Он и сейчас был нежным, но и осторожным - целовал, гладил, будто молча призывал ее потерпеть еще немного, дождаться ночи, и уж тогда ничем себя не сдерживать и ни в чем не отказывать. Голова кружилась, каждое движение Славиной ладони по ее телу томительно отдавалось у нее в животе, и грядущая ночь казалась ей отдаленной и недостижимой… Последнее, о чем подумала: надо бы ключ от двери в эту комнату поискать, был ведь где-то. Это чтоб ночью закрыть дверь и никому не отворять до самого рассвета, до подъема на очередную рыбалку, если у них к утру сил достанет. Почему-то ей казалось, что и Зине после долгих душевных ее страданий должен обязательно понравиться веселый Саня - даже просто как сердечная отдушина. Ну а понравится, так и ждать нечего и нечего стесняться - все в доме свои, никто не осудит. Сама Дуся даже и не собиралась стесняться - на то она и ночь…
Вечерок, как заметил повеселевший, и не без причины, Саня, у них удался. Смех катался по дому безостановочно. Чего только не рассказывали мужчины, какие случаи из недавней своей жизни не вспоминали. Может, тогда это было и не смешно, а, скорее, горько, но теперь, по прошествии времени, любая мелочь веселила, особенно еще и потому, что рассказчики - что один, что другой - умели подать так, что у женщин животы разболелись от беспрерывного смеха.
После долгого воздержания Зина как-то довольно быстро захмелела. Не пьяная, нет, но ее смешно покачивало из стороны в сторону, и кончилось тем, что она чуть не свалилась со стула, хорошо, что в последний момент Саня успел подхватить ее, а она хохотала.
Дуся с удовольствием замечала, что Славин дружок полностью переключил свое внимание на подругу и усиленно ухаживал за ней, а Зина просто сверкала от удовольствия и не расставалась с подаренным ей зонтиком, и лицо ее было очень красивым, поневоле залюбуешься. Саня и любовался откровенно, подмигивая то Славе, а то Дусе. И это было тоже смешно. Конечно, ни о каком уходе Зины домой уже и речи не могло идти. Она парочку раз просто повисла у Сани на груди, обхватив его шею руками. Пробовала целоваться, но губы только чмокали, и она без удержу хохотала. Знать, отпустила ее боль окончательно, и чего теперь страдать по утерянному навсегда? Да пошло оно все!.. Жить уж мало остается, бабий век-то короток, полсотни стукнет - и, считай, старость на дворе, где ж там новую радость-то искать?
Попытались еще чего-то вкусного поесть, но уже в горло не лезло, и Дуся решила кое-что скоропортящееся убрать в холодильник и на ледник, в погреб, жалко же. Она принялась было уносить, но Слава поднялся и стал ей помогать, а Турецкий, у которого на руках и на коленях вальяжно развалилась счастливая и улыбающаяся Зинка, пытавшаяся полностью открыть глаза, посмотрел-посмотрел да и поднялся вместе с женщиной, держа ее на руках.
- Ну, что? - торжественно вопросил он. - По-моему, мадам полностью готова к совершению дальнейших великих подвигов! При моем активном, разумеется, участии. Что скажете, друзья мои?
- А ты спроси у нее самой, - посоветовал Грязнов, ухмыляясь.
- Не могу, я в полном замешательстве, что делать с этим бренным телом? Нет, вообще-то, оно еще живое, дышит и даже, кажется, осторожно хихикает… - Он сделал вид, что прислушался и потом кивнул: - Точно, слышу тихий такой, русалочий смех. Ах, проказница!
- Да унеси ты ее к себе, и… отдыхайте. Поздно уже. Вы ж и поспать не успеете. - Дуся весело махнула рукой.
- И то верно, Саня, - подтвердил Слава. - Нельзя допускать, чтобы женщина так долго страдала от одиночества. Ты просто обязан хорошо утешить ее. Я прав, Дусенька? - Он проникновенно посмотрел ей в глаза. - А что поговорить по поводу ее… ну, трудностей мы не успели, так время ж у нас еще есть. Можно и завтра с утра либо вечерком, никто нас не торопит, не гонит, верно? Ты ж не прогоняешь?
- Какой разговор? По мне, Славушка, так живи, сколько душе угодно, я только рада буду. - Помолчала и тихо добавила: - И счастлива.
- Э-э, ребятки, - Турецкий покачал головой, - да у вас тут, гляжу, серьезно. Так мы пошли? Пошли, Зин? - обратился он к своей якобы безвольной ноше, но та ответила почти трезвым голосом:
- А чего еще нам надо? Разве танцевать больше не будем?
Все расхохотались, а она сделала вид, что захотела обидеться, но быстро передумала и заговорила чуть заплетающимся языком, из чего напрашивался вывод, что она на самом деле не так уж и пьяна, как представляется:
- И ничего смешного не вижу. Не будем, значит, и не будем, тогда сменим пластинку на… - Она повернула голову к Турецкому и спросила: - Слушай, кавалер шикарный, ты о чем думаешь, когда у тебя молодая и красивая девушка на руках… валяется?
Турецкий едва не уронил ее на пол, так стал смеяться.
- Я, Зинка, как тот несчастный солдатик, который при виде кучи битого кирпича все равно думает только о бабе!
- Ну, так и не тяни, - рассудительно заявила она, вызвав новый приступ хохота.
Ну, парочка! Грязнов кулаком вытирал слезы на глазах, а Турецкий продолжал стоять, держа Зину на руках, словно не зная, что с ней делать.
- Растерялся, Саня? - поддразнил Грязнов. - Так тебе и надо, не все коту масленица. Тебе ж сказано: не тяни кота за хвост. У тебя что, на веранде больше места своего нет?
- Место есть, - задумчиво ответил он. - Но я еще не решил…
- Чего ты не решил?
- Каким способом…
Грязнов икнул и подавился, повиснув на Дусе, а та, изнемогая от хохота, колотила его по спине кулачками и не давала рухнуть на пол, как Слава ни пытался.
Наконец, Турецкий унес Зину на веранду, они там о чем-то весело побубнили, пощебетали совсем не пьяными голосами и погасили свет. А Дуся, помогла Славе дойти до тазика на кухне и слила ему на руки. Он умылся, пофыркал, вытерся поданным полотенцем и обнял женщину.
- А пойдем-ка и мы? Знаешь, чего я больше всего ожидал весь вечер?
- Скажи, - тихо произнесла она.
- Вот этой минуты, - шепотом произнес он из губ в губы… Конечно же, утро наступило очень скоро, и - никакого похмелья. Даже удивительно.
Грязнов удивленно посмотрел на сиявшую от счастья Дусю, а она, поняв смысл незаданного вопроса, ответила:
- Пища здоровая, милый мой генерал. Никаких канцерогенов. Да и выпили-то - так, для удовольствия. И Зинка, я тебе скажу, не была пьяной, я думаю, она просто чувствовала себя не очень ловко с новым человеком, который ей, несомненно, понравился, я видела, ну, и просто немного притворилась. Мол, ты сам решай, а я ничего не вижу и не слышу. А потом: "Ах! Что это со мной?" Но, как говорится, поезд уже пошел, и остается ей теперь только одно - ехать и качаться, качаться и ехать.
- А ты - психолог, - с удовольствием констатировал Грязнов. - Смотри-ка, не ожидал такой твоей реакции.
- Да чего уж тут тайного? Все мы, бабы, одинаковые, все о счастье мечтаем - не навсегда, так хоть на время… которого у нас все меньше и меньше.
- Ну, ты еще очень молодо выглядишь, молодчина, крепкая, сильная… А волосы - просто чудо, ни единой сединки. Подкрашиваешь, поди? - он подмигнул ей.
- Да ни в жизнь! Я - натуральная.
- Это я уже успел заметить, - хмыкнул Грязнов и вздохнул. - Эх, Дусенька, тебе бы… да-а…
- Чего? - спросила осторожно она, не дождавшись окончания фразы.
- У-у-ух! - с удовольствием протянул Грязнов и покачал головой. Так и не дождалась.
А другая пара все не появлялась. Грязнов забеспокоился, попросил Дусю осторожно заглянуть на веранду. Она пошла, попыталась слегка приоткрыть дверь, но та скрипнула, и Дуся увидела сидящих за столом на веранде друг напротив друга Турецкого и Зинку. И они были одеты и мирно беседовали. Но так тихо, словно боялись разбудить спящих в доме.
- Вы это чего? - удивилась Дуся. - Сидят, как мышки… Слав, да они давно не спят, иди сюда, посмотри! Вы чем занимались-то, друзья мои? Вышел и Грязнов, руками развел: всего мог ожидать, но только не такой идиллической картинки.
- А вы за нас не беспокойтесь, - мягко объяснился Турецкий. - Мы ведь почти все успели, да, Зин?
- Конечно, - подтвердила она, улыбаясь, и многозначительно добавила: - но только далеко не все, Саня. Лично у меня в запасе еще много осталось. На будущее… Ладно, шутки в сторону. А я, Дусь, рассказываю вот Сане про наши беды… Ну, про Катюху там, про доктора моего… Вообще, про весь наш беспредел. Он попросил, я и рассказываю. Ах, если бы помог кто, - вздохнула она. - Только никому, я чувствую, это не нужно. На краю пропасти живем, и никто руку протянуть не желает.
- Ну, насчет пропасти это ты, Зинуля, зря. - Турецкий нахмурился. - А вообще, скажу тебе, Славка, ты бы напряг немножко своего дружка Привалова. А то ведь люди уже уверены, что никакой правды не существует.
- Напрячь - это можно, - озабоченно ответил Грязнов, - знать бы куда… Ладно, девочки, поговорим попозже. Мы ж никуда не бежим. Давайте сядем нынче да всерьез обсудим, что тут у вас было и куда кривая вывозит ваших правоохранителей. А пока пойдем и чего-нибудь перекусим. Не знаю, как вы, а мы с Дусенькой хотим жрать, как из пушки.
- Это, примерно, как же? - Турецкий наклонился в Зине и подмигнул. - Не знаешь? - Та, улыбнувшись, отрицательно покачала головой. - Вот и я мучаюсь в догадках, - заключил он. - Но прислушаться к Славки ному совету, думаю, стоит, ты что думаешь по этому поводу?
- Да уж пора на работу бы…
- Успеешь, - решительно заявила Дуся. - Никто к тебе в такую рань не заявится. Прошу всех к столу!..
А за столом все будто забыли о вчерашнем веселье, и разговор теперь шел только о событиях прошлого года. Женщины тараторили, торопясь и перебивая друг дружку, а Грязнов с Турецким, который сидел с насупленным видом, только слушали. И Дуся видела, что слушают они оба внимательно, не формально, лишь бы отделаться. Иногда переглядывались и покачивали головами, так, будто многое им было давно уже известно. Но откуда?
Ей бы и в голову не пришла мысль о том, что все беды и мытарства, которые разворачивались в этой забытой Богом станице, были типичными для огромной и безалаберной в отношении законности страны. И похожие ситуации складывались настолько часто, что их можно было назвать типичными. Но в каждом доме - свое горе, и сколько бы жильцам этих домов ни повторяли, что так везде, кому от этого легче? Да никому, только привыкают люди к горю и перестают верить в справедливость, либо, как в этом конкретном случае, начинают мстить нерадивым законникам. И как их после этого осуждать? Вон ведь фильм "Ворошиловский стрелок" вызвал у зрителей весьма определенного рода чувства. А по сути, вот тебе и главный тезис: правды ждать не от кого, поэтому сам берись за оружие. И ведь все, до последнего зрителя, сочувствовали именно старику, отомстившему за внучку, а не представителям закона. Все наоборот у нас получается… Устанавливай справедливость путем прямого нарушения закона. Так какая же она после этого справедливость? А конкретный вопрос прост: кто-то ж однажды должен сделать свой решительный шаг? Или уже перевелись на Руси честные мужики?..
Почти, можно сказать, пламенная речь Турецкого на эту тему вызвала понимание и сочувствие у женщин. Мрачный Грязнов только кивал, он тоже разделял Санину точку зрения. Ну и что толку? Похоже, такие вопросы теперь решаются не путем давления снизу, а лишь по получении строгого указания сверху. Если среднее звено все это не угробит на корню. Да к тому же известно, что проклятия и радостные гимны, как написал еще девять веков назад великий Омар Хайям, не долетают к синей вышине… Ну и какая теперь рыбалка в таком настроении? Грязнов решил пропустить один день, чем несказанно обрадовал Дусю, а Турецкий, охотно согласившись с другом, отправился провожать Зину, чтобы поговорить еще и по дороге. Он, как быстро сообразила Дуся, имел желание встретиться с Зиной снова. И когда они вышли, Дуся пошепталась со Славушкой, и они решили всячески способствовать их следующей встрече. Зина после проведенной ночи, похоже, чувствовала себя прекрасно, явно была в приподнятом настроении, в отличной форме и плевать хотела на то, что станут обсуждать соседки. Вообще, она повела себя решительно и даже чуть вызывающе. Вот уж действительно: пусть хоть и час, да мой! Да что и говорить-то по поводу того, как заметно расцветала женщина, чуть было не забывшая о том, что она еще молода и красива? И ведь случилось так, что именно Саня Турецкий довольно решительно ей об этом напомнил, иначе, в самом деле, с чего бы это она вдруг так похорошела? И за одну только ночь, надо же! Короче, пускай думает тот, кому это непонятно. А уж о Дусе, немедленно упавшей в объятья Грязнова, и рассуждать было нечего: у нее и у самой наблюдалась та же картина и с тем же душевным состоянием, правда, перемежаемым минутными вспышками непонятного смятения. А сильная страсть, безудержное желание любви и полнейшее смятение чувств - явления, в сущности, одного порядка…
Глава третья
Отъезд
Чтоб хорошо погулять да не подраться - такого на Руси великой еще не видывали. Это - как обязательный ритуал. Забыл о нем в своих московских заботах известный сыщик Турецкий. И шел спокойно по длинной улице, вдоль порядка домов, фасады которых закрывали буйные заросли кустарников и фруктовых деревьев. Слушал Зину и смотрел по сторонам, отмечая все новые и новые детали сельского бытия. Давно не был он в селах - в основном посещал по служебной надобности города, пусть и сельского, как говорится, типа, а там совсем другая обстановка. Редкие прохожие, которые встречались им, кланялись женщине, та отвечала тем же, кивал вежливо и Турецкий - словом, было так, как повсюду, где люди давно знают друг друга и каждый новый человек им в диковинку. Некоторые останавливались и глядели новоявленной парочке вслед. Турецкий улыбался, замечая, что Зина вела себя независимо, так, будто ее никакое чужое внимание не касалось. И это забавляло. Уже на крыльце медпункта, когда она поднялась и открыла своим ключом дверь, а он остался внизу, они наконец простились. Она кивнула и подмигнула, словно смахнув с лица улыбку, а он с серьезным видом протянул и пожал ей руку, тоже не забыв подмигнуть в ответ. Как заговорщики, у которых каждый следующий шаг и действия были четко расписаны.
- До вечера? - негромко спросил он, и она, спрятав улыбку и едва заметно кивнув, исчезла за дверью.
Он обернулся, постоял немного, покачиваясь с носков на пятки и разглядывая неширокую станичную площадь - с магазинами, парикмахерской и автобусной остановкой, и отправился в обратный путь. Но когда проходил мимо почти безлюдного навеса остановки со столбом и желтым трафаретом расписания движения автобусов, ему навстречу, словно черт из-под пенька, явился определенно пьяный молодой парень. С утра - и уже? Это было серьезно, подумал Александр Борисович и хотел обойти его стороной. Но парень мешал ему. Тогда Турецкий остановился и вынул руки из карманов брюк, неизвестно ведь, к чему надо быть готовым.
- Ты чо? - выдавил парень, выпятив нижнюю губу, что, вероятно, должно было изображать его откровенно агрессивные намерения.
- А ничо, а ты сам - чо? - в тон ему, с вызовом спросил Турецкий, с трудом сдерживая желание расхохотаться. И подумал: "Вот бы Зинка увидела, посмеялась бы… Смех у нее красивый, серебристые такие колокольчики…" - Ты кто такой? - спросил уже строго.
Гошка я! А ты чо к Зинке цепляешься? - И дальше медленно полилась совсем уже пьяная матерная брань. Ничего нового для себя в этом потоке Турецкий не обнаружил и просто сплюнул парню под ноги.
- Не твое собачье дело, мистер Гошка!
- Ах, ты так?! - И снова мутный поток. - Ну, так я тебя научу… - Поток продолжал изливаться уже стремительнее. Очевидно, давал заряд для храбрости.
Серьезной угрозы парень не представлял, но у него могли быть помощники - из собутыльников, а устраивать массовое представление на площади Александр Борисович как-то пока не собирался. И он спокойно дождался, когда довольно-таки приличных размеров кулак парня вскинулся вверх, а затем стал описывать дугу в направлении носа чужака. Он на лету перехватил кулак правой рукой и резко крутанул его в сторону, отчего парень взвыл, скособочился, а затем нелепо откачнулся и рухнул пластом в ближнюю канаву.
Турецкий подошел к нему, наклонился и даже присвистнул от изумления: хулиган и матерщинник Гошка… спал. Немного ему, оказалось, нужно было для того, чтобы испытать всю полноту ощущений. Александр Борисович выпрямился, со смехом покачивая головой, и услышал за спиной очередной грубый возглас:
- Ты чего здесь нарушаешь?! Хулиганишь?! Драки устраиваешь?! Кто такой?! А ну, предъяви документ!
Турецкий посмотрел на стоявшего перед ним молодого милиционера в звании сержанта, лицо у которого было буро-кирпичного цвета, но Саня мог бы поклясться, что не от солнечного загара. Да и волна миазмов, долетевшая из открытого рта, любому понимающему человеку уверенно подсказала бы свое происхождение. Словом, бравый такой молодец в помятой милицейской форме, с раннего утра в меру пьяный и сверкающий разъяренными глазами, требовал от чужака соблюдения одному ему ведомой законности.
- Ты откуда взялся, козлик? - проникновенно спросил Турецкий у молодца. - И почему за порядком не следишь? - Голос его окреп. - Вон, всякая пьянь по канавам валяется, дрыхнет, а ты и не чешешься? Документ тебе?! - уже грохотал Турецкий на всю площадь, едва сдерживая рвущийся смех. - Вот тебе документ! - Он выхватил из заднего кармана брюк ярко-красное, с золотым тиснением удостоверение агентства "Глория", где на фотографии был снят в генеральской своей, прокурорской форме, раскрыл и ткнул прямо в нос блюстителю порядка.
- Я - прокурор, ты понял?! Я сейчас скажу своему товарищу, а тот позвонит Лешке Привалову! И полетят с тебя, - Турецкий произнес крепкое словцо, - погоны, как осенние листья. Кто таков?!
- Сержант Брыкин! - скорее машинально, чем сознательно отрапортовал тот.
- Сержант Брыкин, слушать мою команду! Смирно! - рявкнул Турецкий совсем уже устрашающе, и парень мгновенно вытянулся. - Кру-угом! - Молодец послушно повернулся. - Ша-агом марш! - Сержант двинулся, но словно запнулся в шагу. Хотел обернуться, но Турецкий снова рявкнул: - Я приказал, шагом марш! - И тот теперь уже совсем послушно утопал за автобусную остановку. Вероятно, там у них был свой клуб, что ли… Проверять Александр Борисович не собирался.
Он повернулся, чтобы идти уже, но, кинув взгляд в сторону медпункта, увидел стоящую на крыльце и хохочущую Зину. Та даже сгибалась в поясе, так ее развеселила увиденная сцена. Вот тут уже и Турецкий не сдержался и, качаясь из стороны в сторону, тоже захохотал. Потом быстро пересек площадь, подошел и спросил:
- Видела?
- Ну, цирк! - Она обеими руками вытирала слезы.
- Откуда эти монстры, которые свято оберегают твою, надо понимать, девичью честь?
- Так из-за будки же, там у них - тенек.
- Ни хрена себе! А народ-то, вообще, где?
- Мужики рыбу тягают, жены помогают им, а по домам - старики да старухи, но те ближе к вечеру ко мне подтянутся.
- Так ты одна? - Она кивнула. - Не хочешь пригласить в гости?
- А ты не боишься? Страшной мести? - Она кивнула на остановку.
- Так один, самый опасный, тип уже спит в канаве, а ваш "законник" марширует. По моему приказу.