнул ее майор. - Задержись на мгновение!
- Чего разорался? - хрипло отозвалась старуха. Мутные ее глаза с подозрением уставились на незнакомца, не зная, чего от него ждать: хорошего или плохого…
- Мне нужен гаишник, бывший! - сразу открылся Ярыгин.
- Раковая Шейка? - обрадовалась старуха. - В трюме его лежка.
Старуха медленно развернулась и показала корявым грязным пальцем на покосившийся траулер.
- Спасибо! - поблагодарил Ярыгин, собираясь двинуться к траулеру.
Но старуха его остановила:
- Стой!.. Ты щас не ходи - в городе он… На промысле!
- На каком промысле?
Старуха, уже не слушая его, бросилась, как молодая, к группе живописных валунов и, явно радуясь, ловко выудила из-за них несколько пустых бутылок из-под водки.
- Ты мне удачу принес, - повернулась она к Ярыгину, - не останови ты меня, не заметила бы добычу. Ты о чем спросил-то? Не расслышала.
- На какой промысел ушел гаишник? - повторил он вопрос.
Старуха, что-то быстро прикинув в уме, протянула сморщенную ладонь и жалобно заныла:
- Подай бичухе на бедность.
Ярыгин достал из кармана и положил ей на ладонь рубль. Бичуха мгновенно спрятала рублевую бумажку за пазуху.
- Кто на какой промысел ходит, у нас не принято спрашивать, ясно? - доверительно зашептала она. - Голову могут оторвать. Каждый за себя, один Бог за всех.
На корме возникла ссора: возня, брань, громкие крики и ругань. Видно, кто-то выпил лишний глоток бормотухи.
Ярыгин машинально сделал резкое движение по направлению к "разборке", но старуха его остановила:
- Не вмешивайся, сами разберутся! - посоветовала она и мгновенно исчезла за остовом ближайшего катера.
Последовав ее совету, Ярыгин остался ждать Раковую Шейку.
Ждал он довольно долго, не менее получаса. Уже скрюченная старуха-бичуха вернулась из своего путешествия, где ценным призом ей была бутылка дешевого "Солнцедара".
Она задержалась возле Ярыгина и предложила с характерным жестом:
- На двоих будешь? Рубль все-таки твой.
Он отказался, но старуха совсем не обиделась, даже, наоборот, обрадовалась и что-то пробормотала.
Бичуха пристроилась неподалеку на живописной группе валунов, где она собрала богатую добычу в виде пустых водочных бутылок. Ловко сорвав пластмассовую пробку зубами, женщина одним глотком осушила добрую треть бутылки.
Уставившись на Ярыгина ожившим взглядом, она заметила:
- Раковую Шейку лучше ждать на палубе. Он может пройти с другой стороны. Пойдем в рубку, там побудешь.
Ярыгин ничего не имел против ее предложения, и они, представляя со стороны, наверное, очень странную парочку, побрели на скошенную палубу траулера. Поднявшись, Ярыгин увидел гуляющего по палубе облезлого павлина, а рядом с ним под рубкой цветущий подсолнух. В рубке ждать было намного удобнее: грубо сколоченная лавка служила крепким сиденьем, а вид, открывающийся из разбитого окна, был намного романтичней.
Старуха и в рубке продолжила свое занятие - прикладывалась то и дело к бутылке "Солнцедара", но молча, не пытаясь заговорить с Ярыгиным. От истошного крика павлина ее передернуло, и Ярыгин спросил у старухи:
- Зачем тебе этот петух?
- Живая душа, - пояснила старуха. - Списанный он, актированный, как и я.
Раковая Шейка, как и предсказывала старуха, появился совсем не с той стороны, где ждал его Ярыгин. Ему даже показалось, что тот возник на досках, перекинутых с земли на борт, материализовавшись прямо из воздуха.
Бичуха показала на него пальцем:
- Вон он, Раковая Шейка… Шатается. Значит, с пользой ходил.
Ярыгин вышел на палубу и крикнул:
- Старший лейтенант!
Сутуловатый человек с бутылками в авоське никак не отреагировал на этот оклик и направился прямиком к трюму. Ярыгин бросился к нему и рявкнул что есть силы:
- Демиденко! Стой, старлей, с тобой майор из ГУУРа говорит!
Демиденко обернулся, тускло, безразлично посмотрел на него и заложил руки за голову. И ни единого слова, ни единого вопроса.
Ярыгин подошел к нему вплотную.
- Разговор есть к тебе. Пойдем в рубку.
Старая бичуха уже допила свою бутылку и предусмотрительно ретировалась, давая возможность мужчинам поговорить без свидетелей.
Они примостились вдвоем на лавке в разбитой рубке. Бывший гаишник достал мятую пачку едкой "Астры" и, вопросительно поглядывая на москвича, закурил.
- Ты уволился двадцать девятого… - стал подбираться к старшему лейтенанту Ярыгин. - А семнадцатого Борзов пересел из белой "Волги" в черную. Ты дежурил по городу шестнадцатого. Что произошло с белой "Волгой" Борзова?
Демиденко хрипло засмеялся.
- Неужели под Борзова копаете? Напрасные хлопоты, его Липатов тянет.
- Расскажи! Ты очень поможешь следствию.
- Мои свидетельские показания чего-нибудь стоят? - удивился Демиденко. - Тогда слушай: Борзов на белой "Волге" совершил наезд на женщину, она еле выкарабкалась с того света.
- Да ну! - удивился Ярыгин.
- Вот тебе и "да ну"! - передразнил Демиденко. - Эта женщина шла по "зебре" на зеленый свет, а тут товарищ Борзов едет, тормозить не хочет… - Демиденко нервно затянулся. - "Скорая помощь" подобрала ее в пяти метрах, на тротуаре…
- Ты уверен, что за рулем был Борзов? - перебил его Ярыгин.
Демиденко утвердительно закивал головой.
- Борзов сбил и даже не остановился… - сказал он неожиданно зло. - А кореш мой бывший, приятель его Багиров, прямо заявил: "Не рыпайся, рисуй отказ в возбуждении уголовного дела…"
- Нарисовал?
- Нарисовал бы, майор, - грустно усмехнулся Демиденко, - был бы не в ржавой рубке, а на капитанском мостике, может быть, и в твоем чине… - Он жадно затянулся сигаретным дымом. - Сам знаешь, как у нас бывает…
- Знаю! И что дальше?
- А дальше - тишина! Через неделю меня отправили на медицинское переосвидетельствование, которое я не прошел, а затем комиссовали по состоянию здоровья и отправили на пенсию. Тут же нашелся доброхот, который принес мне фотографии моей жены с любовником. Я все оставил детям и ушел в бичи. С тех пор и живу в трюме…
- А куда делась белая "Волга"?
- Белую "Волгу" быстренько списали и продали одному грузину из Тбилиси, - Демиденко был словоохотлив.
- Кому, не помнишь? - обрадовался Ярыгин.