3
Недоразумение разрешилось довольно быстро. В другое время я бы посмеялся над этими причудами родительного падежа, когда слова "Безрукого" и "Безрукова" звучат совершенно идентично. Велик и могуч русский язык, но иногда подкладывает порядочным людям солидную свинью. Однако, повторяю, все обошлось. Знающие люди на окраине дачного поселка все объяснили. Еще хорошо, что во всем поселке не оказалось настоящего Безрукова. Представляю себе его обалдевшую физиономию, когда два вооруженных мужика ворвались бы к нему, нарушив законный отдых и с требованиями немедленно освободить неведомую тому женщину.
К искомой даче мы не стали подъезжать вплотную. Оставив машину метров за сто до нужного места, мы пробрались к ней, стараясь выглядеть при этом прогуливающимися дачниками. Только одно обстоятельство могло бы сослужить нам плохую службу. Если бы Таня неожиданно нас увидела, она могла бы ненароком привлечь к нам нежелательное внимание. Я не знал, каким образом ей удалось дозвониться до Грязнова, но не был уверен, что она в состоянии в течение долгого времени контролировать целую уголовную банду. Как оказалось далее, я был прав, что, в сущности, неудивительно.
Но сейчас не об этом.
- Кыца-кыца-кыца, - услышали мы блаженный голос и поняли, что пришли. Женщина, рассказавшая нам об этом Безруком, оказалась весьма наблюдательна и точна в формулировках.
Безрукий ходил по двору и кормил свою живность. На нас он вообще не обратил внимания. Мы принадлежали к виду двуногих животных, а из таковых, судя по всему, его интересовали только петухи и куры.
Мы тоже не стали заострять на себе внимание. Пусть занимается своим делом, а мы займемся своим. Во всяком случае, попробуем.
Аничкин был настроен решительно. В эту минуту он напоминал мне былинного богатыря, вознамерившегося спасти свою любимую из рук злобных разбойников. Твердыми, уверенными шагами он поднялся по ступенькам крыльца и постучал в дверь костяшками пальцев.
- Эй, хозяйка! - позвал он совершенно естественно. - Попить не найдется?
Что значит школа, с невольным уважением подумал я. Какое удивительное хладнокровие!
Однако открывать нам не торопились. Внутри что-то зашевелилось, что-то неслышное. Если бы не мой достаточно тренированный слух, я бы вообще ничего не услышал. Глянув на Аничкина, я понял, что он тоже что-то слышит. Он еще более подобрался, если это вообще было возможно в ту минуту.
Дверь открылась, и на пороге встал небольшого росточка мужчина с узкими глазами. Он вопросительно уставился на нас, а под мышкой у него были зажаты нунчаки.
- Попить есть? - заискивающе спросил у него полковник ФСБ Владимир Аничкин.
То ли японец, то ли кореец, то ли просто киргиз отрицательно покачал головой и сделал движение, намереваясь закрыть дверь. Володя тут же подставил в щель ногу, не давая двери захлопнуться.
На лице нашего узкоглазого оппонента мелькнуло смешанное выражение удивления и раздражения. Он взмахнул нунчаками, но Аничкин нырнул под него, перехватил локоть, что-то там такое сделал, отчего вдруг обладатель нунчаков взмыл в воздух и всем телом шмякнулся на ступени крыльца. В один миг я оказался около него, чтобы доделать начатое моим товарищем. Но это оказалось излишним.
Раздражение на лице поверженного противника исчезло. Осталось только безграничное удивление. Это была его последняя эмоция в жизни.
Он был мертв.
Я поднял глаза на Аничкина.
- Ты свернул ему шею, - сообщил я ему.
- Он первый начал, - ответил Володя, и мысленно я ему поаплодировал. Хороший ответ.
И, как пишут в детективных романах, мы обнажили наши пистолеты и ворвались в дом.
Нельзя сказать, что дом был необъятных размеров, но в нашем положении и две комнаты - много. Дойдя до места, где жилплощадь раздваивалась, мы разделились с Володей и пошли в разные стороны.
Лучше бы я пошел с ним…
Я осмотрел всего одну комнату, когда услышал выстрел и одновременно с ним - два вскрика, мужской и женский. Сломя голову я бросился на звук выстрела, но уже в следующее мгновение заставил себя умерить прыть. Если все нормально, то ничего страшного не произойдет, можно и опоздать на одну-две минуты. А если… там что-то плохо, тем более не стоит обнаруживать свое присутствие.
Я оказался прав, но хвалить себя за предусмотрительность мне было недосуг. Точнее, я просто не подумал об этом. Я думал о том, что все пошло прахом, что все наши старания оказались мыльным пузырем, что меня надо судить и расстрелять за преступное отношение к своим служебным обязанностям, что напрасно я отпустил Аничкина одного в эту сторону дома и что лучше было бы, если на его месте оказался я. Потому что то, что я увидел, было хуже всякого кошмарного сна.
Дверь в какую-то комнату была распахнута настежь, а за порогом, в коридоре, лежал навзничь полковник Аничкин.
Тот, кто спас Россию от атомного взрыва, был мертв.
Я затаился и врос в стену. Мне отчетливо были слышны чьи-то всхлипывания, и я даже думать не стал, кто бы это мог быть: естественно, Зеркалова. И еще были слышны шаги. Они отдавались в моем затылке гулкой нечастой дробью, и насчитал я их тысяч восемь, хотя на самом деле их было, конечно, только восемь.
Я осторожно придвинулся поближе к двери и стал ждать…
Шаги были осторожными, и через какое-то время в коридоре на уровне моего лица стал вдруг появляться пистолет. Что-то вроде этого я и ждал. Поэтому не скажу, чтобы появление стало для меня неожиданностью.
У вас может сложиться впечатление, что пистолет появлялся больше одной секунды. На самом деле я рассказываю об этом так, как сам тогда воспринимал действительность. Счет на самом деле шел на доли секунды.
На тысячные доли, полагаю.
Когда наконец рука появилась в поле моего зрения, я перехватил ее, дернул на себя и в сторону и изо всех сил ударил по локтевому сгибу. Рука, скорее всего, сломалась пополам, потому что более отвратительного хруста, смешанного с таким диким ревом, я не слышал в своей жизни ни до, ни после. Но акцентировать свое внимание на этом я не стал и в следующее мгновение ворвался в комнату. Точнее - прыгнул и стремительно покатился в угол, выставив оружие перед собой, чтобы поразить любого, кто вздумал бы в меня стрелять.
Но никто не стрелял.
Больше в комнате никого не было. Разумеется, если не считать привязанную к стулу женщину, которая широко раскрытыми глазами смотрела на меня.
Таня Зеркалова!
Я поднялся и, убедившись, что мой оппонент больше всего на свете занимается в эту минуту своей сломанной рукой, подобрал его пистолет и подошел к ней. Она не издала ни звука. Смотрела на меня, а по щекам ее градом катились слезы.
Я склонился над ней и поцеловал ее в щеку.
- Володя… - прошептала она, глядя на распростертое тело Аничкина.
Я начал ее развязывать, но судьба уготовила для меня еще одно испытание.
Сначала я услышал истошный женский визг и сразу за ним - такой же истошный, рвущий душу, вопль:
- Эдик!!!
Я подпрыгнул в высоту на метр, не меньше, и, оставив пока Таню, бросился к двери, держа наготове оба пистолета.
Над телом поверженного мною противника рыдала молодая бабенка из тех, кого я, вовсе не будучи женоненавистником, обхожу за километр. Блатная, распутная, ужасная.
Она рыдала над ним как над мертвым, несмотря на то что мертвым его нельзя было назвать даже при очень большом желании: он орал от боли как оглашенный. Так они и орали, перебивая друг друга:
- Эдик!
- Люська… твою мать!
- Эдичка!
"Тоже мне Лимонов", - успел подумать я совершенно машинально.
- Люська, сука!!!
- Эдиче-е-е-е-ек!!!
- Заткнись, дура!!! - скрипел он зубами, корчась на полу вовсе, я думаю, не от нахлынувших чувств.
Но та и не думала молчать. Ощущение было такое, что ей не терпелось поделиться очень важной новостью.
- Волоха! - размазывала Люська слезы по лицу. - Волоха умер.
- Туда ему и дорога! - орал Эдик.
Я уже понял, кто это такой. И принял решение. Когда-то я читал интересную книжку Богомолова "Момент истины". Вот такой момент истины я решил устроить этому корчащемуся у моих ног Эдуарду Лапшину.
Я подскочил к этой стонуще-орущей парочке, выстрелил вверх из правого пистолета, одним рывком поставил на ноги Люську, отшвырнул ее в глубь комнаты, склонился над Лапшиным, выстрелил из обоих стволов около его ушей, дабы оглушить выстрелами, и тут же один ствол сунул ему в нос, чтоб он явственней ощущал запах гари, а другой - в рот, чтобы не забывал о смерти. Он замычал так, что на минуту мне показалось, будто бедняга забыл о боли.
Один шок вытеснил другой - так клин вышибают клином. Меня это устраивало.
- Кто тебя нанял?! - заорал я на него. - Говори, мразь! Кто тебя нанял, спрашиваю?! На кого работаешь?!
- Васильев, - промычал Лапшин. - Олег Константинович. Деловой. Авторитет.
Знаю я, какой он авторитет. Сявка. На киче его единственной проблемой была бы чистка параши.
Я продолжал развивать успех:
- Зачем женщину украли? Быстро!!!
- Какого-то фраера ждали, - задыхаясь, торопливо выдавал тот информацию. - Мне сказали, что, когда он здесь появится, я должен сделать так, чтобы…
Договорить он не успел. Раздался выстрел. Одновременно за моей спиной раздался спокойный и удивительно знакомый голос:
- Не шевелитесь, Турецкий. Одно неловкое движение - и я стреляю.
Я не шевелился: шансов у меня не оставалось.
- Отбросьте оружие в сторону, - приказал мне все тот же до боли знакомый голос.
Я повиновался. А что оставалось делать? Я отбросил пистолеты и стал ждать, что последует за этим.
Умирать не хотелось. Хотелось послушать, как объяснит мне все, что произошло, этот человек, который стоял у меня за спиной. А в том, что он непременно начнет все объяснять, я был уверен. Эти люди тщеславны. Они любят играть на зрителя. Этот такой же. То, что он не убил меня на месте, служило тому убедительным доказательством.
- Повернитесь, - приказал он, и в голосе его я нутром услышал едва сдерживаемое торжество.
Он думает, что я сейчас повернусь, посмотрю в него и упаду в обморок от удивления. Не выйдет.
- Здравствуй, Вася, - сказал я и только после этого, улыбаясь самой приветливой улыбкой, на какую только был способен, повернулся.
На лице моего таинственного незнакомца застыла какая-то странная маска, и я не сразу догадался, в чем тут дело. И только в следующую секунду я понял, что он улыбался, глядя мне в спину, а после того, как я назвал его Васей, у него резко испортилось настроение. Глаза его улыбаться перестали, а про мышцы лица он соответственно от неожиданности как-то забыл.
И получился зловеще-беспомощный оскал.
Увидев эту рожу, я расхохотался. Строго говоря, смешно мне не было вовсе, но инстинктивно я начал импровизировать. Я еще не знал, почему мне нужно смеяться, но то, что я должен хохотать как можно громче и веселее, в этом я был уверен. На все сто процентов. На двух громил, которые маячили за спиной Васи, я уже не обращал внимания.
Я постоянно употребляю местоимение "я", но вы тоже поймите меня правильно. Противостоял этой паскудной силе в эту минуту только, прошу прощения, я один.
Постепенно он овладел собой. И снова лицо его приняло обычное выражение дружелюбия и уверенности в себе. Но меня он уже не обманет, как тогда, в приемной Лукашука.
Настоящее его лицо я видел только что - тот самый оскал.
- Честно говоря, - начал он, - вы восхищаете меня, Турецкий.
Я усмехнулся:
- Ваши слова - да Меркулову бы в уши.
Он кивнул, словно ничего иного от меня и не ожидал.
- Нет, правда, - сказал он. - Работаете вы в высшей степени здорово. Серьезно.
- Благодарю за высокую оценку. - Я поклонился. - Честь для меня действительно высокая. Услышать похвалу от такого профессионала, как ты, Вася… Это дорогого стоит.
Он пытливо всмотрелся в мое лицо, пытаясь угадать, где я шучу, а где говорю правду. Я изобразил самую чистосердечную улыбку. Но уверен, что он так ничего и не понял.
Я был в сложном положении. Не потому, что меня держали на мушке двое громил за его спиной. А потому что я никак не мог выбрать тактику и стратегию нашей с ним беседы. Что вы хотите - я не состоял никогда в Стратегическом управлении и имею право быть несведущим в этих вопросах.
Я должен был одновременно и торопиться, и тянуть время. Грязнов вот-вот должен подоспеть, и поэтому мне надо было тянуть время. Но, с другой стороны, он должен сыграть свою роль, которую, по глазам вижу, ему не терпится сыграть передо мной. И поэтому я должен торопиться, ибо играть роль под арестом он не будет. Он расскажет все только в том случае, если будет уверен, что по окончании своего рассказа в любую минуту может застрелить слушателя. Только так, и никак иначе.
Он все всматривался в мое невозмутимое, надеюсь, лицо и решал, как ему быть. В какую-то минуту я испугался, что ошибся и ничего он тут играть не станет, а просто возьмет и без лишних слов отправит меня догонять Володю Аничкина. Повторяю, я не смерти боялся, а того, что не услышу интересного рассказа.
И он сказал:
- Вы даже не представляете, насколько вы правы, Турецкий. Я действительно немного разбираюсь в своем деле.
- Не сомневаюсь, - поддакнул я ему.
Он как-то грустно улыбнулся:
- Вы, я вижу, веселитесь. И совершенно напрасно. Я не хочу вас убивать. Вы нравитесь мне, Александр Борисович.
- Ты мне тоже, Вася, - успокоил я его.
Он снова кивнул, как бы давая мне понять, что я не смогу вывести его из себя.
- Мне нравится ваша убежденность, ваша самоотверженность, ваша целеустремленность.
- Прости, - осторожно перебил я его. - Это ты все обо мне говоришь?
Он не улыбнулся и ответил:
- О вас, Александр Борисович. Признаюсь, что с удовольствием бы тоже называл вас на "ты", а не по имени-отчеству. - Он намекал мне, по-видимому, на то, что я называл его Васей.
Упрекает.
- Не церемонься, - предложил я ему, - зови меня просто: господин Турецкий.
Он покачал головой:
- Вы никак не хотите поверить, что с вами работали люди, которые не хуже вас разбираются и в профессии, и, наконец, в нуждах страны и народа.
Вот оно наконец! Продолжай, милый. А ты, Турецкий, молчи и слушай, что тебе умные люди говорят. И смиреннее вид, смиреннее!!!
- Этот недоумок, - кивнул он в сторону Аничкина, - вообразил, что он мессия. Ему все время слишком везло. Вообще, все, что касается его, было сделано с громадным количеством ошибок, начиная с неудачной его вербовки. Но эти люди уже наказаны.
- Подонок! - неожиданно раздался голос со стороны.
Мы одновременно с ним повернули головы и посмотрели на Таню Зеркалову. Она, в свою очередь, метала глазами молнии в сторону таинственного Васи.
Вася, он и есть Вася. Вздохнул. И повернулся к своим громилам.
- Дайте оружие, - приказал он обоим. - Оба.
Они беспрекословно ему подчинились. Ну прямо роботы какие-то. Он взял их пистолеты, вдумчиво их оглядел и вдруг выстрелил дуплетом. Оба телохранителя еще не успели принять горизонтальное положение, а он уже снова обернулся к нам с Таней и улыбался.
Я даже язык проглотил. Что бы это значило? Таня тоже молчала, лишь глаза ее еще больше расширились. А я думал, что это уже невозможно.
Он посмотрел на Татьяну.
- Видите, госпожа Зеркалова, что, по сути, представляет собой человеческая жизнь? - спросил он ее, поигрывая пистолетами. - Не расстраивайтесь. Они и так должны были остаться здесь. Не все ли равно как. А в нашем случае они хотя бы послужили, как бы это выразиться точнее…
- Наглядным пособием, - выдавил я из себя.
Он благодарно кивнул мне.
- Спасибо, Александр Борисович, - сказал он. - Да. Наглядным пособием, именно так. Но я не об этом хотел с вами поговорить.
- О чем же? - спросил я.
- Вы знаете, Турецкий, что вы умрете, - сообщил он мне великую тайну. - Как и госпожа Зеркалова, и эта очаровательная девушка, - указал он стволом пистолета на Люську. Та в ужасе забилась в угол. - Но прежде, чем вы умрете, вы услышите одну интересную историю.
- Мне нравятся интересные истории, - пробормотал я, стараясь не думать о том, что он говорит между делом.
Он немного помолчал и после паузы негромко заговорил, причем он говорил так, словно беседовал с самим собой. Я знал, что такой способ рассказа вызывает наибольший театральный эффект.
- Когда эти придурки в августе девяносто первого не выдержали и выступили, двинув на Москву танки, они испортили хорошо продуманный план. Пришлось начинать не то чтобы сначала, но в корне перестраивать тактику деятельности нашей организации. Мы приготовились к затяжным действиям. Нынешний режим рано или поздно должен рухнуть. Он уже трещит.
- Вашими стараниями? - не выдержал я.
Он и глазом не моргнул, слишком был занят собственной персоной.
- Мы уже готовы были перейти к решающим действиям, но Аничкин помешал. Не потому, что украл заряды: что такое в наше время какая-то атомная бомба? Но мы не могли взорвать другую бомбу, пока существовала опасность разоблачения. Дело не в том, что мы не могли ликвидировать Аничкина, нужно было сперва найти заряды. Только тогда была бы полная уверенность в собственной безопасности.
- Безнаказанности, - поправил я.
Но он уже не обращал внимания на мои реплики.
- Аничкин ничего не сказал. Мы же не хотели применять к нему методы физического воздействия.
Я знал, что здесь он лукавит. В Лефортове просто нельзя этим заниматься, а в свои подвалы они не могли его засунуть, была опасность засветиться. Они решили нажать на Володю, но тот оказался крепче, чем они думали. Они могут много, но не все: даже забрать Аничкина из Лефортова оказалось им не по силам.