* * *
- Чмо черномазое, - презрительно проговорил, глядя вслед негру, Штырь.
- Тише ты, - процедил сквозь зубы Боровой. - Я тебе сколько раз говорил - мы не должны выпячиваться. Нужно выглядеть, как все.
- Да че со мной не так-то? - Штырь наклонил голову и оглядел себя. Снова поднял взгляд на Борового и недоуменно проговорил: - Все, как у тебя.
- Я не про одежду. Базар надо фильтровать. Это здесь ты свой, а там ты среди врагов, понял? Каждый, кто не с нами, - потенциальный враг. Запомни: никаких радикальных высказываний. Чтобы осуществить задуманное, нам нужна четкая, отлаженная схема действий. И поведение на людях входит в эту схему.
- Да ладно, ладно. Я понял.
- Ты от всех татуировок избавился?
- Сам ведь знаешь, что от всех.
- А на затылке?
- Да кто там увидит! У меня ж прическа, как у педрилы. Скоро волосы до жопы дорастут. Шифруюсь, блин, как Штирлиц.
Боровой поморщился.
"С какими кретинами приходится работать, - неприязненно подумал он. - Ну, ничего. Они - расходный материал. За ними придут другие - умные, образованные. Вот тогда и посмотрим, чья возьмет".
Мимо прошел индус. Боровой, по старой привычке, от которой никак не мог отделаться, проследил за ним взглядом, но тут же одернул себя - "не смотри". В груди глухо рокотнула ярость, и Антону пришлось здорово постараться, чтобы взять себя в руки.
Штырь ухмыльнулся.
- А это как называется? - насмешливо поинтересовался он.
- Что?
- Да вот это - как ты глазами на черного зыркнул. Будь я на его месте - я бы обосрался от страха. А еще на меня наезжаешь.
Антон пристально посмотрел на Штыря - тот мгновенно согнал с лица ухмылку.
- Ты уточнил место и время встречи? - сухо спросил Антон.
Штырь кивнул:
- Да. Сегодня в девять вечера, в хибаре возле скапища.
- Не скапища, а капища. Я же тебе объяснял - это у них что-то вроде алтаря.
- Да мне один хрен, - пожал плечами Штырь.
- Ты должен уважать веру наших предков.
- Да я уважаю. Только понять не могу, на хрена вообще какая-то вера нужна? Перун-мерун. Сказочки все это. Вот у нас - дело. Святое дело! Правда ведь, Боров?
- Правда. Только ты поменьше языком трепи.
Батя - высокий, широкоплечий, русобородый - в длиннополой рубахе, перепоясанной веревкой, взглянул на Борового сверху вниз и прогудел:
- Обожди здесь, в сенях. Мне нужно договорить с гостем. Я оставлю дверь открытой, можешь послушать. Тебе это тоже будет полезно.
Он вернулся в "горницу" (так он называл небольшую комнатку со стенами, обшитыми драным рубероидом) и уселся на самодельный широкий стул. Собеседника Бати Боровой отсюда не видел, но по интонации голоса догадался, что это журналист.
- Так вы не договорили… Что, по-вашему, будет с человеком после смерти? - спросил гость. - Христианство обещает нам рай или ад. Ислам тоже. А что на этот счет говорит язычество?
- Велес уводит душу по Млечному Пути в вирий, - пробасил в ответ Батя. - Тот, кто набрался в жизни всякой дряни - эгоизма, бесчестных или беспутных поступков, с моста свалится в огненную реку, которая выжжет все наносное. Если ничего не останется - значит, человек был дрянью. А если останется - человек может снова попробовать пройти по мосту.
- Здорово! А известно, что происходит с человеком в вирии?
Батя снисходительно улыбнулся.
- Конечно, брат. В вирии люди живут обычной жизнью, пока не придет срок, а на земле не зачнется подходящее тело. А как найдется, аист берет подходящую душу и переносит ее в свободное тело. Там душа развивается до восьми или десяти лет, и только после этого дитя превращается в человека.
- Значит, смерть - не конец? - не без юмора спросил журналист.
- Конечно нет, - спокойно и терпеливо ответил ему Батя. - Для язычника смерть не конец, а этап, своего рода сессия после семестра.
- В чем же все-таки смысл жизни? - упорствовал журналист. - Каким вы его видите?
Батя повел могучими плечами, кашлянул в пудовый кулак и пробасил:
- Это очень сложный вопрос, брат. Если попытаться ответить несколькими словами, то смысл в том, чтобы в течение нескольких жизней подняться до уровня Рода Великого и принять участие в творении вселенной. Впрочем, любой человек принимает в этом участие, просто на высшем уровне развития у человека больше возможностей повлиять на Вселенную.
- Род Великий - это Творец, Создатель Вселенной?
- Он не творец, он сама Вселенная, - спокойно пояснил Батя. - А устроители ее Ящер, Велес, Сварог, да и все остальные боги - в своих областях.
- А почему на одном из ваших знамен - свастика? - неприязненно поинтересовался журналист. - Разве вы фашисты?
- Свастика - это древний солярный символ, - произнес Батя, назидательно подняв палец. - Это коловрат. Если лучи загнуты вправо - свастика источает Силу, энергию, творит Жизнь. Левосторонняя - концентрирует Силу в борьбе за Жизнь. Свастика, брате, это один из атрибутов, помогающий человеку взывать к богам и рассчитывать на их помощь.
- Гитлеру она не очень-то помогла, - насмешливо заметил журналист.
- Она помогла Гитлеру в борьбе с евреями и ослабила его силы в борьбе со славянами, - возразил Батя. - Однако мы не договорили про свастику. Если верхний конец свастики повернут вправо, то движение жизни пойдет вспять - Осолонь, "против часовой стрелки", от мира богов - Прави, к черной Нави, обители Чернобога, Седуни и Дыя. Такой символ является "гербом" сил тьмы. Человек, следующий от добра ко злу, будет все больше озлобляться, чернеть душой. Не зря же и в наши дни мы трижды плюем через левое плечо, за которым стоит злая сила, а о хорошем деле говорим, что оно правое, то есть правильное.
"Батя сегодня в ударе, - подумал Боровой. - Обычно он не так многословен. Когда уже он закончит трепаться?"
- А правда, что у язычников бывают жертвоприношения? - спросил неугомонный журналист.
Батя сдвинул брови и пристукнул кулаком по столу.
- Что такое жертва? - спросил он журналиста.
- Я… не знаю, - испуганно промямлил тот.
- Жертва - это совместная трапеза с богами и предками! С людоедством предки славян покончили еще в ледниковом периоде, поэтому говорить о человеческих жертвах, подразумевающих смерть, не приходится. Обычная жертва - возлияние меда, пускание хлеба по реке или несколько капель своей крови в огонь. Ну и, конечно, пир. В этом смысле в язычестве процветает жертвоприношение, - с улыбкой закончил Батя.
- Так-так, - приободрившись, произнес журналист. - Так, значит, у вас непримиримые противоречия с христианством?
Батя добродушно усмехнулся.
- Видишь ли, брате… Языческие веры рождались вместе со своим народом-носителем и поэтому в достаточной мере отражают весь окружающий мир, а вот христианство или, скажем, ислам имеют вполне определенных создателей, личностей. По сути, христианство - это культ человека. А идеология христианства, при всем мнимом отречении от мирских благ, помещает человека в центр мира и тем самым дает ему неограниченные права.
- Спасибо за подробное интервью. Журналист - жилистый, долговязый парень - поднялся со стула и протянул Бате руку. Батя усмехнулся в бороду, но протянутую руку пожал.
- Если понадоблюсь, всегда можете найти меня здесь, - сказал он. - Мир вам!
- И вам тоже!
Журналист вышел в сени, с любопытством глянул на Борового, но, наткнувшись на его суровый взгляд, поспешно отвел глаза и шагнул за порог.
Боровой поднялся было со скамьи, но Батя жестом остановил его.
- Обожди минуту, Боров. Мне нужно кое-что сделать, - пробасил он.
Батя вернулся в "горницу" и закрыл за собой дверь. Боров приник ухом к дверным доскам и услышал приглушенный, монотонный бубнеж:
- Славим родителей, на многие лета
нарекши предков своим родом -
отца - Родяоном, мать - Родиной,
мы благодарствуем им,
поколе остаемся на матушке-земле,
спасибо им за то, что были
своим родом - воплощенны,
светлыми духами наделенны,
любимыми детьми - нареченны
да для сил своих применения
на матушку сыру землю определены…
Борову надоело слушать этот бред, он отвалился от двери и достал из кармана сигареты.
- Курить дома будешь, а тута негоже! - услышал он из-за двери густой басок Бати.
Боров усмехнулся и убрал сигареты обратно в карман.
Вскоре Батя закончил причитать и впустил Борового в комнату.
- Что, Батя, учил парня жизни? - насмешливо поинтересовался Боровой.
Батя досадливо махнул рукой:
- Учил, как же. Да разве таких научишь? Они ведь журналисты. У них в одно ухо влетает, а из другого… - Он вдруг осекся и вопросительно посмотрел на Борового. - А ты зачем пришел, брате?
- Есть у меня к тебе важное дело, - ответил Боровой.
- Да ну? Так-таки и дело? - Батя прищурился и пригладил пальцами русые усы. - Ну, пусть так. Рассказывай, коли пришел. А для начала сядь. Да-да, сюда… на табурет.
Боровой уселся на указанный табурет. Посмотрел на громадную фигуру Бати и заговорил спокойным, вдумчивым голосом:
- У нас с тобой много общего, Батя. Когда я говорю "у нас", я имею в виду не тебя и меня, а язычников и националистов. Мы все боремся за национальную идею, за Святую Русь. Мы, так же как и вы, отрицательно относимся к жидо-христианам, мы…
- Довольно, - прервал его Батя. - Не рассказывай мне прописные истины. Лучше говори, что тебя сюда привело? Ведь не ради праздной болтовни ты ко мне пришел?
Боровой чуть наклонился вперед и быстро заговорил:
- Мы планируем провести ряд акций. Очень серьезных акций. У самих у нас пока мало средств и сил для их осуществления. Поэтому я предлагаю вам и нам объединить наши усилия.
- Ну, кому "нам" - это я, положим, знаю. А кому "вам"? Поговаривают, что вы больше не скинхеды. Да и вид у тебя теперь странный. Как будто ты не борец за идею, а простой обыватель.
- На вид не смотри. Это вынужденная мера.
- Мимикрия? - усмехнулся Батя.
- Что-то вроде этого.
- Так кто же вы теперь?
- Мы - бригада "Черные волки", организация с уставом, программой и четкой структурой. Имей в виду, Батя, все, что я тебе сейчас говорю, должно остаться между нами, иначе…
- Что? Сожжешь наше капище и посадишь меня на кол?
- Иначе ты наживешь себе в моем лице врага, - спокойно сказал Боровой. - А тебе это не нужно. У тебя ведь и без меня проблем хватает.
- Да уж, - нервно дернул щекой Батя. - Так что там у вас за бригада? И какие такие "акции" вы планируете? Опять будете бить азербайджанцев и жечь цыганские дома?
- Нет. Это в прошлом. Сейчас у нас заботы поважнее. - Боровой хищно прищурился и сказал: - Физическое устранение проблемы.
Батя подергал русую бородку.
- Вот оно что, - сказал он, с любопытством поглядывая на Борового. - Ты сказал, что это будет не единичная акция, а "акции".
- Да, - кивнул Боровой. - В перспективе мы хотим дойти до массовых уничтожений инородцев. Считай это жертвоприношением нашим русским богам.
- Ты, кажется, слышал, что я говорил журналисту о жертвоприношениях? Мы не убиваем людей. Ни черных, ни белых, никаких.
- А вам и не надо будет. Мы все сделаем сами. Но нам нужна поддержка - люди, финансы, информация.
- Мы не убиваем людей, Боров. И не участвуем в убийствах.
Глаза Борового гневно блеснули из-под мрачно сведенных бровей.
- Речь идет о врагах русской земли, - сказал он ледяным голосом. - Разве враги Руси - не ваши враги?
- Мы не боремся с врагами с помощью меча, Боров. Наше оружие - слово, наша сила - сила убеждения.
Боровой насмешливо ухмыльнулся.
- И сколько вы будете бороться с помощью этой вашей "силы"? Сто лет? А может быть, двести?
- Сколько придется, столько и будем. Это не нам решать.
- Что ж, дело ваше. Но пока вы "боретесь" за Русь, никакой Руси уже не останется. Останется только ваше идиотское капище… бывшая помойка… а вокруг него - китайцы, негры и хачики. Вот тогда вы захотите взять меч в руки, да только никакой меч вам уже не поможет. Поздно будет.
- Это ты сказал, - холодно прищурился на собеседника Батя. - А как пророк ты для меня, уж извини, не авторитет. Мы читаем другие пророчества.
- Где? У Нострадамуса, что ли? Батя покачал головой:
- Нет. На облаках, на камнях, на земле, в каждом зеленом листе, в каждом пучке травы. Боги разговаривают с нами постоянно, Боров. Нужно только уметь их слушать.
"Ну, заблажил, гнида", - с ненавистью подумал Боровой. Он встал с лавки.
- Ладно. Если передумаешь - ты знаешь, как меня найти. Предупреждаю еще раз: о том, что я тебе говорил, никому ни слова. Иначе я спалю тебя вместе с твоим капищем, а потом навещу твою семью и вырежу всех до одного.
Батя изумленно вытаращился на Борового.
- Ты это…
- Уж можешь мне поверить, - с угрозой в голосе произнес Боровой. - Прежнего Борова нет. Теперь я - член бригады "Черные волки". А у нас наказание за предательство одно - смерть.
Батя смерил собеседника долгим, пристальным взглядом.
- А ведь ты не шутишь, - мрачно проговорил он.
- Наконец-то ты это понял, - в тон ему ответил Боровой. Он отвернулся и двинулся к двери.
- Постой! - окликнул его Батя. Боровой остановился. Батя поднял палец и изрек:
- Не дело ты затеял, Боров. Кровь проливать - землю ядом поить. Одумайся, пока не поздно, пока не натворил больших бед.
- Поздно, Батя. Дела уже вершатся. Правда за нами. Н у, бывай!
Боров открыл дверь и, пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о низкую притолоку, вышел на улицу.
После его ухода Батя несколько минут сидел молча, обдумывая все сказанное Боровым. Вид у него был огорченный и слегка растерянный.
- Кто ж его на это надоумил? - пробормотал Батя вслух, глядя в белый квадрат окна. - Сам он ни за что бы не додумался… И почему он пришел один, без Кержнера? Раньше всегда приходили вдвоем. Уж не случилось ли чего?..
"Спалю тебя вместе с твоим капищем, а потом навещу твою семью и вырежу всех до одного", - вспомнил Батя прощальные слова Борового. На сердце у Бати засаднило. В голосе Борового было что-то такое, что заставляло ему верить.
- Это все их дела, - убежденно сказал себе Батя. - И не нам в них вмешиваться. У нас другая борьба.
Он поднялся со скамейки и зашторил окно, словно вычеркнул из памяти Борового, Кержнера и всю их нацистскую шайку-лейку.
10
"Эх, вечерок-вечерок, вечерочек". Александр Борисович Турецкий посмотрел на затянутое тучами небо и поднял воротник пиджака.
Зажигалка сухо щелкнула в его пальцах, рыжий язычок пламени высветил жесткие черты.
Настроение у Турецкого было препоганое. В "Глорию" пришел невыспавшийся, злой. Весь день прошел как бы в похмельном тумане. И вовсе не потому, что хмель бродил в голове. Последние дни все были такими, как сегодняшний, - серыми, невзрачными. На душе постоянно саднило от предчувствия надвигающейся беды.
Такое же настроение было у Турецкого в тот день, когда подбирался ползком к террористке в детском доме. Тогда он понимал, что мирно проблему решить все равно не удастся и речь идет лишь о том, сколько человек пострадает от взрыва. Лично для себя перспективы выжить он уже не видел. Вот тогда и засаднило у него на сердце. Но тогда он хоть понимал, что отдаст жизнь не зря, что, возможно, это кому-то поможет выжить. То есть собственно страха смерти не было, был лишь какой-то поганый осадок на душе - от того, что скоро "все кончится" и изменить что-либо он уже не в силах.
Теперь, спустя несколько месяцев после той передряги, он чувствовал себя еще хуже. Вроде и опасности никакой нет, и жизнь продолжается, но что-то у него внутри навсегда оборвалось. Какая-то нить, которая связывала его с этим миром, делала его сопричастным всему, что в этом странном и страшном мире происходит. Теперь он чувствовал себя здесь неприкаянным чужаком.
Да, странно все это…
Вот и с женой сегодня поругался совершенно без причины.
"Ты выпил лекарства?"
"Да".
"Саня, зачем ты врешь? Я же знаю, что не выпил. Ты что, не хочешь выздороветь?"
"Выздороветь? - На губах Турецкого повисла ядовитая улыбка. - Что ты имеешь в виду? Я снова стану молодым и здоровым, как бы? Ты ведь знаешь, что все это ерунда. Здоровым мне уже не быть. Я инвалид, золотце, ин-ва-лид".
Турецкий яростно стукнул себя кулаком по больной ноге и зашипел от боли.
"Вот видишь, - усмехнулась Ирина. - Будешь вести себя, как клоун, никогда не выздоровеешь".
"Ир, замолчи", - не выдержал Турецкий.
Лицо Ирины заалело от обиды.
"Турецкий, не веди себя как хам. И перестань жаловаться на жизнь. В сущности, ничего трагического не произошло. Ну, ушел ты из прокуратуры…"
"Не я ушел, меня ушли", - мрачно напомнил Александр Борисович.
"Но ведь жизнь продолжается! У тебя есть жена и дочь. Васька, в конце концов. Я ведь знаю, что ты прикипел к нему сердцем и что он тебе стал почти родным. Да и с работой у тебя все утрясется. Будешь продолжать заниматься любимым делом. Но не в шикарном прокурорском мундире, а в простом твидовом пиджаке. Плетнев ведь предложил тебе возглавить "Глорию". И Славка Грязнов ничего против не имеет. Чего ты упираешься?"
"Умные все, блин, такие, - гневно огрызнулся Александр Борисович. - Один я дурак".
Ирина накрыла мягкой ладонью его руку и сказала:
"Жизнь не кончилась, Саша. Жизнь продолжается. Поверь мне, все утрясется".