А может быть, между Шиллером и Шубертом нет ничего общего? Может, тот тип, который выдал эту страшную якобы тайну, наплел ерунду? Но нет, среди статей и высказываний Шуберта были такие, которые позволяли заподозрить незаурядное знакомство не только с нравами и реалиями рекламного бизнеса, а также с психологией людей, на которых нацелена реклама. С глобальными выводами, которые делал Шуберт, можно было поспорить, но невозможно было не признать, что наблюдения у него верные.
"Миновало то время, – утверждал Шуберт, – когда за покупками отправлялись, чтобы купить вещь только потому, что она вам действительно необходима. Современный потребитель покупает по странным, вывернутым причинам, которые в традиционном обществе показались бы подходящими для сумасшедших. Сейчас покупки делают, чтобы наградить себя, удовлетворить свои психологические потребности или улучшить свое самочувствие. В настоящее время недостаточно воспринимать покупателя как рациональное существо, совершающее рациональные поступки. Недостаточно также полагать, будто действия покупателей можно объяснить исключительно с экономической или логической точки зрения. Современные покупатели приобретают вещи потому, что они дорогие. Пусть за этот музыкальный центр или за те джинсы запрашивают явно завышенную цену, но они соответствуют определенным эмоциональным требованиям покупателя, который хочет показать, что ему это по средствам. Покупают, желая тем самым сделать заявление окружающим, показать свою индивидуальность или потешить самолюбие. Люди заявляют о себе посредством покупок. По тому, как, где и что человек покупает, окружающие могут судить о его желаниях, потребностях и личных качествах. Порой человек безумно счастлив только оттого, что сел за руль нового автомобиля. Новый костюм также служит поводом для радости и чувства глубокого удовлетворения. Торговля идет им навстречу: магазины увеличивают рабочий день, наращивает ассортимент товаров – в том числе, и главным образом, не представляющих особенной практической ценности, ненужных, пустых. На что они рассчитывают? На непреодолимое желание купить что-либо, которое в экономически развитых странах приобрело масштабы эпидемии. Допустим, человек принял рациональное решение купить что-то необходимое для хозяйства и отправился в магазин, как вдруг по дороге увидел какую-то вещь (чаще всего предмет гардероба), которую, по его мнению, необходимо тут же купить. Он не планировал приобретать эту вещь, у него, возможно, даже не было на нее лишних денег, но он, несмотря ни на что, уверен: ему обязательно нужно обладать ею. Каково эмоциональное оправдание подобного поведения? Почему люди покупают, следуя неожиданному порыву, не задумываясь, нужна им вещь или не нужна? Именно импульсивное решение характерно для современного покупателя, который сплошь и рядом превращается в Идеального Потребителя".
А может быть, эти наблюдения – достояние не одного только Шуберта, но и всех рекламщиков? Может быть, мы, рядовые потребители, для них – все равно что подопытные крысы с вживленными в мозг электродами, и они, нажимая на кнопочки, заставляют нас совершать нужные им действия, выкладывая деньги… А Макс об этом не догадывался! Ну, допустим, что касается одежды и обуви, к этой группе покупок он полностью равнодушен и покупает новое барахло на свою толстую тушку исключительно в том случае, когда старое полностью теряет пристойный вид. Но компьютерное оборудование – разве не испытывал он прилива энтузиазма, отдавая приличные бабки за хард или софт, которые порой оказывались лишь чуть-чуть лучше, а то и хуже предшествующих аналогов? А компьютерные мыши и коврики – сколько он их сменил не по причине негодности, а потому, что разонравились? Что им руководит в таких случаях? Что-то? Или кто-то? Жуть брала от таких размышлений, и среди лета по коже пробегал мороз. Нехороший все-таки человек этот Шуберт… он же Шиллер… если эти два персонажа соединяются в одном…
А, ладно! Что касается идентификации Шиллера с Шубертом – это пускай сыщики разбираются. Максово дело скромное: добывать информацию через компьютер. Этой самой информации он уже раздобыл воз и маленькую тележку. А что с ней делать, пускай решают Плетнев и Щеткин. Придя к этому глубокомысленному заключению, Макс торопливыми глотками высосал всю оставшуюся пепси-колу, теплую и невкусную, и пошарил вокруг себя настороженным взором: не осталось ли еще съестного в пределах досягаемости? Нет, похоже, в "Глории" он все подъел. Не оставалось ничего другого, кроме как отправляться домой. Перемещаться по улицам Москвы Макс страсть до чего не терпел, зато дома его ждал холодильник, набитый жирной и сладкой провизией. А это позволяет примириться с временными неудобствами.
На Плетнева и Щеткина, которые на следующий день с утра ознакомились с результатами Максовых розысков, информация о Шиллере и Шуберте произвела примерно такое же впечатление, как на компьютерщика. Сначала они усомнились, что речь идет об одном и том же человеке. Затем заинтересовались. И, наконец, пришли к определенным выводам, которые, впрочем, могли оказаться и ложными.
– Слушай, – сказал Антон Пете, – а почему бы нет? Представь: человек живет двойной жизнью. Днем он рекламирует продукцию для членов растленного современного общества, обслуживая всяких буржуев, по ночам в Интернете призывает есть богатых…
– Утром в церкви махал он кадилом, по ночам на гитарке играл, – припомнил Щеткин старинную шуточную песню о молодом кардинале, который жил да был в католическом городе Риме.
– Ну да, вроде того. Только еще жестче.
– Доктор Шиллер и Шуберт Хайд?
– Во-во, теперь попал, эрудит. Человеку до смерти неохота, чтобы кто-то узнал о его двурушничестве: это может сказаться на деловой репутации. А если он связан с теми, кто по-настоящему крушит магазины и офисы, да к тому же вербует парней вроде этого Барса – сам понимаешь, это ему даром не пройдет. И если об этой двойной жизни Шиллера узнал Кирилл Легейдо – вот вам и мотив для устранения.
– Логично, – обмозговал версию Петя.
– Тем более логично, что в таком случае Шиллер оказывается знаком с людьми, для которых устроить аварию самолета – раз плюнуть. Да он и сам небось специалист, "Поваренную книгу террориста" наизусть вызубрил… Нет, вру. Гендиректор конкурирующего агентства не стал бы так по-глупому подставляться. Такие типы если устраняют соперника, то исключительно чужими руками.
– А я даже знаю, чьи это могли быть руки! – воскликнул Петя, точно доктор Ватсон, подбрасывающий свеженькую остроумную версию Шерлоку Холмсу.
– Ну и чьи?
– Сергея Иванова.
– А при чем здесь министр обороны? – воззрился Плетнев на друга ошалелыми глазами.
– Ни при чем! Я имею в виду бывшего друга и однокашника покойного. Вместе отчалили в рекламный бизнес, только один пробился, другой – нет. Комплексы. Зависть. Все такое. Сейчас работает в агентстве Шиллера. Ведь могли они скооперироваться, чтобы убрать Легейдо?
– Может быть, – сдержанно заметил Антон, явно не желающий оценить гениальность Петиных идей.
– Все может быть! – торжествующе подытожил Щеткин. – А с министром обороны – это ты здорово! Прямо как в анекдоте. Писатель написал роман, где действие происходит в Великую Отечественную, и там было такое предложение: "В небе парил "кукурузник"". Редактор подчеркнул предложение и на полях написал: "При чем здесь Хрущев?" – Коротко хихикнув и уловив, что Антону эта шутка не слишком понравилась, Петя вернулся к насущным проблемам: – А как с подброшенной бомбой, то есть муляжом бомбы?
– Здесь напрашиваются два варианта. Один вариант – делали предупреждение, то есть в первый раз хотели только попугать. А когда Легейдо не внял предупреждению и разболтал обо всем своему исполнительному директору, тут его и убрали.
– А второй?
– Второй вариант, Петя, состоит в том, что муляж бомбы не имеет к нашему делу никакого отношения. Просто-напросто кто-то глупо пошутил…
– Ага. А может быть, и Шуберт не имеет к Шиллеру никакого отношения?
– Это мы сейчас у Макса спросим.
Сыщики наведались к Максу, который, забыв о всех субъектах с именами немецких классиков, самозабвенно плутал в дебрях Интернета, обложившись пакетиками с чипсами и прочей мусорной едой.
– Слушай, Макс, а возможно установить, что Шиллер и Шуберт – один и тот же человек?
Макс пробубнил набитым ртом что-то невразумительное.
– Чего-чего? Переведи!
– Если он со своего домашнего или служебного компьютера выходит в сеть, тогда запросто, – расшифровал свое предыдущее сообщение Макс. – Ну ай-пи и все такие ориентиры. А если с чужого компа или откуда-нибудь из интернет-кафе, тогда хана. Тогда лингвистический анализ или я не знаю что… А что, очень надо?
– Может, и не надо. Может, и без этого расколется.
Для того чтобы удостовериться в истинности или ложности своих догадок, предстояло нанести визит в агентство Шиллера.
Меркулов сидел у себя за столом с сосредоточенным выражением лица. По другую сторону стола располагался председатель авиакомиссии Виктор Иоганнович Петров – непрошибаемый чиновник, чугунный божок с толстым портфелем – и тыкал жирным пальцем в лист бумаги, испещренный формулами и терминами. Костя уже имел опыт соприкосновений с Иоганнычем, и опыт этот показывал, что общаться с Петровым нелегко, но на сформулированное комиссией заключение можно целиком и полностью положиться. Виктор Иоганнович сам был блестящим специалистом в области авиации и умел разъяснить заключение так, чтобы стало ясно даже последнему профану… К профанам авиационного дела Костя честно относил себя.
Но сегодня блестящая лекция Иоганновича совсем не была блестящей. Речь его страдала длиннотами и натяжками. Костя то откидывался на спинку стула, то старался следить за математическими выкладками, то рассматривал полированную коричневую поверхность своего стола, загоняя внутрь назревавшие вопросы, которые приберегал для того времени, когда Петров замолчит.
– Так все-таки, – не дождавшись конца речи, вмешался Меркулов, – что послужило причиной падения самолета: ошибка пилотирования или возможная неисправность топливной системы?
– Константин Дмитриевич, – замялся Петров, – особое мнение комиссии состоит в том, что если состав действительно содержал эту примесь…
Чтобы Петров выкручивался, бекал и мекал – это с ним, должно быть, раз в сто лет случается. По крайней мере, Константину Дмитриевичу его в таком состоянии заставать не приходилось.
– Но вы сами тут пишете, что в составе топлива примеси не обнаружено, – поднажал Меркулов.
– Не обнаружено, – подтвердил Петров, промокая низкий, вздыбленный морщинами лоб платком. – Но это летучее соединение. И если предположить его наличие, то в топливной системе могла образоваться воздушная пробка, вследствие чего произошла остановка двигателя.
Петров шумно вздохнул, словно паровой котел. Вздохнул и Меркулов, правда, значительно тише.
– Иоганныч, – другим тоном начал Меркулов, – я никогда от тебя такого мутного заключения не получал. Скажи мне по-человечески: вывод каков?
– Вывод – технических неисправностей не было, значит, это ошибка пилотирования. Но если существует особое мнение, я обязан его высказать.
– У кого это особое мнение существует? – живо озаботился Костя.
Петров сделал недовольное лицо и принялся вставать.
– Костя… А вот риторических вопросов я от тебя никогда не слышал, – весомо произнес Виктор Иоганнович, вынимая из-за стола свое грузное, объемистое тело.
– Каких риторических? Вопрос прямой: кто отстаивал версию с бракованным топливом?
– Риторический, Костя. Потому что ответа ты от меня не получишь. Особое мнение сформулировала комиссия. Ко-мис-си-я.
Петров пожал Меркулову руку и быстро вышел из кабинета.
И снова кабинет Лимонника, неизбежно, как всегда, напомнивший Турецкому оранжерею или, скорее, тропические леса. И дух тут, как в тропиках – густой, влажный, полный цитрусовых запахов; и зелень, как в тропиках – темная, почти черная, плотная и упругая, перемешанная с желтизной лимонов… Что касается лимонов, правда, их было всего два, и то какие-то задохлики мелковатые. Остальная масса лимонных зарослей, занимавшая в своих горшках и кадках целый угол адвокатского кабинета, пока что не приносили своих кислых плодов на потребу чаепитию. Турецкий стоял рядом, разглядывая растения и лампы над ними, однако мысли его были далеки как от желания попить чайку, так и от проблем разведения южных растений в московских условиях.
– Саш, ну откуда в тебе вдруг наивность такая? – менторски изрек Лимонник. – Ну смотри…
Лимонник как раз закончил поливку, заботливым жестом поправил слабенький рахитичный листок, чтобы ему досталось больше света лампы, и вышел из угла кабинета. И раздвинул ширму, скрывая за ней свои кабинетные плантации.
– Вот даже я. Простой…
– Ага, как валенок, – вставил насмешливую реплику Турецкий.
– …и законопослушный адвокат, – Лимонник аккуратно проигнорировал замечание, – я же скрываю от посетителей то, что мне, извини за выражение, дорого и мило. И при этом, заметь, не преступно…
– И не предосудительно! – с готовностью закончил фразу Турецкий.
– Именно, – все так же невозмутимо подтвердил Лимонник. – Но твой-то авиаинструктор, возможно, в убийстве замешан!
Да-а, Лимонник – человек с характером. Александр Борисович пришел к нему с намерением попросить помощи в розыске пропавшего и до сих пор не нашедшегося Сергея Воронина. Казалось бы, просто и недолго, а? Но нет, с Лимонником ничто не бывает просто и недолго. Уж извини, Саша, придется и полюбоваться его оранжереей, и выслушать его тягомотные рассуждения "за жизнь"… И если даже ты решишь поторопить дело, не надейся, что у тебя все так сразу получится.
– Я всего-навсего прошу тебя проверить его кредитную историю. Вдруг на его имя счета где-то заведены, карточки кредитные…
– А чего не сам? – буркнул адвокат.
– При моих связях на это времени уйдет в три, нет, в пять раз больше!
Саша хотел польстить норовистому адвокату. Не получилось: Лимонника лестью не возьмешь. Ни лестью, ни подначками, ни угрозами. В гробу Лимонник все это видал.
– Спасибо за комплимент, только откуда такая наивность, Саша? Ну вот, из-за тебя про лайм забыл…
Лимонник снова отодвинул ширму, взял ножницы и начал неторопливо подстригать верхние побеги одного из растений. Что такое лайм, Турецкий знал – пробовал: зеленый лимон, еще более душистый, но и еще более кислый по сравнению с обыкновенными лимонами. Саша почувствовал, как оскоминой свело челюсти и наполнился слюной рот, но не мог определить, был ли этот физиологический отзыв реакцией на упоминание лайма или на разговор с адвокатом.
– Этот Воронин не идиот ведь – открывать счет на свое имя, чтоб ему туда деньги за убийство перечислили, – конкретизировал свои предшествующие слова Лимонник. – Если он скрылся, то уж, не волнуйся, и имя сменил, и биографию.
– Да понимаю я! – досадливо отозвался Турецкий. – Но у меня пока никаких зацепок, вообще! Надо с чего-то начинать… Проверь его семью. Жену, дочь.
– Если они не сбежали вместе, скорее всего, он сбежал от них, – с высоты трудного житейского опыта провозгласил Лимонник, орудуя специальными ножничками над побегами лайма с ювелирной точностью и родительской нежностью.
– Необязательно, – в качестве отличного семьянина Турецкий оказался более оптимистичен. – Может, они ждут, когда все успокоится-забудется.
Лимонник надменно и скептически хмыкнул:
– Все равно на свою фамилию счет заводить, на мой взгляд, идиотизм!
Во взгляде Турецкого, устремленном на маленький лайм, отражалось столько печали, словно он клялся себе никогда больше не пробовать цитрусовые.
– Жанночка, это я! Я пришла извиниться… Ты не очень сердишься, что я заняла твое место?
В ролике фирмы "До" Марина выглядела искушенной женщиной, жадной до новых ощущений; отсутствие грима вернуло ей юный возраст, превратив почти в подростка. Трудно было узнать в этой девчонке изысканную звезду со съемочной площадки. А Марина не узнавала Жанну в этой молчаливой особе, которая, накинув на голову капюшон полосатого купального халата, заперла входную дверь и жестом пригласила ее следовать за собой.
Марина с Жанной были не то чтобы подругами, но добрыми приятельницами. Начинающие актрисы познакомились на съемках сериала, в котором им предстояло играть соперниц. Марина неоднократно сталкивалась с утверждением, что отношения, определяемые ролями, переносятся в реальную жизнь: актеры, изображающие любовников, на самом деле влюбляются, а те, кому выпало играть врагов, испытывают немотивированную враждебность один к другому… Нет, она, конечно, еще очень неопытна, чтобы утверждать, что такого не бывает никогда, но у них с Жанной получилось иначе. На съемочной площадке, пребывая в образе, они всячески пакостили друг дружке из-за героя, длинного смазливого парня с прилизанными височками, а в перерывах между съемками вместе пили чай с печеньем курабье (сдобное, но ничего, калории улетучиваются от физической нагрузки!) и болтали. Обо всем на свете, от карьеры до теленовостей. Им было чем поделиться друг с дружкой, притом, что основные события биографии и жизненные приоритеты у них совпадали. Обе были трудолюбивы и настойчивы. Обе ставили перед собой цель если не покорить Голливуд, то по крайней мере войти в сотню самых снимаемых российских актрис. Обе терпеть не могли козлов-режиссеров, которые душу из актеров выматывают, добиваясь осуществления своих малахольных замыслов, чтоб они провалились, Бергманы рекламы и Тарковские мыльных опер! Еще сильнее не терпели тех, кто с самого начала предлагает интим, ну с такими все ясно: козлы! Обе высоко ценили комфорт и бытовые удобства на съемках. Обе были патриотками, причем патриотизм их выражался в том, что они желали России догнать и обогнать Запад по уровню жизни, и как можно скорее.
Жанна была чуть старше, успешнее и, как объективно признавала Марина, красивее. Она не любила распространяться на личные темы, однако из случайных оговорок Марина поняла, что Жанна живет с малообеспеченными родителями, что ей очень нужны деньги. А за рекламу фирмы "До" платили хорошо… Ей, Марине, платили, а не Жанне. Жанну почему-то в самый последний момент заменили на Марину. И Марина пришла к той, которая вдруг превратилась в обойденную соперницу, для того, чтобы объяснить: с ее стороны никаких интриг не было. Марина вообще не специалистка в подковерной борьбе, а против Жанны и подавно бы не стала интриговать. Почему ее предпочли Жанне – понятия не имеет…
Квартира у Жанны была большая, но с бестолковым расположением комнат и какая-то запущенная. Паркет, почернелый и вздыбленный, точно на него мочились домашние животные; отстающие от стен обои; дверь с квадратиками матового стекла, где нижний квадратик был заменен фанерой… Из-за двери с фанерным глазком раздался скрипучий старческий голос – даже не разберешь, стариковский или старушечий:
– Жанночка, кто пришел, детуся?
– Ныхто, – буркнула Жанна так невнятно, будто держала крупный орех за щекой.