В вечернюю смену Костелло сторожили двое детективов с Гэйфилд-сквер. Когда они приехали, Ребус отправился прямо домой. Обычно он предпочитал душ, но сегодня решил принять ванну – почему-то ему вдруг захотелось как следует отмокнуть. Он выдавил немного жидкого мыла прямо в струю горячей воды, припомнив, как делали это его родители в далеком детстве. Чертовски приятно, извалявшись в грязи во время футбольного матча, прийти домой и погрузиться в горячую ванну, благоухающую жидким мылом. Дело, конечно, было не в том, что семья не могла позволить себе специальную пену. "Любая пена для ванны – это то же жидкое мыло по завышенной цене", – говаривала его мать.
В ванной Филиппы Бальфур стояло не меньше десятка флаконов с разнообразными бальзамами, расслабляющими гелями, лосьонами и ароматическими маслами. Ребус произвел инвентаризацию собственных запасов: бритвенный станок, крем для бритья, тюбик зубной пасты, одна зубная щетка и кусок мыла. В аптечке за зеркалом обнаружилась упаковка пластырей, флакончик парацетамола и пачка презервативов. Ребус заглянул внутрь – в коробочке остался только один презерватив, к тому же срок его годности истек еще прошлым летом.
Закрыв дверцу аптечки, Ребус оказался лицом к лицу с собственным отражением. Серая кожа, седые пряди в волосах. Двойной подбородок не желал исчезать, как он ни выпячивал челюсть. Ребус попытался улыбнуться и увидел зубы, которые давно требовали лечения. Последние два осмотра он проигнорировал; дантист даже грозился вычеркнуть Ребуса из своего списка.
– Дождись своей очереди, приятель, – пробормотал Ребус и, отвернувшись от зеркала, начал раздеваться.
Торжественные проводы на пенсию старшего суперинтенданта Уотсона, известного среди подчиненных как Фермер Уотсон, начались в шесть часов. Строго говоря, его провожали уже трижды или четырежды, однако на сей раз все было окончательно. Полицейский клуб на Лит-уок был украшен флажками, воздушными шарами и огромным плакатом с надписью "На свободу с чистой совестью!". Кто-то рассыпал по танцплощадке солому и поставил на нее надувную хрюшку и надувную овцу, создав таким образом имитацию фермерского дворика.
Когда Ребус приехал в клуб, у стойки бара происходило самое настоящее столпотворение, благо высокое начальство уже отбыло. В дверях Ребус столкнулся с тремя важными персонами из Большого Дома и машинально посмотрел на часы: шесть сорок. Они уделили уходящему на пенсию старшему суперинтенданту целых сорок минут своего бесценного времени.
Официальная часть проводов прошла днем в Сент-Леонарде. Ребус на ней не присутствовал, так как в это время они с Шивон возились с Костелло, однако речь, которую произнес заместитель начальника полиции Колин Карсвелл, ему передали. Несколько слов сказали и бывшие коллеги Уотсона, работавшие с ним в других местах. Многие сами давно были на пенсии и специально приехали в участок, чтобы должным образом почтить заслуженного ветерана. Разумеется, все они задержались, чтобы дождаться неофициальной части. Теперь у большинства из них был такой вид, словно они пили не останавливаясь с тех самых пор, как закончилось торжественное собрание в Сент-Леонарде – галстуки на боку или вовсе сняты, глаза мутные, лица красные и лоснятся от пьяной испарины. Один из гостей громко пел, едва не заглушая музыку, доносившуюся из установленных под потолком колонок.
– Что будешь пить, Джон? – спросил Фермер Уотсон, который, заметив у стойки Ребуса, оставил свой столик и подошел к нему.
– Пожалуй, маленькую порцию виски было бы в самый раз, сэр.
– Полбутылки виски сюда, когда освободишься! – рявкнул Уотсон бармену, едва успевавшему разливать пиво, и прищурился, с трудом сфокусировав взгляд на Ребусе. – Видел этих кретинов из Большого Дома? – спросил он.
– Столкнулся с ними при входе.
– Эти сволочи полчаса распивали тут один апельсиновый сок, потом быстренько пожали мне руку и свалили домой. – Уотсон старательно выговаривал каждое слово, но, как часто бывает в подобных случаях, результат получился обратный – его язык отчаянно заплетался. – Никогда раньше не понимал выражения "говно в шоколаде", но теперь понял – это про них.
Ребус улыбнулся и попросил бармена подать порцию "Ардбега" .
– Двойную, черт побери! – добавил Уотсон.
– Вы сегодня уже пили, сэр? – осторожно осведомился Ребус.
Уотсон надул щеки.
– Конечно. Несколько старых друзей специально приехали издалека, чтобы проводить меня на заслуженный отдых… – Он кивнул в направлении оставленного им столика, за которым Ребус увидел внушительную компанию закаленных пьянчуг, привольно расположившихся в непосредственной близости от столов с закусками из буфета. Многих он знал по Управлению полиции Лотиана и Пограничного края: Макари, Олдер, Дэвидсон, Фрейзер… Билл Прайд беседовал о чем-то с Бобби Хоганом. Грант Худ разговаривал с Клаверхаусом и Ормистоном – двумя важными криминалистами – и при этом изо всех сил старался показать, что он к ним не примазывается. Джордж Сильверс по прозвищу "Хей-хо" только что обнаружил, что констебль Филлида Хейс и сержант Эллен Уайли никак не реагируют на его попытки завязать знакомство. Джейн Барбур из Большого Дома обменивалась последними сплетнями с Шивон Кларк, которая когда-то была приписана к ее группе по расследованию изнасилований.
– Если бы преступники знали о сегодняшнем мероприятии, – сказал Ребус, – в городе началось бы черт знает что. Хотел бы я знать, в лавочке кто-нибудь остался? Хоть один человек?!
Фермер Уотсон оглушительно расхохотался.
– Не беспокойся, в Сент-Леонарде есть кому держать оборону. Необходимый минимум, так сказать…
Ребус вздохнул.
– Много же привалило народу! Интересно, на мои проводы столько соберется?
Уотсон снова хохотнул.
– Даже больше, не сомневайся. – Он наклонился к Ребусу и добавил доверительным тоном: – Во-первых, придет все высшее начальство, чтобы убедиться, что это не сон и ты действительно уходишь в отставку!…
Теперь уже Ребус улыбнулся и, слегка приподняв бокал, кивнул шефу. Некоторое время оба смаковали напитки, потом Уотсон причмокнул губами и спросил:
– Когда подумываешь?
Ребус пожал плечами.
– Я еще тридцатник не разменял.
– Но ведь недолго осталось.
– Не знаю, я как-то об этом не думаю, – сказал Ребус – и солгал. Еще как думал. "Тридцатник" означал тридцать лет службы и максимальную пенсию. Для многих перспектива освободиться в пятьдесят с небольшим и купить собственный коттедж на побережье составляла весь смысл жизни.
– Помню один случай… – проговорил Фермер Уотсон. – Я не часто о нем рассказываю. В первую неделю моей службы в полиции я работал в дежурке в ночную смену. И вот однажды отворяется дверь, и появляется мальчишка лет десяти… Идет прямо к моему столу и говорит: "Я расшиб свою младшую сестру". – Взгляд Фермера был устремлен куда-то в пространство над плечом Ребуса. – Я помню его как сейчас. Помню, как он выглядел, помню, как был одет, помню эти его слова: "Я расшиб свою младшую сестру". Я сразу даже не понял, что он имеет в виду. Потом мы узнали, что он столкнул ее с лестницы и она разбилась насмерть. – Уотсон сделал еще один глоток виски. – Надо же было такому случиться в первую неделю моей службы. – А знаешь, что сказал мне мой сержант?… "Это еще цветочки". – Уотсон слабо улыбнулся. – До сих пор не знаю, прав он был или нет. – Он внезапно всплеснул руками и заулыбался во весь рот. – Вот и она!… Наконец-то! А я было подумал, что меня надули!…
Уотсон сгреб в свои медвежьи объятия старшего инспектора Джилл Темплер, запечатлев на ее щеке смачный поцелуй.
– Ты, случайно, не с подиума сбежала?… – спросил он, а затем в комическом отчаянии хлопнул себя по лбу. – Ба, это же намек на твою принадлежность к слабому полу! Ты подашь на меня рапорт?
– В этот раз, так и быть, прощу, – сказала Джилл. – Но только за хороший коктейль.
– Сейчас моя очередь, – вмешался Ребус. – Что тебе заказать?
– Большую водку с тоником.
Бобби Хоган громовым голосом призывал Уотсона, чтобы тот помог разрешить какой-то спор.
– Ну вот, меня требуют, – сказал Фермер Уотсон и, извинившись, нетвердой походкой двинулся на зов.
– Его коронный номер? – предположила Джилл.
Ребус пожал плечами. Фермер Уотсон был знаменит, в частности, тем, что мог перечислить все книги Библии меньше чем за минуту, но Ребус сомневался, что сегодня ему удастся перекрыть этот рекорд.
– Большую водку с тоником, пожалуйста, – сказал Ребус бармену и приподнял свой стакан с остатками виски. – И еще пару вот таких… Один для Фермера, – пояснил он, перехватив взгляд Джилл.
– Ну разумеется… – Она улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными.
– А когда состоится твоя вечеринка? – спросил Ребус.
– Это в честь чего же? – удивилась Джилл.
– Ну как же, первая в Шотландии женщина-старший суперинтендант… Это стоит обмыть, не так ли?
– Когда мне сообщили, я выпила бокал грушевого сидра. – Джилл внимательно следила за тем, как бармен осторожно льет "Ангостуру" в ее бокал. – Как продвигается дело Бальфур?
Ребус в упор посмотрел на нее.
– Кто это спрашивает: Джилл Темплер или мой новый начальник?
– Джон…
Удивительно, подумал Ребус, как одно-единственное слово может передать так много. Он не был уверен, что уловил все нюансы, но главное понял.
Джон, не надо об этом…
Джон, я знаю, что когда-то мы были близки, но это было давно и давно закончилось…
Ребус вздохнул. Чтобы получить это место, Джилл Темплер работала не жалея себя. Дело осложнялось тем, что каждое ее решение, каждый поступок рассматривались пристально и пристрастно: слишком многим, – включая тех, кого Джилл считала своими друзьями, – хотелось, чтобы она оступилась, не справилась.
Ребус заплатил за напитки и слил две порции виски в один стакан.
– Кто-то должен спасти Уотсона от него самого, – прокомментировал он свои действия, кивнув в сторону Фермера, который как раз добрался до книг Нового Завета.
– А ты и рад принести себя в жертву, – заметила Джилл.
Фермер Уотсон закончил перечислять книги Священного Писания, и зрители разразились восторженными воплями и аплодисментами. Кто-то крикнул, что поставлен новый рекорд, но Ребус-то знал, что нет. Общий восторг был просто эквивалентом памятного подарка типа золотых наручных часов. Виски оставляло во рту легкий привкус морских водорослей и торфа и острое ощущение, что теперь каждый раз, пригубливая "Ардбег", он будет вспоминать о маленьком мальчике, который входит в двери полицейского участка и говорит…
Внезапно Ребус заметил Шивон Кларк, которая протискивалась к бару сквозь толпу коллег.
– Поздравляю, – сказала она.
Джилл и Шивон обменялись рукопожатиями.
– Спасибо, Шивон, – ответила Джилл. – Быть может, когда-нибудь и мне представится случай поздравить тебя с повышением.
– Почему бы нет? – согласилась Шивон. – Плох тот констебль, который не мечтает стать старшим суперинтендантом. – И она энергичным движением подняла над головой сжатый кулачок, показывая, как решительно она намерена пробиваться наверх.
– Хочешь выпить, Шивон? – спросил Ребус.
Джилл и Шивон переглянулись.
– Это, наверное, единственное, на что еще годятся наши мужички, – заметила Шивон и подмигнула. Когда Ребус уходил, обе женщины еще смеялись.
В девять часов начались песни под караоке. Ребус вышел в туалет и почувствовал, как холодит спину влажная от пота рубашка. Галстук он давно снял и сунул в карман пиджака, а пиджак повесил на стул возле бара. Состав гостей понемногу обновлялся. Кто-то уходил, чтобы немного проветриться перед дежурством, кого-то вызвали по пейджеру или по мобильнику, кто-то, наоборот, только что приехал, отработав смену и переодевшись. Девушка-сержант из диспетчерской в Сент-Леонарде появилась в короткой юбке, и Ребус впервые увидел ее ноги. Приехала также шумная четверка старых друзей Уотсона, работавших с ним еще в Западном Лотиане. Они привезли пачку фотографий двадцатипятилетней давности. Среди нормальных снимков оказалось несколько смонтированных: голова молодого Фермера Уотсона была приделана к накачанным телам культуристов, застывших в позах, которые так и хотелось назвать провокационными.
Вымыв руки, Ребус ополоснул холодной водой лицо и шею. По закону подлости в туалете оказалась только электросушилка, поэтому вытираться пришлось собственным носовым платком. Именно в этот момент в туалет вошел Бобби Хоган.
– Я вижу, ты тоже сачкуешь, – сказал он, направляясь к писсуарам.
– Ты когда-нибудь слышал, чтобы я пел, Бобби?
– Думаю, мы с тобой могли бы исполнить дуэтом "Моя бадейка прохудилась".
– Тем более что мы, наверное, единственные, кто еще помнит слова.
Хоган усмехнулся.
– Был и у нас когда-то порох в пороховницах.
– Был, да сплыл, – сказал Ребус, обращаясь больше к самому себе. Хоган не расслышал и вопросительно посмотрел на него, но Ребус только покачал головой.
– Значит, старина Уотсон уходит, – проговорил Хоган. – Интересно, кто следующий?…
– Не я, – сказал Ребус.
– Не ты?
Ребус снова принялся вытирать платком шею.
– Я не могу выйти в отставку, Бобби. Меня это доконает.
Хоган фыркнул.
– Наверное, и меня, но… Но работа тоже меня доканывает.
Несколько мгновений двое мужчин пристально разглядывали друг друга, потом Хоган подмигнул и рывком распахнул дверь. Оба вышли из прохладного туалета в духоту и шум большого зала. Хоган тут же бросился с распростертыми объятиями к какому-то старому знакомому, а один из друзей Уотсона сунул в руку Ребусу стакан.
– "Ардбег", правильно?
Ребус кивнул, слизнул с пальцев несколько выплеснувшихся из стакана капель, потом снова представил себе мальчишку, пришедшего поделиться с молодым полицейским сногсшибательной новостью, и залпом осушил стакан до дна.
Вынув из кармана связку ключей, Ребус отпер подъезд многоквартирного дома. Ключи были новенькие и блестящие – этот комплект изготовили только сегодня утром. Направляясь к лестнице, он задел плечом за стену, а поднимаясь на второй этаж, излишне крепко держался за перила. Второй и третий ключи связки подходили к замкам квартиры Филиппы Бальфур.
В квартире никого не оставалось, сигнализация была отключена. Ребус зажег свет и сразу же запутался в половичке, который, словно живой, обернулся вокруг его лодыжек. Несколько секунд он стоял, держась за дверной косяк и пытаясь освободиться, потом огляделся по сторонам.
В комнатах все оставалось по-прежнему. Все, за исключением компьютера, который отвезли в участок. Шивон была уверена, что представитель провайдера поможет ей обойти пароли Филиппы Бальфур и добраться до ее почты.
Заглянув в спальню, Ребус увидел, что кто-то убрал со стула барахло Дэвида Костелло. По всей вероятности, это кошмарное преступление совершил сам Костелло. Впрочем, вряд ли он сделал это без разрешения – без санкции самого высокого начальства никто не мог вынести из квартиры и булавки. Сначала эксперты-криминалисты должны были проверить одежду, взять образцы и так далее. В участке уже поговаривали о закручивании гаек. Ясно, что такое дело всех поставит на уши.
В кухне Ребус налил себе большой стакан воды и сел с ним в гостиной – почти на то самое место, где несколько часов назад сидел Дэвид Костелло. Он сделал большой глоток, и струйка воды потекла по его подбородку. Вставленные в рамки абстрактные рисунки плавали по стенам, ускользая от его взгляда. Наклонившись, чтобы поставить стакан на пол, Ребус не удержал равновесие и оказался на четвереньках. Он нашел этому единственное возможное объяснение: какой-то мерзавец нахимичил с виски… Сосредоточившись, Ребус с трудом сел на полу. Пропавшие без вести, думал он, прикрыв глаза. Порой они находятся сами… Порой они не хотят, чтобы их нашли, но как их много! Через участок проходила масса документов, связанных с розысками БВП – описаний, примет, фотографий. Любопытно, что в большинстве случаев лица на снимках оказывались немного не в фокусе, словно камера запечатлела самое начало превращения людей в бестелесных духов… Ребус моргнул и, открыв глаза, устремил взгляд на потолок, украшенный затейливой лепниной. Да, квартира действительно роскошная, как и все в Нью-Тауне, но Ребус предпочитал свой район. Во-первых, там было больше пабов, во-вторых, он не был таким чопорным…
"Ардбег" – должно быть, в нем все дело. Попалась бракованная партия со слишком высоким содержанием алкоголя. Пожалуй, в будущем он постарается не употреблять виски этой марки, особенно если оно будет ассоциироваться у него с… А интересно, что стало с тем парнишкой? Случайно или намеренно он убил сестру? Сейчас, наверное, он сам стал отцом, а может, даже дедом. Вспоминает ли он о своей мертвой сестренке? Является ли она ему по ночам? Помнит ли он молодого, растерянного полицейского за столом дежурного?… В задумчивости Ребус провел рукой по полу, на котором сидел. Гладкое, полированное натуральное дерево. Ребус нащупал щель между паркетинами и запустил в нее ногти, но ничего не обнаружил. При этом он каким-то образом опрокинул стакан, и тот покатился по полу, производя на удивление много шума. Ребус беспомощно проводил его взглядом. Стакан докатился до двери и остановился, наткнувшись на чьи-то ноги.
– Что здесь, черт побери, происходит?
Ребус встал. На пороге комнаты, засунув руки в карманы черного полупальто, стоял мужчина лет сорока пяти. Он развернул плечи, заполнив собой весь дверной проем.
– Кто вы такой? – глухо спросил Ребус.
Мужчина вынул руку из кармана и поднес к уху.
В руке у него был мобильный телефон.
– Я звоню в полицию, – заявил он.
– Я сам… из полиции. – Ребус сунул руку за пазуху и достал служебное удостоверение. – Инспектор Ребус.
Мужчина внимательно рассмотрел удостоверение и вернул Ребусу.
– Мое имя Джон Бальфур, – сказал он несколько менее угрожающим тоном. Ребус кивнул – он уже догадался, что перед ним отец Филиппы.
– Прошу простить, если я… – Ребус не договорил. Убирая документы обратно, он покачнулся, и Бальфур это заметил.
– Вы пили, – констатировал он.
– Да, – согласился Ребус. – Сегодня мы провожали на пенсию одного коллегу. Но в настоящий момент я не на работе, если вы это имели в виду…
– В таком случае можно спросить, что вы делаете в квартире моей дочери?
– Можно. – Ребус кивнул и огляделся. – Мне, видите ли, хотелось… Ну, вы понимаете… – Он не сумел найти слов.
– Не лучше ли вам уйти?
Ребус слегка наклонил голову.
– Разумеется.
Бальфур отступил от двери, чтобы Ребус мог пройти, не касаясь его. В коридоре Ребус остановился и обернулся, чтобы еще раз извиниться, но увидел, что отец Филиппы стоит у окна гостиной и, держась руками за ставни, глядит в ночную темноту.