Однако ее перебил умный, как все компьютерщики, бородатый Макс:
- Счастливый ты все-таки Филя, хоть и ноги у тебя кривые. Сможешь теперь отсыпаться до обеда, потом спортзал, потом…
- Потом суп с котом! - пробурчал было Агеев, но Макса уже невозможно было остановить.
- Светская жизнь, одним словом. И за все это, заметь, тебе еще и бабки будут отстегивать. Сплошной рай, а не жизнь.
Кто-то засмеялся, улыбнулась и Ирина Генриховна. Что и говорить, умница-Макс всегда умел разрядить обстановку. И невольно подумала о Плетневе, который…
С тех пор, как Турецкий загрузил шумиловской "Клюквой", он только один раз появился в "Глории", да и то на несколько минут, чтобы раствориться опять в своих проблемах. И ей так жалко стало самое себя. и она так возненавидела в этот момент деспота Турецкого, что.
Вместе с ночной темнотой на Москву опустилась промозглая сырость, и стоявший за углом здания Плетнев невольно передернул плечами. Подумал было о том, что неплохо было бы в такую погоду и чайком свежезаваренным побаловаться или чашечкой крепкозаваренного кофе, однако он слишком долго ждал, когда на ночное дежурство в лаборатории вновь заступит Модест, и вот теперь наконец-то…
Модест, видимо, был хорошо осведомлен о том, в какое время на территории складского терминала появится "Газель", потому что как только грузчики стали разгружать какие-то коробки и укладывать их на погрузчик, тут же из дверей лабораторного здания вышел вездесущий Модест и почти бегом, с какими-то коробками в руках, направился к водителю, который скучал в это время рядом со своей "Газелью".
С того места, где прятался Плетнев, не только просматривалось хорошо освещенное пространство у складских помещений, но и каждый шорох слышался в ночи.
- Дима, быстрей. Сколько раз я тебе говорил, чтобы сделал дырку в бачке. Час работы молотком и автогеном, а тут. Каждый раз возимся, как дети малые.
Это голос Модеста. А вот это уже Дима, водитель "Газели":
- Мне нельзя второй бак резать, я в нем спирт для азеров вожу. Они сейчас второй цех в каком-то подвале открыли, паленку гонят, так что.
И снова голос Модеста, на этот раз уже окончательно раздраженный:
- Время, Дима, время! После той ночи здесь такой шухер развели, не приведи господь. Так что, видимо, на пару недель затаится придется.
- Ладно, не суетись… суетливый, - остудил своего приятеля более спокойный Дима. - Давай товар.
Было видно, как воровато оглянулся Модест, подал коробку хозяину "Газели"…
Если бы в этот момент перед Модестом появился Владыка мира сего, даже без пистолета в руке, он бы удивился меньше.
- Вы?!
- Не, - "успокоил" его Плетнев, ткнув дулом в левое подреберье, - Гавриил Архангел. А теперь так, ты, - повел он стволом в сторону опешившего хозяина "Газели", - дожидаешься разгрузки, после чего тебя проводят в мой кабинет. Ну а ты, голубь, давай-ка топай за мной.
Пока шли в ночи, хлюпая по лужам, к административному корпусу, Плетнев успел выяснить, что Модест в спарке с хозяином "Газели" наладил нелегальный вывоз дорогостоящего лекарства с территории склада, что уже само по себе было не очень-то хорошо, и теперь… Видимо догадываясь, что нового начальника службы безопасности интересует прежде всего ЧП в ночь с тридцатого на первое, он готов был в ногах у Плетнева валяться, лишь бы тот замял "его проступок".
- Ни хера себе, "проступок"! - не сдержался Плетнев. - Три тысячи баксов за ночь! Это хищение в особо крупных размерах.
- Да здесь… здесь больше крадут! - взвизгнул Модест. - И ничего.
- Кто крадет?
Модест что-то хрюкнул в поднятый воротник куртки и снова заскулил что-то про жену безработную и детей, которых у него трое.
- Ладно, хрен с тобой, - уже на лестничной площадке, перед дверью в кабинет, остановился Плетнев. - Я подумаю о твоих детях, но только при одном условии…
- Каком? - В голосе Модеста мелькнула нотка надежды. - Я. я на все согласен.
- Ты мне сдаешь того человека, которого вы с подельником провезли в ту ночь на территорию склада.
- Какого человека?
- Того, который уже ночью вскрыл хранилище и сиганул в окно.
- Я. я не понимаю, о чем вы говорите.
Плетнев смотрел на стоявшего перед ним мужика и что-то ему подсказывало, что этот "несун" действительно не причастен к хищению "Клюквы". И все-таки…
- Даю минуту на размышление, после чего звоню в милицию, - на всякий случай пригрозил он.
На Модеста было больно смотреть.
- Я… я здесь ни при чем. А насчет хранилища вы у этого… у прилизанного спросите… у ученого… Савина. У него рука была порезана, и весь карман в крови… К тому же он там раньше нас с Гошей был. Гоша подтвердит.
Глава 3
Если бы кто-нибудь, всего лишь пару месяцев назад, сказал ей, что она будет страшиться наступления ночи, а вечерами, после работы, уже не будет стремиться домой, как это было раньше, Ирина Генри-ховна просто рассмеялась бы этому человеку в лицо. Даже в самом страшном сне ей не могло присниться подобное. Однако никогда не знаешь, где упадешь, а где и просто поскользнешься.
С уходом из дома мужа, который продолжал кантоваться у своих приятелей, она вдруг каждой клеточкой своего мозга почувствовала наваливающееся на нее одиночество, хотя, казалось бы, и жизнь бурлила вокруг, да и друзья не оставляли ее, обвиняя в их разрыве Турецкого, у которого, якобы, "крыша поехала".
Оставаясь внешне прежней Ириной Турецкой, она боялась теперь наступления вечеров, стараясь при этом отодвигать их как можно дальше. Оттого и в офисе "Глории" задерживалась допоздна, пытаясь найти для себя любую работу. Лишь бы отвлечься. Лишь бы не идти в опустевшую после ухода Турецкого квартиру, в которой ее никто не ждал.
В этот вечер она тоже задержалась в "Глории", и когда ожил лежавший на журнальном столике мобильник, едва ли не рывком схватила его со столика, надеясь в душе, что когда-нибудь все-таки прозво-нится "ее Турецкий", признается ей, что не может без нее жить, и снова все вернется на круги свои. Однако звонила Таня Савельева, которой она оставила свой телефон, и, услышав ее голос, едва сдержалась от вздоха разочарования.
- Да, Танюша, слушаю.
Голос Савельевой был явно встревоженный и это не могло не насторожить ее.
- Слушаю тебя.
- Нам бы поговорить, Ирина Генриховна.
- Что случилось?
- Да как вам сказать… - Савельева была в явном замешательстве. - В общем-то ничего страшного не случилось, но…
- Ну же, Таня, говори!
- Артур… ну-у, помните, я рассказывала вам о мужчине, с которым встречалась до Стаса?
- Ну!
- Так вот он, Артур, он знает о гибели Стаса.
- И… и что с того? - поначалу даже не поняла тревоги Савельевой Ирина Генриховна. И только в следующее мгновение сообразила, что просто так эта девушка звонить не будет. Уже тот факт, что растоптанный и униженный мужик знает о смерти более удачливого соперника, говорил о многом.
Стремительным хороводом закружились обрывочные мысли и Турецкая тут же спросила:
- Это ты рассказала ему?
- В том-то и дело, что нет.
- А кто?
- Об этом я и хотела с вами поговорить.
- Хорошо. Говори, где можем встретиться…
В уютном кафе на Тверской, куда предложила зайти Ирина Генриховна, народу в этот час было немного, и они смогли занять столик на двоих в затененном углу кафе, где можно было и перекусить не торопясь, и поговорить, не опасаясь чужих ушей.
- Кстати, ты ужинала? - спросила Ирина Генри-ховна, исподволь приглядываясь к Савельевой, которая вроде бы порывалась что-то рассказать ей, и в то же время не знала с чего начать. Да и она сама ее не торопила. Чувствовала, что этот телефонный звонок дался Татьяне не просто. Девушку грызли какие-то сомнения, причем посетившие ее уже после телефонного звонка, и ей надо было пересилить в себе нечто такое, что помешало ей начать разговор там же, у выхода из метро, где они встретились перед тем, как зайти в это кафе.
- Что… ужинать? - вскинула голову Татьяна. - Нет. Я дома обычно ужинаю, а тут в институте пришлось задержаться. - Да я и не хочу.
- Ну, насчет хочу - не хочу это ты, положим, поторопилась, - резонно заметила Ирина Генри-ховна, - так что позволь мне угостить тебя легким ужином.
- Но я…
- Все, дебаты на этом закончены, тем более, повторяю, дамочка я вполне обеспеченная, и мне просто приятно было бы это сделать. У самой дочь чуть младше тебя.
Она и сама не знала, с чего бы вдруг произнесла последнюю фразу, однако именно она заставила Татьяну улыбнуться.
- Спасибо. Официантка принесла два сока в высоких бокалах, сообщив при этом ледяным, бесстрастным голосом, что заказ на "судака по-польски" придется ждать минут пятнадцать, не меньше, и когда она удалилась, гордо унося прямую, как восклицательный знак, спину, Ирина Генриховна скорее попросила, чем приказала:
- Ну, а теперь, думаю, и мы приступим к нашим баранам. Итак, Артур…
Татьяна подняла полные тревожного непонимания глаза.
- Он позвонил мне вчера, сразу же после лекций, и сказал, что ждет меня у института, на том же месте, где встречал меня в счастливые для него дни.
- В какие… какие дни:
- Счастливые… для него счастливые, - угрюмо усмехнувшись, повторила Таня.
- Та-а-ак, - удивленно протянула Ирина Генриховна. - И что дальше?
- Я поначалу опешила просто, ведь мы не виделись столько времени, к тому же он знал, что я… что я со Стасиком, и сказала ему, что занята, но он продолжал настаивать на встрече, сказал даже, что время для него не помеха, и если понадобится, он прождет меня целую вечность, ну и я… в общем, согласилась.
Ирина Генриховна обратила внимание на то, что слово "согласилась" Татьяна произнесла так, будто винилась в чем-то перед Стасом, и у нее самой защемило в груди. Вот и ее Турецкий…
"Господи, да о чем это я! - одернула она себя. - Девочка пришла за помощью, а я…"
- И вы встретились.
- Да. Он действительно ждал меня на том же месте, где ждал раньше, и когда увидел меня, то сразу же вышел из машины с огромным букетом красных роз.
- Который ты, как я могу догадываться, не приняла.
- Да, - угрюмо подтвердила Татьяна, - но он продолжал настаивать, на нас стали оглядываться и мне ничего не оставалось, как взять этот букет.
Было видно, что Татьяна не может простить себе проявленной слабости, и Ирина Генриховна опять пришла ей на помощь.
- Не вижу в этом ничего предосудительного, тем более дурного, - как о чем-то само собой разумеющемся сказала она. - Цветы можно принять и в память о бывшей любви.
- Да, можно! - неожиданно вскинулась Татьяна. - Но он то стал настаивать на том, что нам опять необходимо быть вместе.
- Зачем? - искренне удивилась Ирина Генри-ховна, пытаясь спроецировать отношения этой славной девочки с многоопытным мужиком на себя лично. - Ему-то зачем это нужно?
- Вот и я его спросила об этом же.
- И?…
- Он сказал, что не может жить без меня, и даже с женой своей развелся.
- И что… это действительно так?
Таня подняла на Ирину Генриховну глаза, в которых плескалась теперь растерянность и мольба о защите.
- Думаю… думаю, что да.
- И что ты?
- Что, я? - глухим голосом отозвалась Татьяна, думая, видимо, в этот момент о чем-то совершенно ином. - Я… в общем, после гибели Стасика я уже не представляла свою дальнейшую жизнь с кем-то кроме него, и сказала об этом Артуру.
- Что, прямо вот так и сказала?
- Нет, зачем же? Просто я сказала ему, что ворошить давно забытое прошлое уже не имеет смысла, у меня есть человек, с которым я хотела бы прожить всю жизнь, и довольно скоро я буду носить обручальное кольцо.
- Та-ак, и что?
- Он только рассмеялся на это и сказал, что не надо делать из него дурака. И тем более не надо даже мысленно связывать свою судьбу с человеком, которого уже давно нет в живых.
- Так-ак, - удивленно протянула Ирина Генри-ховна. - И кто же это мог донести до него подобную информацию?
Таня молчала, уткнувшись глазами в бокал с соком. Наконец произнесла глухим, бесстрастным голосом:
- Поначалу я даже не подумала об этом, он меня просто с ног сбил этими словами, но уже потом, когда приехала домой, да и сегодня целый день думая об этом… В общем, я так и не смогла вычислить человека, который мог бы рассказать ему о смерти Стаса.
- А общие знакомые?
- У нас не было таких.
- Почему?
- Ему надо было скрывать связь со мной от своей жены, ну а я… Я не хотела знакомить с ним своих подруг.
- Друзья по институту?
Тем более. К тому же я никому не говорила о гибели Стаса. Не хотела слов сочувствия, да и вообще.
- А твои родители? Может, кто-нибудь из них? Чтобы хоть как-нибудь скрасить твое горе.
Таня отрицательно качнула головой.
- Исключено!
- Так, кто же тогда?!
Она молчала, вновь уткнувшись непроницаемо-угрюмым взглядом в бокал с соком.
Молчала и Ирина Генриховна, мысленно увязывая версию убийства Стаса Крупенина на почве мести униженно оскорбленного самца с тем, что только что рассказала Савельева. Все сходилось и одно подтверждало другое.
Итак, Артур? И выходит, что никто иной, как сама Татьяна, стала причиной убийства Крупенина? Отсюда и подспудная, видимо, чисто интуитивная ненависть к Артуру. А иначе… Иначе с чего бы ей развиться, этой самой ненависти? Любил он ее безоглядно, к тому же он был первым ее мужчиной, причем, как она сама призналась, она сама, по своему собственному желанию отдалась ему, а подобное из сердца не так уж и просто выбросить. М-да, все, пожалуй, так и есть.
Да и сам мир со времен шекспировского Отелло пока что еще не менялся, по крайней мере, в лучшую сторону. Копни поглубже любое преступление, и в корне его - отвергнутая любовь или страстная жажда наживы.
Судя по внутреннему состоянию Савельевой, к такому же выводу пришла и Татьяна. И боялась сама себе признаться в этом.
Ирина Генриховна тронула ее за плечо и когда Таня вскинула на нее полные слез глаза, тихо произнесла:
- Лапочка ты моя! То ли еще в жизни будет. И ревность необузданная, и…
Она говорила какие-то слова и сама не понимала, зачем все это говорит. И когда сама себя поймала на этом вопросе, остановилась на полуслове и резко выдохнула скопившийся в груди воздух.
Господи милостивый, да ведь это все она для себя говорила, обобщая свой разрыв с Турецким, с той трагедией, которая произошла с этой милой девушкой, которая сидела напротив нее и ждала от нее, дуры, помощи!
Пытаясь успокоиться и хотя бы в норму привести разбушевавшиеся чувства, ни о чем больше даже думать не приходилось, она улыбнулась Татьяне, как лучшей подруге, и скорее приказала, чем попросила:
- Ладно, все об этом! Утрем платочком наши со-пельки и вернемся к нашим баранам, то есть к твоему Артуру.
- Он не мой! - мгновенно отреагировала Татьяна.
- Вот и прекрасно, - поддержала ее Ирина Ген-риховна. - В таком случае попытайся ответить на один-единственный вопрос. Ты сама-то уверена, что он…
Глаза Савельевой вспыхнули и она нервно передернула плечиками.
- Я… я не думала об этом. Никогда не думала.
- Но сейчас… Ведь ты подумала об этом? А иначе… иначе ты просто не позвонила бы мне.
Татьяна угрюмо молчала и Ирина Генриховна вынуждена была ответить за нее:
- Да, это очень больно и в этом трудно признаться даже самой себе, но на это необходимо решиться.
Таня вскинула голову, и было видно, что еще секунда-другая и она просто разрыдается.
- Я правда не знаю, - скороговоркой произнесла она. - Я правда не знаю, но…
- Но ты подумала об этом?
- Да.
Она выдохнула коротенькое и одновременно жесткое "да" и по щекам ее потекли слезы.
Ирина Генриховна достала из сумочки платок, оттерла слезы с мокрых щек.
- Все, Танюша, успокоились. Тем более, что это всего лишь наше с тобой предположение, и вполне возможно…
- Вы действительно думаете так? - вскинулась Татьяна.
- Да, - кивком головы подтвердила Ирина Ген-риховна. - Но чтобы развеять все сомнения, которые грызут тебя, нам придется отработать и эту версию.
- Да, конечно, - согласилась Татьяна.
- В таком случае будь любезна рассказать о своем Артуре. Все, что ты о нем знаешь.
- Начиная с первого дня знакомства?
- Зачем же с первого дня! - удивилась Ирина Генриховна. - Просто расскажи, кто он и что он, чем конкретно занимается и чем увлекается…
- То есть, его хобби?
- Да, пожалуй так, - согласилась Ирина Генри-ховна. - Еще хотелось бы узнать кое-что про его фирму, но если ты ничего не знаешь…
- А это зачем? - удивилась Татьяна.
- А вот это, девочка, мои профессиональные секреты.
- Но ему… если он не… не виноват…
И снова Ирина Генриховна вынуждена была мысленно пожалеть эту девочку, которую слишком рано стала ломать жизнь, ибо она сохраняла еще в душе какую-то тургеневскую чистоту. И поможет ли ей это качество в жизни?… Господи, кто мог бы ответить сейчас на этот вопрос?
Она думала о Татьяне, о той мужской ревности, которая может поломать не одну судьбу, а жалела при этом себя, любимую.
После разговора с Татьяной и "судака по-польски", который все-таки принесла официантка, Ирина Генриховна подвезла несколько успокоившуюся девушку до метро и была дома, когда уже стемнело. В пустынном одиночестве огромной квартиры, которой они когда-то радовались вместе с "ее Турецким", Ирина забилась в свой любимый кухонный "уголок", предварительно выставив на стол початую бутылку любимого Турецким армянского коньяка и залежалый кусок "Российского" сыра, которым также любил закусывать Турецкий. Наполнила рюмку и невольно усмехнулась, вспомнив, как он доказывал в одной компании, что коньяк мог закусывать лимончиком только незабвенный Николай второй, за что и был расстрелян большевиками, которые не могли вынести подобного издевательства над благородным напитком. И коньячок, тем более армянский, надо закусывать опять-таки армянским сыром, потому как коньяк без сыра, что свадьба без песен и музыки. Вроде бы и праздник в доме, а радости настоящей нет.
Невольно сморщилась, поставив уже пустую рюмку на стол, как начинающий алкаш в смиренном одиночестве, зажевала коньяк ломтиком "Российского" и тяжело вздохнула, поймав себя на мысли, что этак и действительно можно спиться понемногу. Сначала сон не идет без рюмки коньяка на ночь, потом кусок в горло не лезет без той же рюмки, а потом…
- Потом… кот с хвостом! - выругалась она вслух и потянулась к телефонной трубке, которая лежала тут же на столе.
По памяти набрала домашний номер Голованова и, когда в мембране послышался его голос, с хрипот-цей в голосе произнесла:
- Извини, ради Бога, не отвлекла?
- Да хоть бы и отвлекла, - хмыкнул в ответ Голованов, по голосу которого можно было догадаться, что и он времени зря вечерами не теряет, в отличие от Турецкого, предпочитая коньяку хорошую водку. - Всегда рад слышать.
- Оно, конечно, - с язвинкой в голосе поддакнула Ирина Генриховна. - Особенно после того, как на работе рассобачимся.
- Милые ругаются - тешатся.
- Вы, Всеволод Михайлович, при жене своей этого не скажите. А то… как Александр Борисович…
- Так она слышит, рядом сидит.