- Он прав.
- Но разве ваша клиентка не страдает от раны? - спросил Циммерман.
- Можно немножко и пострадать, - сказал Фрид, - когда у вас есть шанс войти в историю юриспруденции.
Вот почему делом Дин занимались адвокаты, и вот почему оно не будет закончено, пока не перемрут все те, кто занимается его расследованием.
* * *
6.53.32… 33… 34. Температура восемьдесят семь градусов по Фаренгейту, влажность - восемьдесят пять процентов, по радио слышен только шум и треск, машины идут медленно, объезжая с двух сторон рыжеволосую девушку в шортах и тесной футболке, которая меняет шину на своем автомобиле. Водители, как идиоты, пялятся на нее. Ощущая на своем бедре тяжесть пистолета 38-го калибра, Каллен читает заголовки газет: "Коп сошел с ума на Квинс-Парквей, начал стрелять в своего партнера и по прохожим - он заявил, что во всем виновата жара".
Циммерман сказал:
- Мне в голову пришла хорошая мысль. Совсем неожиданно. Хочешь послушать?
В другое время Каллен послал бы Циммермана подальше с его хорошими мыслями, но тут он выключил радио и приготовился слушать.
- Каждый вторник в течение шести месяцев Дин регулярно звонила из своей квартиры в департамент, - сказал Циммерман. - Фрид пытается доказать, что это служебные звонки, но по служебным вопросам она звонила только в отдел 2–3. По вторникам же она договаривалась о встрече со своим любовником. Их свидания происходили по средам. В нее стреляли в среду. Соседи сообщили, что по средам случались ссоры в квартире Дин. Это был ее день.
Моя мысль заключается в следующем. Мы должны проверить через коммутатор департамента, кто звонил оттуда на квартиру Дин. Таким образом мы узнаем имя преступника.
6.56… 57… 58… 59. Каллен прикрыл часы рукой, чтобы не слышать сигнал.
- Очень трудно установить звонящего при помощи распределительного щита, или как там это у них называется. Ведь необязательно, что этот человек пользовался всегда одним и тем же телефоном, верно? Если у него нет кабинета, он не станет говорить по телефону из департамента, а позвонит из какого-нибудь другого места. А если у него есть кабинет, то все равно он не станет звонить оттуда из-за боязни, что его может подслушать секретарша или какой-нибудь сотрудник. Практически на каждом этаже есть платные телефоны, которыми он мог воспользоваться. И где доказательства тому, что он вообще звонил Деборе?
Циммерман пожал плечами:
- Мне просто пришла в голову мысль.
- Мысль хорошая, но нам надо слегка отшлифовать ее. Чтобы проверить коммутатор департамента, надо получить добро от Амато, а тот вряд ли одобрит подобную авантюру.
- Потому что он сам порядочный авантюрист.
- Кем бы он ни был, без пули, которая сидит в плече Деборы, мы не сможем определить, из какого оружия произведен выстрел. Да и не стоит труда заниматься этим - кто бы ни стрелял в Дебору, этот человек благополучно избежал наказания. Один ноль в пользу Дин. Мы проигрываем.
Они оба умолкли, раздумывая над сказанным. Затем Циммерман спросил:
- Итак, кто же грохнул Стори? И почему?
Каллен ответил:
- Боб Грант, газета "Пост", Мортон Дауни, Эд Кох, поощрявший людей в бытность свою мэром отказывать нищим, ты и я, так как мы соглашаемся со всем, что нам говорят. Тому малышу в здании "Ралей" сломали ногу, и сделали это развлекающиеся студенты. Люди устали от вседозволенности. Они ненавидят торговцев наркотиками, но боятся их. А бездомные - беззащитны, поэтому никто не боится ненавидеть их открыто. Люди видят, что полицейские не любят бродяг, и это воодушевляет их на всякого рода действия против этих бедолаг. Для того, чтобы отрезать у кого-то палец и засунуть его ему в рот, надо очень сильно разозлиться на кого-то. Я этого не могу понять.
- Хочешь знать, чего не могу понять я? - спросил Циммерман.
- Нет, - ответил Каллен, ибо он знал то, чего не мог понять его напарник. Они проделали большое расстояние и достигли, наконец, "Ла-Гардии", где Циммерман показал охраннику свой полицейский значок, и их пропустили в запретную зону, где находились ангары чартерной авиалинии. И там Каллен положил руку на плечо своему напарнику и попросил его остановить машину на значительном расстоянии от серебристого самолета, стоящего на раскаленной взлетно-посадочной полосе.
Они видели, как открылся люк самолета, из него вышла женщина в шляпке с черной вуалью, одетая в черный костюм, черные туфли, с черной сумочкой в руке, и стала спускаться вниз по трапу. Она выглядела спокойной и сдержанной, как будто прибыла не на похороны своего брата, а куда-нибудь в Центральную Африку, где необходимо носить черное.
Женщина в сером костюме - заместитель комиссара полиции, Сюзан Прайс, представляющая департамент и администрацию (Каллен полагал, что она также представляет всех женщин), - подошла к женщине в черном и приветствовала ее пожатием руки. Женщина в черном сделала шесть быстрых шагов (Каллен вел подсчет ее шагам) в сторону черного "мерседеса-пульмана", кивнула одетому в ливрею шоферу, который распахнул перед ней дверцу, и села в машину. Шофер закрыл дверцу, сел за руль, и "мерседес" последовал за "крайслером" помощницы комиссара полиции.
- Хочешь, я поведу машину? - спросил Каллен.
Циммерман покачал головой:
- Я хочу, чтобы ты был откровенен со мной.
- Да, я буду откровенен с тобой.
- Ты все еще влюблен в нее, Джо?
Каллен включил радио и стал крутить ручку настройки, пока не нашел нечто приемлемое - вещь, впервые исполненную полтора года назад; Билли Оушен пел "Покинь мои сны и сядь ко мне в автомобиль".
Глава седьмая
"Бенц" занесло, закрутило, завертело.
Передняя часть его поворачивалась и поворачивалась, пока не оказалась лицом к "саабу".
Циммерман нажал на тормоза, думая в замешательстве, что "бенц" вот-вот столкнется с их машиной.
Но "бенц" начал удаляться, и Циммерман некоторое время, прежде чем нажать на газ, смотрел ему вслед.
- Что за черт?
"Бенц" опять закрутился. Потом снова и снова. На этот раз, когда машина повернулась к ним передней частью, Каллен увидел, что ветровое стекло разбито.
"Бенц" ударился о грузовой фургон "федерал-экспресс", идущий по скоростной линии шоссе. Фургон подцепил автомобиль за заднюю часть и швырнул его на центр дороги, откуда он отлетел к обочине и врезался в фонарный столб.
Циммерман включил сирену, а Каллен - мигалку, но движущиеся слева машины не остановились, они же не могли не остановиться, поэтому Циммерману пришлось держаться правой стороны.
Каллен выскочил из "сааба" еще до того, как он остановился. Он стремглав бросился сквозь поток машин, отчаянно лавируя, грозя шоферам своим пистолетом и принуждая их остановиться. Многие из них, рискуя получить пулю в лоб, высовывались из кабинок и кричали ему то, что они о нем думали: "Ублюдок, сукин сын, козел" и так далее. При этом они так жали на клаксоны, будто дорвались до морды Каллена и давили на нее.
Каллен зацепился за что-то ногой в густой траве и полетел в канаву у обочины вверх ногами. Уверенный в том, что непременно сломает себе шею, он чуть не закричал: "О боже, только не это! Прошу тебя, позволь мне начать сначала и сделать все, как надо".
Он вскочил на ноги с таким видом, как будто все проделанное было так и задумано. Джеймс Бонд, Брюс Ли, Рэмбо - он принадлежал к этому созвездию героев.
Он рванул на себя переднюю левую дверцу "бенца", и водитель упал на него, прямо как клоун в цирке.
Все лицо водителя было разбито всмятку.
Поддерживая его плечом, Каллен выключил зажигание. Он опустил шофера на сидение и сделал попытку открыть заднюю дверцу. Она не открывалась.
- Вера!
Он проник в кабину водителя и стал стучать в перегородку из толстого стекла.
- Вера!
Он искал кнопку или рычаг, при помощи которых можно было убрать перегородку, но так ничего и не обнаружил. Откуда ему знать об устройстве "мерседесов"?
- Вера!
Он обежал автомобиль справа и попробовал открыть правую заднюю дверь.
- Вера!
Окно слегка приоткрылось. Он увидел глаза, в которых светился страх, потом они исчезли.
- Вера? Вера, это Джо Каллен. С тобой все в порядке?
- Что случилось? - раздался очень слабый голос.
- Вера, ты в порядке?
- Шофер… Он?..
Да, шофер, черт возьми!
Каллен вернулся к кабине. Циммерман уже уложил водителя на сиденье, а сам, упершись коленом в пол, пытался делать ему искусственное дыхание. Его глаза встретились с глазами Каллена, и он покачал головой.
Каллен вновь подошел к задней правой дверце. Окно закрылось. Он постучал по стеклу.
- Вера?… Вера!
Кто-то схватил Каллена за плечи.
Он вырвался и выхватил пистолет.
- Спокойно! - перед ним стояла женщина в сером костюме.
- Послушайте, убирайтесь-ка к чертовой…
- Вы Каллен, верно? Полицейский, который занимается делом Дин?
- Что случилось, черт побери?
Даже здесь и в такое время ему не дают покоя с этой Дин. Затем он узнал заместителя комиссара полиции Сюзан Прайс. У нее за спиной стоял ее шофер с пистолетом "магнум" сорок четвертого калибра в руках. Ничего себе игрушка!
- Извините. В машину стреляли. С той стороны дороги, - он махнул рукой не глядя.
- Вы уже вызвали полицию? - и не дожидаясь ответа, Сюзан Прайс обратилась к своему шоферу:
- Джек, вызови полицию. Сообщи им, что машину обстреляли.
- Я уже вызвал полицию, - сказал Циммерман. Его рубашка и костюм залиты кровью. Она на лице, на лбу, на бровях, на губах.
Сюзан Прайс указала пальцем на "бенц":
- С ней все в порядке?
Каллен пожал плечами и покачал головой.
- Господи, Каллен, - Сюзан застучала костяшками пальцев в окно автомобиля. - Мисс Иванс? Это Сюзан Прайс…
- Мисс Иванс?..
- Вера?
Окно открылось, как будто назвали какой-то пароль. Сюзан склонилась к окну.
- С вами все в порядке?
Каллен не услышал ответа: Циммерман схватил его за плечи и оттащил в сторону.
* * *
На другой стороне дороги, восточнее Стейнвей-стрит, находилась гостиница "Астория".
Стрелок, уверенный в том, что поразил цель и выполнил задание, оставшись незамеченным, взял пульверизатор и написал на стене красной краской: "Ралей-2".
Глава восьмая
- Водометы? - спросила Ли Левитт.
Мэр Сидни Лайонс испытывал желание уткнуться головой в стол и заплакать. Ну почему все эти несчастья обрушились на его голову? Он срочно собирает людей по поводу чрезвычайной ситуации, а они постоянно прерывают его своими дурацкими вопросами.
- Не водометы, мисс прокурор. Разве я сказал водометы? Нет, я имел в виду те машины, с помощью которых уборщики поливают улицы. Они…
- А, теперь их называют гигиенистами, ваша честь, - сказал комиссар по делам улучшения санитарных условий Томас Турко, подавшись вперед на своем стуле. - Персонал департамента по улучшению санитарных условий принято теперь называть гигиенистами, так как термин уборщики признан оскорбительным.
Ну за что ему такое наказание? Он пригласил несколько человек для того, чтобы с их помощью попробовать преодолеть беспрецедентный кризис, а они читают ему нравоучительные наставления.
- Томми, Томми, Томми, глядя тебе прямо в глаза, я заявляю, что сочту за честь пригласить к себе домой любого сотрудника твоего департамента, так что извини меня за то, что я оговорился. Это все из-за того, что у нас тут происходят весьма неординарные события.
Лайонс лучезарно улыбнулся Турко, а затем и Ли Левитт, стараясь изо всех сил не смотреть на ее грудь, ее великолепную грудь. (За что это мне? Почему у моей жены груди… Ладно, плевать на то, что у нее никудышная грудь. В любом случае, Сильвия со своими грудями и дочерьми старыми девами сейчас гостит у своей матери на озере Хопатконг. Доктор сказал, что жара противопоказана Сильвии и опасна для ее здоровья. Такое объяснение было предложено общественности. На самом деле они просто переругались до смерти после того, что произошло, и смылись. Если же станет известно, что семья капитана покинула тонущий корабль, отбыв в Джерси, то…).
- Послушай, Ли, - Лайонс встал, обошел свой стол и остановился возле ее кресла, став за ее спиной, чтобы не испытывать искушения от замечательной груди. Он также не хотел, чтобы она смотрела ему в глаза и видела его насквозь, как это обычно происходит в присутствии множества свидетелей. Кстати, вот еще почему он пригласил всего несколько человек. - Иногда ситуация требует от тебя совершать такие поступки, какие ты не стал бы совершать при иных обстоятельствах. Ты не согласна?
Ли Левитт повернулась к нему лицом: ее горящий взгляд говорил, что Лайонс не должен говорить с ней покровительственным тоном и стоять у нее над душой.
- Гражданские свободы при любых обстоятельствах остаются неизменными.
Черт возьми! Почему ему не пришло в голову сказать это и не в таком узком кругу, а во время выступления перед гражданами, когда эти слова пришлись бы очень даже к месту? "Я смотрю вам прямо в глаза, дорогие нью-йоркцы, и обещаю, что пока я, Сидни Лайонс, являюсь мэром этого гигантского города, гражданские свободы останутся неизменны".
Ему потребуются новые спичрайтеры - не халтурщики, а провидцы.
С сегодняшнего дня он поменяет свой имидж.
* * *
Он просто хотел, чтобы Бетси Баклей, ведущая программы "Доброе утро, Нью-Йорк!" (почему у всех женщин, работающих на телевидении, похожие имена?), поняла, что не все нищие такие уж порядочные люди.
- Я смотрю вам прямо в глаза, Бетси, - говорил он, - и говорю вам, что многие из тех людей, которые якобы бездомны, якобы в нужде, якобы неопрятны, неумыты и неухожены, на самом деле являются притворщиками, шарлатанами и самозванцами. Они нагло пользуются нашей доверчивостью и нашей добротой. Это здоровые, умные, агрессивные… преступники, Бетси, бесцеремонно залезают в карман общества. Из-за них еще труднее приходится по-настоящему нуждающимся людям.
Я сейчас думаю об одной женщине, Бетси. Ей примерно столько же лет, сколько и вам. Она довольно хороша собой. И эта женщина постоянно торчит - нет, это не слишком сильно сказано - на углу, прямо напротив здания муниципалитета. Иногда я вижу ее там два-три раза в неделю, иногда два-три раза в день. Я встречаю ее всякий раз, когда по делам службы покидаю мэрию. Бетси, эта женщина постоянно плачет. Стоит там, застыв в одной и той же позе, держит перед собой пустой стакан и плачет. Мои сотрудники, полицейские, служащие муниципалитета говорят мне, что она может плакать часами. Я сам ни разу не видел ее неплачущей. А сердобольные прохожие наполняют ее стакан деньгами - и не одними только монетами, Бетси, но и долларовыми бумажками, билетами по пять, десять, а иногда и по двадцать долларов. Они готовы сделать все, чтобы только утешить ее, чтобы только она перестала плакать.
Но, конечно же, ей ничто не может помочь, потому что она и не нуждается в помощи. Она здоровая, хорошо одетая и ухоженная дама, которая делает в час долларов пятьдесят или шестьдесят. Это по самым скромным подсчетам. В день она заколачивает около пятисот долларов. Во время уик-эндов ее тут не видно: по выходным народ в этой части города почти не встретишь. Она отдыхает. Свой отдых эта женщина, безусловно, заслужила. В такие дни она, должно быть, ходит по магазинам и заказывает себе новые платья. Шикарные наряды, Бетси. И таких людей вы называете "безнадежными"?
Он очень удачно закончил этими словами свою речь в самом конце программы, перед рекламной паузой, избежав дальнейших расспросов ведущей Бетси. Ему нужно было срочно ехать в мэрию, так как поступило сообщение об убийстве шофера Веры Иванс. Машина департамента полиции везла его по Седьмой авеню, вдоль Бродвея до самого Канала, а потом по Сентрал-стрит к мэрии.
Они миновали здание муниципалитета.
Та женщина была на своем месте.
Но она вовсе не плакала. Просто сидела, прислонившись к колонне арочного входа в муниципалитет. Она потягивала кофе и жевала булочку, как будто являлась какой-нибудь муниципальной служащей, у которой остается еще несколько минут до начала работы.
Лайонс с сожалением увидел, что она не так хороша, как он думал, и какой расписал ее телезрителям сегодня утром. Худая, в грязном платье, которое она, возможно, не снимала уже несколько дней, с растрепанными волосами, изможденным лицом, с высохшими руками и распухшими ногами.
И все же она не так уж плохо выглядела, гораздо лучше, по крайней мере, чем другие бродяги, которые заполняют город. Он мог бы поспорить, если бы не боялся проиграть, что ее платье сшито на заказ, оно настоящее, а не подделка - он-то разбирался в этих делах. Сильвия и его дочери старые девы спокойно тратили по тысяче долларов в месяц на платья, заказывая их в модных ателье. И они заказывали их не только на Орчад-стрит или в Джерси. Его жена Сильвия и дочери никогда не покупали одежду в магазинах. Никогда.
- Тони! - Лайонс прикоснулся к плечу водителя, офицера полиции Антони Касалеса. - Тони, останови здесь на минуту.
- Здесь?
- Прямо здесь, Тони. Все нормально. Я вернусь через минуту.
- Сэр, вы хотите, чтобы я?..
- Оставайся в машине, Тони. Со мной все будет в порядке. Хочу только взглянуть кое на что.
Касалес остановил автомобиль, Лайонс вышел из него и направился к этой женщине, но не по прямой, а зигзагом, чтобы не напугать ее.
- Доброе утро!
Женщина дрожала, как будто на улице было не восемьдесят пять градусов тепла по Фаренгейту. Она сжимала свои руки перед собой, локти почти касались один другого. Булочку она уже съела, но кофе в стаканчике еще оставалось. Стаканчик пригодится ей, когда она начнет плакать и просить подаяние, не так ли?
- Как вы себя чувствуете? Жарко, не правда ли?
Зубы ее застучали. Кофе, практически белый из-за большого количества в нем молока, пролился из стаканчика, который она прижимала к своему подбородку.
- Поосторожней, милая. Кофе льется на ваше красивое платье, - сказал Лайонс.
Она еще сильнее застучала зубами и пролила еще больше кофе на свое платье.
- Разрешите, я вытру, - сказал Лайонс, вынул носовой платок из нагрудного кармана своего пиджака и приблизился к женщине. Он не знал, как называются такие платья. Сильвия и дочери старые девы, наверное, знают, что это за фасон. Верх у него был закрытый, а под пояском имелась кнопочка или застежка. Но поясок платья этой женщины куда-то исчез, а кнопочка или застежка расстегнулась, так что он мог видеть: под платьем у нее не было лифчика, и грудь женщины - белая и крепкая - разительно отличалась от отвислой и покрытой венами груди его жены. Лайонс посмотрел в сторону "крайслера". Касалес поднял окна, потому что в машине работал кондиционер. Сам водитель читал журнал "Ньюсуик", и ему наплевать было на то, что происходило у него под носом. - Дайте я вытру. Я не причиню вам вреда. У вас такое красивое платье, а вы такая милая дама. Сейчас я вытру.
Лайонс прикоснулся к платью в районе груди сначала носовым платком, а потом и пальцами.
Женщина плеснула кофе ему в лицо.
Он дал ей пощечину.
Она, спотыкаясь, побежала под арку.