Звезды расскажут, комиссар Палму! - Мика Валтари 4 стр.


- Ведем розыск, - осторожно повторил я. - Нет, войска нам не нужны. Пока нет. Лучше не торопить события. Мы проводим серьезное совещание и вырабатываем окончательный план действий.

Комиссар Палму закашлялся. Дым, видимо, попал не туда. За долю секунды я окинул взглядом фотографии на первой странице и перевернул листы, чтобы посмотреть, что на последней полосе. Сплошь - снимки, снимки, снимки. У похмельного репортера был великий день. Тяжесть его состояния не отразилась на качестве снимков. Впрочем, одну фотографию ему вряд ли удалось бы сделать на трезвую голову. Это фото запечатлело смятый автомобиль и классическую процедуру снятия отпечатков пальцев. Приятно было убедиться в том, что полиция функционирует исправно.

- Если я понадоблюсь, вы сможете найти меня в резиденции губернатора, - объявил шеф. - Ты, надеюсь, помнишь, что сегодня суббота.

- Так точно. Разумеется. Все ясно, - с готовностью подтвердил я, хотя со всей этой круговертью напрочь забыл, какой сегодня день.

- Хочу подчеркнуть, что виновные должны быть найдены до того, как воскресные газеты уйдут в набор, - пояснил шеф. - Ты, полагаю, представляешь последствия, если этого не случится. Полный переворот. В общественном мнении тоже. Министр внутренних дел, вероятно, также будет присутствовать на совещании. Ты, надеюсь, понимаешь. Так что действуй. Считаю, могу пообещать, что виновные окажутся за решеткой сегодня же, до полуночи, если это будет зависеть от нас.

- Да, конечно, если это будет зависеть от нас, - заверил я, чувствуя, как от холодного пота намокает на спине рубашка, и положил телефонную трубку.

- Это уж слишком! - в мучительной тоске заорал я на Палму и Кокки. - Чем вы, собственно, здесь занимаетесь, за что вам деньги платят?! На черта у нас вообще сыскное отделение и группа по расследованию убийств? И вообще - что за сыр-бор такой! Из-за "бродяги" они будут войска присылать!

Палму решил взять дело в свои руки.

- Так, пошли, - сказал он, спокойно поднимаясь со стула и придавливая в трубке табак своим огнеупорным большим пальцем.

- Куда, в Обсерваторский парк? - удивился я.

- Да нет, в патологоанатомическое отделение, - сказал Кокки, проницательно глядя на Палму.

За долгие годы совместной работы он научился читать мысли Палму по лицу.

- А зачем нам туда? - тупо спросил я, потому что еще не начал толком соображать.

- Нет-нет, с тобой нам там делать нечего, ты нам не нужен, но ведь иначе тебе придется здесь прятаться от журналистов, - спокойно сказал Палму. - Не из-за себя, разумеется. Спасая честь полиции. Только ради этого.

В кабинете была одна дверь. Я посмотрел на нее. Потом на окно. Третий этаж. В эту минуту я твердо решил, что обязательно пробью еще одну дверь. Если буду здесь сидеть. Если это от меня будет зависеть.

- Я… я не знаю, - честно признался я, ибо у меня не было больше сил притворяться, - не знаю, что сказать журналистам.

- Прозрачно намекни им на что-нибудь, - посоветовал бессердечный Палму. - Это входит в твои прямые обязанности. Ты у нас в таких делах изобретательный! Употреби все свое искусство. Тогда они помчатся, как стая гончих, и будут следить только друг за другом, как бы кто не поспел раньше или не сделал лучшие фото. Их надо науськать, чтобы развязать себе руки. Иначе они будут ходить за нами по пятам. Действуй, мой мальчик!

Я попытался перечесть заметку, чтобы уяснить, в чем, собственно, дело. Но Палму взял меня за плечо и подтолкнул к выходу.

- В машине прочтешь, - сказал он.

Кокки повернул в замке ключ, распахнул дверь и почтительно отступил, пропуская меня. Несмотря на весь свой ужас, я отметил, что Палму приладил во рту трубку, придал своему лицу глубокомысленное выражение и, расправив плечи, шагнул вперед. Вспышки засверкали с новой силой. Кокки к популярности не стремился. Он отошел в сторонку, стыдливо потупил голову и стал чертить носком ботинка по полу.

Я откашлялся.

- Уважаемые господа! - начал я звучным и, как мне казалось, полнокровным голосом, хотя Палму потом утверждал, что я каркал, как хриплая ворона. - Прошу прощения, - тут же поправился я: - Дамы и господа! - Потому что за это время компания пополнилась двумя журналистками, очень миленькими девушками, хотя на одной, к сожалению, были брюки-дудочки и полосатые носки. Наверняка фоторепортерша! - У меня нет никаких претензий к прессе, - сурово сказал я, учтиво поклонившись при этом обеим девицам, - я имею в виду утренние газеты. До сих пор наше сотрудничество ничем не омрачалось и взаимное доверие не было нарушено. Не сомневаюсь, что вы, господа, можете подтвердить это.

Один из репортеров саркастически улыбнулся - по всей видимости, своим воспоминаниям. Я рассердился не на шутку.

- Но сегодняшнее происшествие перешло границы допустимого, это непростительный поступок! - грозно обрушился я. - Впервые за все время, гм, время моего пребывания на посту начальника, одна газета, гм, в погоне за сенсацией позволила себе перебежать дорогу полиции, без предварительного согласования.

- Однако… - возразил некий молодой человек с воспаленными, похоже от беспробудного пьянства глазами, с фотоаппаратом, болтающимся на груди, и кинокамерой в руке. И с реденькой короткой бороденкой.

Движением руки я заставил его замолчать.

- Сейчас не время для бесплодных споров, - заявил я. - Хочу только заметить, что полиции удалось раскинуть сеть, и она, полиция то есть, со всей возможной энергией приступила к расследованию данного прискорбного происшествия… Так что я не разглашу служебной тайны, если скажу, что у нас, то есть у главы полиции и у меня, были все основания полагать, что виновные…

- Подозреваемые, - сухо поправил меня Палму.

- Подозреваемые, - поспешно повторил я и добавил, чтобы сохранить лицо: - …или подозреваемый… То есть в нашей стране никого нельзя называть "виновным" до тех пор, пока суд в соответствии со всеми законами не установит доподлинно виновность подсудимого и не вынесет окончательный приговор. Пресса слишком часто допускает подобные ошибки. - Я бросил тяжелый взгляд на жидкобородого блондина, и моя антипатия к нему усилилась. - Но произошло то, что произошло, - продолжал я, - и если прежде у нас была достаточно твердая уверенность, что винов… подозреваемые будут задержаны и окажутся за решеткой сегодня же вечером - до того, как газеты уйдут в набор, то теперь… Теперь, когда одна газета, гм, преждевременно и непростительно разгласила сведения, наши усилия могут быть сведены на нет. Убийца предупрежден…

Комиссар Палму сердито кашлянул.

- Или виновный в непредумышленном убийстве, - поправился я.

Но журналистам было уже не до того.

- Садисты и извращенцы, - сказал репортер из вечерней газеты, - это золотая молодежь резвится - извращенцы!

- Молчать! - рявкнул я. - Вы уже выступили в своей газете. Хватит! Больше ничего добавить не могу.

Старшие и более опытные репортеры стали дергать наглеца за рукав, и на их лицах я ясно увидел разочарование. Я смягчился.

- Могу вам только намекнуть, - медленно проговорил я; я тянул время, мучительно придумывая, что бы такое им сказать… - Так вот, - воодушевился я наконец, - ни в коем случае нельзя теперь вмешиваться в расследование, проводимое полицией, и оспаривать точку зрения полиции. Это серьезное предупреждение для всех. Однако мне разрешено сообщить вам, что в данный момент сам глава полиции находится на совещании у губернатора.

Никакого разрешения у меня не было, но, в конце концов, пусть тот тоже берет на себя ответственность!

- В совещании примет участие и министр внутренних дел, - расщедрился я. - Будет обсуждаться вопрос роста преступности среди молодежи, а конкретно - моральные и физические меры по борьбе с ней.

Вопрос упирается только в наше сотрудничество, - пылко продолжал я. - Это наша конечная цель. Данное дело - это частный случай. Я непременно хотел бы отметить… хотя, гм, с другой стороны, это служебная тайна… но все же: у полиции уже есть готовая версия. Давно. Полиция не дремлет. Полиция отнюдь не бессильна, как воображают себе некоторые умники, гордящиеся жидкой растительностью на щеках.

- Sut… sat sapienti, - торопливо вмешался Палму. - Важное совещание!

- Есть ли задержанные? - выкрикнул кто-то, и журналисты, все как один, повернулись ко мне.

- Я… я не имею права сообщать более никаких подробностей проводимого расследования, - успел проговорить я в то время, как Палму напирал на меня, подталкивая к выходу. - Вы ведь понимаете, - крикнул я с порога, - вы опытные журналисты!

Тут дверь за нами захлопнулась, и комиссар Палму с верным Кокки повлекли меня, зажав с двух сторон, бегом по гулким проходам вниз, сквозь лабиринты коридоров. Машина уже ждала нас. Шофер был одет в штатское, сирену он не включал и машину не гнал, стараясь не возбуждать ничьего любопытства, - ехал себе тихохонько, словно вез яйца.

- Законченный идиот. Самовлюбленный молокосос, - начал комиссар Палму сдавленным голосом.

- Хорошо, хорошо, - согласился я, но на всякий случай спросил, указывая дрожащей рукой: - Микрофон точно выключен?

Комиссар Палму со стоном схватился за сердце.

- И я, я сам протащил его в начальники - из корыстных побуждений, чтобы хоть немного облегчить себе жизнь. Это расплата!

Но я уже немного приободрился, у меня проснулось чувство собственного достоинства. Что ни говори, а я довольно ловко разделался с журналистами!

- Не забывай, - сказал я негромко, - что утром я самым учтивым образом попросил тебя пойти взглянуть на этого бродягу. Всего-то идти было пару кварталов. Бодрым шагом да по свежему воздуху. Но это оказалось ниже достоинства комиссара Палму. Разглядывать в газете комиксы куда приятнее, разумеется! Что, разве я говорю неправду?

Комиссар Палму посмотрел на меня с жалостью.

- Не трать драгоценное время, - сказал он наконец. - Лучше почитай.

И кинул газету мне на колени. Дергая душивший меня ворот, я принялся лихорадочно читать подписи под фотографиями и саму статейку.

Себе я не мог не признаться, что парень оказался сообразительным и очень складно представил дело. Он немедленно сопоставил разбитое лицо пьяницы с разбитой стилягами машиной, а потом со сломанным - из чистого хулиганства - телефонным аппаратом. Конечно, были тут и предположения, но были и очевидные факты, так что и вопросы были поставлены вполне законно. Неудивительно, что у меня по мере чтения уже начала в общих чертах складываться картина происшедшего.

Врезавшись ночью в дерево, угнавшие машину молодчики совсем взбесились. Им попался беспомощный пьяный старикан, и они в остервенении набросились на него, ударили в лицо, а потом - боясь, быть может, что он станет кричать и звать на помощь, - забили его до смерти и труп спрятали в кустах.

"Мы можем, разумеется, надеяться, что это происшествие - случай единичный и исключительный, - лицемерно писал автор, - но всякий здравомыслящий человек согласится, что этому разгулу все-таки есть предел. Такое случаться не должно. В Финляндии. В нашей стране. В центре Хельсинки. Пусть юнцы режут ножами друг друга, если им нравится. Но мучить и убивать беззащитных стариков мы не позволим".

"Что делает полиция?", - прочитал я жирный подзаголовок, и кровь прилила у меня к лицу.

"Этого я не знаю, - просто отвечал автор. - И не хочу знать. Зато я знаю, что хрупкая женщина, гулявшая со своей маленькой собачкой и нашедшая тело, была на грани нервного припадка от потрясения и что она, даже не назвавшая своего имени, была хладнокровно брошена в том же самом безлюдном парке одна и находилась рядом с телом, пока полиция наконец не явилась, чтобы забрать убитого. Чего же ждать от молодежи, когда власти предержащие ведут себя с подобной черствостью и бессердечием!"

Далее автор влез в шкуру ягненка и продолжал со всеми осторожностями:

"У меня и в мыслях нет подозревать полицию в том, что она не обследовала надлежащим образом место происшествия, и я спешу подтвердить, что те, кто осматривали разбитый автомобиль, продемонстрировали высокий профессионализм. Но все же если спустя некоторое время выяснится, что в расследовании имеются упущения, если обнаружится промедление в задержании преступников, то этого наше общество простить не сможет, и тогда придется заняться более основательной чисткой, а не отыгрываться на двух-трех подвернувшихся битниках".

Ну что ж, вряд ли писака мог сочинить что-нибудь похлеще. Я почувствовал себя конченым человеком. Скромная должность судебного исполнителя где-нибудь в провинции виделась мне как предел мечтаний. У меня были сомнения, нанимает ли конголезское правительство способных полицейских: ведь я знал французский, а это несомненное преимущество.

Я вздрогнул, очнувшись от своих скорбных мыслей, и обнаружил, что мы уже давно стоим перед патологоанатомическим отделением. Н-да, похоронные мечты, подумал я. Палму сидел рядом со мной с непроницаемым лицом, сложив руки на груди, а Кокки скромно глядел в пол.

Заметив, что я закончил чтение, Палму сказал:

- К счастью, это не попало на первую полосу. Наверно, по техническим причинам. Но ничего, завтра ты услышишь еще не такое. - И он многообещающе покивал головой. - В воскресных газетах. Передовицы, читательские письма…

Я перевел дух.

- Потому что нет настоящего сотрудничества, - с горечью сказал я. - Я ли не призывал к этому! Боже милостивый, да если бы передо мной лежал рапорт дорожно-транспортной группы, где было бы сказано, что в считанных метрах от этого места врезалась в дерево угнанная машина, то, уж наверно, я сложил бы один плюс один и начал бы принимать меры.

- Неужели? - Палму иронически посмотрел на меня.

Но сейчас его насмешки меня не трогали.

- Сотрудничество! - с унылым упорством повторил я. - Но нет. Вещь нереальная. Восток есть восток, а запад есть запад, и им никогда не сойтись.

- Ну, не стоит примешивать сюда большую политику, - ехидно заметил Палму и начал неуклюже вылезать из машины, кряхтя от боли - ревматизм в колене давал себя знать.

Вялый и покорный, я выбрался следом, и вдруг меня словно током ударило.

- А место происшествия! - в ужасе закричал я. - Его же надо оцепить!

- Там десять человек из полиции порядка и, кроме того - на всякий случай, - двое конных полицейских, - сказал Палму. - Я взял на себя смелость распорядиться. От твоего имени, разумеется. И еще человек двадцать прочесывают весь парк.

- Но, - удивленно пробормотал я, - но ведь это дело городского отдела по парковой зоне…

И тут я осекся. Кокки отвернулся в сторону, прикрывая рукой рот. Улыбался, наверно.

- Ну конечно, разумеется, парк необходимо тщательно обследовать, - поспешно продолжил я и опрометчиво шутливо заметил: - Но уж с конной полицией ты, пожалуй, переборщил.

- Полиция в парке не для того, чтобы охранять следы и улики, - наставительно сказал Палму, выколачивая трубку о каблук. - Все следы давно затоптаны. Но тебе пора наконец понять, что как только газета попадет к разносчикам, а от них к подписчикам, начнется такое перемещение народов, что не дай… Сегодня, между прочим, суббота - не забывай.

- Не забываю, - уныло повторил я.

- Поэтому возможна небольшая заварушка, - невозмутимо продолжал Палму. - Какой-нибудь стиляга или битник вздумает скорчить рожу, а его побьют. Вот чтобы этого не случилось, там и нужны полицейские. В том числе конные.

- Чтобы… чтобы защищать этих?! - переспросил я, не веря своим ушам.

У меня в мозгу началось какое-то брожение, мысли стали путаться, и я вынужден был потереть лоб.

- Именно, - с готовностью подтвердил Палму. - Они такие же люди. Как бродяги, например. Кроме того - возвращаясь к теме сотрудничества: я отдал распоряжение - от твоего имени, только от твоего имени, разумеется! - чтобы все подозрительное, что имело место вчера вечером в городе и в пригородах, было выбрано из всех рапортов и представлено нам. И впредь - обо всем подозрительном немедленно докладывать лично мн… - то есть тебе. Все равно, какая группа обнаружит.

Он с участием взглянул на меня, тщетно пытавшегося привести свои мысли в порядок.

- Это сотрудничество, - пояснил он. - Ведь ты к этому призываешь второй год. Ну вот - теперь ты этого добился. Поэтому мы поехали на машине, снабженной рацией. Иначе зачем, как ты думаешь, я стал бы на ней разъезжать. Тем более в субботний день, когда патрульных машин и так не хватает?

- Но… - сказал я.

Из машины послышался треск включившейся рации, передняя дверь распахнулась, и водитель крикнул мне:

- Вас вызывают!

Я кинулся бегом к машине, всунул голову внутрь и, запыхавшись, проговорил:

- У телефона командир группы по действиям, направленным на нанесение… а ч-черт, командир группы по расследованию убийств слушает!

- Говорит пятый, - прохрипела рация. - Нам было велено немедленно докладывать обо всем подозрительном. Так вот: тут на углу улицы Маннергейма и Бульвара какой-то базар. Вокруг продавца газет. Толкаются и даже дерутся. Продана пока только первая пачка газет.

- Пусть базарят, - сердито сказал я.

- Ага, - согласился голос. - Со стороны улицы Людвига бегут ребята, у них под мышками здоровые кипы. Экстренное сообщение, что ли. Ладно, пока все. А то я сам еще не успел посмотреть, сейчас куплю у них пару газетенок.

- Купите, почитаете в свое удовольствие, - иронически сказал я в микрофон. - Только не забывайте о служебных обязанностях!

На том конце не поняли иронии.

- Спасибо, - искренне поблагодарил голос. - Отлично!

А я направился в патологоанатомическое отделение.

Глава третья

За "бродягу" еще не принимались. Он даже не был помещен в морозильную камеру. Лежал на гладком столе, как его положили, сняв с носилок, - в той же одежде, тех же башмаках. Я сразу узнал его изуродованное лицо - по снимку в газете, сделанному крупным планом. В этом ледяном зале, под ослепительно ярко горящими лампами его лицо казалось куда меньше, чем на впечатляюще страшной фотографии.

У сторожа был виноватый вид, хотя, очевидно, никакой его вины тут не было. Иногда проходит много дней, пока у врача дойдут руки до клиента, если, конечно, случай не экстренный.

- Не было бы счастья… - многозначительно сказал Кокки и сложил молитвенно руки.

Палму кивнул. Я не понял. Неужто Кокки стал таким набожным?

Палму обернулся к сторожу и приказал:

- Живо ступай за доктором и приведи сюда. Кого угодно. Хоть самого профессора. Одна нога здесь, другая там. Действуй!

Сторож не решился возражать и потрусил к двери. Почти бегом.

- Дело в том, - сказал Палму, торопливо набивая трубку, - что он должен был раздеть старика, связать вещи в узел, а тело до прихода врача упрятать в морозильник. Н-да, - продолжил он, покачивая головой, - в наше время уже нельзя быть уверенным, что все будет сделано, как положено. Но нам это оказалось на руку. На этот раз.

- Здесь нельзя курить, - произнес я, не зная, что и сказать.

Назад Дальше