Он бросил зонтик в угол комнаты, которую, в течение ближайших двух недель не должен был ни с кем делить, поскольку его коллега с больным ребенком на две недели отправилась в санаторий. Уже третий раз в этом году. Правда, он получил два ее дела, зато, по крайней мере, можно будет не глядеть на тот бардак, который та постоянно устраивает вокруг себя. Теодор уселся за стол, на котором всегда старался поддерживать безупречный порядок, и вынул листок с телефонами людей с Лазенковской. Он уже взял трубку, когда в комнату сунула голову Марыля, секретарша начальницы.
- Тебя приглашают в салоны, - сообщила она.
- Через четверть часа.
- Она сказала, цитирую: "Если скажет, что через четверть часа, тогда скажи, что я передала: немедленно".
- Сейчас буду.
- Она сказала, цитирую…
- Сейчас буду, - ответил, акцентируя, Шацкий, красноречиво указывая на трубку, которую держал в руке. Марыля повела глазами и вышла.
Шацкий быстро договорился о встрече после обеда с Барбарой Ярчик и Ханной Квятковской. Небольшие проблемы были лишь с Эузебием Каимом.
- У меня сегодня встреча за городом.
- Отмените ее, пожалуйста.
- Это очень важная встреча.
- Понимаю. Мне будет лучше отметить вам визит у меня или сразу же обратиться с ордером на арест?
Долгая тишина в трубке.
- Ну, вообще-то, не такая уж эта встреча и важная.
- Прекрасно. Тогда до свидания в три часа дня.
Психотерапевт трубку не снимал. Шацкий оставил ему сообщение и почувствовал неприятное давление в желудке. Он надеялся, что мужчина лишь ненадолго отключил телефон. О других возможностях предпочитал не думать. Позвонил еще в судебный морг и узнал, что вскрытие запланировано на девять утра в среду, после чего вышел.
- Похоже, наши кабинеты находятся в различных измерениях пространства-времени, - приветствовала его начальница, - поскольку мое "немедленно" у вас равно десяти минутам, пан прокурор.
- Я и не знал, что мне предоставлен кабинет, - ответил Шацкий, присаживаясь.
Районный прокурор для Варшавы-Центра, Янина Хорко, кисло усмехнулась. Она была на несколько лет старше Шацкого, ее серый костюм сливался с серыми волосами и посеревшим от никотина лицом. Вечно слегка скривившаяся, со сморщенными бровями, она заставляла усомниться в тезисе, что некрасивых женщин не бывает. Янина Хорко была уродлива, прекрасно это понимала и совершенно не пыталась прикрыть дефектов одеждой или макияжем. Совсем даже наоборот - она сознательно поддерживала впечатление горькой, злорадной и до боли конкретной чиновницы, что прекрасно ассоциировалось с ее внешностью, делая из нее чуть ли не архетипичную начальницу-ведьму. Новые прокуроры ее боялись, практиканты бегом прятались в туалет, когда она шла по коридору.
Как прокурор она была превосходна. Шацкий ее ценил, поскольку начальница не была серой чиновницей, поднимаемой по служебной лестнице за верность и корректность, но личностью с самого края фронта. Она отслужила свое в районной прокуратуре на Воле, потом на Краковском предместье, в конце концов - попала на Кручую и железной рукой управляла самым сложным районом во всей Польше. У себя в кабинете ей удавалось самую крупную звезду превратить в тридцать три несчастья, но за пределами прокуратуры ни разу не выступила против своих людей, неоднократно рискуя многим ради них. Шацкий слыхал, что на Краковском ее тоже боятся, в особенности, в отделе подготовительных расследований редко когда решаются не согласиться с парафированным ею решением. Во время правления Хорко у Шацкого ни разу не случалось не получить согласия на привлечение эксперта в связи с финансовыми проблемами (расходы в размере выше двух с половиной тысяч должна была утверждать пани окружной прокурор), в любой другой прокуратуре такое встречалось на каждом шагу.
Вот уже семь лет они работали вместе и друг друга дарили глубочайшим уважением, хотя приятелями не были. Они даже не перешли на "ты", что было удобно обеим сторонам. Они оба были согласны в том, что прохладные, официальные отношения способствуют профессиональной работе. Тем более, когда на табличке у входа вы видели не разноцветный логотип фирмы, а герб Польской Республики.
Шацкий кратко изложил события на Лазенковской, рассказал о планах на ближайшие дни и о подозрениях в отношении психотерапевта Рудского. Подозрениях, которые никак не могли быть основанием для каких-либо действий против него.
- Когда вскрытие? - спросила Хорко.
- В среду утром.
- В таком случае, до трех часов дня среды прошу представить мне план следствия и следственные версии. Не позднее. Еще напоминаю, что до конца недели пан обязан написать акт обвинения по делу Нидзецкой. Я поверила вам и парафировала замену ареста на надзор, только это вовсе не делает меня более спокойной. Мне бы хотелось, чтобы дело как можно скорее очутилось в суде.
Шацкий кивнул. Сам он откладывал то дело еще с прошлой недели, так как не мог решить, как провести его правовую квалификацию.
- Раз уже мы беседуем, еще два вопроса. Во-первых, нечего использовать коллег женского пола, которым пан нравится; на свои процессы в суд обязаны ходить вы. Во-вторых, мне бы хотелось, чтобы вы помогли Юреку и Тадеушу с наркотиками.
Шацкому не удалось скрыть гримасу отвращения.
- Вот оно как, пан прокурор? У пана что-то болит? Пану ведь не хотелось, чтобы я подумала, будто бы пан не способен работать в коллективе? Тем более, в делах, требующих множества трудоемких, скучных и не приносящих какого-либо удовлетворения действий?
"Что правда, то правда", - подумал Шацкий.
- Дайте мне неделю, чтобы я сконцентрировался на этом убийстве. А наркотики мы будем тащить еще несколько месяцев, я еще успею включиться, - сказал он.
- Неделю. Тадеушу я передам, что с понедельника вы работаете вместе.
На сей раз Шацкий сохранил каменное лицо, хотя стоило это ему многое. У него мелькнула гаденькая надежда на то, что на неделе появятся еще какие-нибудь жмурики, что спасло бы его от скучной работы со скучными коллегами.
Аудиенция подошла к концу. Шацкий уже положил руку на дверную ручку, как тут до него дошли слова начальницы.
- Только не считайте, будто бы я говорю пану комплименты, но в этом костюме пан выглядит превосходно. Словно звезда палестры.
Шацкий повернулся с улыбкой. Поправил модные деревянные запонки на манжетах сорочки.
- Это был не комплимент, пани прокурор. И пани об этом прекрасно знает.
3
Неожиданное прекращение пребывания в Закопане привело к тому, что атмосфера в шикарном "ауди А8", на котором они быстро возвращались в Варшаву, была такой же прохладной, что и поток воздуха, исходящий из-за вентиляционных решеток. Жена собралась, не говоря ни слова, не говоря ни слова провела ночь, отодвинувшись как можно подальше от него на широком ложе в апартаменте, утром, не сказав ни слова, села в автомобиль, и так же, не говоря ни слова, ехала. Не помог любимый Гленн Миллер, не помог обед в изумительной греческой забегаловке, которая по неисповедимым распоряжениям судьбы располагалась в Крочицах, в тридцати километрах от катовицкой трассы. Он специально сделал крюк, зная, как супруга любит греческую кухню. Действительно, та все съела, не сказав ни слова.
Когда он остановился возле их виллы в "Лесной Поляне" неподалеку от Магдаленки, чтобы высадить супругу, и глядел, как та, все так же молча, идет к калитке, что-то в нем лопнуло. Он вырубил долбаного лабуха Миллера и опустил боковое стекло.
- Подумай, в какую занюханную дыру ты бы сейчас возвращалась с берегов Швидера, если бы не то, чем я занимаюсь, - заорал он.
В гараже под "Интрако", где размещалась скромная контора его фирмы, он был через полчаса. Фирма могла бы позволить иметь помещения в "Метрополитарне" или одном из небоскребов у окружной ООН, но ему нравилось это место. У него был свой стиль, а панораму из окна тридцать второго этажа он мог рассматривать бесконечно. Вышел из лифта, кивнул красивой, словно восход солнца над цепью Татр секретарше и без стука вошел в кабинет председателя правления. В собственный кабинет. Игорь уже ожидал его.
- Присаживайся. Ты не в курсе, сколько раз в жизни у женщины случается менопауза? Я, похоже, явлююсь свидетелем уже третьей. А ведь предупреждали меня: не женись на молодой. Черт бы ее подрал.
Вместо ответа Игорь приготовил выпивку. Виски "Катти Сарк", два кусочка льда, немножечко содовой. Напиток подал хозяину кабинета, который за это время вынул из сейфа ноутбук. Оба уселись по обеим сторонам стола.
- А теперь рассказывай, что случилось.
- Хенрика убили ночью с субботы на воскресенье в постройках костёла на Лазенковской.
- И что он, бляха-муха, там делал?
- Принимал участие в групповой терапии. Быть может, его убил один из участников психотерапии, может, кто-то другой, кто знал, что он будет в том месте, и что подозрение падет на кого-нибудь другого. Быть может, это взломщик, как говорит полиция.
- Хрен там, а не взломщик. Они всегда так говорят, чтобы сбыть журналюг. Кто ведет следствие?
Прежде, чем ответить, Игорь скорчил рожу.
- На Вильчей - Кузнецов, на Кручей - Шацкий.
- Ну просто замечательно, - расхохотался хозяин кабинета. - Что пришили его именно в Центре. Что, не могли на Охоте? Или на Воле? Там никаких проблем бы не было.
Игорь пожал плечами. Председатель отставил пустой стакан на письменный стол, ввел пароль входа в систему, вставил а порт USB специальный ключ, который давал доступ к зашифрованной папке, и нашел соответствующий файл. Любая попытка раскрытия папки без ключа закончилась бы неотвратимым уничтожением данных. Быстро просмотрел более-менее известное ему содержание. Он размышлял.
- Что будем делать? - спросил Игорь. - Первая процедура уже запущена.
- Остановимся на этом.
- Пан уверен?
- Да. Не думаю, чтобы тот, кто убил Хенрика, хотел пойти дальше. Если, вообще, дело именно в этом. Я думаю, мы можем чувствовать себя в безопасности.
- А Шацкий и Кузнецов?
- Посмотрим, как станет развиваться ситуация.
Игорь согласно закивал головой. Не спрашивая разрешения, он взял со стола элегантный стакан с толстым дном, на дне которого еще позвякивали кусочки льда, и потянулся за бутылкой.
4
Теодор Шацкий расписался на "Вспомогательных материалах прокурора", отметил, что следствие ведется "по вопросу лишения жизни Хенрика Теляка в помещениях костёльных застроек по адресу ул. Лазенковская 14 в Варшаве, в ночь с 4 на 5 июня 2005 г., то есть о деянии, описываемом статьей 148 п. 1 УК", и подвел авторучку к рубрике "против". К сожалению, эту рубрику ему пришлось оставить пустой. Опыт научил его, что следствия, которые ведутся "по делу" гораздо чаще заканчивались через много месяцев отсылкой письма на Краковское предместье, чтобы там подтвердили решение о "закрытии дела в связи с не выявлением преступника, в соответствии с положениями ст. 322 п. 1 УПК". На деле писали "NN" и нехотя оттаскивали в архив. Подозреваемого лучше всего иметь с самого начала, не нужно блуждать на ощупь.
Он внимательно прочитал материалы, доставленные Кузнецовым, но больше того, что уже рассказал полицейский, ничего оттуда не извлек. В ходе обыска ничего найдено не было; единственным отступлением от нормы была бутылочка от снотворного, оставленная Теляком в ванной. Странно, подумал Шацкий, после таких таблеток, скорее всего, просто невозможно встать посреди ночи, одеться и куда-то выйти. Он написал на листке: "лекарства - рецепт, отпечатки, жена". В чемодане Теляка обнаружилась лишь одежда, косметика и книжка, детектив "Мыс позеров". Шацкий об этой книге слышал, похоже, очень варшавская. И он был готов поспорить на тяжко заработанную сотню, что слово "прокурор" в книжек звучит ни разу, а храбрый полицейский-одиночка все делает сам, включая и определение времени смерти. В бумажнике Теляка были документы, немного денег, карта в пункт проката видеокассет, семейные фотографии и купоны "лотто".
Он записал: "бумажник - осмотреть".
И ничего, за что можно было бы уцепиться. Ни-че-го.
Стук в двери.
- Входите! - сказал Шацкий, с удивлением глядя на часы. Квятковская должна была прийти лишь через полчаса.
В комнату вошла девушка, которой он не знал. Лет двадцать пять, ни красавица, ни уродина. Брюнетка с коротко подстриженными вьющимися волосами, прямоугольные очки в опалесцирующей оправе. Довольно худенькая, не совсем в его вкусе.
- Прошу прощения, что не позвонила раньше, но как раз проходила рядом и подумала…
- Слушаю. Что вас привело ко мне? - перебил ее Шацкий, молясь про себя, чтобы это не была какая-нибудь сумасшедшая, пришедшая жаловаться, что у нее воруют электричество через замочную скважину.
- Меня зовут Моника Гжелка, я журналистка…
- О нет, дорогая моя пани, - перебил ее Шацкий еще раз. - Пресс-атташе прокуратуры располагается на Краковском, очень приятный человек, который наверняка ответит на все ваши вопросы.
Этого ему только не хватало. Радио-красотки, которой придется объяснять, в чем заключается разница между подозреваемым и обвиняемым, но которая в своем материале все перекрутит. Совершенно не оскорбленная его поведением девушка уселась и лучисто улыбнулась. Улыбка у нее была приятной, слегка хулиганской, но умной. И заразительной. Шацкий тиснул зубы, чтобы не ответить ей улыбкой.
Девушка сунула руку в сумочку и подала прокурору визитную карточку. Моника Гжелка, журналист, "Жечпосполита".
Шацкий открыл ящик стола, вынул визитную карточку пресс-атташе и, не говоря ни слова, подал ее гостье. Та перестала улыбаться, а прокурор почувствовал себя паршиво.
- Что-то не вспоминаю вашей фамилии, - сказал Шацкий, чтобы затереть неприятное впечатление.
Девушка покраснела, а Шацкий подумал, что для того, чтобы затереть неприятное впечатление, он выбрал неплохой текст.
- Раньше я занималась вопросами самоуправления, а с сегодняшнего дня должна писать о преступности.
- Это повышение?
- Вроде как.
- Нелегко будет вам писать об уголовке настолько скучно, чтобы материал был напечатан в "Жепе".
- Вообще-то я пришла сюда, чтобы познакомиться с вами и попросить сделать широкое интервью, но вижу, что из этого ничего не выйдет.
- Я не адвокат, а служащий, - сказал Шацкий. - Мне реклама не нужна.
Журналистка покачала головой и осмотрелась по требующей ремонта комнатке. Шацкий был уверен, что ей удалось подавить злорадство; к примеру: "Действительно, бюджетная организация здесь чувствуется". Или: "Не скрыть!".
- Раз уже пан не желает говорить по общим вопросам, давайте поговорим о конкретных. Я пишу об убийстве на Лазенковской. Конечно, вы тут можете нарассказывать мне всякие официальные враки, но тогда уже вы точно не будете обладать влиянием над тем, что появится в газете. Пан может рассказать мне правду, в чем я сомневаюсь. Но ведь пан может рассказать мне, по крайней мере, полуправду; тогда мне не нужно будет печатать все те сплетни, которые я наберу в полицейском комиссариате.
Шацкий выругался про себя. Иногда ему казалось, что просить полицию сохранять тайну, это то же самое, что распечатать все тайны следствия на плакатах и развесить их на всех досках с объявлениями.
- Но пани, похоже, не ожидает, что через день после убийства я располагаю какими-то правдами, полуправдами или хотя бы четверть-правдами относительно произошедшего?
- А что произошло?
- Убили мужчину.
Девица рассмеялась.
- Пан очень невежливый прокурор, - произнесла она, склонившись в его сторону.
Шацкий вновь с трудом сдержал улыбку. Удалось.
- Два предложения, и я уйду.
Шацкий задумался. Предложение было честным.
- Первое: мужчина, Хенрик Т., сорок шесть лет, был убит в ночь с субботы на воскресенье в жилых помещениях костёла на Лазенковской с помощью острого орудия.
- Какого?
- Очень острого.
- Вертела?
- Возможно.
- А второе предложение?
- Второе: полиция и прокуратура предполагают, что Хенрик Т. пал жертвой взломщика, с которым случайно столкнулся, но не исключают, что это убийство было запланировано заранее. Продолжаются интенсивные действия, цель которых заключается в выявлении преступника. Пока что обвинения никому предъявлены не были.
Девушка закончила записывать.
- Красивый мужчина, одевается тоже красиво, голос приятный, а разговаривает, словно факс от участкового.
Шацкий позволил себе слегка улыбнуться.
- Ничего больше по данному делу прошу не писать. Это нам может повредить.
- Теперь вы уже просите, так? - Моника поднялась с места, задвинула замок-молнию на сумке. На ней была кремовая юбка до колен и открывающие стопы черные туфли без каблука. На бедре он заметил покрасневший след; во время беседы девушка бесцеремонно закинула ногу на ногу. - А что со всего этого буду иметь я?
- Возможно, узнаете чуточку побольше, в то время как остальные получат лишь факт из столичной комендатуры.
- И пан позволит пригласить себя на кофе? И расскажете мне все на языке, который повсюду считается польским?
- Нет.
Журналистка повесила сумку на плечо, энергичным шагом подошла к двери. Прежде чем закрыть за собой, глянула на хозяина кабинета и сказала:
- Уже не могу и вспомнить, когда в последний раз какой-либо мужчина отнесся ко мне так плохо, как вы, пан прокурор. Мне весьма жаль, что я потратила ваше время.
И вышла. Шацкому тоже было весьма жаль. Раздраженный, он встал, чтобы повесить пиджак на плечики, и вступил в облако оставленного после журналистки запаха духов. "Романс" Ральфа Лорена. Вероника когда-то пользовалась ими. Теодор обожал этот запах.