- Нет, такие кадры я не снимал. А других операторов к нам на площадку пока не присылают. Наш Лев Андреевич хотя и корифей, но не лауреат. О нем и о его съемочной группе документалок не делают. А вам хотелось бы увидеть обстановку перед исчезновением Орешникова? - высказал он предположение.
- Что-то вроде того.
- Нет, никаких лишних кадров у меня в запасе нет. Только то, что заставляет снимать этот узурпатор.- Он показал на Максимова. И вдруг неожиданно громко воскликнул: - Стойте, ребята! Кажется, несколько "посторонних" кадров есть! Точно! На новой бобине! Я приготовился снимать третий дубль. Ленька все не появлялся. Лев нервничал. Обстановка накалялась. И вдруг из-за угла появилась фигура. Я нажал на пуск. А через секунду застопорил. Увидел, что идет какой-то чужой тип с портфелем.
- Ты снял того человека? - удивился Максимов.
- Того, не того… Да еще и снял ли? Надо пленку разыскать. Она у нас числится как чистая.
- Коленька! - воскликнул Панин. Этот энергичный добродушный толстяк вызывал симпатию, и капитан даже не удосужился узнать его отчества.- Коленька, вы меня очень выручите, если отыщите эту, как ее?…
- Бобину?
- Бобину, на которой человек с портфелем!
- Отыщу,- пообещал Мартынов.- Утром пораньше встану и приду на студию…
Максимов хмыкнул.
- Лева, не выставляй товарища в дурном свете! - Оператор повернулся к Панину: - Александр Сергеевич! Можете не беспокоиться - завтра утром кадры будут проявлены и отданы Светлане! Хоп?
- Хоп! - отозвался капитан.
11
Панину приснился сон: он идет по Невскому в шумной и пестрой толпе. В руках у него папка с листками совершенно секретного дела. Что за дело - капитан и сам еще не знает. Не читал. И вот на углу Литейного порыв ветра вырывает у него из рук папку, несет ее по трамвайным путям на середину Невского. Папка раскрывается, и белая стая листков вспенивается над перекрестком. Напрасно кидается Панин под колеса автомобилей, пытаясь собрать листки. Минута - и они расхватаны, унесены толпой.
Проснувшись, он долго не мог избавиться от гнетущего чувства безысходности, испытанного во сне.
"Тут впору "чур меня!" закричать,- подумал капитан.- Что-нибудь такой сон да значит. Теперь психологи проснулись - сны толковать стали и Фрейда больше не костерят".
Душ и чашка кофе чуть приглушили мрачное чувство, вызванное приснившимся кошмаром и необходимостью рано встать. А для того, чтобы и вовсе развеять ночное наваждение, Панин позволил себе прокатиться по городу с ветерком. Сколько раз он давал себе обещание ездить не спеша, "в потоке", как наставлял его полковник Семеновский. Но лишь только садился за руль, как тут же забывал все свои зароки. В нем сидело неистребимое мальчишеское чувство - Панин не мог видеть впереди себя машину и не попытаться обогнать ее.
Весь июнь в городе стояла прекрасная солнечная погода - ни одного дождя. А в это раннее утро с залива наползли низкие серые облака и, как проклятые, застряли над городом. Мелкий сеющий дождь стал набирать силу. Панин и приглашенные им на помощь сотрудники речной милиции были одеты в легкие рубашки. И катер у речников, как назло, был открытый, без каюты. Даже без брезента. Пришлось цеплять катер к большому железному кольцу, вделанному в гранит набережной, и укрываться в машине. А машина была единственная - "Жигули" капитана.
- Начальник ГАИ все грозит права у меня отобрать,- сказал Панин, когда они впятером расселись в машине.- А где бы мы тогда от дождя прятались, хотел бы я его спросить?
- За что это он тебя невзлюбил? - поинтересовался старший лейтенант Синицын, крупный мужчина с темным, обветренным лицом.
- За быструю езду. Как будто я на свидания к девушкам гоняю.
- Да-а…- с какой-то странной интонацией сказал старший лейтенант.- Времена теперь пошли крутые. Придется тебе в повороты вписываться. Мы вот раньше тоже много чего могли…- он недоговорил, и Панин не понял - осуждает или одобряет речник новые порядки.
- А служебная машина вам, товарищ капитан, разве не положена? - спросил совсем молоденький милиционер. Все засмеялись, а он сказал с недоумением: - Нет, правда! Если на задержание, в погоню. Мы так всегда на плавсредствах.
- Так вы по воде бегать-то небось не умеете? - улыбнулся капитан.- А мы по асфальту - без всякого напряжения.- Он балагурил с речниками, а сам все время оглядывал пустынную улицу - все надеялся, не появится ли гражданин с толстым портфелем. Капитан и время это выбрал неспроста - около шести Максимов вел съемки на площади и разговаривал с этим гражданином в ожидании Леонида Орешникова. А может быть, в тот раз гражданин встал очень рано, чтобы отправиться на аэродром или на поезд? И сейчас в отъезде? Каких только вариантов не возникало в голове Панина. Смущали только слова режиссера: "У меня сложилось впечатление, что мужчина этот шел, как всегда, к себе на службу".
"В такую рань?" - усомнился Панин. Но Максимов только развел руками.
Дождь все сеял и сеял. Монотонно шелестел по крыше, навевая унылые мысли. И ни одного просвета на небе. Эти дожди метеорологи называют обложными.
- Может быть, начнем? - Панину не хотелось отступаться.
- Экипировка не та.
- Да что вы, ребята, на воде служите и воды испугались? - подзадорил капитан.- Мне бы одного человека за руль катера, я и сам управлюсь.
- Разогнался,- сказал Синицын.- С "кошкой" работать - навык нужен.
- Я вам помогу! - вызвался молоденький милиционер. Тот, что спрашивал про служебную машину.- Не возражаете? - обратился он к Синицыну.
- Тебе мокнуть,- проворчал старший лейтенант и неожиданно решился: - А… Была не была! Если по стакану нам от простуды поставишь - подрогнем на дождичке.
- По стакану морковного сока,- сказал Панин и вспомнил про заветную бутылку в багажнике. Он всегда возил ее с собой на тот случай, если машина сломается гденибудь за городом. Никакими червонцами и четвертными нельзя соблазнить местного умельца, но если намекнуть на бутылку - успех обеспечен. Да это и понятно: деньги у хорошего мастера никогда не переводятся, тратить их не на что, а вот в поисках водки можно потерять целый день.
- Ладно, ребята.- Панин открыл дверцу и съежился, приготовившись выскочить на дождь.- Если очень озябнете, водочный компресс обеспечен. НЗ в багажнике.
Часа два они тралили большой "кошкой" дно Зимней канавки. Какого только барахла не повытаскивали на поверхность: старые ведра, металлические проволочные ящики, в которых возят бутылки с молоком, газовую плиту.
- Вот сволочи! - ворчал Синицын.- Под стенами Эрмитажа такое свинство развели. Здесь ведь, наверное, интеллигентные люди живут. И все про экологию пишут. В глобальных масштабах. А у себя под носом гадят.
Несмотря на дождь и раннее время, у парапета собралось десятка полтора зевак. "Наверное, решили, что ищем утопленника,- подумал капитан.- А ведь чем черт не шутит…"
В это время "кошка" опять зацепилась за что-то тяжелое.
- Помогай! - крикнул Панин старшему лейтенанту. Они подналегли, и через минуту из воды показалось колесо, а потом и весь велосипед. В толпе на набережной пронесся глухой возглас: "О-о!"
- Осторожней, ребята! - попросил Панин милиционеров, приготовившихся поднять велосипед на борт. Они бережно подхватили его за руль и поставили на катер. "Даже шины не спустили,- отметил Панин.- Интересно, чья это машина? Студийная или самого Орешникова?"
- А человека вы, что же, искать не будете? - спросил мужчина в плаще и с большим зонтом.
- Вы уверены, что вместе с велосипедом утонул и человек? - Панин, стараясь скрыть раздражение, обернулся к спрашивающему. "Мало тебе зонта, так еще и плащ надел". Самого капитана уже начинало трясти от холода, а рука, писавшая протокол, плохо слушалась.
- Не ради же велосипеда вы тут мокли столько времени?
Панин поинтересовался:
- Товарищи, из вас никто не живет в соседних домах? Никто не знает, как попал велосипед в Зимнюю канавку?
Люди переглядывались, пожимали плечами.
- Да мы просто прохожие,- сказала, наконец, одна из женщин, приглашенных в понятые.- Знаете, как бывает - остановился один, что-то интересное увидел. Другой обязательно полюбопытствует…
Подошел Синицын.
- Ну, мы отправились сушиться.
- Подожди минутку,- попросил Панин.- Я вам сейчас лекарство выдам.
- Да ты что, капитан! Шуток не понимаешь? Я просто хотел проверить, что за люди в УГРО работают. Не жадные ли?
- Ну и шуточки! Раз уж ты такой умный, позвони дежурному на Литейный, пусть срочно пришлют "раф". Не ехать же мне на этом велосипеде по городу, а в "Жигули" он не поместится.
Синицын кивнул:
- Выбирайся к нам. На рыбалку отвезу…
Когда пришел "рафик", Панин отправил на Литейный велосипед, а сам поехал домой - переодеться.
Александру нравилось место, где стоял его дом - Потемкинская улица. Окна выходили прямо на Таврический сад. Нравился и сам дом, построенный в начале века. По тем временам - заурядный пятиэтажный дом. А нынче он выглядел чуть ли не дворцом. Еще бы! Красивые эркеры, лепнина по фасаду в виде виноградных гроздьев, перевитых листьями. И даже две грудастые дамы, поддерживающие козырек над парадным входом. Панин жил с подспудной тревогой в душе,- как бы после капитального ремонта, который откладывался с года на год уже две пятилетки, отремонтированный дом не прихватило бы себе какое-нибудь ведомство. Или городское начальство не положило бы на него глаз, прельстившись удобным расположением и близостью Смольного.
Около парадного входа толпились люди с зонтами, стоял мрачноватый автобус. Панин вспомнил, что сегодня похороны одного из жильцов дома - музыканта из оркестра Малого театра. Капитан не знал его фамилии, лишь изредка сталкивался с ним на лестнице, узнавая по черному потертому футляру в руках. Музыкант играл на трубе. Сколько помнил себя Панин, он всегда слышал голос трубы в доме. В детстве чаще, потому что артист играл только днем. Утром он уходил на репетиции в театр, вечером был занят в спектаклях. Его репетиции всегда являлись притчей во языцех - то один, то другой из жильцов писали на музыканта жалобы в домоуправление. На что только не ссылались жалобщики: на новорожденных, на горящие диссертации, на болеющих родственников. Новорожденные подрастали, диссертации, как правило, защищались, родственники выздоравливали или умирали, и на некоторое время в доме устанавливался мир. Но вот появлялся новый ребенок или подрастал очередной диссертант, и все начиналось сначала…
Когда Панин повзрослел и научился разбираться в людях, он обратил внимание на то, что музыкант, выходя из своей квартиры на пятом этаже, старается быть как можно незаметнее, а черный футляр с трубой держит так, чтобы он не бросался в глаза. Столкнувшись с жильцами на лестнице, музыкант всегда вежливо раскланивался. Даже с подростками он здоровался первым.
Панин любил одинокий и чистый звук трубы. То печальный, то радостный. И в печальной, и в радостной мелодиях трубы не было ничего земного. Какая-то высокая, светлая отрешенность, пробирающая до слез. Особенное чувство испытывал Александр, вслушиваясь в звуки трубы, когда болел. Лежал в квартире один, обескураженный тем, что выпал вдруг из привычного ритма жизни, и пытался запомнить мелодии, которые играл артист, но почти никогда не запоминал. Природа не одарила Панина музыкальным слухом.
Однажды в управлении, листая Библию, изъятую у фарцовщика, Панин наткнулся на слова: "И если труба будет издавать неопределенный звук, кто станет готовиться к сражению?"
И вот артист умер. Панин впервые узнал его фамилию, прочитав некролог в "Ленинградской правде". Никто теперь не будет мешать спать новорожденным и писать диссертации будущим ученым. Но дом осиротел. Притих. Не на кого стало сетовать: вот, дескать, все у нас хорошо - и потолки четыре с половиной метра, и венецианские окна, и Таврический сад, но захочется иногда отдохнуть днем, а он трубит. Он, конечно, народный артист, трубит здорово, но сами понимаете… Не то жалоба, не то некая похвальба - вот какие люди у нас живут! Теперь же дом стал рядовым. Просто хорошим домом.
Панин постоял, пока из парадной вынесли гроб, поклонился вдове артиста, но она даже не заметила его. Застывший взгляд ее был устремлен в себя.
"Да, потерять такого человека…" - подумал капитан. Он никогда не задумывался над тем, каким был умерший. Априори он считал его человеком хорошим. Это чувство у Панина сохранялось с детства - плохой человек не может извлекать из своей трубы такие чистые звуки.
"А что за человек Орешников? - подумал Панин.- Он ведь тоже, когда не потрафляет толпе, может извлекать из своей души прекрасные звуки?" И тут же он подумал еще об одном актере - Данилкине. Но Данилкина он никогда не видел на сцене. А разговор с ним оставил неприятный осадок.
"От арлекина можно всего ожидать,- проворчал капитан, неторопливо поднимаясь по широкой удобной лестнице, но тут же поморщился, уличив себя в несправедливости.- Что я о нем знаю! Мало ли кто кому несимпатичен! Вот только как мне его заставить заговорить? Вызвать на Литейный? А он опять не пойдет на контакт". Панин был уверен, что режиссер не придет на очередной вызов, как не пришел и вчера. Найдет отговорку, заболеет.
Было во всем этом деле некое неудобство - отсутствие самого Леонида Орешникова. Живого или мертвого. И велосипед в Зимней канавке еще ни о чем не говорил. Его и сам "кумир" мог туда отправить.
Капитан принял горячий душ, растерся махровым полотенцем до такого состояния, что кожу начало жечь. Надев халат, пошел на кухню, приготовил яичницу и с удовольствием съел. "Сейчас заварю крепкого кофейку,- подумал он,- и минут на десять расслаблюсь. Имею право, товарищ полковник,- мысленно обратился Панин к Семеновскому.- Когда я сегодня встал? Вот то-то же!" От приятных мыслей его отвлек телефонный звонок. Митя-маленький на удивление быстро добился от НТО результатов по исследованию велосипеда. Результаты, к сожалению, были не Бог весть какими: механических повреждений и следов наезда эксперты на велосипеде не обнаружили. "Пальчиков" было много, но "знакомых" не оказалось.
- А чей велосипед, ты, Дима, выяснил? - спросил Панин.
- Орешникова. Он, оказывается, заядлый велосипедист. Каждое утро вместо бега трусцой гоняет по Петроградской.
"Вот и Митя не верит, что певца нет в живых,- подумал капитан.- Иначе сказал бы не "гоняет", а "гонял".
- А тебя тут дама ожидает,- сказал Кузнецов.- Назначаешь свидания, а сам опаздываешь.
- Данилкина?
- Ага.
Панин посмотрел на часы. Девять тридцать. А пригласил он актрису на десять.
- Сейчас буду,- сказал капитан.- Извинись и займи ее светским разговором.
Он повесил трубку и торопливо приготовил кофе. Сварил его очень крепким и с удовольствием выпил. В доме было необычно тихо. Даже с улицы не слышно было шума машин - только ровный ненавязчивый шелест дождя. Панин снова вспомнил о трубаче.
12
Разговор с Курносовым оставил у капитана неприятный осадок. Что-то в этом моложавом человеке, в его сочувствующем тоне было ему не по душе. Казалось бы, Вилен Николаевич ничего не скрывал. Ни своей неприязни к режиссеру Данилкину, ни сочувствия к Лене Орешникову. Но это сочувствие не помешало ему, как бы невзначай, добавить к портрету певца черной краски. Взять хотя бы упоминание о том, что Орешников, отбив у режиссера жену, не оставлял без внимания и других женщин. Но самое удручающее впечатление на капитана произвела удивительная метаморфоза, случившаяся с Курносовым. Косноязычный мямля в театре, он выглядел в кафе самоуверенным и привычным златоустом! А какая ирония! Это было что-то новое! Куда чаще случается наоборот - люди чувствуют себя уверенней в своей родной стихии.
Панин ставил под сомнение все, что рассказал ему Курносов. Все - кроме отношений, сложившихся в треугольнике Данилкин - его жена - Орешников. А это было главное и косвенно подтверждалось тем, как повел себя Данилкин. Теперь-то капитану стала понятна фронда режиссера, его нежелание говорить о певце, внезапное исчезновение из театра Данилкиной. Решимости вызвать Данилкину в управление, теперь уже с помощью повестки, у Панина поубавилось. А намеки помрежа на причастность режиссера к исчезновению Орешникова выглядели неправдоподобно. Александр невольно вспоминал, как отреагировал шеф на его сообщение о том, что помреж подозревает оскорбленного мужа: Семеновский даже не посчитал нужным прокомментировать эту версию. Но оставался вопрос - зачем понадобилось Курносову бросать тень на руководителя театра? Зависть, обида? Или свой, особый расчет? Чтобы во всем этом разобраться, требовалось время. Но времени у Панина не было совсем. В конце концов история с ГАИ поддавалась проверке. Но капитан мог голову дать на отсечение, что никто не писал туда никаких писем. В крайнем случае кто-то позвонил, дал наводку. Кто-то, но только не Данилкин. Как бы ни был главный режиссер несимпатичен Панину, он все-таки не производил впечатления человека мелочного.
А Татьяну Данилкину он решил пригласить, хотя и не предполагал, что она тотчас откликнется на его приглашение. Но вторую повестку ей посылать не пришлось.
Он ожидал увидеть женщину необыкновенную. А перед ним сидела худенькая блондинка с длинными прямыми волосами, усталым, бледным - может быть, из-за отсутствия косметики - лицом. Крутой лоб в мелких морщинках, голубые настороженные глаза. "Ужель та самая Татьяна?" - нечаянно всплыла в памяти капитана строка.
- Татьяна Васильевна, тема нашего разговора - Леонид Орешников. У вас нет никаких предположений, где он может сейчас находиться?
Данилкина опустила голову, и Панин заметил, как мелко-мелко задрожали ее губы. Через секунду женщина выпрямилась и внимательно посмотрела капитану в глаза, словно хотела убедиться, что он не скрывает он нее ничего ужасного.
- Я не знаю, что думать! Наш помреж считает, что Леонида убили. А муж говорит: ерунда!
Посылая с нарочным повестку Данилкиной, капитан решил не задавать ей вопросов об отношениях с мужем. Но она сама, по-видимому, не считала нужным что-то скрывать.
- А что думаете вы?
- У меня такое ощущение, что Леня жив.
- У вас есть предположения, где он может находиться?
- Нет никаких предположений! С ним что-то случилось, но он жив. Правда!
"Начинается фантастика,- подумал Панин,- сейчас это очень модно".
- Татьяна Васильевна, Орешников не говорил вам, что собирается куда-то уехать?
- Вы знаете про наши отношения? - она даже не спросила, а просто констатировала факт.- Ну, конечно. Сколько доброхотов вокруг. Но есть и хорошие люди. Вы не обижайтесь на Тамару…
Панин почувствовал, что лицо его предательски наливается теплом.
- То, что произошло позавчера у Ватагиных, недоразумение. Во всем виновата я. Тамара хорошая женщина. Правда. И она очень переживает. Так уж получилось. Я пришла к Ватагиным после спектакля. В двенадцать. Елена Викторовна сразу увела меня на кухню. Шепнула, что один гость из милиции. Кажется, занимается розыском Лени.
"Ну и ну! Провели как дешевого пижона!" - расстроился капитан.
- Вы не думайте о Тамаре плохо. Она очень хочет вас увидеть, но боится. Правда!