- Вы не совершили никакого преступления. Только высказали свое подозрение. А он был грязной свиньей.
- Так и надо на это смотреть. - Магенройтер кивнул. - Я постараюсь.
Они пошли в Центр.
- Бывают такие дела, - мудро проговорил Хафнер. - Многое так и остается во мраке.
Телефон. Лейдиг взял трубку, выслушал, несколько раз кивнул.
- Положительная статья о нас в "РНЦ", несмотря на самоубийство. Некоторые расценивают это как признание. Другие держатся версии об обезьяне. Тем более что мы располагаем фактами в пользу обеих версий.
- А я, - грустно заметил Зенф, - вероятно, никогда не узнаю, имелось ли в моих подозрениях хоть зерно истины…
Гаупткомиссар поднял голову и неожиданно для себя сказал:
- Помнишь, Хафнер, ты как-то говорил, что мы можем допросить бедняжку Бабси с таким же успехом, как и обезьяну?
- Нет, не помню. Кстати, прежде вы нам то выкали, то тыкали. Теперь же почти всегда говорите "ты". Это показательно: наша группа сплотилась вопреки всем невзгодам.
- Хорошо. Или плевать. Может быть, нам все же удастся опросить обезьяну. Как думаешь, Лейдиг?
Кликнув мышью, молодой комиссар вытащил из принтера пару листков.
- "Окончил школу в Эйзенштадте, Бургенланд"… - Он бегал глазами по строчкам, выискивая главное. - "Изучал лингвистику и биологию в Вене и"… Ну да, в Хильдесхейме, ага, там только лингвистику… вот-вот: "Что бы ни говорили мои критики и недоброжелатели, подопытные приматы безусловно проявляли способность к языковому общению по предложенной мной языковой дефиниции - коммунинету". Понятия не имею, как это правильно произносится, - признался Лейдиг и продолжал читать: - "И я в любое время могу и готов это доказать". Бред какой-то, как вы думаете?
- Дай мне номер телефона! - взволнованно воскликнул Тойер. - Нет, не надо!
Тойер запустил пальцы в редеющую шевелюру:
- Лейдиг! Получается, мы станем допрашивать обезьяну?!
Они переглянулись.
- Верно, - спокойно подтвердил Лейдиг. - Только мы одни не справимся.
- Нет, не справимся.
- А ведь обезьяна жестикулировала, пыталась что-то объяснить. Это наш последний шанс.
Тойер уставился на цифры. Телефон в Брюсселе. Гораздо лучше было бы сейчас выспаться. Но ведь он видел собственными глазами, как Богумил что-то изображал жестами.
Он сел к своему письменному столу, тяжело вздохнул и набрал номер телефона доктора Гельмута Хамилькара. Ждать пришлось недолго. Через два гудка трубку подняли.
- Хамилькар слушает.
Тойер тут же подумал о Ганнибале и Пунических войнах. Впрочем, великого карфагенского полководца звали ведь Гамилькар?… Он взял себя в руки, пытаясь не потерять нить разговора.
- Так я вас правильно понял, что вы зашли в тупик с вашим расследованием и нуждаетесь в моей помощи? - спрашивал доктор.
- Может горилла говорить или нет?! - волновался Тойер. - Возможно ли это вообще?
- Тут я должен кое-что объяснить… Видите ли, в процессе лингвистических исследований я заметил, что между морфологией и синтаксисом зияет пропасть, впрочем, вам это ни о чем не говорит… Видите ли, слова и фразы - разные категории.
- Да, - согласился Тойер, - слова - это слова, а фразы - это фразы.
- Распространенная концепция, - засмеялся его собеседник. - Моя модель заменяет эти частные определения, превращающие грамматику в подобие кулинарного рецепта, понятием "коммунинет", производным от слов "коммуникация" и "сеть" - по-английски, конечно…
- Да-да!
- Это довольно тяжело объяснить дилетанту. Традиционные грамматические модели опираются на информацию, которая делится на сегменты: фонему, морфему, слово, фразу, текст… Мое коммуникационное понятие определяет бесконечные плоскости общения. Сложное взаимодействие между температурой воздуха и ветром также образует коммунинет, который мы хотя и можем интерпретировать, но не в силах непосредственно понимать. Все вокруг - коммуникация, так говорил еще Вацлавик, тоже был из Ве-э-ны… - Хамилькар изобразил венский акцент и засмеялся. - Он трактует язык как особую форму бытия, включая в него язык тела и мимику. Всё вокруг нас - разговор без слов, это заметил еще Гегель. Да, произнесенное слово - исключение, исключительный случай коммуникации! Всё в мире хочет обмениваться информацией; синтез, природа, эволюция - все это разговор.
У Тойера пошла кругом голова.
- Так может нам помочь Богумил? Вы можете нам помочь?
- Я убежден в этом! - твердо заявил Хамилькар. - Я охотно приеду, если вы мне оплатите проезд…
- Да, конечно. - Тойер вздохнул с облегчением. - Он умеет говорить как человек?
- Нет. - Хамилькар напоминал врача, который втолковывает бестолковому пациенту неутешительный, но не смертельный диагноз. - Он осуществляет коммуникацию в другом коммунинете…
- Но вы сумеете его понять? - перебил его обалдевший Тойер.
- Думаю, сумею.
- Почему ваши исследования были прерваны? - Тойер испугался, не обидел ли его.
- Почему при жизни Ван Гога не была продана ни одна его картина? Почему Фрейд так поздно стал профессором? Я надеюсь, что в Брюсселе, городе в центре Европы, больше вкладывают в будущее, чем в помешанной на смерти Вене…
На том и расстались, договорившись, что Тойер может обращаться к нему в любое время. Сыщик взволнованно ходил по кабинету. Возможно, он совершит прорыв в расследовании. Этого никто не ожидал.
Все старались, как могли.
Тойер приготовил ужин, на вкус он получился не очень, но Ильдирим и Бабетта бурно хвалили все блюда. Непривычно мирная девочка быстро ушла спать.
Вот только я ничего тебе не привезла… - Ничего, ничего, что ты! Хорошо, что мы опять… - Ой, смотри: сегодня будет "Патер Браун" с Хайнцем Рюманом, тебе ведь нравилось. - Давай посмотрим. - Я так устала… - Ну да, понятно…
Молчание, кончики пальцев соприкоснулись.
- Мы придумали… я выдвинул версию… я уверен, что обезьяна в зоопарке что-то пыталась нам объяснить, и мы говорили с тренером… Или дрессировщиком?…
Пальцы сжались в кулак.
- Многое говорит в пользу того, что расследование нужно продолжать, я тоже в этом уверена. Но… У вас есть результаты?
- Тебе это интересно, да? - обрадованно сказал Тойер.
Он пошел в кладовку и протянул руку к месту, где стоял шнапс. Его там не оказалось.
- Бабетта пьет! - с возмущением воскликнул гаупткомиссар.
- Я допила остатки еще перед отъездом.
- Очень мило!
- Не стоит благодарности. Кстати, для изучения языка горилл тебе, случайно, не придется поехать в Висмар?
Тойер шагнул к столу:
- Значит, тебе не дает покоя ревность - между прочим, абсолютно беспочвенная, - а на гибель человека тебе наплевать?
Ильдирим распахнула балконную дверь и принялась курить - совершенно по-хафнеровски, - часто и глубоко затягиваясь.
- Значит, моя ревность к профессору Хорнунг беспочвенна?
- Да конечно! - Тойер чуть не задохнулся от тоски, накрывшей его волной. Он не испытывал никакого желания видеть ни Хорнунг, ни морские пейзажи. - Хамилькар… - сменил он тему.
- "Милка"? - не расслышала Ильдирим. - У нас нет такого молока, а что, надо было купить?
- При чем тут молоко? Я говорю про доктора Хамилькара, он работал с Богумилом, гориллой из зоопарка. Он скоро приедет, и мне надо поговорить с Момзеном.
- Хамилькар, Богумил! С ума сойти! И что же, мой коллега Момзен должен дать согласие на допрос обезьяны?
- Ну вроде того…
- Тогда я точно могу появляться на работе только в парандже! Ладно, Йокель, хватит говорить на эту тему! Пожалуйста! Твой фильм начинается.
- Чем мы займемся завтра? То есть я имел в виду воскресенье. Может, съездим куда-нибудь?
- Может быть.
Они выехали на природу, правда, не одни. К ним присоединилась вся группа. Было ясное и свежее утро, как будто созданное для великих дел.
- Сначала должен дать согласие Момзен, - объяснял Тойер, - а потом наш дуэт - оба шефа. Тогда и поглядим. Хамилькар наверняка приедет. Я немедленно позвоню Момзену. Да. Я позвоню этому говнюку.
Особой решительности в голосе у старшего гаупткомиссара не было, однако он хотел наконец-то взяться за дело. Не показывая никому, что у него на душе, он лишь прорычал:
- Не всегда надо бегать, разнюхивая след, иногда полезно макнуть мордой в грязь и других!
- Я знаю, что вы не терпите собак, - сказал Хафнер. - Но из вас получился бы первоклассный кинолог. Это я вам авторитетно заявляю.
Тойер условился с Момзеном о встрече. Возможно, это было выгодно обоим: дела у молодого прокурора шли неважно - и это после такого успешного старта, когда обер-прокурор Вернц назвал его "прилежным как пчела". Недавно пришлось отпустить хорватского преступника, занимавшегося нелегальной поставкой в Германию проституток, так как для обвинительного заключения не хватало доказательств.
И все же трудно было предположить, что прокурор может страстно желать встреч с Тойером. Старший гаупткомиссар нервничал.
- Господин Тойер?
У прокурора были новые очки - не круглые, модели "Франц Шуберт", а в прямоугольной черной оправе.
- Господин Момзен, позвольте мне еще раз вернуться к первому убийству в зоопарке.
Момзен, тряхнув молодежной стрижкой, откинул с лица прядь волос.
- Зачем?
Тойер хрустнул пальцами:
- У нас появился подозреваемый…
- И признание.
- Точно так. - Тойер всматривался в своего визави.
Модно одетый, загорелый, плечи вроде стали чуточку шире - вероятно, посещает теперь студию фитнеса. А под глазами круги - от бессонницы? В нагрудном кармане модной ярко-розовой рубашки, кажется, лежат сигареты. И куда делось прежнее высокомерие, переливавшееся через край?
- Дела-то у вас неважнецкие! - заметил Тойер.
Момзен неохотно улыбнулся:
- Все-то вы замечаете, господин Тойер. - Его глаза сузились, он метнул злой взгляд на старшего гаупткомиссара. - А вы помните, как однажды оказали мне любезность, заразив ветрянкой?
- Ну, это некоторое преувеличение, - вяло запротестовал Тойер.
- Да? Ведь вы же хотели, чтобы коллега Ильдирим продолжала вести дело о кельтском круге? Я-то хорошо помню.
- Столько воды утекло с тех пор! - Тойер опустил глаза: ему было стыдно - впрочем, совсем чуть-чуть.
- После ветряной оспы у взрослых бывают осложнения, у меня - опоясывающий лишай, - сообщил Момзен, глядя в глаза Тойеру.
Теперь тому стало действительно стыдно - он опустил голову.
- Вы ничего не хотите мне сказать по поводу смерти подозреваемого? - спросил Момзен. Комиссар поднял на молодого прокурора упрямый взгляд. - Ведь нехорошо, если выяснится, что вы из мести препятствовали расследованию, - улыбнулся Момзен одними губами. - Признание самоубийцы всегда попахивает допросом с применением пыток. Кстати, я бы не имел ничего против, если бы мы могли это доказать.
- Мы не применяли к нему недозволенных методов, - заявил Тойер, с трудом сохраняя самообладание, а про себя подумал: "говнюк".
- Ну, что там у вас по поводу первого убийства в зоопарке? О! Вопреки вашим привычкам вы даже принесли что-то написанное?
- Да, и мы также хотим… Я тут написал, то есть велел написать… - Небрежным жестом Тойер протянул бумагу через стол.
Момзен взял ее, пробежал глазами и изобразил еще одну вымученную улыбку:
- Тут не написано, какого именно свидетеля вы хотите опросить, указано лишь то, что это произойдет в зоопарке.
- Не написано? - переспросил сыщик с невинностью только что вылупившегося цыпленка. - Должно быть, коллега Лейдиг забыл написать, а я сейчас не помню фамилию.
- Ах, да ладно! - Момзен пошарил под столом, достал термос и дрожащими руками налил себе чай. Тойеру чаю он не предложил. - Не так уж это важно. Итак, вы рассчитываете добиться особого психологического воздействия, проводя опрос на территории зоопарка?
- Вот именно.
- Ну хорошо, действуйте. - И он подписал бумагу.
14
На совещании в кабинете они быстро сошлись на том, что не станут посвящать в свои дела Магенройтера, грубо нарушив их уговор ("Да он в обморок хлопнется от нашего плана! Ха-ха!" - сказал Хафнер и - буль-буль! - запил свои слова), а вечером огорошат своими намерениями плохо соображающего Зельтманна.
- Но тогда нам срочно нужен Хамилькар в качестве эксперта и переводчика, - напомнил Зенф. - Если мы пригласим его официально, нам придется рассказать, чем он будет заниматься. Предлагаю просто скинуться ему на отель.
- Щас! - возмутился Хафнер. - Стану я отстегивать свои кровные денежки на номер в отеле для какого-то там подозреваемого в убийстве типа! Никогда!
- Хафнер, он должен переводить то, что сообщит обезьяна. Он никакой не подозреваемый, - объяснил ему Лейдиг, раскачиваясь на стуле.
Пфаффенгрундец кивнул:
- Тогда ладно. Сколько нужно? По сколько марок скидываемся?
Тойер отправил его домой - чтобы протрезвел.
Зазвонил телефон, он снял трубку:
- Тойер слушает.
- Это Ильдирим. Я только что встретила Момзена. Ты что, хочешь устроить допрос в зоопарке? Кого допрашивать собираешься? Я догадываюсь, но даже думать не хочу об этом. Тойер, я тебе не помощница, я…
Он положил трубку, швырнул аппарат о стенку, сходил к технику, заявил об ущербе, сообщил номер своего счета, зашел в туалет, снова вернулся в кабинет и почти ни слова не произнес до самого вечера.
- Зельтманн у телефона.
- Господин Зельтманн, я сожалею, что пришлось вас побеспокоить в такой поздний час. Тойер у аппарата.
- Да-да, вот именно, аппарат, я всегда говорю, господин Бойлер, Тойлер, бюрократия скоро нас съест… Сколько времени? Что?
- Десять часов.
- Сколько еще осталось? Ах, что я говорю…
- Вы можете еще раз прийти на работу? Речь идет о деле чрезвычайной важности.
- Ох, вы лучше обратитесь к Магенройтеру! У меня сердце прихватило, да, сердце пылает… от страсти… Тьфу, что это я? Всегда обращайтесь к нему… когда… Кстати, вы когда-нибудь замечали, что слово "кабак" читается одинаково и в ту, и в другую сторону? Так же как "А роза упала на лапу Азора"?
- Понимаете, если придет Магенройтер, у вас появится огромная куча проблем.
- Конечно.
- Вы ведь директор полиции. По-прежнему!
- Ваша правда, я ответственно вам заявляю. Правда за вами. И вы меня убедили.
- Да, большое спасибо, передайте привет вашей супруге и скажите ей, что мне…
- Если я ее увижу.
- Она вас бросила?
- Этого я не знаю. Я ее не вижу. Все темно.
По дороге Тойер был вынужден признать, что Зельтманн совсем спятил. И то, что они задумали, было непорядочно.
Когда он остановил машину, директор уже стоял, покачиваясь, в конусе света от уличного фонаря.
Первое впечатление, что Зельтманн еще и напился, было ошибочным.
- Свет, - не здороваясь, пробормотал директор, - я больше не переношу света.
- Зачем же вы встали прямо под фонарем? - спросил Тойер, подхватывая его под руку.
Зельтманн вытаращил глаза и не знал, что ответить. Такая мысль явно не приходила ему в голову.
С нарастающей озабоченностью Тойер направился с ним к входу в здание.
- Почему вы не поднялись в свой кабинет сразу? - спросил он, когда они зашли в лифт.
- Вы разве не замечаете? - тихо спросил Зельтманн. - Разве не чувствуете?
- Что? - спросил Тойер.
Одряхлевший директор лишь удивленно покачал головой. Какие бы безумные мысли ни занимали голову доктора, он не счел нужным ничего объяснять. Но он был все еще при своей должности, и забывать про это не стоило.
- Да, вот так… - только и буркнул он себе под нос и отпер свой кабинет.
Из-за странной особенности директора они сидели в темноте, если не считать слабого отсвета, проникавшего сквозь окна с вечерней улицы.
Вернувшись на свой начальственный диван, Зельтманн, кажется, обрел способность немного ориентироваться в реальности:
- Ну, господин Тойер, что вы имели в виду? Что за срочность? Что свело нас здесь в такой поздний час? Господи, сколько лет промелькнуло? Ведь мы давно знаем друг друга? Двадцать лет?
- Три года.
- Хм, тоже немало.
- У вас тут на столе стояла чаша с камешками. Гладкие такие камешки, они скользили меж пальцев…
- Да, - вздохнул Зельтманн, - но это была ошибка. Куда все это меня завело? Ладно, хватит разговоров. Что вы хотите?
Тойер набрал в грудь воздуха. Первоначально он планировал скрыть свои истинные намерения, но стремительная смена настроений у шефа сделала это излишним… Что ж, пожалуй, так даже лучше…
- Мне требуется ваше согласие. Я хочу допросить гориллу.
- Это что, международная сенсация с гориллой? - Зельтманн взволнованно захихикал. - Я охотно созвал бы конференцию. Еще хотя бы раз…
- Кто знает! - уклончиво ответил Тойер. - В общем, дело пока не носит международный характер, но почти…
- Ну-ну!
- Дело в том, что гейдельбергский самец гориллы… умеет говорить.
- Невероятно! - Зельтманн взволнованно перегнулся через стол. - Откуда вы знаете?
- Он сам мне сказал.
- Вот это да! - Директор в восторге ударил себя по ляжкам, но тут же опять посерьезнел. - Однако тут есть проблема!
- Какая же? - Тойеру надо было изложить просьбу, и он чувствовал себя при этом не очень комфортно.
- Откуда вы знаете, что горилла не лжет? Что тот самец не солгал, когда сообщил вам, что умеет говорить?
- Мы сможем доказать это научным путем.
- Это хорошо. Наука дает знание! Но я после разговора с Магенройтером… вы помните… он рвется на мое кресло, а потом его распилит… этот черный человек… Мне пришлось, - с пеной на губах продолжал больной, - пообещать ему, что до своего медицинского обследования я не приму никаких решений, не посоветовавшись с ним, понимаете? Я уже говорил вам об этом, точно? Точно, господин Тойер?
Сыщик не мог на него смотреть.
- Разрешение - еще не решение!
Зельтманн надолго задумался, и это дало Тойеру возможность поразмышлять об умственной деградации объекта его давней ненависти. Вот что остается от отъявленного карьериста, усердного, одержимого так называемыми инновациями и глупого как пробка, если отнять у него почет и власть, - трепещущая, смятенная, боязливая душа.
- Да, - произнес Зельтманн. - Вы правы. Разрешение вам дано. Пойдемте.
- Мне нужна еще подпись для директора зоопарка, - твердо произнес Тойер и вытащил из кармана куртки нужные бумаги. В них Лейдиг скрупулезно сформулировал суть. Как ни странно, все шло по плану, у сыщика даже пробежал по спине холодок.
С утра они встретились на работе, чуточку похожие на школьников, которые затевают очередное озорство и уговаривают друг друга, что ничего особенного в этом нет - подумаешь, подложить бомбочку в портфель зануды-учителя.
- Что там Хамилькар? - спросил Тойер. - Хафнер, ты позаботился о нем?
- Да, ясное дело, я перепеленал его, сменил памперсы и покормил грудью.
- Перестань паясничать! Он приедет сегодня вечером?
Хафнер вытащил из внутреннего кармана пиджака записку: