М-да, над этим стоило задуматься, пожалуй, раньше. Группировка, которая поставила Бая краснохолмским резидентом, еще могла мириться с Ником, пока его колеса расползались только по Краснохолмскому региону, но когда он попытался наводнить более дешевым экстези элитные ночные клубы и дискотеки Москвы, это не могло не вызвать ответной реакции со стороны уже осевших в российской столице наркодельцов. Правда, опережающий ход, убийство Бая, сделал все-таки Похмелкин. И то, что сейчас закрутилось вокруг этого убийства, и более того - что еще закрутится, уже не оставляло надежды на то, что все-таки удастся вытащить Пианиста живым и отправить его в Москву.
Что касается Вассала… О нем Сергачев старался даже не думать. Знал, гаденыш, на что шел, когда увозил вконец потерявшегося Пианиста в Краснохолмск.
Не очень-то надеялся вытащить Чудецкого живым и Агеев, также затерявшийся в толпе зевак, которая колготилась позади милицейского оцепления, задача которого сводилась к тому, чтобы не допустить слишком агрессивных эксцессов со стороны подогретых халявной наркотой краснохолмских наркоманов. Майора Шматко среди этого скопища явно растерявшихся милиционеров не было, зато выделялся уже знакомый Агееву рослый старший лейтенант, охрипший от гортанного ора, который он же сопровождал трехэтажным, но довольно примитивным матом.
- Вот же сука рваная! - пробормотал довольно невзрачный мужичонка, не сводивший глаз с блюстителя порядка. - Сам же, с-сучара поганая, жирует на этой наркоте - и сам же…
Замолчал, покосившись на повернувшегося в его сторону мужика, и сплюнул себе под ноги.
- Неужто такая гнида? - подыграл ему Агеев.
- А то! - отозвался мужичонка, видимо нашедший в Филиппе заинтересованного слушателя. - Его же на Центральном рынке каждая собака знает.
- Так, может, служба такая? - отозвался Агеев.
Мужичонка как на умственно отсталого покосился на незнакомца, который вдруг заступился за мента, которого "знал весь Центральный рынок".
- Ага, служба, - через губу процедил он. - Азеров защищать да разборки разводить, когда те борзеть начинают и вместо мацанки нашим пацанам беспонтовку продают?
- Неужто на продавцов работает?! - Агеев даже разинул рот.
Вместо ответа последовал еще один презрительный плевок под ноги. Чувствовалось, что и этому мужичку бдительный старший лейтенант насолил предостаточно.
- Слушай, а его не Танюшкиным кличут? - поинтересовался Агеев, кивнув на старшего лейтенанта, который не выпускал из своей лапищи увесистый "демократизатор", время от времени помахивая им перед носом особо настырных крикунов, требующих от властей "законности, правопорядка и восстановления конституционных прав человека". - Я вроде бы с ним на рынке столкнулся как-то, и он представился, если, конечно, мне память не изменяет, старшим лейтенантом Танюшкиным.
- Хренушкиным! - язвительно процедил ненавистник продажных ментов. - Это Егор Чумаков, по прозвищу Чума. А представиться он Степкой Ванюшкиным мог. Такой коз-з-зел, с-с-суча-ра беспардонная!
"Сучара беспардонная" - это хорошо, отметил Агеев, однако вслух спросил:
- Что, тоже приходилось сталкиваться?
- Жили когда-то в одном дворе. А теперь он кум королю и сват министру. На свою зарплату при неработающей бабенке и дочери, которую умудрился воткнуть в частную школу, подкопил деньжат на трехкомнатную квартиру в новеньком элитном доме, что рядом с цирком, да новенький "фольксваген" купить, который тысяч на двадцать пять тянет.
Он покосился на соседа, не слишком ли разоткровенничался с незнакомым человеком, и, сплюнув в последний раз под ноги, стал продираться сквозь толпу к автобусной остановке.
"Интересно, - подумал Агеев, - а что майор Шматко сумел прикупить на баевские деньги? Все-таки какой-никакой, а начальник. Может, коттедж в ближайшем Подмосковье, чтобы от людских глаз подальше?"
Проводив глазами своего невольного информатора, Филипп и сам выбрался из толпы. Проверился, нет ли за ним слежки, достал из кармана мобильник.
- Сева? Все упрощается. Буду действовать по обстановке… Нет, помощь твоя пока что не нужна, однако на всякий случай запиши: старший лейтенант Чумаков. Егор Чумаков, погоняло Чума.
Глава тринадцатая
Уже к часу ночи стала рассасываться толпа зевак, следом за ними потянулись с площади "митингующие", и, когда у Дома правительства, как теперь называли в Краснохолмске массивное и довольно впечатляющее здание бывшего обкома партии, осталось только значительно поредевшее оцепление да полусотня проплаченных горлопанов, которым, видимо, некуда было спешить, засобирался и Агеев. Тем более что и перетрудившийся Чумаков позевывал все чаще, время от времени прикрывая лапой рот. Предчувствуя, что на этом сборище можно будет неплохо наварить, к Октябрьской площади подтянулся едва ли не весь Краснохолмский таксопарк, и Агееву не составило труда поймать машину. Окончательно озябший на ночном морозце, он втиснулся на переднее пассажирское сиденье и на вопросительный взгляд немолодого уже таксиста приказал:
- К цирку, братишка!
- Что, неужто здесь циркачей мало было? - хмыкнул хозяин раздолбанной "девятки".
- К дому, что около цирка! - с упором на слово "дом" пояснил Агеев, давая возможность хозяину "Жигулей" самому сообразить, куда надо ехать.
- Так бы и сказал сразу, что к дому у цирка, - буркнул водила и покосился на пассажира. Судя по всему, люди, сумевшие приобрести квартиры в этом доме, не вязались в его понятии с обкурившимися полуидиотами, которые горлопанили у Дома правительства, выкрикивая перед окнами губернатора свои требования.
Агеев не стал его разубеждать и закрыл глаза, тем самым предотвращая дополнительные вопросы.
Краснохолмск не Москва, и уже минут через десять он снова открыл глаза, почувствовав, что "девятка" замерла не на светофоре. Это же самое подтвердил и ее хозяин:
- Приехали! Агеев протянул ему сотенную бумажку.
- Да ты чего, паря, издеваешься?! - возмутился абориген. - Еще две добавь!
- Чего-о-о? - не поверил своим ушам Агеев. - Триста? За что?
- Ночная добавка. А не хочешь платить… Возмущенный подобной наглостью, Агеев не стал дожидаться объяснений того, что с ним будет, если он не положит на лапу водиле еще две сотенные, и, сунув ему в руку пятьдесят рублей, распахнул дверцу:
- Гуляй, братэлла, да не вздумай баллоны на меня катить. Урою!
Умудренный жизнью, хозяин старенькой "девятки" с места врубил скорость, видимо решив, что полноценные полторы сотни за ничтожный пробег его развалюхи - это все-таки лучше, чем проколотые шины и фингал под глазом.
Когда "девятка" скрылась за углом повернутого к цирку двадцатиэтажного из красного кирпича здания, помпезность которого дополняли элегантные, обрамленные стеклопакетами лоджии, Агеев невольно почесал в затылке - три подъезда, и в любом из них мог проживать Егор Чумаков. Впрочем, это уже не имело для Агеева никакого значения.
Напротив фасадной стороны дома была разбита прекрасная детская площадка с ухоженным сквериком, который как бы прятался под сенью давно пожелтевших берез. Выбрал для себя удобную скамейку, с которой просматривались все три подъезда, и, сунув руки под меховую куртку, застыл в ожидании.
Конечно, поздняя осень в Сибири - это не ранняя весна в Москве, однако сидеть на этой скамейке было несравненно комфортнее, чем слякотной зимой торчать в многочасовой засаде в том же Афгане или в Чечне. А легкая простуда - это не запущенный сифилис: горячий душ, чай с липовым медом, поверх него стакан водки с перцем, десять часов почти детского сна - и можно начинать жизнь с новой страницы.
К счастью, ждать пришлось недолго.
Около двух ночи, когда в доме уже погасли практически все окна и скверик погрузился в темноту, во двор дома въехал серебристо-серый "фольксваген", и когда из него ступил на асфальт уже знакомый Агееву старший лейтенант, бывший спецназовец удовлетворенно хмыкнул. Пока все складывалось, как и было задумано, и Филипп был доволен собой. Даже несмотря на то что ему пришлось весь вечер и часть ночи морозить сопли на улице, а Голованов в это время отсыпался в теплой, уютной кроватке.
Чумаков поставил машину на сигнализацию и размеренным шагом уставшего за прошедшие сутки человека направился к третьему подъезду. Буквально через несколько минут в одном из окон четвертого этажа вспыхнул свет, Агеев поднялся с нагретой его собственной задницей скамейки.
Он уже мысленно просчитал психологию старшего лейтенанта Чумакова, которого те, кто его знал, называли между собой не иначе как Чума, и теперь важно было не допустить какой-либо оплошности или промашки.
С того места, где стояла скамейка, хорошо просматривалось незашторенное окно на чумаковской кухне, на фоне которого мельтешила полуобнаженная фигура хозяина, и Агеев невольно подумал, что далеко не все гладко складывается в семействе Чумаковых, если его неработающая бабенка даже на кухню не вышла, чтобы подогреть мужу поздний ужин. И этот факт тоже не мог не порадовать.
Оттолкнувшись от скамейки и мысленно перекрестившись, Агеев подошел к действительно новенькой, знатной иномарке, - значит, не врал бывший сосед мента, еще раз спокойным взглядом окинул весь кирпичный массив элитной постройки, достал из кармана куртки прихваченную из Москвы универсальную отмычку, одновременно служившую ему открывалкой для пивных бутылок, и сунул ее в замок.
Напичканный сигнализацией "фольксваген" заверещал как недорезанный поросенок, замигал фарами, но Агеев продолжал ковыряться в замке, не обращая на это дело никакого внимания. Не прошло и полминуты, в течение которой ночную тишину раздирала какофония звуков, как вдруг на четвертом этаже распахнулось окно и надрывный голос Чумакова вклинился в ор сигнализации:
- Ты чего? Эй! Мужик! Тачку свою спутал, что ли?
Судя по этому воплю, да еще по тому, что Чума не бросился бегом спасать свою иномарку, он, видимо, подумал, что кто-то из жильцов дома, вероятно в дым упившийся, решил смотаться до ближайшего магазина за водкой и перепутал свою машину с его, чумаковской.
Однако Агеев, все так же стоя спиной к дому, продолжал ковыряться в замке. Наконец там что-то щелкнуло, и он потянул на себя дверцу машины.
- Ну же с-с-сука! - заревел Чумаков, вконец взбешенный тем, что какой-то алкаш протискивается в салон его иномарки, и его физиономия исчезла из освещенного проема окна.
Агеев чуть подвинулся по сиденью, как бы освобождая место рядом с собой, в это время хлопнула дверь подъезда - и на улицу, в тапочках на босу ногу, в милицейских штанах и в куртке на голое тело, выскочил Чумаков.
Агеев почувствовал, как свинцовой тяжестью наливается ребро левой ладони, и мысленно попросил Бога, чтобы тот не допустил "несчастного случая на производстве". Он знал, чего стоит один его коронный удар левой, старался как можно реже проводить его, однако на данный момент выбора не оставалось.
Озверевший Егор Чумаков бежал к нему с пистолетом в руке. И то, что он не задумываясь пустит его в дело, в этом Агеев даже не сомневался.
- Ты чего же это, козел, творишь?! - взвыл Чумаков, рванув на себя дверцу машины, и тут же, словно втянутый в салон каким-то мощным насосом, завалился на подушку сиденья, ткнувшись лицом в колено Агеева.
Судя по всему, он так и не успел осознать, что за чмо осмелилось покуситься на его иномарку, потому что последовавший за этим удар кулаком припечатал его голову к подушке, и он, хрюкнув, затих.
Покосившись на окна отошедшего на покой дома, в которых так и не появилось ни одного любопытного лица, Агеев подобрал с коврика ключи, выпавшие из левой руки Чумакова, сунул его пистолет в карман куртки, после чего втащил обмякшие девяносто килограммов живого веса в салон. Убедившись, что старший лейтенант не очухается в ближайшие десять минут, обошел машину спереди, бросил последний взгляд на освещенное окно и сунул ключ в замок зажигания.
Можно было бы, конечно, все это проделать и в тот момент, когда этот гаденыш в форме выбирался из машины, однако в этом случае был свой минус. Во-первых, Чума еще на подходе Агеева мог признать в нем москвича, на котором он зациклился, проводя утренний шмон в гостинице, и вовремя сориентироваться, выхватив табельный пистолет, а во-вторых… Во всем этом присутствовал и чисто психологический момент, который не мог не учитывать умудренный жизнью Агеев. Одно дело допрашивать обезличенного человека, на котором только штаны да тапочки на босу ногу, и совершенно иной расклад, когда ты пытаешься о чем-то договориться с прожженным ментом, в кармане которого увесистая красная ксива, а с ней он чувствует себя едва ли не хозяином жизни. А на голове гербовый кепарь, под коим он ощущает себя как под самой надежной крышей. И если все это слить в одно целое…
Но и это не все. Еще со времен ведения боевых операций в Афганистане у Агеева развилось только разведчику понятное чувство, которое безошибочно подсказывает выбор наиболее приемлемого варианта, и именно благодаря тому, что он всегда мог положиться на это свое чувство, он, видимо, и остался жив.
Выехав со двора "дома у цирка", Агеев не стал рисковать, опасаясь нарваться на гаишников или тех же ментов Центрального округа, которые не могли не знать Чумакова, и свернул в первую же подворотню девятиэтажного вытянутого дома, надеясь приткнуться в более укромном месте. Долго искать не пришлось, он припарковался у дальнего, практически не освещенного торца сгруппировавшихся "ракушек". Разрядил табельный "макаров" и с силой растер щеки и немного приплюснутый нос зашевелившегося Чумакова.
Промычав что-то нечленораздельное, тот открыл глаза, ничего не соображая, приподнял голову, вновь замычал и, сообразив в конце концов, что он лежит, неудобно скрючившись, в своей иномарочке, а не на чужой бабенке, на которую взобрался по глубокой пьяни, он тяжело развернулся и непонимающим взглядом уставился на сидевшего в его же иномарочке незнакомого мужика, который неизвестно почему сидел на его святом месте.
Однако, по мере того как текли секунды, его глаза приобретали все более осмысленное выражение, и, по мере того как он приходил в себя, все шире и шире раздувались ноздри. Окончательное просветление настало в тот момент, когда он узнал наконец-то того мужика из люксового номера гостиницы "Атлант", у которого он проверял документы.
- Ты!.. - с трудом расцепив зубы, выдохнул он.
- Слава тебе господи, оклемался малость, - облегченно вздохнул Агеев, с интересом наблюдая, как Чумаков шарит дрожащими руками по карманам. - А я уж думал, что на вашем погосте одним ментом больше будет. - И закончил на оптимистической ноте: - Ну да ладно, у нас еще все впереди.
Чумаков ненавидящим взглядом уставился на Агеева:
- Пистолет… пистолет где?
- Это тот, которым ты меня хотел к праотцам отправить? Так он у меня.
- Пистолет! - требовательно произнес Чумаков, видимо еще не до конца осознавая, в каком дерьме он оказался.
- Держи, - миролюбиво произнес Агеев, протягивая ему ствол. - Однако предупреждаю сразу: надумаешь махать им, уложу сразу же на месте.
Однако Чумаков его словно не слышал. Схватив пистолет, мгновенно передернул затвор и, только убедившись, что он пуст, как пионерский барабан, матерно выругался и поднял на Агеева полные ненависти глаза:
- Я… я даю тебе две минуты на то, чтобы ты отдал мне ключи, и тогда, возможно, я отпущу тебя.
Он был не только продажным ментом, но и откровенным наглецом, о чем тут же и сообщил ему Агеев.
Чумаков уже задыхался от ненависти и своего унизительного положения:
- Да ты… ты хоть знаешь, на кого ты замахнулся?
- Знаю, - успокоил его Агеев. - А посему слушай сюда. У меня слишком мало времени, чтобы с тобой, козлом, базар здесь разводить, и я буду краток.
В глазах Чумакова, пожалуй, впервые за все то время, что он приходил в себя, промелькнули искорки настороженности, однако он не был бы тем Чумой, каким его знали на Центральном рынке, если бы не процедил сквозь зубы:
- Я тогда еще… в гостинице… тебя, гада, раскусил. И если бы не Шматко, поверивший вашим ксивам, пел бы ты у меня сейчас по-иному.
- Догадываюсь, - кивком подтвердил Агеев. - И именно об этом мы сейчас с тобой и потолкуем.
- Да пошел ты…
Однако резкий удар под ребро заставил Чумакова вскрикнуть от боли, и он задышал учащенно, хватая раскрытым ртом воздух.
- Еще раз нагрубишь, все твои фиксы выбью, - мрачно пообещал Агеев. - И повторяю, у меня времени нет, чтобы с таким дерьмом, как ты, базарить.
На этот раз у Чумакова хватило ума промолчать, и Агеев произнес вроде бы и негромко, но в то же время четко отделяя слова друг от друга:
- Где Первенцев с Чудецким?
- Я… я не понимаю, о чем ты.
- Повторяю последний раз: Первенцев с Чудецким! Два парня из полулюкса напротив, у которых ты, с-с-сучара, и твой майор проверяли вчера документы.
Пожалуй, именно в этот момент Чумаков по-настоящему осознал, чем грозит ему этот допрос с пристрастием, и, все еще сжимая пистолет в руке, сделал резкий выпад, видимо надеясь опустить тяжелую рукоять "макарова" на голову ненавистного ему мужика. И охнул, сломавшись вдвое.
Когда вновь пришел в себя и смог разогнуться, пистолет был уже в руке Агеева, который загонял в него обойму.
- Я тебя предупреждал, - прищурился на него Агеев. - Однако повторяю, времени у меня нет, и я тебе даю пять минут, чтобы… Короче говоря, если не договоримся, то могу пообещать тебе только бушлат деревянный. Причем не очень-то почетный, без салюта и гимна России над могилой. Самострел. А когда начнется служебное расследование, кто-нибудь из твоих же ментов-корешков обязательно трепанет, что ты на Бая работал и на его подачки эту тачку приобрел…
Чумаков не дал ему закончить:
- Бай… это вы его замочили?
- Слушай, ты совсем обнаглел! Может, мне об этом и по телевизору объявить?
Однако Чумаков его будто не слышал:
- И эти двое… Значит, я все-таки прав был? Из его бессвязных, наполовину оборванных слов можно было догадаться, что именно он высказал предположение о причастности московских гостей Похмелкина к убийству Бая, и этот момент нельзя было упускать:
- Считай, что прав. Однако предупреждаю, на весь базар-вокзал осталось три минуты.
- А с меня-то ты чего хочешь? - спросил, словно проснулся, Чумаков, видимо уже окончательно утвердившись во мнении, что этот хиляк с кулаками-свинчатками, - один из тех киллеров, которые разработали и порешили некоронованного короля краснохолмской наркоторговли.
- Где те два парня, которых люди Бая взяли на дискотеке?
- А я-то почем знаю? - сделал Чума последнюю попытку отмазаться.
Агеев вздохнул и передернул затвор. Застывшими в ужасе глазами Чумаков смотрел на свой собственный ствол:
- Нет, не надо! Я… я скажу.
- Где?
- Но ведь ты… - все так же не отрывая остановившегося взгляда от ствола, выдавил из себя Чумаков. - Ты ведь меня… все равно…
- Идиот! У меня смысла нет мочить тебя. Вони… вони слишком много будет.