- Вы, ребята, распоряжайтесь тут. А я дострогаю бутерброды. Такую рыбку мне в Смольном, в столовой достали!…- Он пошел на кухню, но у дверей обернулся: - Валентин, ты у нас старожил, помоги Елене гостей занять, а Мегрэ пусть музыку наладит. Узнаем, кстати, как у них в милиции с музыкальной эрудицией.- Он хохотнул, довольный своей шуткой, и скрылся на кухне.
В огромной, на первый взгляд безалаберно обставленной комнате собралось уже человек двенадцать гостей. Все стояли небольшими группками, со стаканами аперитива в руках. Несколько молодых женщин устроились прямо на пушистом ковре - рассматривали толстый каталог "Нек-керман".
На приветствие Никонова ответили так, будто расстались полчаса назад - кто просто кивнул, кто помахал рукой. Елена Викторовна показала на поднос со стаканами. Аперитив был приготовлен на славу - крепкий, ароматный. С кружком лимона и со льдом. Панин с удовольствием пригубил, почувствовав пряный привкус итальянского вермута.
Валентин подвел его к столику, на котором стоял магнитофон. Показал, где хранятся кассеты.
- Разбирайся. А я пришлю тебе на подмогу красивую женщину. Ты еще ни на кого не положил глаз?
- Вали, вали отсюда,- проворчал Панин.- Без твоей протекции обойдусь.
Его задело замечание хозяина о милицейской эрудиции. "Тоже мне снобы! - сердито думал он.- Вот заведу вам сейчас песни гражданской войны!" Но ни песен гражданской, ни песен Отечественной войны в фонотеке семьи Ватагиных не было. Как не было, кстати, и у самого Панина. Зато, к своему удивлению, он обнаружил много фирменных записей настоящего джаза. Здесь были Луи Армстронг, Рей Чарльз, Глен Миллер и многие другие звезды, мастера регтайма и диксиленда. Капитан поставил кассету с записями Армстронга, и комнату заполнил хриплый голос певца.
Впечатление от вечеринки было такое, как будто присутствующие только что вышли из зала заседаний, где прослушали доклад, и теперь, разбившись на маленькие группы, обсуждают его в буфете. Большинство гостей - пожилые мужчины, лица некоторых были знакомы Панину по спектаклям и телепередачам. Женщины, очень заинтересованно обсуждавшие новинки западногерманской фирмы - словно собирались тут же встать и пойти за покупками,- не произвели на капитана впечатления. Были они какие-то блеклые, усталые. "Пришли сюда прямо со спектакля, что ли?" - подумал Панин. И в это время в комнату вошла еще одна дама - молодая, улыбающаяся блондинка, о которых, не вдаваясь в подробности, обычно говорят: прелестная. Мужчины отвлеклись от своих серьезных разговоров и шумно приветствовали ее.
- Томик! Заворачивай к нам! - позвал актер Бубенец.
Почитательницы "Неккермана" встретили Томика кисло-сладкими улыбками, но она, не обратив внимания на "кислоту", радостно расцеловалась с каждой из них, но на ковер не села, а подошла к Панину.
- В кои веки новое лицо,- сказала она.- К вам можно?
- Пожалуйста.- Панин подвинулся, хотя места на диване было предостаточно.
- Меня зовут Тамара,- улыбаясь, сказала женщина.
- А меня - Александр Сергеевич.
- Какие мы официальные! Я думала, что по имени-отчеству величают себя только полковники.
- Это происки Вали Никонова? - поинтересовался Панин.
- Прежде всего мои,- сказала Тамара.- Я заглянула в комнату, увидела вас и спросила у Валентина: "Что за мужественный незнакомец скучает там в одиночестве?" Оказалось, что комиссар Мегрэ. А мне аперитивчик не раздобудете? - попросила она, словно бы давая понять, что ритуал знакомства закончен.
Весь вечер Тамара ни на шаг не отходила от Панина. Он и сердился, и радовался одновременно. Радовался потому, что рядом с ним такая солнечная и веселая женщина. Но сознание того, что произошло это как бы помимо его воли, по инициативе самой женщины, сердило Панина. Капитан привык к тому, чтобы инициатива всегда оставалась за ним. А вот как раз этого-то Тамара лишила его полностью. Панин чувствовал себя рядом с нею словно в осажденном городе. Покорно выслушивая ее рассказ о какой-то удивительной экстрасенсорше, лечащей по телефону, он поглядывал на гостей и никак не мог найти предлог, который позволил бы ему прорваться к "основным силам". Уже давно следовало навести общий разговор на тему исчезновения Орешникова. Никонов, наверняка виновный в бедственном положении капитана, пришел ему на помощь.
- Ну, Мишель, когда теперь заграничная гастроль? - спросил он хозяина, как только выпили за успешную премьеру.
- Э-э, милый мой, скоро только сказка сказывается! Ты же знаешь…- наверное, Ватагин хотел рассказать, как долго дело делается, но Никонов, быстро взглянув на Панина, перебил его:
- А Леня-то Орешников?! С огнем играет! Ему через неделю в Европу лететь, а он решил в прятки поиграть.
- Какие прятки! Уверена, что с ним неладно,- сказала хозяйка.
- Похитили! Похитили! - закричал актер Бубенец и почему-то взмахнул руками, как крыльями. Будто доподлинно знал, что похитили Орешникова на самолете.
- Как скучно! - сказала певица из Ленконцерта, фамилию которой капитан не мог вспомнить.- Куда ни придешь - только и разговоров про Леньку!
"Ух и завидуешь ты, милая, Орешникову!" - подумал Панин, взглянув на певицу. На ее тусклом лице промелькнула гримаса такого равнодушия, что в него трудно было поверить.
- Ну что ж! У нас есть еще одна злоба дня,- засмеялся Ватагин.- Не хотите об Орешникове, поговорим о домовых. Хотелось бы знать, что думают о них власти предержащие? Тамара, выпусти Александра Сергеевича на свободу!
Свобода Панину была предоставлена, но только в урезанном виде: Тамара перекочевала с дивана за стол вслед за капитаном.
- Отвечайте, отвечайте! - заторопила певица.- Это поинтереснее, чем Ленькины фокусы.
- С привидениями в последние часы обстановка в городе осложнилась,- серьезно сказал Панин, и гости насторожились.- Есть данные, что они все чаще будут появляться на людях. Отсюда острый дефицит зубной пасты, мыла и французских духов…
- Это еще почему? - сердито сказал кто-то из мужчин за спиной у Панина. В ответ раздался дружный хохот.
- Ну, Коля, уморил! - не в силах унять смех, произнес Никонов.- Как ты не понимаешь - им же хочется поприличнее выглядеть!
Тему привидений гости восприняли близко к сердцу и наперебой стали рассказывать одну за другой самые фантастические истории о неутешных духах, мрачных зомби и переселении душ. Правда, большинство историй были почерпнуты из пустившейся во все тяжкое советской прессы и потому походили одна на другую. Потом на смену привидениям пришли Чумак и Кашпировский. О том, что телелечители исцеляют страждущих, не было двух мнений. Спор разгорелся только по вопросу, кто помогает лучше.
- Когда в аптеках нет лекарств, и гипнозитеры благо,- сказал Панин, но его тут же застыдили как ретрограда.
- А вам не кажется, что из Кашпировского мог бы получиться хорошенький диктатор? - спросил Мишель Ватагин.- Стоит ему захотеть - почитатели тут же выдвинут его в какой-нибудь верховный орган!
Разговор сразу же получил новое направление. Даже прелестная Тамара на время забыла о Панине и напористо принялась пересказывать статью о Сталине из свежего номера "Огонька". Правда, ее не очень слушали. Каждый хотел сказать сам. Александр смотрел на Тамару с улыбкой и думал о том, как хорошо было бы очутиться с нею вдвоем где-нибудь в тихой уютной квартире, вдали от шума, от людей.
- А вы обратили внимание, друзья, что наш Мегрэ скис, как только разговор коснулся культа? - с ехидной улыбкой сказал вдруг актер Севрюк.- У них в органах, наверное, тоскуют по доброму кулаку!
- Да, действительно! - Тамара с улыбкой посмотрела на Панина.- Разговорчивым вас не назовешь. Что вы скажете о Сталине?
- Мы с ним вместе не служили,- нахально отбрехнулся капитан и пригубил бокал с шампанским.
- Нет-нет-нет! - запротестовал Севрюк.- Вы за Скалозуба не прячьтесь! Признавайтесь - демократия вам не по нутру?
- Товарищ артист,- сдерживая раздражение, тихо сказал Панин,- мне претят разговоры о демократии между закуской и горячим.
- Правильно! - поддержал Панина хозяин.- Все правильно, кроме одного - горячего не будет. Нажимайте на закуски.
- А что касается существа дела,- капитан неожиданно вспомнил Дона Карлеоне из "Крестного отца", свято верившего, что раздражение - удел слабаков, и улыбнулся.- Вы что же, думаете, много найдется таких, кто предпочел бы опять забраться в клетку?
- Не знаю, не знаю! - в голосе Севрюка слышалось пьяное упрямство.- Вы все-таки не отлынивайте от прямого ответа! Нам всем оч-чень важно знать…- он обвел сидящих за столом долгим, оценивающим взглядом.- Очень важно знать, что вы думаете о демократии. Не держите ли фигу в кармане?
- Да еще и с маслом,- тихо сказал Никонов. Но его услышали и засмеялись.
- Валя! - укоризненно покачал головой Севрюк. Жидкие светлые волосы рассыпались в разные стороны, и он стал похож на подвыпившего дикобраза.- Умница! Тонкая душа! Как ты-то этого не понимаешь? Наша жизнь… Господи! - слезы неожиданно потекли у него по щекам.- Господи! Мы должны от каждого потребовать ответа! Особенно от таких суперменов,- он ткнул пальцем в сторону Панина.- Они и понятия не имеют о том, что такое демократия. Даже моя кошка Машка понимает больше.
- Кончай демагогию, Вовка! - крикнула одна из женщин.- Не даешь чревоугодничать спокойно.
- Вот! - уныло сказал Севрюк, вытирая слезы.- Вот! За телячий студень готовы предать свободу. Но мы потребуем! - Он стал пристально вглядываться в лица присутствующих. Наконец обнаружил потерянного было Панина.- Вам не удастся отмолчаться, молодой человек!
- Знаете, в начале века один юрист про таких, как вы, сказал: "У нас демократию понимают так: я делаю все, что мне хочется, а другому мешаю делать то, чего он хочет".
-Умница! - захлопала Тамара в ладоши и быстро поцеловала Панина в щеку.
- Правильно, правильно,- одобрительно сказал и хозяин.- Мы даже повернуться не можем без того, чтобы не задеть соседа локтем! А почему не слышно музыки? Саша,- обратился он к Панину,- ваши музыкальные симпатии я вполне одобряю…
- Они же у меня милицейские,- не удержался Панин.
- Давай за работу! - грубовато-дружески, словно они были сто лет знакомы, сказал Ватагин.- Томка тебе поможет.
Пьяный Севрюк пытался было увязаться за Паниным, но Елена Викторовна встала у него на пути и, что-то ласково нашептывая на ухо, увлекла в сторону кухни. Наверное, отпаивать крепким чаем.
- Ну и чем же вас порадовать? - спросил капитан у Тамары, быстро просматривая кассеты.
- Хорошим старым танго. У Мишеля есть такие кассеты!…
Панин включил магнитофон, и они пошли танцевать, уверенно лавируя среди бесчисленных пуфиков, кресел и журнальных столиков. "Поменьше бы всего этого барахла,- подумал капитан,- настоящий танцзал можно устроить".
- А вы человек непростой,- сказала Тамара, в упор разглядывая Панина.- С вами на брудершафт не выпьешь.
Панин рассмеялся:
- Что за странный вывод? И кстати…- он показал на щеку.
- Это в награду за находчивость. И больше не решусь.- Она хотела еще что-то сказать, но в это время рядом с ними остановилось миниатюрное и очень кудрявое существо - не то школьница, не то зрелая женщина - и похлопало в ладоши.
- Ну, Инка! - разочарованно произнесла Тамара.- Мы только начали…
Пигалица ничего не ответила, а только, упрямо поджав пухлые губы, хлопнула в ладоши еще раз.
С такими маленькими женщинами Панину танцевать не приходилось. Он только собрался поинтересоваться, в каком классе учится кудрявое создание, как девушка спросила:
- Вы про Леню Орешникова слышали?
- Слышал. И про него слышал. И его самого слышал. Хороший певец.
- "Хороший" - это значит просто средний. А Леня был гениальный.- И она выжидательно посмотрела на Панина. Капитан решил подыграть:
- Почему был, милое дитя?
Лицо у женщины сделалось скучным.
- "Милое дитя" прощается вам как новичку. Снято с вооружения. Так вот про Леню. С ним расправились рэкетиры. Слышали про таких?
- И про них слышал. Доводилось,- усмехнулся Панин и хотел спросить, откуда у Инны такие сведения, но теперь уже Тамара с воинственным видом захлопала перед ними в ладоши.
- Тамара, у нас серьезный разговор,- сказал Панин.- Через пять минут…
- Никаких пяти минут! Правила игры надо соблюдать!
- Не отвяжется,- совсем тихо произнесла Инна.- Вы меня на телевидении разыщите. Инна Ивановна Печатникова. У Мишеля есть все мои координаты. А сейчас мне пора…- Она подняла свою крошечную ладошку: - Чао!
- И что за серьезные разговоры могут быть с Инной Печатниковой? - спросила Тамара, прижимаясь к Панину чуточку ближе, чем требовалось в танце.- Признавайтесь.
- Это допрос?
- С пристрастием! А может быть, вы с нею давно знакомы?
- Инна рассказывала мне про Леню Орешникова.
- Что она может о нем рассказывать? Этот анфан тэрибль замечает во время съемок только режиссера и музыкантов. А директор картины, администратор…
"Что они, сговорились устроить мне проверку? - подумал Панин.- Один выясняет мои познания в музыке, другой - отношение к демократии. Теперь эта экзальтированная дамочка решила проверить, силен ли я во французском".
- Этот, как вы сказали, Фанфан-Тюльпан хороший певец, по-моему. И вдруг - пропал. Инночка его очень жалеет…
- Найдется. У Лени Орешникова есть такое хобби: внезапно исчезать и внезапно появляться. А это вы хорошо придумали - Фанфан-Тюльпан!
- Я придумал? - Наверное, капитан перестарался и Тамара поняла, что ее разыгрывают.
- Ладно, ладно! Не придуривайтесь. У меня есть предложение - кофе пойдем пить ко мне. Это совсем недалеко, на Второй Советской.
- А как же?…- Панин обвел глазами гостей.
- По-английски, гражданин следователь. А к тому же я женщина свободная.
Уход по-английски не получился. Тамара, прежде чем удалиться, пошепталась с хозяйкой, а Панина засек Валентин Никонов:
- Мегрэ, уж не к Тамаре ли ты отправился пить кофе? Осведомленность друга покоробила капитана, и он буркнул:
- А тебе завидно?
В подъезде было темно. Лишь слабый отсвет белой ночи с трудом пробивался через пыльное стекло над дверью. Панин заметил легкую тень, прижавшуюся к стене. Тамара подстерегала его, и когда он, сделав вид, что ни о чем не подозревает, проходил мимо, прошептала сдавленным голосом:
- Руки вверх!
А потом, прижавшись к Панину, долго целовала его, обхватив руками за шею. Губы у нее были удивительно мягкие и нежные. Панин вспомнил слова Валентина, но внутренне отмахнулся от них, как от пустых и ничего не значащих.
Они шли по тихим светлым улицам не спеша, так, как ходят люди, уверенные в том, что в конце пути их ждет непременная награда.
- Вот и пришли,- сказала Тамара.- Теперь поступаем так: сначала иду я, поднимаюсь на лифте на шестой этаж. Оставляю дверь квартиры открытой. Номер сорок. Через пять минут поднимаетесь вы. А то у нас в подъезде сидит старушка - дежурная. Может, спит, а может, и нет… Очень любознательная.- И, не дав Панину опомниться, она поцеловала его и быстро вошла подъезд.
- "Я женщина свободная…" - прошептал, скисая, капитан. Но в воздухе еще витал аромат ее духов, и Панин, подождав несколько минут, вошел в подъезд. Комнатка дежурной была закрыта, а сама дежурная, наверное, сладко спала. Александр вызвал лифт. Старинная кабина ползла медленно, гулко отщелкивая этажи.
У сороковой квартиры он на секунду задержался, стараясь унять волнение, и толкнул дверь. Дверь не подалась. "Что за черт? - подумал Панин.- Захлопнулась случайно?" Он позвонил и прислушался: за дверью ничего не шелохнулось. Он позвонил еще раз. Панина взяло сомнение: а хорошо ли он расслышал номер квартиры? Может быть, сорок вторая или сорок первая? Ступая осторожно, капитан подошел к сорок первой и легонько толкнул в дверь. Никакого эффекта. Разочарование ожидало Панина и в сорок второй квартире. "Хорошо вас провели, Александр Сергеевич! - усмехнулся капитан.- Как школьника".
Когда он спустился на лифте на первый этаж, дежурная словно поджидала его.
- Вы к кому ехали, молодой человек? - строго спросила она Панина. Она была еще совсем нестарая и своей повадкой и обличьем напоминала учительницу начальных классов.
- Не "к кому?", а "от кого?". Так будет правильней,- стараясь выглядеть беззаботным, сказал капитан.- А "от кого" - большой секрет.
Дежурная промолчала. Но всем видом выразила Панину крайнее неодобрение. А лукавая Тамара даже носа не высунула из своей квартиры.
При мысли о постели, о легком аромате Тамариных духов Панин почти физически почувствовал острое сожаление. Словно дыхание перехватило. Но только на одно мгновение.
4
Утром Панина разбудил бодрый хриплый голос будильника. Ленясь протянуть руку и нажать кнопку, Александр сердито подумал о том, что Никонов дома будильника вообще не держит. А телефон включает только после десяти. И Ватагин небось спит сейчас без задних ног. И нализавшийся Севрюк отсыпается. И только он, капитан Панин, должен вставать и топать к себе на Литейный. Да еще разбираться во всем, что наплели эти люди вчера вечером про Леонида Орешникова.
"Чушь какая-то,- сердился Панин.- И рэкетиров даже вспомнили!"
Будильник, утратив первоначальную бодрость, похрипел еще несколько секунд и заглох. Александр с удовольствием потянулся, ощутив, как уютна и тепла постель. "Еще пять минут… От силы десять,- решил он.- И я встану бодрым и добрым". Он уже ни на кого не злился.
Проснулся Панин ровно в девять.
"В конце концов не смертельно! - успокаивал он себя, торопливо намыливая лицо перед зеркалом в ванной.- Я ведь по делам службы в этой артистической компашке до трех ночи проторчал! А выпил-то всего два бокала шампанского да пару коктейлей. А мог бы…" Тут ему в голову пришла спасительная идея. С помазком в руке он кинулся к телефону, торопливо набрал номер своего коллеги Зубцова, с которым занимал один кабинет.
- Миша, это я. Начальство будет спрашивать - я в библиотеке.
- В библиотеке? - удивился майор.
- Угу. А потом в театре. Шеф вчера назвал меня интеллектуалом и меломаном. Надо оправдывать доверие.
- У нас в отделе был один меломан…- начал Зубцов, но Панин перебил его:
- Знаю, знаю. Он плохо кончил. Привет, Миша!
- А ты в какой библиотеке? - спросил майор, но этого Панин еще и сам не знал, а потому повесил трубку.
В десять он уже сидел в пустом читальном зале детской библиотеки - ближайшей от его дома - и листал подшивку "Смены". Библиотекарша посадила Панина за стол прямо перед собой и все время с подозрением взглядывала на него. Читальный зал открывался только в одиннадцать, и капитан с трудом уговорил библиотекаршу впустить его в помещение. Даже милицейское удостоверение не произвело на девушку никакого впечатления.
- Что у вас, в милиции, своей библиотеки нет? - сопротивлялась она, никак не реагируя на улыбки капитана. На ее лице словно навеки застыла легкая гримаска брезгливости. Панин почему-то вспомнил бабушку, как она журила за то, что он гримасничал перед зеркалом: "Вот сведет тебе лицо судорогой, и будешь всю жизнь кривой ходить".