- Стой там и смотри. Увидишь - беги ко мне, понял?
Кореец вяло согласился - удовольствие ему торчать столбом на жаре.
- Кыца-кыца-кыца! - заунывно звал Безрукий. - Сидор! Сидор! - кланялся он каждому кусту.
Эдик улыбнулся: ищи, ищи своего рыжего паскудника, не найдешь. Валяется сейчас твой Сидор со свернутой шеей в болоте возле Клязьмы и только зеленые мухи над ним жужжат. А царапался, гаденыш, как - рука вспухла и чешется.
Лапшин машинально почесал подсохшие царапины и посмотрел на часы. Двадцать минут четвертого.
"А если хозяин сейчас позвонит?.. - мелькнула неприятная мысль. - Явится Волоха - убью".
В Медведкове их на каждом перекрестке тормозили светофоры. Приходилось останавливаться и париться в духоте. От асфальта несло горячим воздухом, как от печки. Волоха зубами скрипел от злости, но поделать ничего не мог. Магаданша и так уж выкручивала "Волгу" как могла, показывая чудеса вождения.
Голова уснувшей чувихи все еще лежала у него на коленях. Рука ее безжизненно свесилась. Волоха поправил руку, переложив ее на колени, но, когда машина тронулась с места, рука снова соскользнула и повисла, качаясь. Только не хватает, чтобы на спящую женщину обратил внимание гаишник. И на пьяную она, к сожалению, не похожа: культурная с виду баба, молодая, одета хорошо. Замужем - золотое обручальное кольцо на пальце, а поверх кольца - перстень с крупным зеленым камнем. А пальцы-то какие длиннющие! Волоха даже сравнил их мысленно, покосившись сначала на свои руки, сцепленные в замок на коленях, а потом на руки Магаданши, небрежно лежащие на баранке. Пальцы у Люськи были от рождения расплющены на концах, а на безымянном еле заметно синела плохо выведенная татуировка овального перстня с двумя чайками. У этой - как ее? Зеркаловой? - пальцы на концах тонкие и как-то сами собой переходят в длинные ногти, хоть и коротко стриженные. И почему-то эти ногти блестели, хотя она их не накрасила.
За Челобитьевом они попали в пробку. Двухрядное шоссе забили дальнобойные грузовики-контейнеры, идущие из Москвы на Ярославль и Вологду. Затертые между ними, как клопы, легковушки пытались маневрировать, выезжали на встречную полосу, вклинивались в просвет между идущими впереди машинами. Минут десять Магаданша двигалась тем же макаром, пока машины не перекрыли и встречную полосу и не образовалась бестолковая, сигналящая и матерящаяся пробка.
Магаданша обернулась и критически осмотрела спящую Татьяну.
- Ну-ка поправь ее, - кивнула она Волохе. - Закинь ей ноги на сиденье да сумку сними. Еще начнут докапываться менты. Надолго застряли.
Проклятая пробка нагнала на этот участок дороги свору гаишников, они шныряли между машинами, как живчики, разгоняя затор.
Волоха, как куклу, перевернул спящую, уложил поперек сиденья и даже приобнял рукой, чтобы не свалилась, когда машина дернется. Ему было нестерпимо жарко и хотелось пить. Надетая под рубашку прямо на голое тело кожаная портупея неприятно натирала плечи. Он чувствовал, как под рубашкой струйками стекают капли пота.
- Жара, - выдохнул он.
- Ага, - флегматично ответила Люська, закидывая руки за голову. Ее футболка под мышками почернела от пота и кисло воняла. - Ну чего уставился? - сказала она, имея в виду пожилого гаишника, стоявшего впереди и уже несколько раз с любопытством присматривавшегося к их машине.
Гаишник отвернулся, потопал взад-вперед по своим делам, махая жезлом, потом вдруг развернулся и пошел прямо на них.
- Ити твою мать, - медленно сказала Магаданша.
Их "Волгу" зажали в тиски со всех четырех сторон, так что в случае чего пришлось бы бросать ее и тикать на своих двоих, а в нагрузку со спящей чувихой это выглядело проблематично.
Гаишник был от них метрах в трех, как вдруг в левом ряду не успевший притормозить "ниссан" врезался в заднее крыло "Жигулей", смяв его в лепешку и избавив таким образом Волоху от общения со стражем порядка. Круто сменив траекторию, гаишник устремился на место аварии. И сразу же, как по заказу, стоявший справа рефрижератор плавно тронулся с места. Магаданша вывернула руль и непостижимым образом умудрилась втиснуться в правый ряд следом за ним. Правый ряд стал потихоньку двигаться.
Волоха откинулся на спинку сиденья и рукавом вытер пот со лба.
- Ты что, сегодня не с той ноги встал? - не оборачиваясь, спросила Люська.
- Что?
- Ты с какой ноги сегодня встал? - Видя, что до Волохи так и не доходит суть вопроса, она махнула рукой.
Между тем было одно "но", от которого только что Волоха чуть не свихнулся, впервые в жизни не зная, что же делать. Когда гаишник шел в их сторону и было ясно, что разборки с ним не миновать, Волоха, не надеясь на отмазку в виде документов, сунул было руку за пазуху, нащупывая влажную от пота кожу кобуры… И тут вдруг понял, что забыл пистолет.
Его прошиб такой пот, что он в секунду стал как после бани. А хуже всего, что он занервничал и сам знал, что у него сейчас на лице большими буквами написано: вот у этого парня не все в порядке.
Теперь, когда каким-то чудом пронесло, он не хотел признаться Магаданше в своей идиотской оплошности.
- Ты бы стрелял? - спросила Люська.
- Ага, - кивнул он.
- Крыша от жары поехала? Придурок, ну и что бы мы делали с дубарем? Застряли в кошмаре, сиди тихо и жуй мочалку.
Дорога постепенно расчистилась. Когда промелькнул на обочине последний подмосковный пост ГАИ, Магаданша разогнала "Волгу" до предельной скорости.
Промелькнули Мытищи, по обе стороны шоссе начался лес. Солнце спряталось за верхушками деревьев, потянуло прохладой.
За Мытищами, не доезжая километров трех до развилки, где им надо было сворачивать на проселочную дорогу, их совершенно неожиданно притормозил пост ГАИ.
- Тормози, - сказал Волоха, неожиданно почувствовав прилив вдохновения.
- Проскочу! - Магаданша сбросила скорость и замигала фарами, делая вид, что собирается пристать к обочине. На самом деле она обычно виртуозно переключалась с первой скорости на четвертую и улетала из-под носа не успевшего ничего сообразить гаишника.
- Я сказал, тормози! Еще увяжутся.
До дачи оставалось не больше семи километров, и навязывать себе на хвост погоню было бы глупо.
- Не учи меня! - окрысилась Люська.
Она все же остановилась возле козырнувшего лейтенанта и высунулась в форточку. Мотор она не заглушила. Если бы гаишник сейчас сказал: "Заглушите мотор и приготовьте документы", - она бы не задумываясь нажала на газ.
Но вместо этого слегка смущенный лейтенант протянул в окошко сотенную купюру:
- Извините, не разменяете? Сдачу нечем дать.
Магаданша опешила - этого она никак не ожидала. В бардачке у нее лежал бумажник с лимоном - десятью точно такими же розовыми бумажками. Доставать и открывать его при менте, делая вид, что ищешь и не находишь мелочь, было бы глупо.
- Кошелек у тебя? - спросила она, поворачиваясь к Волохе, хотя наперед знала, что у того при себе только сто баксов.
Волоха не колебался ни секунды.
- У жены посмотрю, - лениво сказал он, открывая замочек Татьяниной сумочки.
Как он и ожидал, в кармашке лежало толстое кожаное портмоне. Он неторопливо открыл его и пересчитал деньги: сотня десятками и пятерками. Волоха передал деньги гаишнику и забрал у него сто тысяч. Лейтенантик, довольный, что кончились его мытарства, козырнул и отошел к другой машине, видимо, в ней сидел проштрафившийся водитель.
- А ты - ничего, сообразил, - заметила Магаданша, когда они отъехали от поста.
Волоха самодовольно пожал плечами. Ему удалось избавиться от неприятного ощущения вины за собственный идиотизм с пистолетом.
Положив портмоне обратно в сумочку, он заодно из любопытства осмотрел остальное хозяйство спящей крали. В сумочке лежал чистый носовой платок, пудреница, квитанции, неотправленное письмо для некой Валентины Гутчиной, поселок Степное Саратовской области, ключи, ежедневник в кожаной обложке и крошечный пузырек духов с пробкой в виде цветка. Волоха не удержался и понюхал духи. Их запах показался ему знакомым, - он сообразил, что так же пахло от спящей женщины.
- Она тебе ноги не отлежала? - сочувственно ухмыльнулась Магаданша. - Можешь спихивать, приехали.
- Да ладно, пусть лежит.
Волоху редко интересовала личность своих жертв, они примелькались за эти годы и были все на одно лицо, как для прораба одинаковы кирпичи на стройке. Но почему-то эта спящая красавица его заинтересовала.
- Кто она, не знаешь? - спросил он Люську.
- А тебя колышет? - лаконично ответила та. - Прикрой ее, пора.
Он убрал с колен плечи и голову женщины. Она была мягкой и податливой, как резиновая кукла из секс-шопа, пользовался раз Волоха такой ради прикола.
Магаданша, не останавливаясь, перегнулась через сиденье и бросила ему стоявшую впереди спортивную сумку-палатку. Волоха развернул палатку и укрыл Татьяну прорезиненной оранжевой тканью со шнурами. Теперь, если бы кто-нибудь заглянул в салон "Волги", въезжающей в дачный поселок, то увидел бы просто двух изможденных жарищей московских дачников-лохов, не сумевших даже толково увязать палатку и кинувших ее кучей на заднее сиденье.
- Вон Цой сигналит, - с улыбкой сказал Волоха.
Магаданша тоже усмехнулась.
- Там Эдичка икру мечет. Мы на час опоздали.
Вдруг им стало весело, как после удачной охоты, когда удалось завалить матерого кабана-секача и возвращаешься по морозцу домой, предвкушая сковородку горячей свеженины и запотевший пузырь самогона на столе.
Это же чувство удачной охоты не покидало Волоху и тогда, когда они въехали в открытые ворота Безруковой дачи и поставили "Волгу" в тени под яблоней, и когда он с Цоем тащил за руки за ноги замотанную в палатку спящую женщину. На душе было радостно, и предвкушался какой-то праздник.
Довольный, как слон, Эдик побухтел что-то насчет задержки и примолк. Женщину отнесли в мансардочку и уложили на железную кровать, накрытую пыльным сенником - тюфяком.
- Ну как все прошло? Проблем не было?
- Да все тихо, - отвечал шефу Волоха, снимая со спящей красавицы палатку и отдавая Цою: - На, сложи.
- Люська позвонила?..
- Да все, как ты говорил: вышла, села. "Вы от Турецкого?" - "От Турецкого". Уколол - и пикнуть не успела.
Лапшин, довольный собой, осклабился. "Все-таки котелок еще варит", - думал он, защелкивая на Зеркаловой наручники.
- А когда она проснется? - спросил Волоха, глядя на женщину.
Лапшин подумал.
- Да через полчасика начнет отходить, - сказал он, подозрительно глядя на Волоху. - А ты что задумал? Ты лучше свайку заткни! Не вздумай до нее дотронуться. Хозяин приказал только доставить, и чтобы с нее волос не упал. Ты понял?
Вместо ответа Волоха вышел из мансардочки.
Безрукого послали в деревню за водкой и за молоком. Картошки уже не было, приходилось варить то рис, то макароны. Магаданша ушла на верандочку, где стояла газовая плитка с баллоном, и там гремела грязными кастрюлями.
- Эй, эй, эй, только ты ее вымой хорошенько с мылом, - предупреждал Эдик, стоя в дверях и глядя на пышную Магаданшину задницу, обтянутую вязаной домашней юбкой. - Безрукий в этой кастрюле бурду для своих гадов варит!
- Он и сам из этой кастрюли жрет!
- Из этой? - В голосе Эдика послышалась гадливость. - Значит, этот идиот сам жрет то, что котам варит. Тьфу!.. Лучше бы ты мне не говорила.
- Да ладно, какой кашерный! - кокетливо сказала Магаданша, поглядывая на Эдика через плечо.
Пока они там были заняты шуры-муры, Волоха быстро снял рубашку и отстегнул портупею. Пистолет его лежал там, где он его вчера положил, - на кушетке под подушкой. Слава Богу, что Лапшин на него не наткнулся! Волоха сунул пистолет в кобуру и, обмотав ремни вокруг кобуры, спрятал свое хозяйство обратно под подушку.
С улицы на верандочку зашел Малек.
- Что сегодня на ужин? - заглянул он Магаданше под руки. - Опять макароны? Ты бы хоть раз гречки сварила, в ней железа много.
Глава 18
НАСИЛИЕ
1
Волоха снял кроссовки и, сам еще не зная зачем, проскользнул по лесенке наверх, в мансарду. Женщина еще спала, но первый, мертвый неподвижный сон уже проходил, она начинала ворочаться и шевелить губами во сне. Волоха присел у нее в ногах, снял с нее туфли и бросил под кровать. Когда-то он слышал от умных людей, что в женщине настоящая порода определяется не по лицу, не по одежде, даже не по рукам, хотя руки - это основное. Прежде всего надо посмотреть на ее ноги, на пальчики ног. Если они ровные, как у младенца, а не кривые, скрюченные, изуродованные плохой обувью, съеденные грибком, - тогда это порода. Такая женщина никогда, ни разу в жизни не носила дубовые туфли из кожзаменителя, не втискивала ногу в обувь, на полразмера меньше нужной, потому что нужного не смогла достать, не одалживала у подружек, не подкладывала вату в носы туфель, как делали почти все девки в его деревне, идя на танцы.
У этой были нежные на ощупь, розовые пяточки. Волоха взял ее ступню в свою ладонь. У нее были ровные и твердые, как молодые опята, белые пальчики. Узкая щиколотка. Прохладная гладкая кожа на ногах, без всяких признаков выбритой щетины. Круглые узкие коленочки, под правой коленкой - старый белый шрам с точками швов, - ага! где это тебя угораздило так ее распороть? Хулиганкой была в детстве? с велосипеда упала?
Волоха согнул ее ногу в коленке и поставил, придерживая за щиколотку. Между пыльным сенником и шелковой юбкой обнажилась белая тыльная сторона бедра.
Волоха, как все деревенские парни, долгое время, до самой армии, испытывал перед городскими женщинами страх. Он столбенел, когда с ним заговаривала городская, отводил глаза, хмурил лоб, делал скучное лицо и, глядя в сторону, мямлил в ответ что-нибудь односложное: "Ага… Але… Тудой идзите".
Самая зачуханная городская чувырла убивала его на месте своим раскованным и чистым русским языком, в то время как он, всю жизнь прожив в деревне Голынь, колхоз "Принеманский", как физического уродства - горба или хромоты - стыдился своего белорусского "колхозного" акцента. "Колхозный" язык приковывал его к деревне, деревня - к беспросветной темноте и бедности, к алкоголичке-матери, доярке, к гулящим сестрам, к пьянству и дикой бедности… И еще долгое время после армии, которая кончилась для него "зелеными елочками" - дисциплинарным батальоном, он робел перед городскими женщинами, которые одним словом, одним взглядом вызывали в нем чувство неполноценности. На ученом языке такое чувство называется комплексами, но Волоха таких умных слов не знал, а просто довольствовался босявками, которые к тому же сами к нему на шею вешались.
Но эта спящая красавица не вызвала в нем обычного замешательства. Она была такой мягкой, покорной, податливой, доступной, что у Волохи вдруг мелькнула мысль: она не спит! Она играет с ним! Она давно проснулась и лежит с зажмуренными глазами, подчиняясь каждому его движению.
Он затаил дыхание и внимательно посмотрел ей в лицо - ему показалось, что ресницы ее дрожат, что она готова открыть глаза и улыбнуться ему заманчиво и пригласительно. Волоха придвинулся к ней поближе, двумя пальцами расстегнул верхнюю пуговичку на блузке. Обнажилась темная ложбинка между ключицами. Расстегнул вторую пуговичку - показались округлые холмики, стиснутые черным кружевом атласного бюстгальтера. Когда-то тот же спец, что объяснял ему значение женских ножек, говорил: "Какая грудь должна быть у настоящей женщины? Такой, чтобы могла поместиться мужику в ладонь, иначе это уже корова будет, а не женщина". Волоха, уверенный, что красавица не спит и все чувствует, положил руку ей на грудь. Грудь вошла в его ладонь как влитая, как под его мерку сделанная. Вот только женщина не хотела открыть глаза.
Волоха осторожно оттянул ее верхнее веко и увидел голубоватый белок в розовых жилках. Женщина спала глубоким сном и не подозревала, что вокруг нее происходит. Волоха опомнился. Застегнул на ней блузку, прикрыл юбкой коленки.
- Кыца-кыца-кыца! Сидор! Сидор! - донесся с улицы тоскливый зов Безрукого.
Волоха подошел к пыльному оконцу, заплетенному паутиной. Безрукий тащился по дороге с горочки, перекосившись на один бок, - волок на левом плече торбу, из которой выглядывали горлышки бутылок и трехлитровик молока, прикрытый капроновой крышкой. Безрукий припадал на одно колено, как в реверансе, заглядывал под кусты и заборы.
- Сидор, Сидор! Иди домой! - разносился окрест его голос.
Солнце собиралось садиться за лесом, по небу разливалось красное зарево заката. Низко над огородами, почти касаясь острыми крыльями картофельных рядов, выписывали виражи черные ласточки.
"Завтра будет дождь", - отметил про себя Волоха по многолетней деревенской привычке. Отойдя от окна, он еще раз посмотрел на спящую. Та зашевелилась, пытаясь поменять положение рук, но не смогла - запястья сжаты "манжетами". Потом она перевернулась на бок, лицом к стене, подтянула под себя коленки и снова затихла.
Волоха сошел вниз и, чтобы не нарваться на Лапшина, залез в подпол, где в углу за дощатой загородкой лежала проросшая картошка. Из подпола дверь вела во двор по другую сторону дома. Там Волоха забрал у Безрукого торбу с водкой и понес в дом.
Заслышав хозяина, к Безрукому со всех сторон катились пестрыми клубками коты и собаки, а он наливал им молоко из трехлитровой банки в плошки и миски, стоящие вдоль стены.
- Ты где был? - подозрительно зыркнул Лапшин на Волоху.
- Гулял.
- Гулял! Помнишь, что я сказал? Свайку держи, раз приспичило, а к ней не подходи. Сейчас хозяин звонить будет.
Волоха молчал, вяло поводя плечами.
Ужинали за низким столиком, сооруженным из бочонка, накрытого листом фанеры. Из всех признаков цивилизации у Безрукого имелось одно электричество и, как следствие, черно-белый телевизор "Горизонт".
- Прими качан, не стеклянный! - время от времени покрикивала Магаданша на кого-нибудь, заслонившего от нее светоч культуры. В свободные вечера она урывками смотрела "Санта-Барбару". Она сидела вполоборота к телевизору, закинув полные ноги на табурет напротив и широко разведя коленки. Под короткой юбкой между ляжками на черных колготках расползлась дырища, сквозь которую просвечивалась полоска трусов. Магаданша видела, что от такого обзора сидящий напротив Малек впадает в гипнотический транс, и только ухмылялась - Малек ей был не нужен, прицел она держала на Эдика.
Безрукий сидел за столом вместе со всеми, но жрал только водку - от горя у него пропал аппетит.
- Ну куда он мог деться? - бормотал идиот, подозрительно разглядывая постояльцев и справедливо подозревая их в похищении драгоценного Сидора.
- В Москве были, не могли ничего витаминного купить? - игриво подначивая Магаданшу, говорил кореец. - Чтобы сохранять форму, надо жрать не макароны, а белое мясо или бифштекс с кровью.
- Вот ты у меня кровью блевать будешь!
- Ты, чувырла, хвоста не подымай!
- Заткнитесь оба! - грохнул по столу Эдик. - Малек, ты поел - сходи посмотри, как там эта. Может, ей нужно чего?
- Я схожу, - вскочил Волоха, но Лапшин удержал его за плечо:
- Сядь и нишкни, тебе сказали.