Но как бы поступил Норман - ей нравилось думать о том, что сделал бы член арбитражного суда, любящий рисковать, - узнай он о том, что видела она за несколько часов до этого, стоя у окна, покуривая сигарету "Карлтон", потягивая "Амаретто", одетая только в кожаные туфли на высоких каблуках и кружевные чулки?
Было очень темно из-за этих черных туч, которые, подобно грязному, раскаленному брезенту, окутали весь город. В частных домах на Семидесятой улице горел свет, что создавало ощущение неправдоподобия. Казалось, свет включается там автоматически или это делают слуги, которые тотчас же после этого спускаются в свои каморки под лестницей: ведь обитатели этих домов не такие дураки, чтобы проводить уик-энд в городе, где идет дождь, если у них есть возможность отправиться к морю.
Мейбл тоже приглашали к морю. Ее звал к себе врач, одно время лечивший ее и имевший дом в Лоунвилле на Файр-Айленде. Они стали большими друзьями. Родители звали ее к себе, в свой дом в Джеймспорте. Сестра приглашала ее к себе в Сэйсвиль, где она жила с мужем, четырьмя детьми, тремя собаками, черепахой, морской свинкой и змеей. Она отказывалась от всех этих приглашений, потому что Норман не поехал в Сэг-Харбор из-за того, что его жене необходимо было срочно закончить книгу, в которой она писала о себе как о необыкновенной женщине.
Глядя из окна, Мейбл увидела женщину. Высокую, худую, в длинном коричневом плаще и в такого же цвета шляпке, белых штанах или джинсах, голубых туфлях. Женщина вышла из номера 119 через черный ход, куда вели деревянные ступени, начинавшиеся во дворе и заканчивающиеся на небольшой веранде, которая издалека походила на прихожую, где люди оставляют обувь и одежду, заперла дверь и спустилась вниз по ступеням. Затем пересекла двор и исчезла. Через минуту она появилась в крохотном зацементированном дворике дома номер 116, прошла вдоль забора, огораживающего дворик, и вновь исчезла. Мейбл слегка замешкалась, поднимая сетку от насекомых, из-за своих длинных ногтей, которые так нравились Норману, а когда она наконец подняла ее, женщина уже пропала. Она, должно быть, скрылась в проходе, о существовании которого Мейбл и не подозревала. Этот проход, по-видимому, вел к воротам, через которые можно было попасть на улицу.
Мейбл решила, что это грабитель. Потом она подумала: но ведь у женщины ничего нет, ее руки - в карманах плаща. После чего Мейбл решила, что это вор, специализирующийся по драгоценностям, которому точно известно, что где лежит. Затем она подумала о том, что у этой женщины должны быть ключи от дома. Она, наверное, служанка, горничная, уборщица или повар. Она приходит, чтобы убирать или готовить, в то время как владельцы дома отдыхают в Хэмптоне, Вайниарде или на Кейпе. Она уже закончила свою работу и коротким путем спешит к метро на углу Семьдесят пятой улицы и Лекс-авеню или к автобусной остановке на Лекс-авеню, Мэдисон-сквер или Пятой авеню.
Прежде чем Мейбл успела подумать о чем-то еще, например, о том, что эта женщина не может быть поваром, потому что она очень элегантна, явно следит за своей фигурой и походкой, в дверь постучал Норман: да-да-да-дам! Как обычно. И, как всегда, Мейбл притворилась, будто не знает, кто это мог быть, и открыла дверь, не снимая цепочки, а Норман стал прикидываться детективом, у которого есть к ней несколько вопросов по поводу убийства, имевшего место в этом доме. Мейбл впустила его, а он спросил ее, не будет ли она возражать, если он снимет их беседу на видеокамеру. Она не возражала и села в кресло, закинув одну ногу на ручку кресла, в то время как он устанавливал камеру и доставал из портфеля разные вещи. Она спросила, не хлыст ли у него в руках, и он ответил, что да, это хлыст. Тогда она осведомилась, не служит ли он в конной полиции, а он улыбнулся и сказал, что служит там в неслужебное время. Она попросила у него разрешения потрогать хлыст, и он разрешил ей, после чего она взяла хлыст и слегка ударила им по руке Нормана, а он вынул из портфеля наручники и стартовый пистолет и сказал, что наденет на нее наручники, если она будет плохо себя вести. Мейбл ударом хлыста выбила у него из рук стартовый пистолет и схватила его, опередив Нормана. После этого она навела на него пистолет и велела ему надеть наручники себе на руки и держать за спиной, прикрепив их к железным перилам, имевшимся в углу гостиной. Затем она вновь села в кресло, закинув ноги на обе ручки кресла, и начала очень медленно вставлять хлыст в свое влагалище. Все как обычно.
Узнав по радио о том, что случилось, она почувствовала себя обязанной сообщить властям, что видела, как кто-то тайком покидал дом, где было совершено убийство. Сделать это Мейбл должна была не просто как сознательная гражданка, но и как помощник прокурора нью-йоркского районного суда. Именно потому, что она работала в суде, Мейбл могла даже на расстоянии опознать таких людей, которых ни за что не опознали бы обыкновенные граждане: первого заместителя комиссара полиции (а теперь и исполняющего обязанности комиссара, согласно информации радиостанции Си-Би-Эс) Филиппа Гриняка, главу департамента полиции Джона Уолша, шефа детективов Антони Амато, капитанов Рута Пауэла из отдела по расследованию убийств и Ричи Маслоски из ОВД, а также многих других полицейских, которых она знала по именам или по фамилиям: Фаст, Колдвел, Пьетро, Яньяк, Каллен, Циммерман, Сонин, Никола, Липпо, Глеттер, Кэсиди, Лорбер, Альберт, Даттон, Банта, Боб, Тим, еще один Боб, Элвис, Люси, Тай, Ноэль, Пигпен, Джим, Кристин, Уайти, Мик и Нэнси, еще один Боб, Джефри (не Джеф), Джеймс (но не Джим), Уильям (но не Билл) и Амаль.
Мейбл, конечно же, узнала мэра Сидни Лайонса, когда он показался возле номера 119. Она слышала его голос, который транслировался по радио: "Глядя вам всем прямо в глаза, я могу сказать, что Чарльз Стори был отличным комиссаром полиции, лучшим из тех, которых когда-либо имел наш гигантский город…" И, конечно же, она узнала свою начальницу - прокурора Нью-йоркского районного суда Левитт.
Ли Левитт.
Жену Нормана.
Глава шестая
6.03.53… 54… 55 - начинается день.
- Сверни к парку, - сказал Каллен. - У нас еще есть время.
- К парку? - спросил Циммерман.
- Я хочу взглянуть на "Ралей".
- Ты не хочешь сообщить мне, что у тебя на уме?
- Убийство.
- Джо?
- Да?
- Ты не хочешь сказать мне, о чем ты думаешь?
- Веди машину, Нейл.
Циммерман вел машину. Он включил радио погромче: Шаде, Лайонел Ричи, Билли Джоэл, опять Шаде. Потом Чикаго, кажется, затем Джинезис, а следом Йес. Сейчас Джо Каллен станет первым копом за все время существования департамента полиции, который грохнул своего напарника за то, что он слушает радиостанцию "Лайт-ФМ".
Существовало такое неписаное правило - тот, кто ведет машину, тот и выбирает, какую радиостанцию ему слушать. Это правило нравилось Каллену (он и придумал его), потому что в основном за рулем находился он сам. Циммерман не слишком хорошо умел водить автомобили марки "Гран Фурис", находящиеся в распоряжении департамента, или "релайнт" Каллена. Эти автомобили он сравнивал с обыкновенной обувью, но ведь есть еще обувь типа "Топ-Сайдерс", "Виджанс" или "Рибок". И когда он пользовался своим автомобилем "Сааб-Турбо-900" во время задания (Каллену не разрешалось управлять им), Циммерман предпочитал надевать наушники и слушать свой магнитофон "Сони" или "Айва". Сюзанна Вега, Нэнси Гриффит… Бог ты мой, Нэнси Гриффит - музыка в стиле кантри для яппи, которые никогда не слышали Пэтси Клайн или Рибу Макинтаэр, или Таню Такер. Каллен же надевал наушники своего дешевого радиоприемника величиной с кредитную карточку, купленного в плохоньком магазинчике на Пятой авеню, и слушал радиостанции "К-Рок", "Нью" или "Кантри-103".
Но слоняясь возле номера 119 и маясь бездельем, Циммерман поймал радиостанцию ВФАН и стал слушать ребят по имени Винни и Ирв (иногда также девушек Джюэл или Фрэн), голоса которых раздавались до самого Озон-парка. "Он не только наркоман, а еще и циркач, да к тому же и ловкач - делает пиф-паф". "Там у них в клубе такое веселье, после которого наступает тяжкое похмелье". Ведущим программы был некий Стив, а когда передача кончилась в пять тридцать, Циммерман поймал станцию, передающую софт-рок.
- Извини, Нейл, - сказал Каллен.
- Ладно.
- Я немного устал.
- Да. Трудно видеть, как один твой старый друг убивает другого…
- Если только случилось именно это.
Циммерман кивнул:
- Но ты не об этом думаешь.
И только благодаря тому, что они уже подъехали к черному каркасу, оставшемуся от дома "Ралей", Каллен не стал объяснять Циммерману, что он не должен говорить о том, что у него на уме. Безжалостное солнце проникало через пустые глазницы окон, заливая их золотистым светом. Легкий ветерок беспрепятственно кружил позолоченную пыль и пепел внутри выгоревшего здания. Но по сравнению со своими соседями - мрачными серыми зданиями, окна которых распахнуты настежь, но завешены пожелтевшими рваными шторами - "Ралей" смотрелся весьма неплохо, даже лучше, чем раньше.
Может быть, поэтому в нем находились какие-то… обитатели, если можно назвать так людей, поселившихся в доме, состоявшем из одних стен. Похоже, что там жила какая-то семья - мамаша, папаша, крошка Сюзи и малютка Том, который хромал на одну ногу, бегая по мусору за своей сестренкой.
- Боже, - проговорил Циммерман.
Каллен вышел из машины. Жара навалилась на него, как сейф, упавший откуда-то сверху. Он пересек улицу и вошел в вестибюль здания с таким видом, будто не опасался, что оно вот-вот рухнет.
- Здрасте, - сказал ему человек, обитающий в обгоревшем доме.
Никогда еще Каллену не говорили "Здрасте", но он, не моргнув глазом, точно так же приветствовал незнакомца.
- Вы ведь не из наших мест? - спросил он. У всех членов этой семьи были узкие и настороженные лица.
- Мы из Майами. Городок Юртис.
Каллен посмотрел на женщину. Ему показалось, что ее губы прошептали: "Все это бесполезно".
- В этом районе живут в основном черные и латиноамериканцы… Белые люди… - он пожал плечами и не стал объяснять, чем ему не нравился его родной город.
Малютка Тим подошел к Каллену. У него выпали молочные зубы, поэтому он шепелявил и растягивал слова.
- Белые люди сломали мне ногу.
- Вот как. Мне очень жаль, - сказал Каллен.
- Студенты, - уточнил мужчина. - Они там развлекались в Майами. Разъезжали по городу и нападали на бездомных, а то и поджигали их палатки. Может, и вы там бывали. У вас такая же машина, как и у тех ребят.
- Несомненно, - сказал Каллен.
- Вы коп, не так ли? - спросил мужчина. - Только копы не боятся бывать в таких местах, как это.
- О, я боюсь.
- Что привело вас в Нью-Йорк? Почему вы оказались здесь? - Каллен имел в виду выгоревшее здание.
Он сразу же пожалел, что задал этот вопрос. Они оказались в Нью-Йорке, потому что один парень в Майами предложил этому человеку покрыть его расходы на бензин, если он пригонит его фургон в Нью-Йорк и передаст другому парню, который даст ему две тысячи долларов и обеспечит постоянной работой. Но этот второй парень сунул ему в рот огромную пушку и отбыл на фургоне, в котором находились наркотики. Даже эти простаки поняли это. Они оказались здесь, потому что последние деньги они оставили на автобусной станции в обмен на чистый номер в дешевой гостинице.
Каллен дал мужчине десять долларов и пожелал ему удачи. Он сдержал себя и не стал советовать ему держаться подальше от подобных парней из мафии, а также от честных бизнесменов вроде тех двоих, которые недавно предстали перед судом за избиение бездомного на Южной улице возле морского порта. Он сел в машину и сказал Циммерману, что они уже опаздывают, черт возьми.
- Могу я узнать, что там происходит? - спросил Циммерман.
- Нет.
- Тогда скажи мне, о чем ты думаешь.
Каллен не стал притворяться, что не знает, о чем говорит Циммерман.
- Мы некоторое время встречались с Верой, лет сто тому назад. Я так до сих пор не понял, была ли это дружба или связь - во всяком случае слово "связь" тогда еще не употреблялось в таком контексте. Я учился в колледже, а вечерами и по выходным подрабатывал в магазине грампластинок на Бродвее, чуть севернее Таймс-сквер. Там-то я и познакомился с Гриняком: он дежурил в Северном Мидтауне и во время перерыва на обед заходил в магазин взглянуть на новые джазовые пластинки. Он увлекался джазом.
Ее звали тогда Вера Стори, и она занималась в театральной студии. Ей понадобились ноты к песне "Пока, птичка". Прошло только два года с тех пор, как мы виделись последний раз, но это было именно то время, когда мы превращались из подростков во взрослых людей, в особенности это касалось ее. Я с трудом узнал младшую сестру моего приятеля, а она с трудом узнала одного из дурашливых друзей своего брата. Мы поговорили, выпили по чашке кофе, прогулялись. Потом мы ходили вместе на спектакли, в кино и на мюзиклы - мы посмотрели очень много мюзиклов в Театре-80 на Сант-Маркс. Мы сходили на бейсбольный матч между командами "Янки" и "Детройт". Не знаю, почему мне запомнился этот эпизод. Мы гуляли с ней, ходили в кино, пили и пили кофе.
Циммерман ждал, что скажет Каллен дальше, но тот молчал.
- А что случилось потом?
- А потом она уехала в Калифорнию, вышла замуж, стала известной киноактрисой. А я стал полицейским, женился, обзавелся детьми, заработал неврастению и развелся.
- Мне кажется, ты что-то недоговариваешь.
- Если ты имеешь в виду секс, то между нами ничего не было. В те времена люди могли встречаться и не спать друг с другом. Тебе трудно себе это вообразить. Мы оставались девственниками не из соображений морали - по крайней мере, это касалось меня, - а из-за страха. Она боялась забеременеть, я - ответственности за ребенка. Мы опасались того, что случится землетрясение, о чем нас предостерегали.
Циммерман не стал спрашивать, кто предостерегал их об этом. Несмотря на то, что он не слушал хорошую музыку (группа "Флитвуд Мак и 10 тысяч маньяков" олицетворяла для него дурной вкус) и увлекался дурацкими видами спорта, он все же почитывал книжки.
- Она вышла замуж за какого-то режиссера, не так ли?
- Его звали Калеб Иванс. Двадцать лет назад он был одним из самых известных режиссеров наряду с Робертом Альтманом. Он умер два или три года назад.
- Их брак длился недолго, не так ли?
- А что длится долго?
В районе Триборо они попали в транспортную пробку, что здесь обычно не случалось в такое раннее время суток. Обсуждая это событие, они незаметно добрались до Гранд-Централ, двигаясь в направлении "Ла-Гардиа". Циммерман сказал:
- Кстати, о землетрясениях. Амато спросил у меня, когда мы думаем закончить дело Дин.
- У меня он тоже об этом спрашивал, - сказал Каллен. - Павонелли говорил со мной на эту тему.
- Павонелли? Он помешан на пистолетах. Может, он и стрелял?
- Меня спрашивали об этом Гриняк, Маслоски и Уолш, Никсон, Палтц и Кин. А также Уайнриб. Все большие начальники наводили справки по этому поводу.
- Нешуточное дело.
- Да, нешуточное, - согласился Каллен.
* * *
Дело Дин, начатое всего три недели назад и далеко еще не завершенное, по мнению некоторых энтузиастов, являлось одним из лучших дел в истории ОВД, которому везло на хорошие дела.
Соседи вызвали полицию по поводу ссоры в доме на Проспект-Плейс, неподалеку от Флэтбуш-авеню. Прибывшие по вызову полицейские обнаружили в незапертой квартире молодую женщину-копа, Дебору Дин из двадцать третьего участка, все родственники которой служили в полиции. Дебора лежала навзничь на кровати в спальной комнате. На ней были только бежевые, сногсшибательные кроссовки с черными носками и серьги в ушах. Из ее левого плеча сочилась кровь.
Рядом с ней лежало шелковое кимоно, пачка презервативов, бутылка приличного калифорнийского вина, два бокала и искусственный половой член, купленный в магазине, который носит название "Заходите, не стесняйтесь".
Картина довольно ясная.
В спешке покидая квартиру до прихода полиции, неблагодарный любовник Деборы забыл прихватить свой портфель, который ничем не отличался от множества подобных, выпускаемых фирмой "Атлас". Однако содержимое его носило весьма уникальный характер - секретная документация департамента полиции, ознакомиться с которой могли лишь около пятидесяти служащих.
("Может быть, я ошибаюсь, - говорил Ричи Маслоски, - но это дело представляется мне сугубо внутренним". И Каллен согласился с ним).
В портфеле оказалась также брошюрка, купленная в тире, находящемся в Нью-Джерси, где клиенты могли брать напрокат автоматы "узи", винтовки, пулеметы, автоматические пистолеты "брен" 10-го, 45-го, 38-го, 9-го калибров и палить в любую мишень.
("Сынок, - сказал владелец тира Каллену во время телефонного разговора, после того как тот спросил, не было ли среди посетителей нью-йоркских копов, - у меня двадцать два зала, открытые двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Приезжай ко мне как-нибудь на уик-энд. Только учти, что место для парковки тебе придется искать в другом графстве. Я обращаю внимание не на то, кто эти люди, а на то, что они тащат с собой - в основном вещи, которые они купили, но которыми не умеют пользоваться - компьютеры, стерео, микроволновые печи, телевизоры, печи для приготовления тостеров, электрогрили, компакт-проигрыватели, факсы, ксероксы, электронные пишущие машинки, электропилы, косилки, аэросани. Всякого рода справочники и инструкции пользуются большой популярностью. Приезжай к нам, сынок. Может быть, ты и опознаешь тут того, кого ищешь. И прихвати с собой то, что выводит тебя из себя. Только запомни: никаких жен или детей. И предмет, который ты хочешь расстрелять, не должен быть слишком громоздким, иначе он не войдет в дверь").
Нет ничего удивительного в том, что Дебора не захотела выдать детективам, занявшимся поначалу ее делом, своего дружка, обошедшегося с ней таким жестоким образом. Но настоящий удар следствие получило тогда, когда адвокат Деборы предъявил хирургам, готовым оперировать пострадавшую, ордер, запрещающий извлекать пулю из плеча его клиентки для передачи на баллистическую экспертизу. Этот адвокат, Джимми Фрид, являлся большим поборником прав человека и сумел убедить судью в том, что хирурги нарушают права Деборы, гарантированные ей четвертой поправкой к Конституции, запрещающей безосновательный обыск и конфискацию имущества граждан.
- На юге, в Майами-Бич, штат Флорида, - объяснял Фрид Каллену и Циммерману, - там, где живет мой отец, дай Бог ему здоровья в его девяносто три года, - когда-то он сам работал в суде, а теперь находится на заслуженном отдыхе и проводит время за обсуждением событий культурной и политической жизни - это положение известно как "Запрет". Судье запрещено выписывать ордер на принудительную хирургическую операцию с применением общей анестезии для получения необходимых доказательств. И не просто каких-то доказательств какого-то преступления. Доказательства могут быть крайне важными, но получение их путем проникновения в тело человека запрещается. Это называется "нанесением морального ущерба человеку" и влечет за собой уголовную ответственность. Дебору запрещено оперировать, потому что нет никаких доказательств того, что она вовлечена в какое-либо преступление.
Мейбл Паркер, помощник прокурора, занимающегося этим делом в силу того, что, по всей видимости, произошла кража секретных документов из департамента полиции, пожала плечами и сказала: