Стабинь внимательно наблюдал за лицом официанта. Сейчас он играл втемную. "А вдруг старик согласится на посредничество? – прикидывал Улдис. – Очень соблазнительная возможность проверить, что я за птица. Впрочем, нет, этого он делать не станет – так он спутал бы карты не только мне, но и себе. Фактически ему наплевать, кто я. Лишь бы было с кого получить по счету".
Официант вдруг рассмеялся неестественным смехом. В голосе слышались вибрирующие нотки беспокойства. Он поддел на кончик ножа кусок сыра, но ко рту не поднес. Старик обдумывал ответ, и это требовало времени.
– Знаешь что, голубь, – сказал он наконец. – Я тебе не советую попадаться Круминю на глаза. Ты, насколько я понимаю, не запланирован к участию в его делишках. Заграничная родня о твоем существовании ничего не знает и знать не желает. Если будешь путаться под ногами, тебе не поздоровится. Действуй лучше в одиночку, на свой страх и риск. Поезжай, получи что тебе полагается. Если, конечно, сможешь доказать, что ты действительно сын Каролины Упениеце, ее законный наследник. А кое в чем я тебе мог бы помочь.
– В чем именно?
Официант долго что-то прикидывал в уме, но затем решился:
– Я не вымогатель, много мне не нужно, но что причитается, хотел бы получить.
Улдис насторожился. Похоже, старик сейчас бросит карты на стол!
– Так вот, значит, дело такое, – продолжал официант. – Твой отец перед войной задолжал мне полторы тысячи латов – карточный долг. Я желаю всего лишь получить свои деньги.
– В долларах?
– Не откажусь и от рублей, но в двойном размере.
– А я что буду с этого иметь?
– Что иметь, говоришь? Это будет для тебя очень даже выгодное дельце. Тебе требуются доказательства. Они в моих руках. Я тебе отдам письма отца и родственников ко мне, которые они посылали из Австралии, когда хотели, чтобы я выжал из твоей сестры и матери генеральную доверенность на наследство. В письмах там про все сказано, и они тебе, голубь, очень понадобятся – в них ключ к ларцу с золотом. Принесешь деньги, получишь письма. Я их. храню здесь, в ресторанном сейфе. Как видишь, я человек благородный, отдаю миллион долларов всего за три тысячи рублей, которые когда-то сам же выиграл.
Улдиса даже в жар бросило. Вот она где всплыла, эта большая щука, которую они с Валдисом так долго и терпеливо пытались выудить! Круминь не на шутку опасный зверь. Мать и дочь Упениеце ему нужны были живые или мертвые, потому что стоили ни много ни мало – миллион долларов. Вот почему Катрина призывала Леясстраута на помощь.
Улдис резко вскинул голову:
– Принесите, пожалуйста, эти письма! Хочу взглянуть на них.
– Не веришь? – Официант тяжело поднялся.
"Может, догадался,. – мелькнула мысль. – В таком случае надо было бы сейчас произвести обыск в сейфе и официально изъять письма, пока он их не уничтожил. Но если никаких писем там нет и он просто хотел взять меня на пушку? Тогда я буду разоблачен. Нет, спешить нельзя ни в коем случае!"
Проходит минута… две… три… пять… десять.
"Обвел меня, сукин сын, вокруг пальца и сжег или перепрятал письма". И в этот момент Улдис увидел приближающегося официанта со свертком, перевязанным синей ленточкой. Он с достоинством уселся за стол и извлек из свертка несколько конвертов с заграничными марками.
– Извольте! – Рот его растянулся в угодливой и в то же время настороженной улыбочке.
Стабинь придвинул письма к себе и стал их просматривать.
– Большое спасибо! – сказал он официальным тоном. – Вы даже не представляете, какую помощь нам оказали. – Неторопливо, словно сомневаясь, надо ли это делать или нет, он достал свое удостоверение и развернул его перед лицом официанта.
Зустер резко отставил рюмку, весь подался вперед, пальцы сжались в кулаки, точно он хотел кого-то ударить. В зале вовсю надрывался джаз, и пышная брюнетка в длинном бархатном платье пела о костлявой старухе Смерти, влюбившейся в прекрасного юношу..
– Не взыщите! – словно из подземелья донесся до слуха Улдиса голос официанта. – Не взыщите! – повторил он. – Я понимал, что так могло случиться. Но что поделать, стариковские иллюзии! А вдруг и мне улыбнулось бы счастье?
Улдису даже стало чуть жаль опростоволосившегося старика.
– А если бы я вас вызвал и допросил официально, отдали бы вы письма?
– Вряд ли. С какой стати мне было предавать Круминя? Честно говоря, я его боюсь.
– А еще почему?
– Это уже сложнее. Видите ли, письма имеют свою историю…
– Заграничные родственники хотели бы заполучить их обратно?
– Кое-кто из иностранцев с удовольствием даже откупил бы их.
– Для публикации?
– Еще чего! Для того, чтобы выжать из родственников деньги.
– Вам известно о загадочной смерти обеих Упениеце?
– Слыхал.
– И полагаете, что это связано с заграничным наследством?
– А то как же! Это из писем ясно.
– И вы поджидали покупателей?
– Или же представителя власти. Я тянул жребий. Басня насчет внебрачного сына с самого начала показалась мне липой. Уж больно вы смахивали на хамоватого прощелыгу, который пронюхал о письмах и решил подзаработать. Мне-то было все равно, кому их сбыть.
– Я вначале и не собирался разыгрывать перед вами сына, – пожал плечами Стабинь. – Просто не стал возражать, когда вы подбросили мне эту роль. Факт, что легенда шита белыми нитками. Тем более что вы-то должны знать, что никакого сына не было. Вы правы. С такой басней мог прийти только какой-нибудь глуповатый фарцовщик, а не сотрудник милиции. Но этот вариант вас устраивал и навел на мысль о продаже писем, разумеется, за наличные.
Официант устало усмехнулся:
– Правильнее было бы давно отнести письма к вам. Но я не осмелился. Хранить их тоже стало опасно. Круминь уже не раз интересовался ими, угрожал. Даже хорошо, что они в ваших руках. Мне будет спокойнее.
– Вы отдали бы Круминю письма?
– Скорее всего да. С Круминем шутки плохи. Он способен на все, даже на самое страшное.
– А как вам до сих пор удавалось от него отделываться?.
– Я сказал, что письма отдал Каролине Упениеце в качестве доказательства благих намерений ее заграничных родственников.
– Значит, вы ему сказали, что передали письма Упениеце?! – переспросил Улдис. – Вот она, какая симфония!
Официант поднялся со стула и тихо проговорил:
– Вызовите, пожалуйста, милицейскую машину и арестуйте меня, чтобы Розинда видела!..
– Не бойтесь, Круминь вам больше неопасен.
Стабинь спрятал письма в карман и направился к телефону.
XXXI
Старый почтальон уютно уселся в кресло.
– Хочешь опять меня пригласить в общественные помощники или в свидетели? Я, конечно, не отказываюсь, – сказал он.
– Я хочу, чтобы вы помогли выяснить некоторые обстоятельства смерти Упениеце.
– Разве с этим делом еще не покончено? – спросил почтальон.
– Приближается к концу. Осталось только уточнить кое-какие мелочи.
– И я смогу быть полезен?
– Полагаю, что сможете. – Розниек не спешил. – В Межсарги приезжал нотариус описывать имущество. Вас приглашали понятым?
– Да.
– Когда из дому вышли вы, нотариус и участковый инспектор Каркл, двери опечатывали?
– Конечно. Это сделал инспектор Каркл.
– А свет повсюду выключали?
– Свет? – Почтальон принялся напряженно вспоминать. – Свет, свет… Ах, черт! – вдруг бормотнул он себе под нос, будто вспомнил нечто весьма неприятное. Затем облегченно вздохнул. – Да кому могло понадобиться включать свет среди бела дня!
– Ну, это не совсем так. По обнаруженным на пожарище двумя выключателям установлено, что перед началом пожара в Межсаргах горел свет, – спокойно продолжал Розниек. – Вот заключение экспертизы. – Следователь раскрыл папку и положил перед почтальоном несколько листков с машинописным текстом и подклеенными фотоснимками деталей выключателей. На лице почтальона отразилось удивление.
– Тогда, выходит, ночью кто-то наведался в Межсарги?
– Выходит, так. Может, вы подскажете, кто бы это мог быть?
– А мне-то откуда знать?
– Вам в ту ночь довелось быть совсем близко от Межсаргов.
– Я никого не видел.
– А сами что вы там делали ночью? Ведь вы проживаете совсем в другом месте.
– В Лаурпетеры ходил, – признался почтальон, – самогон пили.
– В Лаурпетерах были, это верно, и самогон тоже пили, только уехали вы задолго до пожара. Тушить пожар Лаурпетерис с Дайнисом побежали уже без вас. Где в это время были вы? Что интересного видели?
Старый почтальон потирал лоб, силясь вспомнить, как все происходило.
– Верно, Дайнис не соврал, – сказал он. – Оттуда я действительно ушел задолго до пожара, но поскольку был под градусом, побоялся ехать на мопеде. Вот и залез на сеновал проспаться. Но гроза не давала уснуть. Когда слез, Лаурпетериса и Дайниса уже не было. Я еще подумал – куда они подевались. Гляжу – зарево. Тут я и поехал.
– Когда мы нагнали вас в лесу, вы утверждали, что в Межсарги ударила молния. Когда вы успели это узнать?
– Люди болтали. Да и гроза была страшенная. Молния могла запросто ударить в антенну на крыше. А если грозопереключатель не был замкнут, то куда молнии было деваться? Откуда еще было взяться огню? Пожарники тоже такого мнения.
– И все-таки кто-то в Межсаргах побывал. Это мы с вами только что установили. Это он включил свет, что-то искал, но, видимо, не нашел и потому поджег дом. Техническая экспертиза также убедительно подтверждает факт умышленного поджога. У вас, случайно, нет никаких подозрений, кто это мог бы сделать?
– Понятия не имею, – пожал плечами почтальон.
– У меня еще есть кое-какие неясности, – немного помолчав, продолжал Розниек. – В своих показаниях вы утверждали, что дверь в Межсаргах, когда вы туда явились и обнаружили Каролину Упениеце мертвой, была раскрыта.
– Да, так это и было, – утвердительно закивал головой почтальон.
– Но Леясстраут утверждает, что когда он ночью уходил, то захлопнул дверь за собой. Инспектор Каркл и врач тоже подтверждают, что нашли дверь запертой.
– Леясстраут? Это еще кто такой?
– Вы незнакомы с ним? Впрочем, сейчас это неважно. Так как же все-таки с дверью? Она была открыта или закрыта?
Почтальон с ответом не спешил.
– Память у меня неважная, – наконец сказал он. – Может, что-нибудь и перепутал. Теперь начинаю припоминать. Вроде дверь действительно была закрыта. Да, да, но зато окно… окно было раскрыто. Вспомнил, я через окно и влез. Потому и пуговица, которую подобрали там, могла оказаться моей.
– Куда вы так торопитесь? – усмехнулся Розниек. – До пуговицы мы еще дойдем. А сейчас у меня такой вопрос: во время осмотра места происшествия вы утверждали, что Упениеце никаких писем не получали. Помните?
– Еще бы не помнить, я им писем не носил. Розниек провел жирную черту на листе бумаги, лежавшем перед ним.
– А куда же девались три письма, посланные Катрине Упениеце из Риги?!
Почтальон долго морщил лоб.
– Откуда мне знать? Что мне на почте дают, то я и разношу. А если они где-то пропали, то я за это не отвечаю. Мне чужие письма ни к чему. А может, бедной Катрине никто их и не посылал. – Почтальон, похоже, был встревожен всерьез.
Розниек достал из ящика стола продолговатую толстую тетрадь в коричневой обложке.
– Узнаете эту книгу? Это ваш журнал регистрации заказных отправлений. Он взят из архива почты. Вот здесь, – он раскрыл журнал на странице, заложенной полоской бумаги, – зарегистрировано адресованное Катрине Упениеце заказное письмо, и тут ее расписка в получении – поддельная. Кто это сделал?
Почтальон выпрямился точно от удара хлыстом.
– Неправда, неправда! – закричал он, отмахиваясь обеими руками. – Я всю жизнь честно зарабатывал свой хлеб, никому зла не делал! А теперь меня хотят обвинить в том, что я лишал двух одиноких женщин единственной радости – писем! Так опозорить старого человека! – Почтальон вдруг побледнел и стал задыхаться. – Мне плохо!.. Воды, ради бога, воды… – Дрожащими руками он поднес ко рту стакан воды, налитый ему Розниеком.
XXXII
В приемной прокуратуры стояла тишина, хотя народу набралось порядочно.
Дверь кабинета открылась, и на пороге появился прокурор.
– Все ко мне? – спросил он, взглянув на часы. В четыре заседание бюро райкома партии. О том, чтобы успеть пообедать, не могло быть и речи.
Чета старичков, как видно, приехавшая из отдаленного селения, встрепенулась. Старушка подтолкнула супруга.
– Да, да, уважаемый товарищ, нам очень надо поговорить с вами! – поспешно отозвался старичок.
– Хорошо, хорошо, приму, – успокоил стариков Кубулис и попросил присутствующих предъявить повестки. Четырех из них вызвал следователь Розниек.
– Так, так, – задумчиво просматривал он голубенькие бланки. – На 13.00, на 14.00, 15.00… – Прокурор еще раз бросил взгляд на часы. Странно, Розниек всегда очень точен, никогда не заставляет людей ждать.
В углу сидел почтальон из Юмужциемса.
– А вы, гражданин, к кому? – обратился к нему прокурор Кубулис.
– Жду, меня следователь вызвал, – запинаясь, сказал он.
– Мария! – Кубулис шире распахнул дверь канцелярии. – У Розниека есть кто-нибудь?
Стук пишущей машинки прекратился, и звонкий девичий голос ответил:
– До обеда был один старик. Больше никого не видела.
– Не этот ли гражданин? – Кубулис показал на почтальона.
Девушка встала из-за своего столика и подошла к двери.
– Похоже. Так он что же – по второму разу?
– Да, мне что-то с сердцем стало нехорошо. Следователь сказал, чтобы я посидел, пока не позовет. Вот и сижу, – безнадежно махнув рукой, сказал почтальон.
– После вас к следователю кто-нибудь входил?
– Да, высокий такой мужчина со светлыми волосами и палкой. Хромой.
– И не выходил еще?
– Не видал. Я все время тут сидел.
Кубулис вошел в канцелярию и притворил за собой дверь.
– Розниек у себя в кабинете?
– Должен быть у себя, – ответила секретарь. – Вроде не уходил.
– Люди его ожидают с часу дня.
– А чего же они молчат? – Мария быстрым шагом направилась в кабинет Розниека. Сквозняк с треском захлопнул не прикрытую до конца дверь канцелярии. Одновременно раздался пронзительный крик. Кубулис вбежал в кабинет и в оцепенении замер.
Валдис Розниек сидел, уткнувшись лицом к лужу крови на столе. Кровь растекалась по стеклу и капала на пол. Окно было распахнуто настежь.
Кубулис подбежал к Розниеку. Пульс был вялый, прощупывался с трудом.
Остолбеневшая секретарша стояла в дверях.
– "Скорую"! – сдавленно крикнул Кубулис. – Звоните!
XXXIII
Следователь по особо важным делам Дзелзав прибыл из Риги вместе с оперативной группой через час. Кубулис встретил рижан и провел их в кабинет Розниека.
На письменном столе лежали листки бумаги с заметками. Окно по-прежнему распахнуто, сейф не закрыт.
– Розниек жив? – взволнованно спросил Дзелзав.
– Состояние очень тяжелое. Еще не пришел в сознание. Сейчас его оперируют. Хирурги прилетели из Риги.
– А негодяй удрал через окно?
– Да, никто даже ничего не заметил и не услышал. Дверь со звуконепроницаемой обивкой.
– В котором часу это произошло?
– Точно установить трудно.
Твердой походкой в кабинет вошел прокурор-криминалист, немолодой человек с коротко подстриженными седеющими волосами. За ним худощавый технический эксперт в форме майора милиции. Они молча поздоровались с Кубулисом. Затем принялись за дело.
Дзелзав, выглянув из окна, сказал прокурору-криминалисту:
– Надо как следует осмотреть окно снаружи и сад.
– Я как раз и намерен этим заняться. До нас там никого не было?
– Под окном асфальт, отпечатков обуви не обнаружили, – отозвался Кубулис. – Собака взяла след, дошла до забора в конце сада, и на этом все.
– Товарищ Кубулис, неужели так никто и не заметил преступника? – спросил Дзелзав.
– Да, да, я как раз над этим сейчас и думаю. – Говорят, входил плечистый мужчина, блондин, хромой, с палкой. Странно, в этом словесном портрете есть некоторое сходство с человеком, которого мы долго подозревали в убийстве двух женщин на хуторе Межсарги.
– Розниек вел следствие по делу?
– Да. – Кубулис продолжал напряженно думать. – Этот человек… – он не докончил мысль. – И папка с делом об убийстве и поджоге тоже исчезла…
Кубулис подбежал к столу, схватил телефонную, трубку и набрал номер.
– Говорит Кубулис. Лейтенанта Стабиня попрошу… Еще не вернулся? Та-ак. Будьте добры, выясните в Риге, где сегодня с утра находился Янис Леясстраут! Да, тот самый. И где он сейчас! Еще разыщите инспектора Каркла и попросите его узнать то же самое в отношении фельдшера Ошиня. Доложите мне лично и по возможности поскорей! – Кубулис положил трубку. – Но… как знать, может, тут замешан кто-то другой.
– Исчезли еще какие-нибудь дела? – спросил Дзелзав,
– Да. О хищении в колхозе "Стар" и одно дело о хулиганстве.
Дзелзав рисовал в своем блокноте непонятные фигурки.
– Колхозное дело крупное?
– Даже весьма. Четыре человека уже арестованы, и восьмерых предстояло взять в ближайшие дни. Преступные комбинации с мясом и молочными продуктами, а также с госпоставками. – Продолжая говорить, Кубулис выдвинул ящик письменного стола: – Глядите! – воскликнул он. – Магнитофон на месте, а кассеты исчезли.
– Все ясно, – сказал Дзелзав. – Розниек кого-то допрашивал и допрос записывал на магнитофон. Потому этот человек и забрал кассеты. Это уже нечто более конкретное.
Кубулис еще порылся в столе, извлек коричневую папку с несколькими исписанными листками бумаги, надел очки и стал читать.
– Это рабочий план Розниека. На сегодня он не вызывал никого, кто был связан с похищенными уголовными делами… Черт возьми, Розниек на первую половину дня сегодня вообще никого не вызывал! Откуда же они взялись – старик в коридоре и этот плечистый блондин?
– Какой старик? – насторожился следователь.
– На утро был вызван один старик. Он-то и видел хромого, который входил к Розниеку.
– А где он, этот старик?
– В кабинете Апиниса. Я приказал его допросить… Апинис сидел над бумагами и что-то писал.
– Где старик? – спросил Кубулис. Апинис положил ручку на стол.
– Я допросил его и отпустил.
– Отпустил?! Я же велел свидетелей задержать до выяснения всех подробностей!
– А чего там еще выяснять? Все, что он знал, выложил как на исповеди. А если потребуется, его можно в любой момент опять вызвать. Это ведь почтальон из Юмужциемса.
– Почтальон! – побелел Кубулис. – И ты его отпустил!..
Между тем эксперт и прокурор-криминалист обследовали сейф.
– В сейфе находился какой-либо металлический предмет? – Эксперт обернулся к вошедшему в кабинет Кубулису.
– Да, пистолет! Розниек хранил его в сейфе.
Дзелзав, писавший протокол, оторвал взгляд от бумаги.
– Час от часу не легче. Значит, теперь бандит вооружен, – печально констатировал он.