- Корнелия? Что ты тут делаешь? - Фредерсен ухитрился произнести это, не повысив голоса.
Она повернулась к Анатолию:
- Но ведь ты же был…
Парень встал на ноги и холодно встретил ее взгляд. На его щеке что-то блестело, ах, ясно что.
- Что ты себе позволяешь? - прошипел он. - Чего тебе нужно?
- Ты лежал со мной в постели, - услышала она свой собственный голос. - Ведь лежал же!
Она почувствовала на себе ревнивый взгляд учителя; заметил его и Анатолий. Он в ярости двинулся на нее:
- Заткнись! Думаешь, ты мне нужна? Нет, не нужна! Жирная корова с огромными ногами!
Ее правая рука напряглась, в ней сконцентрировалась вся сила, как ее учили на тренировках.
Нужно только представить себе, что ты разрубаешь противника.
Ступай в секцию карате, сказал когда-то отец, тебе будет полезно. Будешь чувствовать себя уверенней.
Удар пришелся по голове Анатолия, за левым ухом. Раздался странный треск. Парень упал. И больше не шевелился.
Фредерсен вытаращил на нее глаза:
- Что ты наделала?
Мысли Корнелии ворочались необычно медленно и были тяжелыми, будто каменными, с острыми краями.
Фредерсен опустился на колени возле Анатолия:
- Ты…
- По-моему, он мертв, - сообщила она.
- Да… - Фредерсен встал; он казался совершенно спокойным. Посмотрел на нее.
- Он был у меня прошлой ночью, потому что он… не хотел… - Корнелия с трудом выговаривала каждое слово, будто ее рвало ими. - Он был ласковым, потому что привык, потому что ему приходилось быть ласковым. У каждой задачи есть свое решение. - Она рассмеялась и почувствовала, как внутри закипает бешенство. - Жизнь - это математика.
Фредерсен покачал головой.
- Вы собираетесь меня ударить? - продолжала она. - Убить? Пойдете за решетку за двойное убийство?
- Вот лежит мальчишка, мертвый. Неужели тебе наплевать? Ты такая бесчувственная? - Фредерсен почти кричал.
Корнелия задумалась, наморщила лоб и пожала плечами.
- Да! - решила она и с ужасом ощутила, что так оно и есть на самом деле. - Я бесчувственная!
Дождь, слишком теплый для января, намочил волосы, они прилипли к коже. Учитель и ученица стояли напротив друг друга и молчали. Наконец Корнелия сказала:
- Но я умею подделывать чужие почерки.
Телефон. Тойер открыл глаза. Возле него уютно посапывала его турецкая женщина. Было еще темно.
Он вышел с трубкой в коридор, но вскоре вернулся и стал на ощупь искать одежду. Ильдирим зажгла свет, заморгала:
- Что-то случилось?
- Увы, да. Мне надо ехать. В зоопарке, во рву обезьянника, лежит мертвый парнишка.
- В обезьяннике? - удивилась она. - Сколько сейчас времени?
- Начало седьмого. Разбудили ни свет ни заря. Не люблю ситуаций, когда не могу принять душ.
- Значит, в обезьяннике? И сколько ему лет?
- Школьник, - тихо ответил гаупткомис-сар. - По словам Лейдига, восьмиклассник, значит, сверстник Бабетты. Из Киля. Их группа живет на турбазе, во всяком случае, так сообщили при звонке в полицию. Вроде ничего криминального, нам придется лишь установить подробности. Впрочем…
- Дело все равно паршивое, - кивнула Ильдирим и протянула руку за сигаретами и ингалятором с антиастматическим средством.
Киль… Балтийское море… Наверняка оно холодное, огромное и серое. Так размышлял Тойер, когда с трудом выруливал на своей "тойоте" со стоянки. Усмехнувшись, вспомнил, как часто он кричит возле кассы нелепую фразу "Я постоянный клиент!", вместо того чтобы взять с собой белую пластиковую карточку, лежащую в бардачке; зато часто обнаруживает, что прихватил ее по рассеянности на прогулку, и разъяренной Ильдирим приходится платить за парковочное место по максимуму.
На Бисмаркплац он свернул к Неккару, проехал между Старым городом и Берггеймом - справа барокко, а слева обычный, нормальный город, как везде.
Тойер плохо знал собственную страну. Однажды побывал в большом городе, раскинувшемся на берегу Балтики, но моря так и не нашел. Тот парнишка, что умер в зоопарке, живет в Киле, впрочем, разве уместно теперь слово "живет"?
Тойер переехал на другой берег, и внезапно сердце в его груди будто взорвалось болью - только теперь он осознал ситуацию. Ушел из жизни истеричный, половозрелый юнец, возможно, не самый законопослушный в мире, но, несомненно, чей-то любимый сын.
Иногда он ловил себя на таких фантазиях: расцветшая Бабетта приводит домой парня, и он приглашает его в свой кабинет в Гейдельберг-Центре, чтобы составить о нем представление. (Дома у него не было кабинета.) Да-да, приглашает, ничего плохого в этом нет.
Потом дети играют на лужайке, а Тойер сидит в удобном шезлонге под ореховым деревом, потягивает шорле из сока белого винограда и минералки, а дети называют его дедушкой, хотя он никогда не был папой.
На площади Мёнххофплац он свернул налево. Лейдиг сказал, что Хафнер уже там, Зенф тоже.
Возле бензоколонки "Шелл" он свернул направо, потом опять налево; теперь только бы не зазеваться, иначе он пропустит поворот, и тогда его просто засмеют. Даже дети станут над ним смеяться… А тот парнишка, ведь он еще совсем ребенок?
Что такое? Невероятно! Кончился бензин. Запнувшись пару раз, мотор сдох. Хорошо еще, что Тойер успел прижаться к обочине.
Господи, ведь он опаздывает! Впереди виднелась еще одна заправка "Шелл". Он побежал, купил красную канистру, налил в нее пять литров и вместо кредитной карточки сунул приветливому парню за кассой свой служебный жетон.
Вернувшись к машине, провел небольшую дискуссию с неким господином, которому загородил выезд, залил в бак бензин и поехал дальше.
А потом старший гаупткомиссар действительно едва не прозевал поворот и в последний момент так резко крутанул руль, что водители следующих за ним машин принялись сигналить ему и что-то кричать.
Теперь, если верить дорожным указателям, он мог бы проехать к зоопарку по пестрому, яркому, архитектурно выразительному кварталу клиник, до отказа набитому страдающими больными и тупыми, по мнению некоторых, врачами. Но Тойер - все-таки он знал Гейдельберг, а значит, и эти места - свернул налево на Нойенгеймское Поле. Замелькали постройки семидесятых, восьмидесятых, девяностых и зеленые лужайки, на которых летом валялись ленивые студенты. Правда, с каждым годом таких лужаек становится все меньше.
Улица закончилась, сквозь стекло ему почудился трубный крик слона; впрочем, возможно, это вампир упражнялся в игре на трубе, либо регбист-нападающий столкнулся с пятеркой защитников, либо он сам, не замечая этого, шумно выдохнул воздух. Он свернул влево. Увидел впереди крупные буквы "ЗООПАРК".
Надо заметить, Гейдельберг - это не только Старый город, замок и университет. В Гейдельберге имеется все: лучшие в Германии клубы регби, лучшие немецкие поэты, лучший в стране климат, река, рестораны, фирма САП в Вальдорфе, о которой еще пойдет речь, САС, страховые агенты, штурмующие биржи, а также хоры, оркестр, научные работники, сукины дети, подружки бандитов, безбилетники, итальянский климат, французская кухня, британское достоинство, американские идиоты…
А сегодня, дамы и господа, сегодня нечто особенное: мертвый мальчишка - почти в годовщину гибели Рони. Гаупткомиссар вылез из машины.
К нему подошел мужчина:
- Я директор зоопарка Кольманн. Мы все просто ошеломлены.
Директор был приблизительно его возраста, но ухитрился сохранить во второй половине жизни более-менее сносную фигуру. Вероятно, предположил сыщик Тойер, постоянный контакт с животными препятствовал возникновению той или иной болезни - спутницы цивилизации; общаясь с носорогами, волками и верблюдами, начинаешь испытывать склонность к здоровому образу жизни на природе. Надо было ему стать зоологом, и вся жизнь пошла бы по-другому. Но вот к ним подбежал смотритель животных - беднягу скрючило, словно от приступа подагры, - и Тойер засомневался…
- Господин директор, полицейские утверждают, что их шеф по фамилии Тойер вот-вот прибудет, хотя, мне кажется, он должен был бы уже находиться здесь! - выпалил смотритель.
- Он уже тут, - сообщил Кольманн, - стоит и смотрит на меня.
- Неувязочка с бензином вышла, - пробормотал могучий сыщик, не здороваясь. - Бензиновые страсти.
Тойер хорошо себя знал - он отпустит еще немало шуток, чтобы избавиться от неловкости из-за опоздания.
Обезьянник находился довольно далеко от ворот, но Тойер ориентировался в зоопарке. Иногда они приходили сюда с Ильдирим, стесняясь, словно совершали что-то неподобающе глупое, поскольку Бабетта, разумеется, никогда не составляла им компанию. Двое взрослых без детей в зоопарке - как это понимать? К тому же Тойеру больше всего нравились козы и медведи возле входа, а его спутнице совы.
Кольманн торопливо шагал рядом с ним. Навстречу вышел Хафнер. К приятному удивлению гаупткомиссара, походка у него была трезвая - ноги не заплетались.
- Ясное дело, вы не хотите на него смотреть, - заявил он, не здороваясь. - Парнишка лежал во рву, между живой изгородью и площадкой для зрителей. - Он потянулся за сигаретами.
- Сорвался туда, что ли? - спросил Тойер. Из-за деревьев показался обезьянник. Комиссар прибыл к нежеланной цели и прилагал все силы, чтобы справиться с дрожью в коленях и не упасть в обморок.
Мальчишка лежал на носилках, неестественно скрючившись. Рядом стоял врач "неотложки" и жевал резинку, держа руки в карманах, - делать ему тут было нечего.
Подошел молодой полицейский, не знакомый Тойеру:
- Он был во рву, мы все сфотографировали…
- Я знаю, что он был там. Но по-прежнему не понимаю, как он туда попал.
Полицейские, другие врачи "неотложки" и даже пожарные - естественно, ведь тело подростка нужно было поднять изо рва - все стояли на дорожке. Тут же топтались работники зоопарка. Вероятно, на другом конце территории звериная и птичья малышня умирала от голода, ведь ей постоянно требовался корм. Из толпы вышел бледный Лейдиг - значит, нашел себе подмену и кто-то додежурит за него.
- Мальчишка не просто упал; у него пробит череп пресловутым тупым предметом или… - Лейдиг показал кивком за ров: там на маленькой лужайке сидел самец гориллы с серебристой полосой на спине - асфальтово-серая меховая гора, излучающая мощь.
Разумеется, Тойер и во время прежних посещений смотрел на вожака стаи горилл - хоть и не так часто, как на коз, разумеется; его поражали глаза - в них было так мало звериного. Но тут он взглянул на руки, на могучую грудную клетку, на весь массивный мышечный агрегат примата и спросил:
- Почему он здесь?
- Во время подъема трупа и работы криминалистов он находился, разумеется, внутри, в клетке. Но ваши сотрудники сказали, что все завершено, следы обработаны, и мы его выпустили. Теперь животному надо освоить свою территорию заново. А преступления он не совершал, - объяснил Кольманн.
У него были очки-половинки, как две капли воды похожие на очки директора полиции Зельтманна, любимого врага Тойера, - сыщик обратил на это внимание только теперь.
Тойер, словно очнувшись, огляделся по сторонам.
- Кто из вас высказал высокопрофессиональное мнение, что все следы тут уже обработаны? За такое время это просто невозможно было сделать! - заорал он. - В кои-то веки у меня кончился бензин, я прибыл на четверть часа позже, а вы тут наработали! В мое отсутствие! То мы целый день торчим в спальне, где умер столетний старик, если обнаружим в доме окурок со следами губной помады, а сегодня вы позволяете этому мохнатому зверю засрать все вероятные следы!
- Если честно, это был я, - сдавленным голосом признался Лейдиг и потянулся к нагрудному карману Хафнера.
- Нет ничего, пусто! - рявкнул тот.
- Когда я прибыл на место, парня уже вытащили изо рва. Патрульный полицейский - молодой парень, тот самый, что рапортовал, как прилежный ученик, - успел все сфотографировать до прибытия пожарных. Пострадавший ведь мог еще быть живым. Ну, и при подъеме тела там, во рву, были уничтожены все возможные следы…
Тойер кивнул: все верно.
- А тупой предмет? Которым самец…
- Взгляните на его руки, - вмешался Коль-манн. - Ему не требуется никакого тупого предмета…
Тойер опять перевел взгляд на гориллу. Самец, тоже в роли зрителя, как ни парадоксально, сидел напротив него, не далее чем в четырех метрах.
- Ревность, - прошептал он себе под нос. - Такое совершается из ревности. Могут ли гориллы ревновать? - Тут он умолк, показавшись сам себе безнадежным идиотом, но продолжал рассматривать обезьяну.
Зверь ответил на его взгляд и как-то необычно зашевелил мохнатыми руками.
- Сейчас он начнет бить себя в грудь, не пугайтесь, - предупредил директор зоопарка, но обезьяний вожак затих.
Утреннее небо было затянуто молочными облаками, и первый луч зари - боженька все-таки любит дешевые эффекты - упал прямо на толпу. От такой красоты Тойеру сделалось еще хуже: жестикулирующая горилла вела себя как немой проповедник, а не как опасный обитатель джунглей.
- Как его имя? - вполголоса поинтересовался сыщик.
- Богумил, - ответил смотритель. - В апреле мы получили его из Вены. Его предшественник был продан в Манчестер, на племя.
Тойер, честно говоря, имел в виду имя мальчишки. Он вгляделся в черные глаза примата, и ему почудилось, что он увидел в них… страх? Впрочем, он слишком хорошо знал за собой склонность переносить собственное мрачное восприятие жизни на окружающих, наделять неким смыслом специфическое, отрицательное очарование жуткой ситуации, но этот самый "некий" смысл чаще всего оборачивался бессмыслицей.
- Что с ним будет? - спросил он.
- Это животное, - повторил Кольманн. - И не домашнее, а дикое. Или вы хотите его застрелить? Должно быть, он ужасно перепугался, гориллы ведь пугливые. Думаю, мальчишка забрался к нему. Хотя такого вообще не должно было случиться, обычно обезьяны спят внутри…
- Мы обнаружили волокна от альпинистской веревки, - сообщил Хафнер, - но самой веревки нет. Я даже понадеялся, что это станет для нас зацепкой, но…
- Да, вам это нужно знать, - перебил его Кольманн. - Трое американских студентов позавчера подпилили прутья ограды, проникли в зоопарк, а один из них с помощью веревки залез сюда, к обезьянам. Парни струхнули. Говорят, что были под кайфом - что уж там они имеют в виду…
- А тот, что побывал у обезьян, - снова подключился полицейский, имени которого Тойер не мог вспомнить, - сказал, что он ради шутки потряс дверь, ведущую внутрь, и она тут же отворилась. Тогда они перепугались и поскорей убежали. Тот парень пользовался веревкой. Мы как раз ее проверяем…
Тойер нахмурился, пытаясь разобраться в сказанном:
- Как получилось, что те америкосы уже успели струхнуть с такого ранья?… Я имею в виду, откуда они успели узнать про… - Он зябко поежился.
- Сирены, мигалки, крики, весь переполох. Это разбудит даже самого рьяного гуляку, - убежденно заявил Хафнер.
- А почему та дверь так легко открывается? - У Тойера заболела голова, и он знал по опыту, что боль будет только усиливаться, медленно превращая весь мир в ад.
- Новая система, - Кольманн пожал плечами. - По иронии судьбы тоже из Америки. В случае опасности смотритель направляет на замок пульт, который носит на запястье как часы, и дверь отпирается либо запирается. Теоретически это, конечно, лучше, чем тяжелая связка ключей. Но на практике засов часто застревает, и дверь очень легко открывается, если ее потрясти. Вероятно, Богумил хотел ударить вторгшегося на его территорию парня ради острастки…
Из-за угла появился толстяк Зенф.
- Я двадцать минут жду вас на турбазе! - воскликнул он. - Решил, что вы захотите взглянуть на одноклассников парня. Накануне он был тут со своей группой. А вообще, они должны были провести у нас в городе еще неделю, но теперь хотят вернуться домой завтра или даже сегодня. Анатолий Шмидт - так звали парнишку. - Голос Зенфа, обычно не упускавшего случая отмочить дерзкую шутку, звучал серьезно. - Отца нет, только мать, еще двое младших ребятишек.
Наконец Тойер повернулся к обезьяне спиной, резко, словно желая хоть этим отомстить за убитого подростка.
- Замечательно, Зенф, но я приехал лишь несколько минут назад, поэтому к тебе пока не успел. Не могу ведь я раздвоиться, да еще в моем возрасте! Мне нужны те америкосы.
- Не нужны они нам! - возразил Хафнер; он отыскал в одном из карманов другую пачку сигарет и успокоился. - Ту крутую акцию, как уже сказано, парни провернули предыдущей ночью, а на эту ночь у них имеется железное алиби - они лишь час назад вернулись из Мангейма. Свидетельские показания мы, естественно, перепроверим.
- Вчера мы не заметили дыру в ограде, - сказал Кольманн. - Сломанный замок - да, обнаружили, но сотрудники его не починили, и меня, к сожалению, не поставили в известность. Причем я не уверен, что стал бы предпринимать что-либо, ведь Богумил мог выйти из павильона только на свою лужайку, больше никуда.
- Раз есть дыра в заборе, должны сохраниться и следы ног, - упорствовал Тойер.
Зенф беспомощно воздел руки над головой.
- Мальчишку обнаружил один из смотрителей и поднял такой шум, что… И после этого такое началось… Хафнер ведь рассказывал. Первое, что нам пришлось делать, - выгонять отсюда половину турбазы…
- Через дыру в заборе? - простонал Тойер.
- Нет, конечно, но через нее они все приперлись сюда, кто-то о ней знал, вероятно, один из тех америкосов. Несколько десятков зевак, среди них даже бельгийский священник…
Дальше Тойер не слушал.
Иногда ему нравилась его профессия - когда в конце концов кусочки мозаики - пазлов - попадали на свои места и складывалась логичная и цельная картина. На этот же раз, казалось, слепой от ярости игрок еще в самом начале так составил пазлы, что получилась лишь бурая поверхность, навсегда похоронившая под собой истину.
Умеют ли обезьяны складывать пазлы?
Как-то раз он прочел в популярной книге по статистике: если за пишущую машинку посадить бессмертного шимпанзе и заставить его печатать целую вечность, то когда-нибудь обязательно появится Новый Завет, без единой ошибки и без единой пропущенной запятой. И наоборот - то, что огромный самец гориллы нанес в испуге удар, вполне возможно… Кто это рассказывает? А, Зенф…
- Как утверждают одноклассники, он был помешан на животных, а с людьми не ладил, держался особняком… Ему было четырнадцать, возможно, он нарочно придумал такой дикий способ уйти из жизни… - Толстяк печально покачал головой.
- Вероятно, это не преступление. - Лейдиг вздохнул. - Но все ужасно грустно. Суицид ли это или гибельная романтика… я о том, что его тянуло к зверю… красивая зимняя ночь, звезды, мироздание… - Тут он покраснел.
- Класс не уедет из Гейдельберга ни сегодня, ни завтра, - решительно заявил Тойер. - Я хочу побеседовать со всеми у нас в Центре; для утешения вызовите пару психологов. Комнату парня на турбазе нужно осмотреть, может, чего и нароем. - Он чувствовал: просто не может быть все так легко и просто… Лишнее "просто"…