"Зачем ты продолжаешь скрипеть на этом свете? - спросил он себя. - Кому ты нужен с твоими дерьмовыми фильмами, эффектными корреспонденциями из Европы, премьерами, разгромными рецензиями Ларри Арса и медалями, полученными в Сан-Себастьяне и Каннах?! Никому ты не нужен!
Элеонора промолчала о том, что врачи запретили ей рожать… И Мэри, которая знала, тоже молчала тогда об этом. И только один я, доверчивый идиот, носился, счастливый, по городу… Бедная Элеонора, бедная моя, бедная, бедная… Но ведь она хорошо перенесла роды! - чуть не закричал он. - Ведь она встала на пятый день, это все неправда! Она расцвела после родов! Никогда не была так красива, как в тот день, когда мы привезли Стива домой!"
Он машинально начал листать страницы записной книжки. "Что ты ищешь? - спросил он себя. - Телефон доктора, который наблюдал Элеонору во время беременности", - ответил он себе и вдруг ощутил, что кто-то снял чугунные плиты с плеч и головы, стало легко. Он позвонил в справочный сервис Голливуда, запросил телефоны клиники доктора Самуэля Баренбойма; в приемном покое ответили, что доктор Самуэль Баренбойм умер семь лет назад; у него были пергаментные руки, вспомнил Кузанни, совершенный пергамент, только не желтоватый, а прозрачный, с ощущением легкой голубизны, наверное, сосуды очень близки к коже.
- Мне надо поднять историю болезни Элеоноры Кузанни, - сказал он, - это моя жена, она родила в вашей клинике моего сына первого октября шестьдесят второго года… Все время беременности ее наблюдал доктор Баренбойм.
- Мы подготовим выписку, мистер Кузанни. Я передам вашу просьбу в информационный центр. Куда вам позвонить? И пожалуйста, продиктуйте номер вашего банковского счета, мы пришлем документы к оплате за сервис непосредственно в ваш банк…
- Я звоню из Европы, - ответил Кузанни, продиктовав свой телефон в Голливуде с автоматическим ответчиком и здешний, в Женеве. - Я бы просил вас связаться с моим адвокатом: Эрвин Эбель, запишите, пожалуйста, его телефон; он подтвердит мою просьбу и договорится с вами об оплате по любому тарифу за экстренность справки. Я должен получить ее через час.
Из Голливуда позвонили ровно через час:
- Мистер Кузанни, это Лайза Эдмунде, информационный центр клиники профессора Джозефа Баренбойма-младшего… Диктую выписку из истории болезни… Вы готовы? Копия уже отправлена вашему адвокату… Итак, Элеонора Кузанни-Уолкер, 1938 года рождения, страдала язвенной болезнью и начальной формой диабета; в результате кардиологического исследования было установлено, что пациентка…
- Погодите, - Кузанни нетерпеливо перебил неизвестную ему Лайзу Эдмунде, проклиная себя за несдержанность, - там сказано, что ей было запрещено рожать, что роды могли стоить ей жизни?
- Любые роды могут стоить жизни, - мягко ответила женщина. - Любые, мистер Кузанни. Однако такого рода заключения в истории болезни миссис Кузанни-Уолкер нет… Содержалась рекомендация доктора Баренбойма отправить ее на кардиологический курорт для укрепления сердца…
- Так я же возил ее туда!
- Простите, - женщина из клиники не поняла его, - что вы сказали?
- Я вот что скажу. - Кузанни снова почувствовал на плечах чугунную тяжесть. - Я скажу вот что… Пожалуйста, сделайте еще одну ксерокопию этого заключения… Нет, сделайте ксерокопию всей истории болезни и срочно отправьте экспресс-бандеролью в Лос-Анджелес… Записывайте адрес, пожалуйста… Там очень сложный индекс, дом на берегу океана, вдали от поселка…
…Кузанни позвонил Степанову; долго слушал гудки, только потом понял, что его нет, уехал. "Ты же сам отдал ему машину; голова совершенно не варит, вот что значит шок, а?!"
Он дал отбой; посидел в задумчивости с трубкой в чугунной руке. "Если я обречен на то, чтобы быть сегодня одному, напьюсь, а мое лекарство от сердечных перебоев кончилось, сердце порвется, обидно; жаль Стива, пыжится, а ведь еще маленький, я ему еще года три нужен, пока защитит докторскую и получит место в хорошем институте… Увы, без галантерейщика из мафии Равиньоли, "почетного консула" Италии в Лос-Анджелесе, ни черта не получится… Нет, отчего же, - возразил он себе, - рано или поздно получится, Стив очень талантливый математик… Только жаль времени… На то, чтобы занять плацдарм, у него без моей помощи уйдет лишних пять или шесть лет, а они необратимы… В его годы не думают о том, как невосполнимо время, это только в моем возрасте близко видишь безглазый ужас этой невосполнимости, особенно если наблюдал раскопки, когда ученые измеряют черепа…"
Кузанни набрал номер рецепции; ответила девушка.
- Добрый вечер, - сказал он, - где ваш коллега?
- О, месье, у меня трое коллег! Которым вы интересуетесь?
- Тем, который учился в Штатах.
- Это Жюль! Минуту, я позову его! Он пьет кофе в баре…
Жюль взял трубку через несколько секунд. "Бежал, что ли, - подумал Кузанни, потом понял: - Девица переключила телефон на бар, они теперь, как и мы, сплошь телефонизировались, даже в туалетах поставили аппараты".
- Послушайте, - сказал Кузанни, - тут у вас в городе есть колл-герлс?
- Я должен посмотреть вечернюю газету, сэр, - ответил Жюль. - Там должны быть номера телефонов… Какой тип вы предпочитаете?
- Вы бы при вашей коллеге не говорили, - заметил Кузанни, - она, наверное, совсем молоденькая…
- У нее двое детей, - рассмеялся Жюль. - И потом все в порядке вещей: мужчина, оторванный от домашнего очага, вправе найти успокоение…
…Пришла высокая красивая женщина лет двадцати шести, одетая с вызывающей роскошью; по-английски ни слова.
- А как у вас с итальянским? - Кузанни заставил себя улыбнуться. - Понимаете?
- О, совсем немного! Но ведь вы пригласили меня не для того, чтобы произносить передо мной речи. - Женщина рассмеялась. - Меня зовут Ани, добрый вечер…
- Я хочу пригласить вас на ужин, - сказал Кузанни. - В самый хороший ресторан.
- Что?! - Лицо женщины дрогнуло; под слоем грима Кузанни увидел растерянность; глаза у нее хорошие, только зачем наляпала на лоб и щеки золотых мушек? Это же вульгарно. Хотя некоторые считают, что именно вульгарность иногда привлекает мужчин, они не чувствуют скованности…
"Ты хотел, чтобы на телефонный вызов откликнулась магистр философии? - спросил он себя. - Попроси ее снять этот ужасный грим, у нее хорошие, ясные глаза и прекрасный овал лица… А потом спустись вниз, вызови такси и поезжай в город, туда, где музыка и очень много народа; если ты не один, тогда не так страшно, нет давящего ощущения обреченности; эта Ани несчастная, порочная женщина, но и в ней живет ее изначалие - нежность… Вот ты и прикоснись к ней… Тебе сейчас нужна доверчивая нежность женщины, только это, и ничего больше.
Завтра утром начнется работа, вернется Степанов, только бы сегодня не быть одному; как это Дим читал стихи русского поэта: "Те, кто болели, знают тяжесть ночных минут, утром не умирают, утром опять живут". Прекрасные строки… Мы порой еще плохо знаем русскую поэзию, цивилизованные дикари…"
- Я хочу пригласить вас на ужин, - повторил Кузанни, - в самый хороший ресторан…
- О, как это мило! - Ани улыбнулась. - До которого часа я вам нужна в ресторане?
- А черт его знает! Пока не прогонят. Уйдем самыми последними.
- В час ночи я должна уехать…
- Почему? Впрочем, простите мой вопрос, он бестактен… Наверное, что-то связанное с семьей? Ребенок?
Ани покачала головой, рассматривая Кузанни своими круглыми черными глазами:
- Нет, не ребенок… В общем-то, я могу и задержаться, но вам придется оплатить неустойку… В час ночи я обязана быть по другому адресу…
- Фу ты! - Кузанни почувствовал, что и веки у него стали чугунными. - Сколько я вам должен за вызов? Я оплачу все, как полагается, и, пожалуйста, уезжайте…
В лице женщины снова что-то дрогнуло, Кузанни даже показалось, что она побледнела; он сунул ей деньги в широкий карман юбки, распахнул дверь, пробормотав:
- Не сердитесь, спокойной ночи…
Ночь он провел на вокзале; там было не очень многолюдно, но ресторанчики и кафе работали; группа молодых ребят шумно что-то обсуждала на странном немецком; ни слова не понятно; ну да, это же здешний немецкий, швицы говорят по-своему; швицов было на вокзале немного, а те, кто говорил по-французски, таких в Женеве большинство, посматривали на них с плохо скрытым недоброжелательством; как же традиционна неприязнь французов к тем, кто говорит по-немецки…
Возле окна притулился пожилой мужчина с копной седых волос, смолил одну сигарету за другой. "Мой брат по беде, - подумал Кузанни, - только у него нет денег, чтобы выпить, поэтому он и сосет кофейную жижу, оставшуюся на донышке чашки; старуха в углу, со старым, порванным чемоданом, тоже моя подруга по горю, наверняка совсем одинока, ботиночки стоптаны, как это жалко и трогательно - стоптанные ботиночки седых старушек с натруженными пальцами, искривленными подагрой. Интересно, что у нее в чемодане? - подумал он. - Игрушки, которые она везет внукам, сэкономив гроши из пенсии? Весь ее убогий скарб, наверное, в этом чемоданчике. Может быть, злая и неблагодарная дочь выгнала несчастную - старики раздражают детей… Надо бы перечитать "Короля Лира"… Человек сиротеет, когда умирает отец или мать, даже если ему самому за пятьдесят. Стив наполовину сирота с трех лет, всегда помни об этом, - сказал себе Кузанни, - а ты стал это забывать, вдолбил себе в голову, что рядом с тобою растет друг, а не ребенок, у которого не было мамы… Сиротка… Но я же был ему всем! Нет, - ответил он себе. - Все можно заменить, только маму нельзя…"
Старушка медленно встала, тяжело подняла чемодан.
Кузанни бросил на мраморный столик купюру, подошел к ней, положил свои ледяные пальцы на ее руку. В глазах у женщины сразу же появился испуг.
- Нет, нет, я сама! У меня нет денег, мой господин, спасибо…
- Я помогу вам без денег, - сказал Кузанни. - Мне так хочется помочь вам, вы очень похожи на…
- Отойдите, - сказала старушка, повысив голос. - Я не отдам вам чемодан! Отойдите!
Кузанни снова почувствовал, какие у него чугунные пальцы, даже не пальцы, а ногти; так и тянут к земле, будь ты все трижды неладно…
…Он вернулся за свой столик, купюры уже не было, сдачи тоже; хотел поднять руку, чтобы подозвать официанта, но понял, что не сможет этого сделать; тогда, раздражаясь на самого себя, крикнул:
- Дайте стакан виски! Без льда! Полный стакан виски! Пять порций! Слышите вы там?!
Когда скользящий герр обер поставил перед ним стакан, он сразу же ощутил резкий, бьющий запах, подступила тошнота; видимо, испанская подделка; на вокзалах всего мира жульничают. Станет ли кто в дороге обращать внимание на мелочи?!
Кузанни с трудом поднял стакан, превозмогая чугунность, поднес его ко рту, подумав: "Зачем кончать с собою таким образом? Понаедут врачи со "скорой помощи", капельница в вену; если невмоготу - иди и стреляйся, секунда - и все кончено…"
Кузанни медленно вылил виски на пол, задумчиво глядя на то, как тяжело и чугунно темно-желтая струя падает на пол; встал, вышел на пустынную улицу, остановил такси, поехал в ночную аптеку, купил снотворное, вернулся в отель, принял две таблетки и, вцепившись ледяными пальцами в диктофон, начал наговаривать новые эпизоды сценария; пусть будет дочь у Питера Джонса, пусть помучается, как король Лир, интереснее писать, когда сам себе придумываешь препятствия, как бегун на гаревой дорожке… Работа, работа, ничего, кроме работы, а там будет видно…
Ну и "Либерти"!
После того как московская резидентура ЦРУ передала в Лэнгли новые данные о Кулькове, ЗДРО собрал совещание, пригласив наиболее близких ему людей, предложил продумать все коррективы, которые, видимо, придется внести в план "Либерти", заранее разработанный и просчитанный в секторе "17"; время на обдумывание дал весьма ограниченное - до вечера; просил работать сепаратно: "Мне бы хотелось свести ваши идеи в одну. Мыслите вы диаметрально противоположно; плюс на минус дает плюс - единственное, что я хорошо помню из всего курса математики".
…Поздно ночью ЗДРО внимательно изучил соображения своих коллег; воистину, каждый человек - это мир, в природе нет ничего одинакового; предложения носили взаимоисключающий характер; ночью люди из другого подразделения свели все предложения воедино:
"Объект" переходит границу России по имеющимся у него нашим документам. Появляется в пункте, известном ему из плана "Либерти". Служба в Западном Берлине загодя берет "известное место" в Восточном Берлине под наблюдение. Сразу же после обнаружения там "объекта" начинается практическое осуществление вывода его в нашу зону, для чего откомандированная нами группа "активного действия Л-37":
а) входит в контакт с военной разведкой 3. Берлина (Уолтер-младший);
б) связь между всеми службами поддерживается постоянно;
в) в шестнадцать ноль-ноль люди Уолтера-младшего снимают пароль возле метро "Фридрихштрассе", Берлин, ГДР;
г) в семнадцать часов агентура входит в случайный контакт с "объектом" в метро, на Ляйпцигерштрассе;
д) в операцию вводится "у", который - сразу же по получении известного ему документа - переходит границу и ровно в девятнадцать тридцать предает гласности содержание документа, полученного им от "объекта" в восемнадцать часов;
е) ответственность за безопасность "объекта" и его вывоз из ГДР на Запад возлагается на военную разведку (Уолтер-младший)".
…Уолтер-младший был не зря включен в комбинацию: в течение трех лет вся его семья работала на "Авиа корпорейшн", корпорацию старика Летерса, в пользу максимальных ассигнований на развитие стратегической авиации; сведения, которые передавались компании, носили исключительный характер; это могло на стадии слушания дела в конгрессе затруднить работу тех, кто поставил на ракетный проект Сэма Пима.
В результате комбинации он будет убран из Западного Берлина; в ЦРУ все планируется впрок; конечно же, тот, кто рисует схему, не догадывается о живых прототипах; "икс", которого намечено "изолировать", вполне может оказаться братом автора проекта операции; схема, да здравствует схема! Разведка подобна математике. Эйнштейн, записывая свои уравнения, не мог даже и представить себе Хиросиму; он думал об абсолюте формы и доказательности посылов, сведенных воедино его мыслью.
…Газеты Соединенных Штатов - в этом смысле строптивый Макгони из Женевы прав - должны получить сенсационное сообщение ведущего русского ученого из-за "железного занавеса" о подавляющем превосходстве Советов в ракетной обороне; это, кстати, лишний раз докажет малую компетентность в работе военной разведки; Уолтер-младший в связи с этим будет отозван из Западного Берлина; его место займет человек, сориентированный на корпорацию Пима.
Теперь, после того, как службы предложили сведенный воедино, скоординированный план "Либерти", призванный спасти агента Н-52, заместителю директората разведки ЦРУ США предстоял всего лишь один контакт, и проводить его был обязан он, ЗДРО, лично; такое не поручают никому, даже самому верному сотруднику, ибо встретиться ему предстояло с человеком, не состоявшим на агентурном учете Центрального разведывательного управления, поскольку Чезаре Бинальти представлял интересы мафии в ложе "П-2"; таких не вербуют - в случае чего не отмоешься; с таким контактируют, и то весьма конспиративно, с сохранением всех мер предосторожности.
Поскольку ЗДРО успел поработать под началом Аллена Даллеса, он не брезговал обычными приспособлениями, почерпнутыми из анналов классической разведки: отправляясь на контакт с Бинальти (такого рода встречи носили чрезвычайный характер и были крайне редки), несколько менял внешность, разговаривал мало, приглушив голос, несмотря на то что беседовали на специально оборудованной, звукозащищенной квартире; был предельно осмотрителен в формулировках - вполне можно допустить, что контрагент пишет каждое его слово: японцы перешли на пластмассовую звукозапись, аппаратура ЦРУ к этому еще не готова.
Расстелив на коленях карту того района Берлина, где Кулькову была назначена встреча с целью переправки его через границу, ЗДРО ткнул пальцем в красный кружок:
- В этом месте будет находиться человек. - Он показал Бинальти фотографию Кулькова. - Правда, он будет выглядеть несколько иначе. - ЗДРО достал другой снимок Кулькова, бритого наголо; сделали на фотокомпьютере загодя, готовя операцию "Либерти". - Запомнили?
- Да. Сколько недель вы отпускаете на подготовку операции?
- Ни дня.
- Это несерьезно.
- Наоборот, это вполне серьезно.
- Но я не успею…
- Это ваша забота, - прервал его ЗДРО.
- Сюда, - Бинальти ткнул пальцем в карту, лежавшую на коленях ЗДРО (город не назвал, каждый страхует себя, таковы правила), - я могу добраться только завтра вечером.
- Ну и что?
- Очень мало времени на подготовку, - повторил он задумчиво.
- Помнится, вы говорили, что именно в такого рода районах держите постоянные базы… Я исходил именно из этих ваших слов, планируя дело…
Бинальти кивнул, изучающе посмотрел на ЗДРО:
- Вы, конечно, понимаете, Восток докажет, что выстрел был произведен из-за стены? У них будут доказательства. Баллистическая экспертиза неопровержимо подтвердит этот факт… Опровергнуть довольно трудно…
- Ничего, опровергнем, - усмехнулся ЗДРО, хотя в задачу комбинации входил факт признания выстрела из Западного Берлина; вопрос в том, кто оттуда стрелял; пусть отмывается Уолтер-младший, он тесно связан с "красными бригадами"; докажем, что волосатыми руководит Москва или София, да и в конечном счете реакция Востока никого не волнует; шоу должны смотреть те американцы, которые будут голосовать за ассигнования в конгрессе и решать судьбу переговоров в Женеве.
- Мало времени, - снова повторил Бинальти.
- Я не очень понимаю, - ЗДРО недоуменно пожал плечами, - вы отказываетесь, что ли?
Тот грустно усмехнулся:
- Лично я с радостью бы отказался, но, думаю, боссы меня не поймут.
- Да и я не пойму, - заметил ЗДРО. - На случай непредвиденного было бы славно, снабди вы тех, кто будет работать, документами, которые позволят провести пунктирную линию на Восток.
- Вариант "серых волков"? - усмехнулся Бинальти. - "Болгарский след"?
ЗДРО закурил, медленно затушил спичку, ничего не ответил, только чуть опустил веки; Бинальти покачал головой:
- Интересно, люди когда-нибудь научатся верить друг другу?
- Конечно, - убежденно ответил ЗДРО. - Ради этого мы и живем на земле.
- Кто-то из ваших в случае экстренной нужды может оказать помощь?
ЗДРО отрицательно покачал головой.
- То есть это м о я работа? А никак не ваша? - уточнил Бинальти.
ЗДРО снова кивнул, делая быстрые, легкие затяжки.
- Вы неважно выглядите, - заметил Бинальти. - Отдохните пару дней, у вас очень усталое лицо.
- Ладно, - ответил ЗДРО, поднимаясь. - Через два дня улечу в Майами. Как только узнаю, что вы закончили дело.