- Прекрасный вопрос. И ответ твой должен быть также самым искренним. У мамы, ты уже знаешь, совмещение, казалось бы, несовместимого - музыки, психологии и юриспруденции - и тем не менее, как видишь, достаточно успешно. А папа - юрист, вышедший на пенсию по состоянию здоровья. Старые боевые ранения, болезнь. Тянут и тебя в юриспруденцию, чтоб семейную традицию сохранить и продолжить, а ты сопротивляешься, тебя интересует рекламная деятельность. Через год придется делать выбор и окончательно принимать решение. Вот в этой связи, стало быть, и возник твой интерес. Продиктованный, кстати, еще и счастливой возможностью познакомиться с человеком, профессионально разбирающимся в данном деле.
- Я абсолютно согласна с папой, доча, - поддержала Ирина, - это не вызовет никаких подозрений.
У Ирины потеплело на сердце: с таким тактом он еще ни разу не отзывался о ее работе.
- Ох, родители, - Нинка засмеялась, - одно удовольствие за вами наблюдать! Будьте всегда такими…
Родители переглянулись и дружно потупились…
4
Татьяна Иосифовна, супруга профессора Осипова, не скрывала своего возраста - ей было близко к семидесяти, - и выглядела она типичной усталой бабушкой. Причем, что любопытно, советского образца. Ну, знакомый такой типаж по книгам, по фильмам… Притом, что и сам профессор, при всех его званиях и заслугах, тоже выглядел в глазах Ирины старомодным, чисто кабинетным ученым: сухо педантичным, вероятно, занудливым и упрямым в своих давным-давно устоявшихся привычках. Наверняка хорошие и добрые люди. Но… еще не познакомившись с Юлией, которая после гибели родителей из желанной внучки поневоле превратилась в единственную, горячо любимую дочь, как бы в позднего, долгожданного ребенка, на коего с первых же трагических минут опрокинулись бесконечные чаяния и неумеренные страхи взрослых, Ирина могла себе представить, каково было девочке расти у пожилых "родителей" с их, естественно, устарелыми взглядами на современную жизнь. Нинка бы, с ее независимым, конечно, отцовским - от кого ж еще? - характером и дня бы не выдержала.
Профессор представил жене Ирину в качестве новой сотрудницы Юридической академии, заканчивающей под его руководством работу над кандидатской диссертацией. Татьяна Иосифовна, предупредил он, по образованию филолог, но в школе и трех лет не проработала, ибо с момента рождения сына, а было это в шестьдесят четвертом году, посвятила себя целиком и исключительно его воспитанию. Так что говорить на любые юридические темы за домашним столом можно было без всякой опаски.
По совету Турецкого профессор не стал посвящать жену в ту роль, которую они предложили - ну, как бы вдвоем, по взаимному согласию! - Ирине Генриховне. Пока она будет считаться сотрудницей профессора. Преподает в Юридической академии, готовится к защите кандидатской диссертации, которую подготовила под руководством Семена Викторовича. Но, как человек еще и с высшим психологическим образованием, выразила готовность познакомиться и побеседовать с внучкой профессора, у которой вполне могли возникнуть и чисто возрастные проблемы. Кому, как не специалисту, и помочь девушке разрешить их? Вот так, в этом плане. Говорить об этом Юлечке не надо, просто посидим, попьем чайку, дадим возможность им, может быть, даже и уединиться, поговорить спокойно. Тем более что у Ирины Генриховны своя шестнадцатилетняя дочь, приехавшая на каникулы из Англии, не исключено, что девочкам, если они познакомятся, будет интересно.
"Добрая клуша", как сразу окрестила Татьяну Иосифовну Ирина, не слишком вдавалась в столь сложные материи, ей бы попросту, пусть бы Юлька хоть разговаривала с ней по-человечески, не бурчала, не взрывалась по пустякам и не отказывалась от практически материнских - каких же еще! - забот. Ведь все для нее одной, вся жизнь, которая вот уж и заканчивается, и нельзя, чтобы девочка осталась в одиночестве, не подготовленная к этой ужасной жизни…
Все правильно, включая и эту точку зрения. Старики - одно слово. Со своим, чаще всего непререкаемым, жизненным опытом и своими заморочками. Все такими будем.
И они - взрослые, - сидя за столом, накрытым, вопреки московским обычаям, не на кухне, а "в комнатах", попивали себе чаек, закусывали привезенным профессором тортом и вели неспешный разговор на сугубо профессиональную тему - психологический портрет преступника. Тема диссертации. Осипов разбирался в этой проблеме, и его суждения не казались Ирине неинтересными. "Клуша" откровенно зевала, но старалась держать марку профессорской жены. А Юлия где-то задерживалась. Как это стало обычным в последнее время. Причем без предупреждения и элементарной жалости к "родителям", которые, разумеется, очень волнуются. Был, правда, около восьми вечера звонок по мобильному телефону: "Я занята, освобожусь и приеду". Такие фразы стали типичными, и это ужасно, сетовала Татьяна Иосифовна.
Действительно, какое сердце выдержит этот современный юношеский эгоизм?! И неизвестно, как с ним бороться! Как ему противостоять? Какие еще аргументы искать? Что, вообще, происходит с нашей молодежью?.. И категорический вывод: "Нет, мы такими не были!" Может, оно и верно, но реального выхода такой слишком общий вывод не подсказывает!
Ирина уже решила, что время сегодня потрачено зря. Но щелкнул дверной замок, и из прихожей донесся такой знакомый по сути своей крик:
- Ау! Живые есть?
И тут же в гостиную, где был накрыт чайный стол, вбежала симпатичная, довольно высокая, черноволосая девушка, одетая именно так, как одеваются сегодня тысячи ее сверстниц. Разумеется, сползающая серебристая пряжка ремня ниже пупка с блестящей бусинкой на нем, именуемой, как сказала Нинка, пирсингом; конечно же короткая, легкая блузка без рукавов, обнажающая большую часть спины, вплоть до верхней резинки трусиков; наконец, завернутые до колен белые джинсы.
Высокая кожаная сумка, похожая на торбу, полетела на диван, туда же шлепнулась пухлая папка. Юля походя чмокнула бабушку в макушку, кивнула деду и, хищно поводя острым носиком, быстро обнюхала разрезанный торт. При этом вмиг оценила модную одежду гостьи и вежливо ей кивнула.
- Здрасте… Меня Юлей зовут. А почему здесь сидим? И по какому случаю торжество? Ба, жрать хочу, как собака! Но это - на сладкое, а котлетки нет?
"Родители" огорченно смотрели на своего "ребенка", будто на их глазах совершалось нечто не совсем приличное, кощунство какое-то, которому следовало немедленно дать справедливую и осуждающую оценку. Им было откровенно неудобно перед гостьей, и в то же время они словно бы предлагали Ирине самой убедиться, что их претензии к внучке не надуманные, не случайные!
А Ирина рассмеялась. И на несколько озадаченный, даже недоуменный, чуточку растерянный взгляд девушки ответила, продолжая весело и звонко смеяться:
- Вы даже не представляете, Юля, насколько все на свете правильно!
- В каком смысле? - насторожилась девушка.
- Вчера вечером… - Ирина снова хохотнула. - Ох, спасу нет!.. Сидим с мужем. Поужинали. Он сердится: "Где, черт возьми, Нинка?!" Дочка… немного помоложе вас. Неделю назад из Англии примчалась на каникулы. Ну и к подругам, надо же им "ля-ля-тополя!". А как же? Умчалась - и нету ребенка! Папа наш рычит: "Где дочь?!" А тут дверь… - она опять засмеялась: - Бах! И крик: "Родители! Есть живые? Жрать хочу!" Английское воспитание, а представляете?! Вы извините, что я смеюсь, но ведь, честное слово, - нарочно не придумаешь!.. А муж так и рухнул… "Мама родная, - стонет, - чего деется-то, граждане?!" Ох, сил никаких нет!..
Ирина снова закатилась в хохоте. И через мгновенье они хохотали уже вдвоем с Юлей, будто старались пересмеять друг дружку. Профессор с супругой сидели молча, не совсем понимая, что происходит.
Наконец Ирина успокоилась, достала платок из сумочки и стала промокать глаза, всхлипывая и шмыгая носом, как девчонка.
- Меня Ирина Генриховна зовут… Вместе с вашим дедушкой работаю. Диссертацию пишу. А про вас мне Семен Викторович рассказывал. Вы же дизайнер-рекламист, да?
- В общем, да.
- Я хотела бы с вами, если можно, поговорить. Посоветоваться. Отниму несколько минут?
- Да о чем речь? А что конкретно интересует?
- Нет, вы уж сперва покушайте, а потом… Я недолго. Это, кстати, с моей Нинкой связано. В будущем году колледж в Кембридже заканчивает. Ну и… вы понимаете…
- По нашей части, что ли, хочет?
- Если б я знала! - Ирина растерянно развела руками. - Сегодня - одно, завтра - другое. Говорит, что рекламным бизнесом интересуется. Вот я и… Ну ладно, если вы не возражаете, потом?
- Запросто. Ну, ба, дашь пожрать? - жалобно затянула Юля.
- Господи, пожрать… - сердито, ну прямо как ворона, проскрипела Татьяна Иосифовна. - Иди руки мой! И босиком не бегай, тапки ж есть!
Суровая, однако, у нас бабушка, отметила Ирина. Да и вообще, ситуация как-то стала проясняться. Тем более надо поговорить…
Юля убежала в ванную, Татьяна Иосифовна, решив, видно, что кормить внучку удобнее на кухне, а здесь чаепитие как бы закончилось, поднялась и стала убирать посуду, вынося ее из гостиной. Ирина внимательно посмотрела на Семена Викторовича и спокойно кивнула ему:
- Не волнуйтесь, я думаю, все будет в порядке. Мы поговорим, да я поеду. А завтра решим, как поступать дальше. Не сердитесь на девочку и не хмурьтесь, лучше улыбнитесь ей лишний раз, просто, без всякого повода. И Татьяне Иосифовне скажите. Если моя Нинка стала вполне взрослым человеком - это в шестнадцать-то, тогда что говорить о вашей Юле? Это мы стареем, а они всего лишь быстро растут. Вот так, дорогой профессор…
Он с невразумительным выражением лица пожал плечами, возможно, привычные принципы были дороже очевидного.
А Юлия оказалась вполне понятливой девушкой. И долго объяснять ничего не пришлось. Она сама и предложила, чтобы Нина, да прямо хоть и завтра, подъехала к ним в агентство. А на месте все объяснять и показывать гораздо проще. И коллеги толковые, и готовая продукция - на столах, и заказчик - на телефоне.
Расставалась Ирина с девушкой так, будто они были подругами, ну только одна немного постарше. Но это ни о чем не говорило.
…Выслушав подробный отчет жены, Турецкий погладил ее по щеке и сказал с нежностью, непривычной ему самому:
- А ты, Ирка, большая умница! Именно твой смех разрушил мгновенно все преграды, которые могли между вами возникнуть. Жаль только, что Осиповы, кажется, так ни хрена, - особо, с ударением подчеркнул это слово Александр, - и не поняли! Боюсь, что и не сумеют понять… Пока жареный петух не клюнет… А с другой стороны, не дай бог, чтобы клюнул.
- Шурик, - подумав, ответила Ирина, - можно я тебя попрошу об одном одолжении?
- Валяй, - беспечно отозвался он, обнимая ее, - тебе можно все что угодно. Ты - победитель.
- Пожалуйста, милый, воздержись от предсказаний… А то у меня появилось странное ощущение, что ты, после ряда известных событий последних месяцев, обрел не самый приятный дар предсказывать негативные события. Давай не будем гадать?
- А что плохого в том, если…
- Шуринька, родной мой, - зашептала ему на ухо жена, - одно дело, анализируя, предвидеть и совсем другое - предугадывать, не имея к тому твердых оснований. Ты силен в первом, а вот второго я боюсь. Давай лучше не будем?
- Давай, - охотно и даже со странной, как могло бы Ирине показаться, беспечностью согласился он. Но подумал, что ее желание, как и его собственное, по большому счету, и к великому сожалению, от него самого не зависит… Тут, похоже, какие-то потусторонние силы вмешиваются, не иначе. Пока он всерьез на эту тему еще не размышлял, но, кажется, все к тому идет, и стоит ли говорить об этом Ирке, надо подумать.
Юмор-то юмором, а от какого-то внутреннего неудобства никак не отделаться, увы…
Глава четвертая Узок круг…
1
Филипп Агеев не понимал художников. Впрочем, он их толком и не знал. Точнее, знал, и даже достаточно хорошо, но только одного. И не представлял, как это можно жить годами, ничем по-настоящему не занимаясь, - имея в виду сугубо мужские дела, и при этом жить довольно-таки сносно. Потому что дело, которым занимался Зига, то есть Сигизмунд Веселовский, никаким серьезным ему не казалось. Обычно погожие дни он проводил либо в районе Старого Арбата, в массе таких же, как он, "портретистов", караулящих приезжих жертв, желающих запечатлеть свой неповторимый лик художественными средствами. Либо в парке "Измайлово" в такой же компании.
Филя однажды видел его за работой, специально посмотреть поехал. Зига работал быстро, и карандашные портреты у него получались похожими. Больше всего, конечно, костюмы позирующих. Именно с них, говорил Филе Зига, начинается узнавание. Важный момент. Случалось, заказчик пробовал спорить: мол, чего-то вроде как не очень похож, а? Ну и ответ в таких редких ситуациях должен был снять всяческие сомнения: ну а костюм-то твой? Костюм мой! И чего ты еще хочешь?.. А ведь считался Веселовский еще при советской власти очень способным художником. Но тогда были заказы, масштаб другой, а теперь никто никому не нужен, перебивайся сам, как можешь. Хорошо еще успел на самом переломе, когда и деньги приличные имелись, мастерскую приватизировать. Помог ему тогда маленько Вячеслав Иванович. С этим Зига и остался, хоть не совсем на мели. А рисованные цветными карандашами портреты все-таки приносили какой-то доход. Встречаясь с Зигой, Филя не замечал, чтобы тот нищенствовал, да и много ли холостому мужику, у которого нет и особых потребностей, кроме как выпить с приятелями, надо?
Впрочем, наличествовал и еще один важный и уже сугубо секретный момент. В начале девяностых годов, когда у руля Московского уголовного розыска стоял полковник, а позже уже генерал Грязнов, упомянутый Зига, не будучи нигде официально упомянутым, иногда "помогал" тому искоренять преступность в столице. Главным образом в среде тех, кто имел не совсем традиционную ориентацию.
"Узок круг революционеров", как утверждал вождь пролетариата, и проникнуть в этот "своеобразный круг" мог разве что знаток этого дела. Ну, либо большой и известный любитель.
А команда Голованова, уволенная из доблестных армейских рядов по причине неисполнения, как выяснится только потом, преступного приказа собственного начальства, была приглашена Вячеславом Ивановичем на службу в "убойный" отдел МУРа.
Вот так и пересеклись, в некотором отношении, пути агента Маляра и того же Фили Агеева, простого человека, с которым "тайный агент" и общался, когда в том была необходимость.
Много с тех пор воды утекло. Зига Веселовский, важно потрясая лохматой рыжей бородой и длинными, словно у священника, седеющими волосами, - какой же художник позволит себе сменить привычный глазу обывателя имидж? - продолжал рисовать прохожих то на Арбате, то в Измайлове и к встречам с прежними знакомцами сам не стремился. Это понятно. Но его без труда находили. И он прекрасно знал, что, когда появляется острая нужда в твоих знаниях, поневоле приходится жертвовать своим драгоценным творческим временем. Правда, ради небольшой, но обязательной финансовой компенсации. А в "загашнике" портретиста всегда что-нибудь интересненькое имелось - недаром же он постоянно сидел в самых людных местах! А там - разговоры, слухи, сплетни, - короче, все последние обывательские новости, которые никогда не опубликует ни одно из средств массовой информации, именно здесь имели постоянное хождение. Клад для того, кто понимает…
Когда Филипп увидел, что веселые подружки отправились в мастерские художников, у него сразу же мелькнула мысль отыскать и, если тот жив и здоров, тогда немного и поднапрячь бывшего "человека Грязнова". Где тот живет, Филя, естественно, знал, но никогда не позволил бы себе навестить знакомца в его доме. Кстати, и подъезд у него, кажется, тоже второй. А касаемо связи, есть же телефон, который, правда, мог уже сто раз сменить номер. Но был, помнится, и мобильный. Надо поискать. А может быть, проще прокатиться на Старый Арбат либо в Измайлово. Свежий воздух, приятные лица, масса новых и интересных впечатлений, девушки опять же…
Филя заставлял себя спокойно относиться к молодым девушкам типа тех, за кем ему поручили теперь приглядывать. Лично его привлекали все-таки жизненный опыт и более зрелые формы, где он мог бы в полной мере удивить и своей удалой хваткой, и недюжинной силой. А если и приходилось, общаясь с такими женщинами, за чем-то следить, то лишь за тем, чтобы приятные интимные отношения не переросли нечаянно в некую обязанность.
Ну а эти юные заразы раздражали и словно дразнили. Знал он, что для них, как, к сожалению, и большинства их сверстниц, уже давно нет никаких секретов в сексуальных отношениях, но все равно не мог он никак отрешиться от понимания того, что они же еще дети, черт побери! Может, и старческий маразм определял такой его взгляд, кто знает. Сам он не смог бы ответить себе со всей уверенностью, но был тем не менее непоколебим в своих убеждениях…
Следующие два дня агеевской информации относительно того, как выглядит компания главной фигурантки - Юлии Осиповой, не расширили. Кроме того, что уже было известно от ее подруги Наташи. На Масловку Юлия больше не ездила, а из своего офиса, сразу после конца рабочего дня, отправлялась домой. И никуда по дороге не заезжала. С подругой, похоже, она тоже не встречалась. Наверное, как поссорились тогда в машине, так и не стали восстанавливать сердечных отношений. Но нельзя исключить, что и Наташа, следуя предостережению ночного незнакомца, избегала контактов с Юлией. Правда, Александр Борисович предупредил Филиппа, что именно сегодня к Юлии приедет его дочь Нина и не исключено, что девушки, если между ними установится дружеский контакт и возникнет "взаимное доверие", могут куда-то и отправиться. И вот тут придется понаблюдать основательнее. И послушать. С этой целью Турецкий наверняка, предупредив заранее дочь, сунул в ее сумочку "жучка". Для контроля. Так что работенка была.
Но Нина собиралась подъехать на Нижегородскую где-то к середине дня, и Агеев, не желая "зарабатывать деньги" бездарным сидением на одном месте, посоветовавшись с Турецким, решил пока поискать Веселовского. Благо и много времени на поиск уйти не должно было - "точки" же его давно известны.
Зига священнодействовал в самом начале пешеходной зоны на Старом Арбате, напротив ресторана "Прага". Народу здесь оказалось вполне прилично. Желающих оставить себя на память потомкам тоже. А к Веселовскому так вообще выстроилась целая очередь. И работал он споро, как передовой сборщик на конвейере. Наверняка Зига сейчас испытывал давно забытое ощущение своей нужности людям! И отвлекать его в этот момент высокого творчества с Филиной стороны было бы просто безобразием. Полнейшим отсутствием такта, уважения, наконец, к творческой личности. И Филя не стал бы напрягать творца, да времени оставалось не так уж и много в запасе, - пробки ж, будь они неладны!
И он постарался аккуратно попасться вдохновенному художнику на глаза. И когда тот, подняв взор, увидел Агеева, лицо его немедленно выразило глубочайшее недовольство. Филя показал один поднятый палец - мол, прервись всего на минутку. И тот как-то безутешно вздохнул. Потом положил на свой этюдник грудку цветных карандашей, потянулся и встал.
- Сейчас, подождите минуточку, старые кости расправлю и закончим, - сказал он. - Не могу, курнуть хочу… пару затяжек…
Сидевший на раскладном стульчике парень с типичной такой внешностью братана кивнул и сам полез в карман за сигаретами. А Веселовский, подойдя к Агееву, сказал: