Шаги за спиной - Миермилис Стейга 9 стр.


– Ну… не совсем. Я был всего-навсего свидетелем… Хулиган привязался к женщине, и я его… одним словом… доставил в милицию. И пошло: что ни день, то пиши объяснения, заявления; то меня допрашивает инспектор, то следователь, затем вызывают для опознания этого типа. Устраивают очную ставку. Когда передали дело в прокуратуру, все началось сначала. Я едва успевал являться на нужный этаж, в указанную комнату, и все это под угрозой уголовной ответственности за неявку. Словом, полгода меня тягали по этому делу. Соседи и сослуживцы поглядывали на меня с подозрением, а кое-кто и отворачивался при встрече. Жена нервничала, работа не клеилась… Скажите откровенно, разве нельзя было все это провернуть покороче и без нервотрепки?

Розниек встал, подошел к окну, раздвинул шторы и открыл форточку. Ветер на дворе усилился. Крупные капли дождя ударяли о мокрую поверхность асфальта и лопались пузырями.

– Когда это произошло? – поинтересовался он, воротясь к столу.

– Да лет пятнадцать назад.

– К сожалению, вы тогда попали в руки волокитчиков. Но в тот раз вы были отнюдь не свидетелем, а обвиняемым. – Дрейманис бросил на Розниека недоуменный взгляд. – Да, да, вы его так, грубо говоря, двинули, что он влетел вместе с осколками стекла в витрину и получил тяжкие телесные повреждения.

– Да, но и тот негодяй ни с того ни с сего пристал к женщине, – пояснил Дрейманис. – Когда же я попытался его осадить, так сказать, по-хорошему, он полез в драку. Что оставалось делать? Только тогда у меня не было свидетелей. Женщина сбежала, а этот тип клялся, что я напал на него первым. К тому же в тот вечер я был навеселе после банкета…

Розниек сочувственно покачал головой,

– В жизни всякое случается. Женщина в тот раз поступила точно так же, как в нашем случае поступили вы. Уклонилась от следствия, это пошло вам во вред.

– Показания женщины могли мне помочь?

– Безусловно. Закон освобождает от ответственности того, кто причинил увечье преступнику при самозащите, или защищая других лиц, или принимая меры по охране общественного порядка. Однако мера самозащиты должна соответствовать опасности от реального нападения. Подчеркиваю, реального.

– С тех пор я и не бью, – улыбнулся Дрейманис. – Хватаю за руки и не даю им воли.

– Так-то, пожалуй, оно вернее, – согласился Розниек. Он встал и подал ему руку. Дрейманис тоже встал и в нерешительности помялся.

– Мне бы хотелось извиниться перед Судрабите, – сказал он. – Наверно, я изрядно напугал ее.

– Ваше желание можно только приветствовать. Ее кабинет рядом…

XXIV

По кислым физиономиям Лаймы и Петера Улдис понял, что их поиски успехом не увенчались.

– Носы не вешать! – бодро воскликнул он. – Мы еще увидим небо в алмазах, а преступника – на скамье подсудимых.

Рассказав о своей поездке в таксопарк, Улдис изложил план дальнейших действий:

– Сегодня мы в роли пожарных инспекторов пройдемся по некоторым учреждениям и предприятиям и заодно поищем нашего инвалида. Но первым делом разрешите пригласить вас, дамы и господа, отобедать в первоклассном молочном ресторане.

– С удовольствием! – воскликнула сразу повеселевшая Лайма.

Все трое зашагали по направлению к Стрелковому парку.

Ресторан был и в самом деле великолепен. Он походил на большой белый пароход, пришвартованный к берегу канала и слегка покачивающийся на зеленых волнах газонов. Посетителей было немного.

– Дамы и господа! – Широким жестом Улдис пригласил своих помощников занять свободный столик в углу террасы. – Здесь нам будет удобно. Что будем есть? – подал он меню Лайме.

– Устрицы и черную икру! – весело отозвалась она.

– И, разумеется, шотландское виски! – добавил Улдис. – Икра в меню числится, виски – тоже. Только не приложу ума, как быть с устрицами? А пока вы тут изучаете ассортимент деликатесов и соответствие их цен нашим финансам, я позвоню в управление.

Набрав номер в телефоне-автомате, Стабинь услышал знакомый голос капитана Соколовского.

– Стабинь говорит.

– Ах это ты, сынок. И где тебя черти носят! Придешь, всыплю по первое число.

– Не томи – выкладывай, что нового?

– Звонил Левинский. Нашли, говорит, таксиста, который вез вроде бы того ночного гостя из Юмужциемса. Приметы, во всяком случае, совпадают.

– Молодец! – крикнул в трубку Стабинь.

– Не подлизывайся.

– Да не ты молодец, а Левинский. Где шофер?

– А ты где?

– В молочном ресторане.

– Так я и думал. Жди, такси минут через двадцать подъедет.

Улдис повесил трубку и в радужном настроении направился на террасу.

– Дорогие товарищи, кажется, фортуна сменила гнев на милость, – радостно сообщил он. – Сейчас подъедет таксист, который вез нашего приятеля от Видземского рынка. Он покажет куда!

– А чего же мы по рынку мотались, если он поехал дальше? – наморщила лоб Лайма.

– Во-первых, нам не было известно, что он оттуда уехал. Во-вторых, нам и теперь еще неизвестно, тот ли это тип, который нам нужен.

– А в-третьих?

– Нам не придется вкушать ни первого, ни второго, ни последующих блюд…

Такси уже пофыркивало у выхода. За рулем сидела худенькая белокурая девушка.

Улдис сел впереди, а Лайма и Петер – на заднее сиденье.

– Да, я везла в четверг плечистого светлоголового инвалида в темном костюме, – не дожидаясь вопросов, сказала девушка. – Сел он у Видземского рынка без очереди. Очень торопился, на часы все поглядывал. Наверное, волновался.

– Говорил?

– Нет, большую часть пути молчал.

– Почему же вы думаете, что он волновался?

– Женская интуиция.

– Что ж, двинем в путь-дорожку, – улыбнулся Улдис, – покажите, куда вы доставили вашего пассажира.

Машина тронулась с места. Короткими отрывистыми движениями водитель переключала передачи и поворачивала руль.

– Прибыли! – Девушка затормозила у кирпичного дома в Старом городе. Дверь украшало несколько вывесок различных учреждений.

– Зря так близко подъехали, – заметил Стабинь. – Обогните квартал еще раз и остановитесь вон у того дома. Я сейчас вернусь.

Улдис выскочил из машины и нырнул в парадное.

На втором этаже он прошелся по коридору, читая таблички на дверях и внимательно рассмотрев фотографии на доске Почета. Мимо сновали работники. У окна что-то горячо обсуждала группа мужчин.

– Скажите, пожалуйста, где комната номер… – Стабинь искусно симулировал смущение.

– Какая? – Молодой человек с продолговатым лицом был явно недоволен тем, что его перебили на самом интересном месте.

– Да вот, записку где-то посеял. – Стабинь засмущался еще больше, продолжая рыться в карманах. – Черт возьми, – нервничал он, – и куда она делась?..

– Кого вы ищете?

– В том-то и дело, что его фамилия была записана на той бумажке.

– Скажите хотя бы, как он выглядит. Или вы и этого не знаете?

На лице Стабиня затеплилась надежда.

– Говорят, инвалид, широкоплечий…

– Хромает на правую ногу?

– Вроде бы да.

– Это Леясстраут – заместитель начальника треста. Пятый этаж, сто тридцать четвертая комната. Только сейчас он, кажется, в министерстве…

Вызвав лифт, Улдис поднялся на пятый этаж, поглядел, где находится кабинет Леясстраута, а затем, уже по лестнице, спустился вниз.

– Вот ведь какая симфония, – проговорил он, усаживаясь в машине. Вынул из портфеля миниатюрную кинокамеру и предостерегающе поднял палец вверх, – теперь глядите в оба. Одну минуточку, – Улдис снова выскочил из машины и, вскоре возвратись с большим букетом, вручил его опешившей Лайме.

– Возьми, пожалуйста, и держи на виду. Мы должны походить на веселую компанию, которая едет в гости и ждет еще одну запаздывающую даму. Лайма, придвинься поближе к Петеру, чтобы высвободить еще одно место.

Не успел Улдис снова сесть в машину, как Петер взволнованно прошептал:

– Гляди, гляди!

У здания остановилась черная "Волга". Из нее вышел, прихрамывая на правую ногу, мужчина и быстрым шагом направился к двери здания.

– Это он, он, – вцепилась Лайма в плечо Улдиса.

– Он самый! – сказала девушка. – Арестуйте его! Однако Улдис не последовал совету. Вскинув кинокамеру, он лихорадочно снимал.

XXV

Леясстраут стремительно вошел в кабинет. Часы на отполированном до зеркального блеска письменном столе показывали без четверти девять.

Окинув критическим взглядом кабинет, он остался доволен царившими тут чистотой и порядком. Подошел к большому окну, отдернул тяжелые шторы. Перед хитроумно замаскированным зеркалом он пригладил торчащую русую с проседью прядь, подтянул узел галстука и сел за круглый столик, на котором уже ароматно дымилась чашка крепкого кофе. Леясстраут, просматривая свежие газеты, с наслаждением отпил несколько глотков. Вдруг на большом столе щелкнуло переговорное устройство; и раздался громкий женский голос:

– Ян Карлович, к вам на прием гражданин из сельского района. Говорит, из прокуратуры.

Леясстраут нахмурил густые светлые брови.

– Из прокуратуры сельского района? – Подойдя к письменному столу, он наклонился к микрофону. – Пусть войдет!

Дверь отворилась. Высокий, сутуловатый человек помялся у порога. Леясстраут пошел ему навстречу.

– Садитесь, пожалуйста! Чем могу быть полезен? – показал он на кожаный стул у письменного стола.

– Моя фамилия Розниек. Я следователь прокуратуры. – Розниек достал из кармана ярко-красную книжечку.

– Верю, верю, – замахал руками Леясстраут. – Лучше скажите, что вас ко мне привело?

Розниек подобрал ноги под стул, пристроил руки на подлокотниках, смерил Леясстраута взглядом.

Открытое круглое лицо с коротковатым носом светилось добродушием и вместе с тем излучало энергию и уверенность в себе.

Розниек не знал, как начать разговор, и не понимал, что его смущает. Потом до наго дошло: он сидел в чужом кабинете с той стороны стола, где обычно сидят допрашиваемые.

Леясстраут встал, прошелся к окну, затем присел на низкий диванчик напротив Розниека.

– Слушаю вас, товарищ следователь.

– В четверг на прошлой неделе вы проезжали в Юмужциемс, на хутор Межсарги, – начал без обиняков Розниек.

Леясстраут вздрогнул, к лицу прилила краска. Замешательство длилось всего несколько мгновений.

– Откуда у вас такие сведения? – в голосе явственно прозвучали начальственные нотки.

– Я полагал, мы обойдемся без вещественных доказательств. Но если требуется… – Он покопался в портфеле и кинул на столик несколько фотоснимков с отпечатками следов на песке.

Леясстраут внимательно просмотрел фотографии.

– Так, так, – сказал он вдруг весело, – прямо как в детективном кинофильме: следователь выслеживает преступника. А что, если следователь ошибся и это следы не моей обуви?

Розниек слегка подался вперед, пристально наблюдая за Леясстраутом. Любопытно, Леясстраут не спрашивает, что произошло в Юмужциемсе, а сразу пробует отшутиться.

– Следы ваши, – серьезно продолжал Розниек, – можем сличить их с обувью.

– Ишь какой скорый! – возмутился Леясстраут. – Вы сперва запаситесь санкцией прокурора республики на обыск, вот тогда и поговорим. А для того, чтобы получить санкцию, требуется законное основание.

– Такое основание есть, – спокойно ответил Розниек.

– Тогда, может быть, скажете, в чем оно состоит? – нетерпеливо выпалил Леясстраут. – Что именно привело вас ко мне?

– Хотя хозяин этого кабинета вы, но вопросы буду задавать я, – вежливо, но твердо заметил Розниек. – Ответьте, пожалуйста, в четверг на прошлой неделе вы были в Юмужциемсе на хуторе Межсарги?

Леясстраут зажег сигарету и глубоко затянулся. Он молчал. Розниек внезапно ощутил, что напряжение ослабевает, словно бы лопнула некая пружинка в психологическом механизме разговора.

– Можете, конечно, и не отвечать, ваша поездка в Юмужциемс не вызывает никаких сомнений. – Он достал из портфеля и положил на стол еще несколько снимков. Это были фотографии кусочков хлеба и сыра со следами зубов, а также гипсовых отливок зубов. – Эти визитные карточки вы оставили в Межсаргах, а вот на этих предметах есть также и отпечатки пальцев. – Розниек бросил словно карты еще два снимка: коньячной бутылки и коробки конфет "Ассорти". – Вам эти предметы знакомы. Если угодно, есть и два свидетеля – кондуктор автобуса и студент. Они видели, что вы вошли в автобус в Юмужциемсе. Вы с ними вместе ехали до самой Риги.

Розниек наблюдал за Леясстраутом. Бесследно исчезло начальственное высокомерие. Лоб повлажнел, наморщился, на виске пульсировала набухшая вена. Леясстраут отодвинул остывший кофе, резко встал и с напускной безысходностью развел руками.

– Ну, хорошо, допустим, я в молодости жил и работал в этом вашем Юмужциемсе. А теперь съездил навестить знакомых. Что же в этом факте достойно внимания сельского Шерлока Холмса?

– Странный визит, – пропустив колкость мимо ушей, усмехнулся Розниек. – Приехали вечером, а посреди ночи уже отправились в обратный путь.

Леясстраут насторожился.

– Что, разве и в лесу за мной была слежка?

– Нет, зачем же. Вас заметил человек, когда вы долго ожидали автобуса на остановке. Помните? Вам он не знаком?

– Похоже, где-то видел его раньше.

– И не хотели, чтобы он вас узнал. Поэтому не поддержали разговор.

– Опять подозрения. Да скажите же в конце концов, что означает этот спектакль?

– Меня интересует, что вы делали той ночью в Межсаргах? И почему так внезапно уехали?

– Вам не кажется, товарищ следователь, что любой гражданин имеет право хранить в тайне все то, что относится к его личной жизни? – Леясстраут высказал это хотя и негромко, но с раздражением.

– Бесспорно. И тем не менее не понимаю. Вы столько лет живете в Риге и ранее никогда не ездили…

– И тут ни с того ни с сего вдруг роман где-то в Юмужциемсе, на старом хуторе Межсарги… – У Леясстраута, видимо, начали сдавать нервы. – Да, действительно, уму непостижимо! Разве мало женщин в Риге? Неужто обязательно ехать куда-то к чертям на кулички?! – Он вновь закурил и умолк. Затем уже в другом тоне добавил: – Катрина была моя первая и самая большая любовь. Разве мог я не поехать, когда она меня позвала?

В кабинете долго царила гнетущая тишина.

– Извините, – выдавил наконец Леясстраут. – Не знаю уж, поймете вы меня или нет, и все же я попрошу… У меня жена, двое детей…

Розниек задумался. Несомненно, Леясстраут той ночью был в Межсаргах. Рассуждая логически, да и в соответствии с имеющимися доказательствами, очевидно, имелась прямая связь между его поездкой туда и смертью обеих женщин. Не исключена и возможность его вины в двойном, хорошо замаскированном убийстве. В лучшем случае он свидетель разыгравшейся в Межсаргах трагедии.

– Расскажите, пожалуйста, что вы делали в четверг ночью в Межсаргах? – чеканя каждое слово, еще раз задал вопрос Розниек.

Леясстраут недоуменно пожал плечами.

– Не понимаю, для чего вам это знать?

– Потому что Катрина Упениеце и ее мать в эту ночь были убиты. – Следователь внимательно наблюдал за выражением лица Леясстраута.

Леясстраут внезапно побледнел. К бледности обескровленного лица добавилась восковая желтизна. В мгновение ока он постарел, осунулся. Едва шевеля онемевшими губами, Леясстраут попросил Розниека распахнуть окно. Какое-то время он сидел неподвижно, опершись на подлокотник дивана. Затем, мало-помалу придя в себя, с трудом поднялся, тяжело ступая, подошел к сейфу и вручил Розниеку несколько конвертов.

– Вот письма. Следствию они пригодятся. Я… сейчас не в состоянии что-либо вам рассказать…

XXVI

Подобно врачу, следователь тоже изучает человека. Но если первого интересует преимущественно физическое здоровье, то второго – моральное. Больной не боится врача, он ему помогает. Но перед следователем редко обнажают душу и сердце, в особенности морально больные люди – преступники. Очень редко они сознают, что именно следователь и есть тот лекарь, который способен помочь их исцелению. Следователю приходится самому проникать в интимнейшие лабиринты души, отыскивать тропки, ведущие к правде, к откровенности, а затем и к выздоровлению. Работа трудная и неприятная. Но такова уж профессия следователя.

Розниек извлек из ящика стола письма Катрины Упениеце Леясстрауту, разложил их по датам и еще раз внимательно перечитал, задумываясь над каждым словом.

"Здравствуй, дорогой мой Янис!

Прости, что осмелилась так к тебе обращаться, но мы же с тобой друзья юности, потому думаю, что имею право. Я безмерно счастлива, что ты жив и здоров. Здесь все считали тебя погибшим на войне, но я не смогла в это поверить. Сердечно поздравляю тебя с юбилеем! Видела твой портрет и биографию в журнале. Я так счастлива, что нашла тебя, словами этого не высказать. Хочу тебя увидеть. Но сейчас приехать в Ригу не могу, не могу мать оставить одну, да и в колхозе работы по горло. Если ты не стал слишком гордым, напиши мне хоть несколько строчек в ответ, буду очень рада получить весточку от тебя.

Катыня.

Надеюсь, что еще не совсем меня позабыл.

Межсарги, 11 апреля 19… года".

Розниек отложил письмо в сторону и стал читать следующее.

"Дорогой мой, милый Яночка!

Только что получила твое письмо. Рада ему бесконечно. Теперь в моей жизни появился совсем другой смысл. Я знаю, у тебя есть семья, своя жизнь. Я ничего не требую, пойми меня правильно. Но ты вернул мне молодость. То, что ты жив и что я тебя увижу, придает мне новые силы жить и работать.

Дорогой мой Яночка, очень бы хотелось съездить в Ригу и встретиться с тобой. Но ты ведь очень занятой человек, большой начальник. Быть может, все давно позабыто?

Жизнь моя течет, как говорят, через пень колоду. Мать совсем спятила. Снова взялась за старое. Словом, тут творится такое, что в письме описать невозможно. Только один ты можешь мне помочь. Ты для меня всегда был самым дорогим и близким человеком. Яночка, найди время и приезжай! Мне очень нужен твой умный совет. Посетим дорогие нам места – сходим к большому обрыву, к старому дубу. Лето уже близко, и там опять будет очень красиво.

Катыня.

Межсарги, 20 апреля 19… года".

"Дорогой Яник!

Опять я тебе пишу. Послала два письма, а ответа как не было, так и нет. Может, почта плохо работает? Не дождавшись тебя, кое-что предприняла по своему разумению так, как, по-моему, поступил бы и ты. Может, я заблуждаюсь, столько ведь лет прошло. Это письмо посылаю с нашим бригадиром. Она едет в Ригу на совещание и опустит письмо на главном почтамте. Так что его ты уж получишь обязательно. Если ответа не получу, то, выходит, ты больше знать меня не хочешь. Хотя никогда я в это не поверю. Наверно, твоя работа и семейное положение не позволяют со мной переписываться. И все-таки приезжай. Это не прихоть. Это моя большая просьба.

Кате.

Межсарги, 18 мая 19… года".

Назад Дальше