Повесть лауреата литературного конкурса МВД и Союза писателей СССР Козлова Ю. Я. рассказывает о работе милиции в годы Отечественной войны. Книга занимательна, имеет все классические признаки детектива, а сверх того исполнена мастерски. Два местных и московское издания разошлись в восьмидесятые годы, минуя прилавки магазинов. Автор и издательская фирма "АннаПоом и К ° " обещают читателям, как взрослым, так и подросткам, истинное удовольствие от чтения повести.
Содержание:
-
Глава первая 1
-
Глава вторая 2
-
Глава третья 3
-
Хроника 1942 года 6
-
Глава четвертая 6
-
Глава пятая 8
-
Глава шестая 10
-
Глава седьмая 11
-
Глава восьмая 13
-
Глава девятая 14
-
Глава десятая 15
-
Глава одиннадцатая 16
-
Хроника 1942 года 18
-
Глава двенадцатая 19
-
Глава тринадцатая 20
-
Глава четырнадцатая 20
-
Глава пятнадцатая 23
-
Глава шестнадцатая 24
-
Глава семнадцатая 26
-
Глава восемнадцатая 28
-
Хроника 1942 года 29
-
Глава девятнадцатая 30
-
Глава двадцатая 30
-
Глава двадцать первая 31
-
Глава двадцать вторая 32
-
Глава двадцать третья 34
-
Глава двадцать четвертая 36
-
Глава двадцать пятая 38
-
Глава двадцать шестая 39
-
Глава двадцать седьмая 39
-
Хроника 1942 года 41
-
Глава двадцать восьмая 41
-
Глава двадцать девятая 42
-
Глава тридцатая 43
-
Глава тридцать первая 44
-
Глава тридцать вторая 44
-
Глава тридцать третья 45
-
Глава тридцать четвертая 46
-
Глава тридцать пятая 46
-
Из бумаг Сахарова 47
-
Глава тридцать шестая 48
-
Глава тридцать седьмая 48
-
Глава тридцать восьмая 49
-
Хроника 1942 года 51
-
Глава тридцать девятая 51
-
Глава сороковая 52
-
Глава сорок первая 53
-
Глава сорок вторая 55
-
Глава сорок третья 56
-
Глава сорок четвертая 57
-
Глава сорок пятая 58
-
Глава сорок шестая 59
-
Глава сорок седьмая 61
-
Глава сорок восьмая - (Вместо эпилога) 62
-
Примечания 62
Юрий Козлов
Кайнокъ
Глава первая
Ударцева нашли на шестой день недалеко от райцентра, в полутора-двух часах неторопливой ходьбы. Он лежал на крутом склоне горы, будто притаившись за камнем, изготовившись для длительной перестрелки. В правой вытянутой руке он держал револьвер, левая, подогнутая локтем под грудь, зажимала распахнутый в оскале рот, точно ловила, перехватывала предсмертный стон. Ниже, у самой подошвы горы, там, где густо зеленели молодые побеги тальника и черемухи, пухло, пучилось, пятнисто рыжело изуродованное тело оседланной лошади. Ее-то и разглядели с высоты вороны, подняли галдеж на всю долину и привлекли внимание поисковой группы - двух девушек-милиционеров и семнадцатилетнего паренька из промкомбинатской шорной артели Яшки Липатова.
К вечеру на место происшествия прибыла большая группа: начрайотдела милиции Корней Павлович Пирогов, уполномоченный областного управления НКВД капитан Кречетов, главный врач районной больницы Бобков, уже упомянутый Яшка Липатов и девушки-милиционеры Галина Каулина и Анна Саблина, санитар райбольницы, трое рабочих, приглашенных на роль понятых.
Привязав верховых лошадей к выездному ходку и грузовой таратайке, Пирогов, Кречетов, Бобков в сопровождении понятых спустились по склону до указанного места… Теплая погода и время сильно попортили труп. Но, судя по трем "кубарям" на петличке, коричневым, известным еще с до войны крагам на ремешках и пряжках, судя по "коровьему зализу" - ото лба справа вверх - жестких прямых волос цвета свежей соломы, это был он, старший лейтенант Михаил Степанович Ударцев, начальник районного отдела НКВД, прямой и непосредственный начальник Корнея Павловича Пирогова.
Кречетов, старший по званию и более опытный, не мешкая принялся осматривать каменный склон с частыми зелеными, желтыми, красными пучками, метелками, гирляндами трав, цветов, мелколистого приземистого кустарника. Пирогов тем временем раскрыл полевую сумку, достал лист бумаги и мелкими робкими штрихами набросал план местности: гору, полоску дороги, пометил черной жирной точкой камень, за него положил "огуречик", обозначил, где у него голова, как вытянута рука с револьвером. Убедившись, что не пропустил ничего, он спрятал лист в сумку, наклонился к Ударцеву, освободил из ладони револьвер, протянул Кречетову. Тот принял его, повертел на уровне живота, дальнозорко запрокинув голову, потом осторожно поднес к носу, понюхал и быстро перевел барабан.
- Он стрелял, - сказал капитан, всматриваясь в торец патрона.
Латунным шомполом он вытолкнул из барабана гильзу, снова приблизил к носу.
- Стрелял.
- В кого? - Пирогов машинально проследил взглядом направление вытянутой руки. Там вверху стояли лошади. Чуть правее - все еще не пришедший в себя Яшка. А сбоку от него и на полшага сзади - девушки в синих милицейских гимнастерках, черных форменных беретах. Выше их по склону зеленели молодые осинки. Они шевелили листьями, будто обсуждали шепотом случай.
- В себя он стрелял, - сказал врач Бобков. - Смотрите за ухо.
Место это было студенисто черным, бугрилось, как пенный нарост.
Пирогов отвернулся, едва сдерживая тошноту. Ему еще не приходилось сталкиваться с такими трупами.
- Составляйте протокол медицинского освидетельствования. И поднимайте, - сказал Кречетов и, тяжело налегая руками на колени, медленно пошел вверх. Пирогов заторопился следом. Ошеломленный, он забыл, как еще вчера, прежде чем позвонить в управление об исчезновении Ударцева, он заподозрил вдруг, что с Михаилом приключилась беда, именно такая - крайняя, непоправимая. Других объяснений Пирогов не видел и уже не допускал. Старший лейтенант был строг, педантичен, скорее службист, нежели не знающий узды своевольник… Но это было вчера, и как не готовился Пирогов к худшему, где-то глубоко, точно уже присыпанная землицей, теплилась крошечная надежда на чудо. Чуда не произошло.
Кречетов ступил на дорогу. Не оглядываясь, обошел ходок и таратайку, Яшку обошел и перепуганных девчат. Молча остановился лицом к осинкам. Было слышно, как тяжело дышит он после подъема. Корней Павлович быстро догнал его и уже бок о бок они двинулись дальше. Дорога в этом месте делала поворот. Точно не видя его, Кречетов прошел прямо, оказался на кромке, с которой начинался головоломный скат. Далеко под ногами темнела, набирала вечерние цвета долина.
- Н-да-а, - сказал он, вглядываясь в подножие горы. - Один зевок - играй Шопена .
Лицо его при этом оставалось непроницаемым, а голос назидательно скрипучим, даже немного раздраженным.
- Как же так-то? - убито спросил из-за спины Пирогов.
- Что - так-то?
- Это… Все… Все вообще…
- Что - вообще?
Корней Павлович понял, что вопросы его бестолковы и не ко времени. Замолчав, он стал тоже разглядывать склон выше дороги. Кречетов постоял на кромке, сделал шаг назад.
- Измерьте ширину дороги. Здесь… И еще пару раз через десять шагов.
Пирогов торопливо вынул из сумки складной плотницкий метр, присел на корточки.
- Два метра с… Примерно двадцать сантиметров, товарищ капитан.
Кречетов, ничего не сказав на это, валко переставляя ноги, направился к лошадям. Пирогов следом отсчитал десять шагов, промерил дорогу. Получились неполные два метра.
- Какой примерно здесь радиус? - спросил капитан.
- Радиус?
- Ну да. Радиус поворота… - И сам же ответил себе: - Метров пять. От силы… На расстоянии двадцати шагов дорога полностью теряется за поворотом.
Пирогов слушал и плохо понимал его расчеты. Он все еще находился под впечатлением несчастья и не мог совладать с собой. Записав данные измерений, он опять приблизился к Кречетову.
- Товарищ капитан… Как вы думаете, что получилось тут?
- Точно не знаю. Но думаю, при такой ширине и таком радиусе лошадь не взяла на скаку поворот… У вас есть другое объяснение?
Пирогов оглядел дорогу. Пожал плечами.
- Не знаю, что подумать, - признался. - Все так неожиданно. Дорога, поворот… Может, лошадь испугалась чего? На полном скаку… И шарахнулась в сторону…
- Логично. Продолжайте, чего ж вы замолчали?
- У меня все. Это не версия… Всего лишь ощущение.
- Откуда? Откуда такое ощущение?
Пирогов снова неопределенно пожал плечами. Он был новым человеком в горах, его жизненный опыт, интуиция формировались на равнине, и многое из того, что окружало теперь, было в диковину.
- Мне трудно объяснить.
- Ощущение, которое трудно объяснить, к делу не пришьешь.
Рабочие между тем вкатили тело Ударцева на брезент, потянули волоком по склону. Кречетов понаблюдал несколько мгновений за ними, снова принялся кружить по дороге. Она оказалась густо истыканной овечьими копытцами.
- Даже если безоговорочно предположить, что лошадь Ударцева была напугана, мы не проверим этого. Недавно здесь прошла отара.
- Может, осмотреть придорожные кусты? Склон, который выше…
Кречетов через плечо скользнул взглядом по тополям, отвернулся.
- Настаиваете на своем?
- Мне не на чем… Просто в голове… сто колоколов гудит.
- Выкиньте их. Все до одного. Чтоб и дальше не мешали.
Пирогов промолчал. Легко сказать: выкинь.
- В молодости я тоже все усложнял, - продолжал Кречетов. - Да и как иначе? В молодости забот мало, а пару - хоть отбавляй. Случится беда - куда не унесет фантазия. Стыдно вспомнить… А в жизни все проще.
Поглядел на небо. Оно наливалось фиолетовым светом.
- Слов нет, жалко Михаила. Я с ним шесть лет… Начинали в управлении… Толковый был работник. Но натура… Не замечал? Натура - кремень… Упрям был. Горяч… Оглядываться не любил… Ты, конечно, прав. Лошадь могла испугаться. Рыси, сурка… Собственной тени. Какой спрос с лошади?.. Михаил не ожидал и вместе с ней под откос пошел… Упал, зашибся… День или два он ожидал помощи… - При этих словах Пирогов вздрогнул, как от тычка в спину, но Кречетов не заметил, как передернулись Корнеевы плечи, или сделал вид, что не заметил. - Не в силах терпеть боль, а, главное, поняв, что не может ожидать скорой помощи, он… решил прекратить мучения разом… Логично?
- Логично, - подумав, согласился Пирогов. Что-то настораживало и пугало его в рассуждениях капитана: толковый… кремень… упрям… горяч… На одной ноте. Не поймешь, одобряет или осуждает. - И рысь, и сурок - логично. Лошадь-то молодая была - факт. Но вот ведь… Когда мы хватились на другой день… Обзвонили все сельсоветы, колхозы, рудник… Никто не видел его. Тогда мы райцентр опросили. Человек двадцать. Тоже - никто… Вот я и думаю: неужели выстрел-то не долетел?
- Одиночный выстрел? Из револьвера? Он как хлопушка елочная. А со дна ямы и тот вверх ушел. Между селом и этим местом - вон, - капитан подбородком указал на склон горы выше дороги, - стена толщиной километров пять будет. Отсюда пушку не услышишь… И потом, твои колокола, похоже, еще что-то вызвонили?
- Не знаю, - помялся Корней Павлович. - Не могу в себя прийти.
- А ты приходи. Скоренько. И - пореже о своих переживаниях. Иначе сгоришь. В нашем деле все больно. За каждого не напереживаешься.
- Так-то оно так, - машинально согласился Пирогов. - Только… Только, если лошадь на скаку не взяла… Значит, он гнал… Торопил ее и сам торопился… А куда? Зачем такая спешка?
Кречетов насупился.
- Эти вопросы вправе задать вам я, - сказал суховато. - Вы - заместитель и должны бы знать, куда он спешил.
Корней Павлович не стал спорить. Что из того, что заместитель? Без году неделя - заместитель. Раньше не встречались близко. А Ударцев, не о покойнике будет сказано, и верно кремень был. Не горячий. Скорее молчаливый и скрытный. Не спешил он приближать Пирогова к себе. Даже откровенно держал на расстоянии… Может, приглядывался, изучал - со стороны-то видней. Или другое что-то носил на уме… Спроси теперь…
Глава вторая
В райцентр они возвратились в сумерках. Бобков с понятыми и взволнованные девушки-милиционеры пошли в отдел. Заканчивать бумажные формальности. Пирогов и Кречетов - прямиком в домик, где находился кабинет Михаила Ударцева и непосредственно подчиненных ему: оперуполномоченного, инспектора Госпожнадзора и секретаря-машинистки. До февраля 1941 года уполномоченный НКВД и отдел милиции делили один дом на выезде из села. Но потом наркомат внутренних дел размежевался на НКВД и НКГБ. Работавший в районе Ударцев убедил соворганы, что разделение штатное предусматривает изоляцию двух самостоятельных теперь ведомств, и скоро "съехал" в новое помещение на задах райисполкома, в маленький домик с опрятными надворными постройками. В июле 1941 года НКВД и НКГБ были объединены вновь в народный комиссариат внутренних дел, что прямо объяснялось необходимостью централизовать руководство по борьбе с внешними и внутренними врагами в условиях тяжелейшей войны. Отдел милиции снова подчинился Ударцеву, а начальник милиции, оставаясь на своем месте, механически сделался его первым заместителем. Михаил сунулся было в исполком, но к тому времени в районе уже разместились военные заказы, производство требовало просторных площадей, и разговор не получился…
В кабинете Ударцева пахло тем нежилым помещением, которое вызывает тоску и ожидание личных неприятностей. Пирогов щелкнул выключателем. Лампочка зажелтела вполнакала. Районный дизельный электродвижок обслуживал административный центр до двенадцати ночи, но с расширением ряда производств энергии стало не хватать.
Освоившись со слабым светом, Кречетов и Пирогов неторопливо оглядели кабинет. Все в нем было опрятно, хотя, пожалуй, слишком казенно: стол, ряд стульев вдоль стены, железный ящик-сейф. На широком столе лежала одна-разъединственная папка. Кречетов нетерпеливо заглянул в нее. Она была пуста. Пирогов перекинул несколько листков настольного календаря, удивился, зачем Ударцев держал перед собой старый - за сорок первый год - календарь, но разглядел карандашные цифры под печатными, понял, что нового Михаил не достал, его просто не было, и он подправил старый. Делал он это ежемесячно, потому что исправлен был текущий июль, а август остался нетронутым.
Записей в календаре оказалось немного. Но определить, когда они сделаны, нынче или год назад, без подготовки и анализа было сложно. К тому же Ударцев писал очень неразборчиво, сокращал слова беспощадно, до одного-двух знаков, пренебрегал точками и запятыми. Впрочем, тут же подумал Пирогов, едва ли строгий, осторожный Ударцев доверил бы календарю что-нибудь серьезное.
- Тот случай, когда порядок против нас, - сказал Кречетов, перебирая связку своих ключей, примеряя их к столу.
- Надо бы пригласить секретаршу, - сказал Пирогов. - Может, она вспомнит какие-то распоряжения.
Он слабо верил в это, ибо хватился Ударцева на второй день, говорил с секретаршей и убедился, что она не знала ничего…
Но сейчас ему было неловко от того, что они будто самоуправничают в чужом кабинете.
Кречетов спрятал ключи в карман. По телефону Пирогов вызвал дежурную райотдела милиции, попросил немедленно разыскать секретаршу Ударцева.
Ирина Петровна Долгова, неприступного, неулыбчивого вида женщина лет тридцати пяти, неприветливо выслушала Кре-четова, ответила отрицательно на все вопросы: нет, не говорил, не докладывал и так далее. Однако у нее оказались ключи от железного ящика-сейфа, от стола. Протягивая их Пирогову, она тревожно посмотрела ему в глаза, спросила чуть слышно:
- Что-то случилось, да?
Спросила одними губами. Корней Павлович ответил и того тише. Но она поняла. Что-то надломилось в ней, и она опустилась на крайний к двери стул.
- Я могу остаться? - спросила незнакомым голосом.
- Даже необходимо, чтоб вы остались.
Кречетов выдвинул ящик стола, не прикасаясь ни к чему, осмотрел содержимое: стопку чистой бумаги, стопку конвертов, металлический никелированный пенал без крышки с карандашами, двумя тонкими ученическими ручками. Одной рабочей с тупоносым пером "рондо", почерк у Ударцева имел наклон влево, вертикальные палочки букв были "жирными", а связующие - тонкими, волосяными. Вторая ручка заканчивалась пером "уточка", толстым, безнажимным. Ею обычно пользовались посетители или приглашенные, если такая нужда возникала.
Бумаги не содержали никаких записей, намекающих, куда бы мог торопиться Ударцев. В папке, найденной в верхнем правом ящике, лежала стопка писем. Кречетов бегло осмотрел каждое, отложил в сторону. Большая часть писем была без подписи, а судя по энергичным завиткам в нижней половине "з", "у", была написана одним человеком.
В среднем ящике хранилась папка с газетными вырезками Указов Президиума, Постановлений СНК и ЦК ВКП(б), несколько сообщений Совинформбюро, три статьи Эренбурга о войне, гитлеровцах и неизбежном их крахе.
В этой информации тоже не было искомого. Пролистав ее бегло, Кречетов передал папку Пирогову, неловко изогнувшись, наклонился, сбоку заглянул в глубь ящика, извлек вторую, старую, с наклейкой поверх прежней надписи на лицевой стороне. В ней, как и в предыдущей, лежали газетные вырезки, но в отличие от первых, они были короче по своему размеру, судя по крупному округлому шрифту, набирались и печатались в местных типографиях. Это были заметки с мест: о трудовой сталинской вахте, хлебном фонде Красной Армии, о сельских рационализаторах, о детских яслях в селе, о привлечении к уголовной ответственности нерасторопных руководителей колхозов, предприятий.
Кречетов безнадежно откинулся на спинку стула, точно впервые заметил секретаря.
- Почту регистрируете вы?