- Александр Борисович, - проникновенно звучал голос Грязнова. - Будьте так добры, приходите к нам. Машину за вами я уже послал.
- Я бы и сам дошел, - перестал я сопротивляться. - Здесь недалеко.
- Ну что вы, - сказал этот иезуит. - Мы же понимаем, как вы устали…
3
Последний Маршал Советского Союза был убит точно так же, как и Михаил Александрович Смирнов. Ему снесли половину черепа.
- О Господи! - только и смог я выдавить из себя.
Грязнов внимательно за мной наблюдал. Я поймал себя на мысли, что точно таким же взглядом, наверное, смотрел на Киселева, когда сообщал ему о смерти Смирнова. И мне стало чуточку не по себе.
- Только не смотри на меня, как солдат на вошь, - сказал я Грязнову. - Можешь взять в нашей следственной части мою развернутую характеристику. Там будет сказано, что Турецкий морально устойчив и не способен к убийству. А это означает, что Киселева я не убивал.
- Знаю я твою моральную устойчивость, - усмехнулся Грязнов. - Свою дочь я бы даже в церковь с тобой не отпустил.
- Разве у тебя есть дочь? - поразился я.
Он поднял руку:
- Это я так, к слову. Но давай-ка к делу. Когда ты расстался с Киселевым?
- Час назад. - Я посмотрел на часы, которые на этот раз благоразумно прихватил с собой. - Нет, почти полтора. А вы давно здесь?
- Как он выглядел, когда ты уходил? - не отвечая на мой вопрос, спросил Грязнов.
Я еще раз посмотрел на убитого и уверенно ответил:
- Лучше.
- Не надо, Саня, - попросил Грязнов. - Не ерничай ладно? Здесь, если ты до сих пор не понял, убийство произошло. И ты был одним из последних, кто видел убитого. Что последним был - не скажу. Доказательств нет. Так что отвечай по существу, очень тебя прошу.
- За презумпцию невиновности - спасибо. - Я не мог не иронизировать, хотя и понимал, что Грязнов психует. - Что знаю, то и скажу. Ты только спрашивай, гражданин начальник. А я тебе все изложу как на духу, век воли не видать.
- Ты чего? - удивился он.
- А ты чего?! - не выдержал и я. - Ты чего тут из себя корчишь? Что ты мне цирк устраиваешь? "Доказательств нет", "отвечай по существу"! Бюрократ!
Он уперся указательным пальцем мне в грудь. Ну прямо шериф из американского кино.
- За оскорбление при исполнении служебных обязанностей можно запросто схлопотать по морде. Понял?
- С "важняком", милый мой, тоже шутки плохи, - напомнил я ему, с кем он имеет дело. - Короче. Что тут произошло? У меня такое ощущение, что убивал их один и тот же человек. Причем одним и тем же способом.
- Да, - согласился он. - Но посмотри, что мы имеем. Я подозреваю, что кто-то хочет убедить нас в том, что сначала Киселев убил Смирнова, а потом покончил с собой.
- Или наоборот, - пробормотал я.
- Не понял, - смотрел на меня Грязнов. - Что значит - наоборот? Сначала покончил с собой, а потом убил Смирнова? У врача давно был, Саня?
Пришлось объяснять.
- Я хочу сказать, - вздохнул я, - что кто-то делает вид, будто хочет убедить нас именно в том, о чем ты так проницательно тут говорил.
- Зачем?
Я развел руками:
- Кто их разберет, этих убийц, - проговорил я. - Мало ли что у них на уме.
- Версия удобоваримая, - согласился Грязнов. - Это вполне имеет право быть.
- Да, - поддержал я его. - Только для завершения удобоваримости не хватает самой малости.
- Чего именно? - насторожился он.
Я снова развел руками:
- Так предсмертной записки же!
Он посмотрел на меня как-то очень уж отстраненно, и я понял, что сейчас последует.
- Саня, - сказал он, - может быть, ты смилостивишься и все-таки расскажешь, что произошло тут между тобой и убитым?
- Хорошо, смилуюсь, - кивнул я. - В общем-то ничего интересного в нашем разговоре не было. В основном речь шла о политике.
- О политике?
- А что тебя удивляет? Сейчас все говорят о политике. До выборов Президента осталось всего ничего.
Он почему-то посмотрел на часы, потом на меня и вдруг сказал:
- Странно.
- Что - странно?
- Странно. У него убили товарища, так? И в это время он разглагольствует о президентских выборах.
- Кто тебе сказал, что мы говорили о выборах? - удивился я.
- Ты, - тоже удивился он.
- Ну ладно. - Я поднял ладони. - Не буду вводить следствие в заблуждение.
- Неужели?
- Можешь мне поверить, - заверил я. - Хорошо. Слушай, давай только выйдем покурим? Пусть дежурный следователь и ребята-оперативники все здесь запротоколируют.
- Если хочешь, - предложил он, - можем вообще выйти из дома и подышать свежим воздухом. А ребята, точно, пусть повкалывают - поищут тут следы и улики.
- Ты даже имеешь возможность проводить меня до дома, - улыбнулся я. - Здесь недалеко.
- Как быстро стало светлеть, - сказал Грязнов, едва мы вышли из подъезда. - Я бы даже сказал - стремительно.
- Да уж, - согласился я.
На улице и вправду было уже светло. Только что была ночь - и вдруг утро.
Некоторое время мы молчали. Наши шаги размеренным стуком нарушали утреннюю тишину.
- Ну? - сказал наконец Грязнов.
- Ну и вот, - сказал я. - Что ты слышал о Стратегическом управлении?
- Это ЦРУ, что ли? - покосился он на меня.
- Нет, отечественное.
Он покачал головой.
- Ничего.
- Ага, - сказал я. - Вот и я ничего не слышал. До сегодняшней ночи.
- Киселев? - коротко спросил он.
- Он.
И мы снова замолчали.
- Ну? - уже раздраженно сказал Слава. - Что ты кота за хвост тянешь?
До самой последней секунды я не был уверен, что расскажу ему все то, о чем поведал мне покойный Киселев. Зачем МУРу знать то, о чем знает Генпрокуратура? И вот только что меня осенило, хотя все и так было ясно, словно Божий день. Если все, что наговорил мне об этом дурацком управлении Киселев, есть бред и ахинея, то я только наврежу себе тем, что ничего об этом не рассказываю. Если же во всем этом есть крупица истины, то уж, во всяком случае, Грязнов заслуживает того, чтобы все знать. Такие, как Грязнов, войны в Чечне не начинают и золотые запасы не воруют. Ну конечно, он должен знать. Мне даже показалось, что расхотелось спать - так на душе полегчало.
- Просто не знаю, с чего начать, - пожал я плечами.
Грязнов вздохнул:
- А ты представь себе, что ты стенографистка, извини за смелость высказывания. И шпарь как по писаному. Я же не заставляю тебя придумывать, фантазировать. Просто воспроизведи. И можешь идти баиньки.
- Ладно, - кивнул я. - Попробую.
И медленно, но верно начал свое "воспроизведение". Поначалу Грязнов слушал меня со скептической ухмылкой на устах, но потом эта ухмылка куда-то пропала. Я догадывался, что в моем рассказе его что-то сильно зацепило, но что именно - до меня пока не доходило. Мне не хотелось пока раскрывать перед ним этот свой интерес, и я продолжал рассказывать, как хорошо смазанный диктофон, если их чем-нибудь смазывают. Я даже стал засыпать от монотонности собственного голоса. И в итоге рассказал все.
- И что ты обо всем этом думаешь? - спросил он, когда я закончил.
Я пожал плечами.
- Одно из двух. Или Киселев впал в старческий маразм, или что-то в этом есть.
- Это не ответ. - Слава серьезно смотрел на меня.
- Грязнов! - взмолился я. - Отпусти ты мою душу грешную на покаяние! Спать хочется - сил нет. Мне пара часов осталось глазки-то сомкнуть. Ну пожа-алста, гражданин нача-альник… - заканючил я.
- Идите, Турецкий, - строго кивнул он мне. - И не забудьте, что все, о чем вы мне сейчас рассказали, является тайной следствия. Обещайте, что никому не расскажете того, что сообщили мне.
- Чтоб я сдох! - поклялся я. - Можно идти?
- Иди. И спасибо за помощь следствию.
- Взаимно, - сказал я и отправился спать.
Пусть помучается, угадывая, что могла означать моя последняя реплика.
Глава 3
АНИЧКИН. ДЕКАБРЬ 95-го
Володя Аничкин, сколько себя помнил, всегда хотел стать разведчиком.
Еще в младших классах обнинской средней школы на сакраментальный вопрос: "Кем ты будешь, когда вырастешь?" - он отвечал не обычное - "космонавтом" или "продавцом мороженого", а "разведчиком", приводя взрослых в умильное восхищение. Когда Володя чуть-чуть подрос, по телевизору стали часто показывать сериал про Штирлица, и это окончательно решило его судьбу. Он читал исключительно про разведчиков, с дворовыми ребятишками играл только в Штирлица, а в школе налегал на те предметы, которые, по его мнению, наиболее необходимы будущему резиденту, - географию и английский язык. Однако если с географией дела обстояли еще туда-сюда, то английский, что называется, не шел. Не было у Володи способностей к языкам. Иностранные слова никак не хотели складываться в осмысленные фразы, а если и складывались, то в результате рождался смысл, прямо противоположный желаемому.
Но Володя духом не падал, а продолжал овладевать различными навыками, которые могли пригодиться в будущей работе: печатанием на машинке слепым методом, ездой на мотоцикле и конечно же игрой на различных музыкальных инструментах. В десятом классе он записался в парашютную секцию ДОСААФ. В погожие летние дни, паря под белым куполом над Тушинским аэродромом, он представлял себе, как спускается с важным правительственным заданием на вражескую территорию и потом в одиночку разрушает все планы фашистов… Ну или еще кого-нибудь.
После школы Аничкин без проблем поступил в МАИ, несмотря на большой конкурс. Реактивные двигатели, которые он должен был теперь изучать долгие пять лет, особенно его не интересовали. Володя продолжал поглощать все доступные книги про известных шпионов - наших и иностранных.
В то время (а дело было в начале 80-х) студенты авиационного института, впрочем, как и многих других московских вузов, отличались некоторым, допустимым и допускаемым властями, "левачеством". По рукам ходили журналы "Посев" и "Грани", самиздатовские Солженицын и Довлатов, на частых вечеринках разговоры шли по преимуществу о Сахарове и Щаранском. Аничкин неодобрительно относился к таким проявлениям демократизма. КГБ для него было чем-то почти святым, несмотря на все "кухонные" обвинения. Еще бы - ведь и Штирлиц, и Зорге, и капитан Клосс были в конечном счете сотрудниками органов госбезопасности, попасть в которые Володя так стремился. Тем не менее самиздат он читал и в "собирушках" участвовал.
Как-то раз в руки Володе Аничкину попалась пухлая пачка бледных ротапринтных листов, сшитых суровой ниткой. "Тайны КГБ" - значилось на картонной обложке, сделанной из старой коробки из-под конфет. Автором был какой-то немец. Разумеется, он не мог пропустить книгу с таким многообещающим названием и читал всю ночь, на которую она под строжайшим секретом и была выдана Леней Бронштейном, спецом по самиздату с отделения аэродинамики.
Наутро Володя вернул ему книгу с такими словами:
- Я советую тебе, Леонид, немедленно сжечь этот гнусный пасквиль…
Бронштейн посмотрел на него как на сумасшедшего, ни слова не говоря, сунул книгу за пазуху и растворился в толпе студентов.
То, что прочитал Аничкин в "Тайнах КГБ", абсолютно не соответствовало его представлению об этой организации как о некоей школе отважных разведчиков. Она изобиловала разными неприглядными историями с участием агентов КГБ - от убийства Троцкого до расстрела в Катыни и "пражского лета". Кроме того, Аничкин подозревал, что литература такого рода - это тебе не "Мастер и Маргарита" и даже не "Архипелаг Гулаг". На ней можно было здорово залететь. А портить раньше времени свои отношения с органами Володя не собирался. Поэтому, стремясь хоть как-то обезопасить себя, он и произнес эту странную фразу.
Но все было напрасно.
Не прошло и трех дней, как во время одного из перерывов между занятиями к нему подбежала запыхавшаяся секретарша ректора:
- Аничкин, я тебя уже пятнадцать минут разыскиваю. Срочно к Валерию Михайловичу.
Войдя в кабинет ректора, Володя сразу же заметил небольшую, но существенную странность: несмотря на присутствие Валерия Михайловича, за его широченным столом сидел другой человек. Невзрачный такой, с внимательными серыми глазами. Сам же Валерий Михайлович примостился - именно примостился - на стуле для посетителей. Завидев Аничкина, ректор протянул в его сторону руку и слабым голосом сказал:
- Вот он.
- Хорошо, - ответил сероглазый. Потом вопросительно взглянул на ректора. Валерий Михайлович торопливо вскочил и, бросив на Аничкина странный взгляд, удалился из кабинета, тщательно прикрыв за собой дверь.
- Аничкин? Владимир Георгиевич?
- Да, - ответил Аничкин, почти физически ощущая на себе взгляд незнакомца.
- Проходи, присаживайся.
Когда Аничкин подошел достаточно близко, сероглазый достал из внутреннего кармана небольшую красную книжку и, на мгновение раскрыв ее перед носом Володи, спрятал обратно. Ни имени, ни фамилии прочитать за это мгновение он не смог. Но - и это было, пожалуй, самое главное - Аничкин успел рассмотреть значок организации, в которой служил незнакомец. Это был треугольный щит с двумя скрещенными мечами за ним.
"Вот здорово!" - пронеслось в голове Аничкина. Любого другого человека охватила бы мелкая дрожь при виде этой эмблемы. Для Володи же это был долгожданный миг. Он не удержался и расплылся в широкой улыбке.
Незнакомца, видимо, озадачила такая реакция на его корочки. Он внимательно посмотрел в глаза Аничкину, но ничего, кроме дружелюбия, в них не увидел.
- Я вижу, мы с тобой достигнем взаимопонимания.
Володя сел на тот самый стул, на котором только что сидел ректор.
- Моя фамилия Белов. Александр Николаевич.
- Очень приятно, - сказал Аничкин абсолютно искренне. Еще бы, ведь перед ним сидел настоящий чекист! Может быть, даже разведчик!
- Я хочу задать тебе несколько вопросов, Аничкин. И очень надеюсь, что ты честно и откровенно ответишь на них.
Володя с готовностью закивал. Этот Белов нравился ему все больше.
- Нехорошо получается, товарищ Аничкин. - Лицо Белова приняло официальное выражение. - Комсомолец, отличник, а интересуешься антисоветской литературой.
С этими словами он вытащил из папки знакомые уже Аничкину "Тайны КГБ".
Вообще-то Володя никогда не сомневался, что органам давно известно, кто, когда и в каком количестве читает самиздатскую литературу, - на то они и органы. И возможность такого разговора предвидел. Поэтому ответ у него был заготовлен заранее:
- Врага нужно знать в лицо, товарищ Белов.
- Похвальное желание. Но, согласись, знать мало, нужно еще искоренять.
Аничкин кивнул.
- Вот ты, например, что сделал для того, чтобы обезвредить человека, который дал тебе эту антисоветчину. - Белов указал на книгу, будто бы боясь до нее дотронуться. - Кстати, как его фамилия?
- Бронштейн, - с готовностью сказал Володя. Ему и в голову не пришло, что он совершает донос. В эту минуту он помогал органам госбезопасности разоблачить врага - не меньше.
- Правильно, - заглянув в какие-то бумаги, произнес Белов, - нам также известно, какую отповедь ты ему дал. Но этого мало. Ты должен был сообщить об этом.
- Я хотел… - Аничкин прижал руки к груди, - но не знал как.
Белов улыбнулся. Такая непосредственность, видимо, его развеселила. Он достал из папки какой-то бланк, заполнил его и протянул Володе:
- Вот. Придешь ко мне послезавтра, в девять утра. Адрес-то, я надеюсь, знаешь?
В этом вопросе содержалась скрытая ирония: вряд ли кому-нибудь в Москве было неизвестно, где находятся два серых, массивных, похожих на волнорезы здания КГБ.
- Да… да, знаю. На площади Дзержинского.
- Добро. Надеюсь, ты понимаешь, что наша встреча должна остаться между нами? Но зайдешь ты не на Дзержинского, а на Сретенку, в городское управление - УКГБ. Бело-голубой такой особнячок. Вот повестка с адресом.
Весь следующий день Аничкин порхал как на крыльях: завтра, завтра наступит тот долгожданный миг, когда он войдет в здание, где по коридорам ходят живые разведчики!
Утром он встал пораньше, тщательно побрился, надел свой лучший костюм и отправился на Сретенку, это оказалось почти рядом. Сердце часто стучало в груди, когда он, отыскав нужный подъезд, предъявил строгому милиционеру на вахте свою повестку. Аккуратно записав данные Аничкина в журнал, тот лаконично сказал:
- На лифте. Третий этаж, направо. Комната 325.
То, что Володя увидел внутри, несколько разочаровало его. По обычным учрежденческим коридорам ходили заурядные служащие, такие же как и везде, да хоть в ЖЭКе, таскали папки, бумаги разные… И никого, хоть мало-мальски похожего на Штирлица, не было.
"Ну не всем же работать разведчиками, - успокаивал себя Аничкин. - И потом, может быть, разведчики по заданиям разъехались".
Без труда найдя крашенную белой масляной краской дверь со стеклянной табличкой "325", он постучал. Из-за двери немедленно послышался голос Белова:
- Да, войдите.
Самая обычная комната в самой обычной организации. Стол. Два шкафа, набитые папками. Пара стульев и небольшой кожаный диванчик. Если бы не Дзержинский на стене вместо Ленина, ни за что не догадаешься, где находишься.
На этот раз Белов был в мундире. На погонах красовалось по одной звездочке средней величины. Значит, этот Белов был майором госбезопасности.
- А-а, Аничкин, ни на минуту не опоздал. Это похвально. Садись.
Он извлек из ящика стола тоненькую папку и развязал тесемки.
- Мы давно к тебе приглядываемся. Ты, говорят, разведчиком стать хочешь?
Аничкин покраснел до ушей.
- Да ты не смущайся. Ничего в этом предосудительного нет. Как говорится, все работы хороши, выбирай на вкус.
Он погрузился в чтение бумаг из папки. Володя, как ни старался, ничего прочесть не мог. Одну лишь странную вещь он заметил: листы были соединены не проволочными скрепками, как обычно, а булавками. Обычными стальными булавками с круглыми петельками на конце. Они прокалывали листы в левом углу, протыкая их в двух местах, - так обычно делают портные. Впоследствии Аничкин узнал, что такой способ скрепления документов был заведен еще Железным Феликсом и с тех пор не менялся: в этой организации не любили перемен.
- Характеристики на тебя, Аничкин, в общем, положительные. Конечно, нездоровый интерес к самиздату… Ну ладно, это ничего. Сообщаю тебе, что ты можешь стать нашим сотрудником.
Сердце в груди у Володи радостно забилось. Не веря в долгожданную удачу, он переспросил:
- Вы меня берете на работу?
- Да, - кивнул Белов.
Так Володя Аничкин стал агентом - внештатным сотрудником КГБ.