- Если можете, помогите мне, - сказал Корнилов. - Человека, которому принадлежал саквояж с деньгами, звали Капитон Григорьевич Романычев.
- Капитоша?!
- Вы его знали?
- А как же! Он у нас часто бывал. Видный мужчина. Только совсем неотесанный. Наша Танечка занималась его воспитанием - снабжала книгами, водила в театр, учила держать в руках вилку с ножом...
- Таня, это кто?
- Сестра... Простите, - Наталья Станиславовна пристально посмотрела на Корнилова. - Вы сказали, что саквояж принадлежал Капитону? Значит, это его убили?
Корнилов кивнул.
- И Митю обвиняют в убийстве?
- Они были знакомы?
- Откуда? Митя родился в сорок первом... ("Как и дочь Романычева", - отметил Игорь Васильевич.) А после войны мы с Капитоном ни разу не встречались. Думали, погиб в блокаду.
- А Таня?
- В марте сорок второго не вернулась домой с дежурства. Она была дружинницей МПВО.
- Попала под бомбежку?
- Не знаю. Просто не вернулась. Я объехала все морги и кладбища, обращалась в милицию. Вот так - не вернулась, и все.
- Наталья Станиславовна, вы уверены, что сын не был знаком с Романычевым?
- Думаю, что Митя о нем даже не слышал, - Бабушкина опустила голову. - Когда сыну исполнилось четырнадцать лет, я сказала ему, что отец пропал без вести, и больше никогда этой темы мы не касались. Ни-ког-да.
Вдруг какая-то мысль обеспокоила Наталью Станиславовну. Лицо ее сделалось тревожным.
- А как же тогда саквояж и деньги? Это Капитон подошел в автобусе к сыну?
Корнилов кивнул.
Женщина долго молчала, обдумывая услышанное. Наконец спросила:
- Он что же, специально разыскал Митю? С какой целью?
- Вот это мне и хотелось бы выяснить.
- Боже мой, боже мой! - тихо прошептала Наталья Станиславовна. - Погубил Алексея, теперь Митю, сына-то за что?
В тихом голосе Натальи Станиславовны было столько уверенности в том, что Капитон намеренно сыграл с ее сыном злую шутку, что Корнилов и сам на какое-то мгновение поверил в дьявольский план старика.
- Да, тут какая-то загадка. И у Капитона Григорьевича уже не спросишь.
- А мы ничего не знаем. Клянусь вам. Ни я, ни Митя!
- Не волнуйтесь, Наталья Станиславовна. У меня в этом нет сомнений. Наверное, я поступил опрометчиво, придя к вам. Доставил лишние волнения. Но я надеялся - а вдруг у вас сохранились какие-то отношения с бывшими друзьями мужа, с его сослуживцами...
- Нет, нет... Друзья его погибли. С сослуживцами мне было бы тяжело встречаться. Да они и не приходили.
Когда Наталья Станиславовна провожала Корнилова, из приоткрытых дверей снова позвали:
- Наталья! Я же просила тебя!
Бабушкина остановилась и вопросительно посмотрела на полковника.
- Пускай зайдет, - сказали за дверью весело. - Не развалится.
Корнилов усмехнулся и взялся за ручку двери.
- Вы извините, Елизавета Станиславовна больной человек...
- Нечего там шептаться, - крикнула сестра. - И оставь нас одних.
Комната, в которую вошел Корнилов, была треугольной. Одну сторону этого странного обиталища занимало наполовину занавешенное окно. Неподалеку, на никелированной кровати, привалившись к подушкам, сидела темноволосая, исхудавшая до крайней степени женщина. Возраст ее определить было трудно. Корнилова поразили ее глаза - необычайно живые и светящиеся каким-то жадным любопытством.
- Ну, что испугались? - спросила женщина, улыбаясь. - Садитесь поближе. Не укушу. - Она показала на удобное старое кресло. - У меня к вам серьезное дело. Наталья о нем не знает... У нас с Дмитрием секретов нет. Сестра совсем старая, ей не все расскажешь. Ее мы бережем. А мне все равно помирать скоро. Все Митькины тайны на тот свет унесу. - Больная засмеялась хрипловатым заразительным смехом, и Корнилов подумал о том, что в ее смехе, в ее словах о смерти нет ни тени бравады. Но от этой естественности холодок пробежал по коже. - У меня ведь канцер, - Елизавета Станиславовна развела худющими руками. - Операцию делать поздно, метастазы. Из больницы выписали, умирать. А я все живу. Книги читаю. Очень детективы люблю. Два телевизора у меня. Один - с большим экраном. - Елизавета Станиславовна показала на окно.
- А какие же у вас с Дмитрием Алексеевичем тайны?
- Это дело чрез-вы-чайное! И лучше бы вы Дмитрия у себя подольше подержали. Не то его могут убить. Только не думайте, что я головой повредилась. У них на службе не все в порядке. Жуликов много. Воруют...
- Что могут экскурсоводы украсть? - удивился Корнилов.
- Очень даже многое! Представьте себе - приезжает группа в Москву. Экскурсантов человек сорок. Во главе групповод. Из этих сорока человек пять-шесть имеют в Москве друзей или родственников. То на обед в гостиницу не придут, то на ужин. То сутки отсутствуют и даже ночевать не являются. А групповод и покормить кого-нибудь может, и на сутки поселить в гостинице. За денежки, конечно, - она говорила быстро, воодушевленно. Ее большие глаза блестели. - А иногда бывает и такое: в путевке сказано, что проживание в гостинице люкс, а селят при колхозном рынке. Разницу куда? Туристу? Нетушки! Себе в карман. Вот Митя и написал директору большое письмо о безобразиях. Сказал, что, если меры не примут, выступит на собрании. От директора пока ни слуху ни духу, а Дмитрию уже пригрозили. Сказали: "Найдем на тебя управу". Вот и нашли.
- Что вы имеете в виду?
- Деньги! Как вы не понимаете! Это же они подсунули.
- Сто тысяч?!
- Что для них эти тысячи! - Она посмотрела на Корнилова с каким-то веселым задором.
- Я должен вас сразу же разочаровать - мы знаем, кому принадлежат деньги. Но я поговорю с Дмитрием Алексеевичем.
- Дмитрий вам не сказал про свою контору?! - Казалось, женщина и слышать не желает о том, кому на самом деле принадлежали деньги. - Это вполне в его духе. Молчун. Вы знаете, что его отец погиб в сорок втором?
- Знаю.
- Безвинно погиб. По ложному доносу. - Корнилов насторожился. - Дмитрий уже несколько лет хлопочет, чтобы отца реабилитировали, а матери и словом не обмолвился. Я у него признание клещами вытащила. Чувствовала - носит что-то в себе, скрывает. А у меня интуиция знаете как развита?! - Елизавета Станиславовна рассмеялась.
- И ваш племянник знает, кто писал ложный донос?
- Ну откуда ему это знать! В прокуратуре сказали, что "сигнал" о левых талонах поступил анонимный, но факты подтвердились. И оснований для пересмотра дела нет. Но мы-то все знаем, что Алексей бы с голоду умер, а бесчестный поступок не совершил.
Она откинула голову на подушку и замолчала, разглядывая Корнилова. Совсем как ее сестра. Только взгляд у нее был пронзительный до жути. На лице Елизаветы Станиславовны появились бисеринки пота - чувствовалось, что разговор ее утомил.
Один вопрос не давал Корнилову покоя с момента прихода в этот дом, и он, наконец, решился его задать:
- Елизавета Станиславовна, а почему у вашего племянника нет своей семьи?
- Да потому, что две старухи сидят у него на шее. Какой третьей женщине захочется въехать в наш дом! - Она засмеялась, но тут же прервала свой смех. - Да нет, я шучу. Такая женщина у него есть. И милая, и добрая, и образованная, и Дмитрия любит, да у нее у самой папа восьмидесятилетний к постели прикован. Вроде меня - никак умереть не может. А годы идут, идут...
Корнилов поднялся.
- И прошу вас - поосторожнее с ворами из экскурсионного бюро. Как бы они Дмитрию не навредили.
16
- К сожалению, у Бабушкина полное алиби, - доложил утром оперуполномоченный Филин. В серой, красиво выстроченной рубашке и в вельветовых джинсах, он напоминал полковнику десятиклассника. Впрочем, Филин всегда был похож на мальчишку из-за ярко-рыжей копны непокорных волос.
- И глубокое у тебя сожаление? - поинтересовался Корнилов, который никак не мог простить себе, что, поддавшись внезапному порыву, подал вчера Наталье Станиславовне надежду на скорую встречу с сыном.
- Не очень, товарищ полковник. Но все же досадно: еще вчера думал - здорово мы дело раскрутили, а сегодня...
- Что же за алиби ты раскопал?
- Ездил Дмитрий Алексеевич "на природу". Не соврал. Пять свидетелей подтвердили, что все время - с вечера субботы до утра понедельника - был он с ними. Не отлучался ни на час.
Корнилов почему-то подумал о больной тетке Бабушкина из нелепой трехугольной комнаты. Про ее слова о "Митькиных тайнах". О просьбе "подержать" племянника подольше.
- Ко мне пришла Александра Васильевна Яковлева, - сказал Филин. - Ну, женщина Бабушкина. Может быть, вы захотите с ней поговорить?
- Слышал о ней. Приглашай.
- Мне сказали, что Дмитрия Алексеевича теперь отпустят? - спросила Яковлева, когда полковник усадил ее в кресло и сам сел напротив. Была она миловидна и женственна. Но в годах. "Лет сорок, не меньше, - подумал Корнилов. - И за собой следит. Молодец".
- Да. Сегодня же. Принесем извинения и отпустим.
- Никакими извинениями не залечишь обиду. Когда арестовывают невиновного человека - это трагедия.
- Бабушкина не арестовывали, а задержали.
- Какая разница! Эти юридические тонкости понятны только юристам.
- Александра Васильевна, поставьте себя на наше место: рядом с квартирой Бабушкина находят труп, в квартире - почти сто тысяч рублей, принадлежащих убитому. И нам становится известно, что у Дмитрия Алексеевича были серьезные причины ненавидеть убитого!
- Какие?
- Вам ничего не рассказал капитан Филин?
- Капитан? - Она улыбнулась. - Этот рыжий юноша капитан? Он ничего не сказал. Значит, Дима знал убитого?
- Да. - Корнилов рассказал ей о Романычеве. Он и пригласил Яковлеву к себе ради этого. Надеялся, что от Александры Васильевны узнает какие-нибудь подробности о судьбе Бабушкина-старшего.
- Дима говорил о любознательном деде, который ездит с ним на экскурсии... - Она замолчала, вспоминая, что еще слышала от Бабушкина. - Но он ни разу не связал этого деда с отцом. Убеждена, даже имени его не знал. Правда. У нас друг от друга секретов нет. Но, если бы Дима понимал, кто перед ним, он никогда бы не стал марать руки. А взять деньги!? Вы его совсем не знаете!
- Откуда же, только вчера познакомились.
Женщине почудилась в его словах насмешка, и она посмотрела на полковника с укоризной.
- Не сердитесь, - виновато улыбнулся Игорь Васильевич, - нет-нет, да и прорвется милицейский юмор.
- Что вы, что вы! - горячо, даже слишком горячо, запротестовала Александра Васильевна. - У вас, и правда, не было времени поближе познакомиться с Димой.
- Вы уверены, что Дмитрий Алексеевич не стал бы мстить? Наверное, я не то слово употребил, слишком старомодное? Но ведь это по-человечески так понятно! - Заметив, что Яковлева собирается возразить, полковник уточнил: - Я не про убийство говорю, но уж пощечину-то публичную заслужил этот подонок! - Он досадливо поморщился: "Какая пощечина! Капитон погубил невиновного!"
Женщина молчала.
- Бабушкин ведь писал в прокуратуру, в Верховный суд? Значит, ему не безразлично доброе имя отца!
- Писал... Диме ответили: оснований для пересмотра нет. Что же делать?! Самое страшное - зациклиться. Можно убить на поиски правды все силы. Жизнь. У меня тяжело болен папа...
- Да, я слышал.
- Много лет назад папу незаконно уволили из научно-исследовательского института. Он был хороший специалист по гидротехнике - его приглашали на работу в другие места. Уговаривали. Но папа сказал: правда на моей стороне, я им докажу! Восемь лет он воевал. Его то восстанавливали, то снова увольняли. Искали любой повод. В конце концов он добился своего, но стал инвалидом. Последние годы уже не встает с постели. Нет! Я не хочу для Димы такой судьбы.
"Может быть, им так проще? - подумал Корнилов, когда женщина ушла. - Одно дело - воевать за живого человека, другое - за доброе имя погибшего. Самого человека не вернешь, а доброе имя... Уйдут эти люди - уйдет и всякая память о Бабушкине. Останутся несколько десятков страниц судебного дела. Кстати, кем-то уже разоренного".
Может быть, напрасно терял он время на долгие разговоры с родными Бабушкина, с отцом Никифором? Никто, оказывается, не горит желанием восстановить истину! Ну что ж, его обязанность - найти убийцу. Он и будет этим заниматься. И здесь уже не имеет значения, хорошего или плохого человека убили.
Дверь в кабинет осторожно приоткрылась - заглянул Бугаев.
- Входи, Семен, - пригласил Корнилов и показал на кресло.
Майор был непривычно тих и молчалив.
- Чем порадуешь?
- "Ходить бывает склизко по камешкам иным", - продекламировал вместо ответа майор. - Филин мне рассказал про алиби Бабушкина.
- А как твои поиски? Узнал, где отдыхала Мария Гавриловна Савина?
- В поселке Сива Пермской губернии. Я отыскал двух свидетельниц.
- И что же они сообщили?
- Теперь это мало что значит.
- Ты докладывай! Оценивать будем потом.
- Баул... - Бугаев вспомнил препирательства с Бабушкиным и пожалел, что так и не заглянул в энциклопедию, чтобы выяснить разницу между баулом и саквояжем. - Саквояж пермячки у старика видели. Обращался дедушка с ним довольно небрежно - даже на полку забросил. Факта передачи саквояжа экскурсоводу девчата не зафиксировали. Шофер, кроме дороги и автоинспекторов, вообще ничего не видел. Так что хлопоты мои оказались напрасными.
Игорь Васильевич нахмурился.
- Легкомысленный ты человек, Сеня. Не обижайся. Не слишком утруждаешь себя раздумьями, голову жалеешь. Если Романычев в субботу с саквояжем по экскурсиям разъезжал, а вечером его уже убили, то вывод можно сделать только один: в отношении этих денег у него был какой-то план. То ли он хотел перепрятать их, то ли кому-то передать.
- Бабушкину? - с ехидцей спросил майор. - В качестве компенсации?
- А почему бы и нет? - серьезно ответил Корнилов. - Только теперь мы этого никогда не узнаем.
- Может быть, Медников прав? - сказал Семен. - Убийство совершил человек, ничем не связанный со стариком, не подозревавший о деньгах. Затащил труп в разрушенный дом, осмотрел карманы, нашел ключи...
- А ты придерживаешься взглядов своего непосредственного начальства? - подозрительно спросил Корнилов. - Что-то раньше я не замечал за тобой такой привычки.
- У меня своя версия была. Была да сплыла. Будем Бабушкина отпускать?
- И приносить извинения. Сейчас позвоню Медникову. Надо у него согласие получить. Да неплохо бы и извинение вместе принести. Ответственность пополам.
17
Дмитрий Алексеевич Бабушкин выглядел утомленным. Больше всего Корнилова поразило, что он небрит. Светлая с сединой щетина росла в разные стороны. А головы седина еще не коснулась.
- Что же вы, Дмитрий Алексеевич, дали себе слабину? - спросил полковник. - Или нечем бриться?
Бабушкин не ответил.
Здесь, на стуле, перед Корниловым сидели разные люди, нередко доставленные, как и Бабушкин, из внутренней тюрьмы. Опустившиеся и несломленные, заискивающие и готовые броситься на хозяина кабинета с кулаками, безразличные ко всему на свете и педантично заботящиеся о своей внешности. По тому, как они выглядели, можно было судить о многом. Корнилов всегда был предельно внимателен к эмоциональному состоянию посетителей кабинета - порой это давало поразительные результаты. Но интерес полковника к Бабушкину выходил за рамки служебного. Несложившаяся, судя по всему, судьба этого сорокапятилетнего экскурсовода из Бюро путешествий была, по его мнению, как-то связана с трагедией старшего Бабушкина, с трагедией, к которой Игорю Васильевичу пришлось прикоснуться.
- Следователь вынес постановление об освобождении вас из-под стражи...
Апатия на лице Бабушкина сменилась радостной улыбкой. Так улыбается мальчишка, когда мать наконец разрешает ему пойти погулять на улицу, куда его давно уже высвистывают приятели.
- Следствие по делу об убийстве Романычева еще не закончено. Поэтому вам не разрешается покидать город, - добавил Корнилов.
Улыбка угасла и обернулась разочарованной гримасой. Нет, Бабушкин совсем не умел скрывать свои эмоции.
- Значит, я по-прежнему на подозрении?
- Подозреваемых в таком тяжком преступлении мы не отпускаем. Сейчас вы вернетесь в камеру, возьмете свои вещи и можете ехать домой. К вам на службу я позвоню. Только, Дмитрий Алексеевич, мне хотелось поговорить с вами... на другую тему.
- Пожалуйста!
- Что вы знаете о судьбе своего отца?
- Наверное, все, - вопрос Корнилова не вызвал у него никаких эмоций. - Мама до сих пор скрывает от меня правду, но когда я поступал в институт, тетка мне все рассказала. Надо же заполнять анкеты, писать автобиографию. Тетка сказала - хуже будет, если тебя уличат во вранье. Никому не докажешь, что ты ничего не знал. Она права.
- Это не помешало вам поступить в институт?
- А я выбрал педагогический, - Бабушкин усмехнулся. - Парни там были в почете. А потом, в деле папы не было никакой политики, да и времена изменились.
- Вам никогда не приходила мысль о судебной ошибке?
- Приходила. Мы все уверены, что произошла ошибка. Я писал прокурору Союза, ответили, что оснований к пересмотру дела нет.
- Елизавета Станиславовна рассказала мне, что вы ходили и к прокурору города. - Корнилов решил не скрывать своего посещения Бабушкиных. Все равно Дмитрию Алексеевичу об этом расскажут.
Бабушкин вздохнул, и лицо его исказила болезненная гримаса.
- Мне не хотелось бы говорить об этом... - Он дернулся и неожиданно повысил голос, - скажите, а к чему все эти вопросы?! Прошло столько лет!
- Может быть, действительно произошла судебная ошибка, - сказал Корнилов.
- Разве можно теперь что-нибудь поправить? Тетка мне все время твердит: "Надо добиваться!" "Надо ходить!" "Надо писать!" Куда писать? Прокуратура СССР мне уже ответила! В Верховный Совет? В ООН? - он помолчал и добавил: - Я пообещал тетке сходить в городскую прокуратуру, побеседовать с начальством. Поймите же - тетя очень больна. Неизлечимо. Это чудо, что она еще живет, не хотелось ее огорчать. Для нас отец навсегда останется честным. Но что же делать, раз обстоятельства так сложились?
- Недавно я встретил человека, который оклеветал вашего отца, - сказал полковник.
- И он готов это подтвердить?
- Был готов. Но его убили на Каменном острове, рядом с вашим домом.
Лицо Бабушкина окаменело. Он долго молчал, глядя на полковника невидящими глазами. Потом легонько встряхнул головой, словно помогая себе вернуться откуда-то издалека в кабинет, сказал:
- И это все... весь разговор об отце для того, чтобы обвинить меня в убийстве?
Игорю Васильевичу стало не по себе. Бабушкин ему не верил.
- Дмитрий Алексеевич, вы освобождены из-под стражи. Да, у нас были подозрения. Согласитесь сами - саквояж старика Романычева...
- Ах, да! Эта куча денег... Вот уж не предполагал, что с миллионом ездят на экскурсии!
- Девяносто три тысячи. Но дело в другом...
- Конечно, конечно, - закивал Бабушкин. - Дело в том, что вы знали, где искать! Сразу пришли ко мне.
- За два дня до убийства старик признался, что оклеветал вашего отца...
- Скажите, я могу сейчас уйти и поехать домой?
- Можете, вы свободны.
- И за мной не будут следить, не арестуют снова?