- У вас что, гости?
- Да нет, вроде бы, - замялся Голованов. - Просто друг зашел, вот и… Кстати, может, и вы подъедете? Моя ненаглядная всегда рада вас видеть.
- Спасибо, я тоже всегда рада ее видеть, но только как-нибудь в следующий раз… Может найдется минут десять? Посоветоваться надо.
И она вкратце пересказала ему о своей встрече с Савельевой, о том, что гложет девушку. Голованов все внимательно выслушал и уже в свою очередь спросил:
- Ну, а сами-то вы, что думаете относительно этого Артура?
Она замялась с ответом. Однако Голованов ждал и она вынуждена была сказать:
- Помните, я вам рассказывала о своей первой встрече с Савельевой? Так вот у меня уже тогда появились первые сомнения относительно этого самого Артура.
- И что?
- То, что рассказала Татьяна сегодня, только подтверждает версию мести, и уже на этой почве убийство Крупенина.
- Ну-у, положим, я не совсем согласен с вами, - позволил себе возразить Голованов, - и, чтобы эту версию до конца отработать, потребуется время.
- Господи, да о чем вы, Сева! - не сдержалась Ирина Генриховна. - Здесь все ясно как божий день, и я считаю, что наши обязательства относительно родителей Стаса выполнены.
- Даже так? - удивился Голованов. - И что теперь?
- Надо звонить в МУР и…
- И что вы скажете тому же Яковлеву?
- Ну-у, все то, что рассказала мне Савельева. Думаю, этого вполне достаточно.
- Достаточно для чего? - В голосе Голованова послышались жесткие нотки. - Достаточно для того, чтобы предъявить обвинение в убийстве этому влюбленному придурку?
- Положим, он не такой уж и придурок, - стала закипать злостью Ирина Генриховна, не понимая, с чего бы это полез в бутылку многоопытный Голованов, когда и так все ясно как божий день, а во-вторых…
- А во-вторых, этот самый Артур, если, конечно, он не полный дебил, заявит, что он, зная о взаимоотношениях Савельевой с Крупениным, решил встретить его у института, чтобы чисто по-человечески поговорить с парнем, так как все еще продолжает любить Татьяну, и вот тут-то он и услышал новость, которой он и порадовался в душе и содрогнулся одновременно. Убили парня! Кто-то пытался ограбить.
Он замолчал, словно самому себе давал передых, и добавил устало:
- А может, еще с десяток вариантов наплести. Тем более что это, возможно, так и есть на самом деле.
Слушая Голованова, Ирина Генриховна поначалу злилась, но, в конце концов, вынуждена была признать в душе правоту старого спецназовца. И когда он замолчал, готова была изменить первоначальный тон.
- Хорошо, пусть будет так. На допросе он может заявить все, что угодно. Но мы-то с вами должны понимать…
- Я все прекрасно понимаю.
- И что?
- Да в общем-то ничего нового. Надо продолжать работать над этой версией, возможно, обозначив ее рабочей версией, а попутно не забывать и остальные.
И снова она вынуждена была согласиться с Головановым. Только спросила устало:
- Вы возьмете на себя разработку Артура?
- Без проблем.
- В таком случае записывайте. Чижов Артур Валентинович, предприниматель. Генеральный директор фирмы "Вероника". Со слов Савельевой, эта фирма является его собственностью. За редким исключением его всегда сопровождает охранник, он же и водитель.
- А что за тачка у нашего Отеллы?
- Темного окраса новенький "Форд" с тонированными стеклами.
- Серьезный, видимо, мужичок, - рассудительно заметил Голованов.
- Судя по тому, что рассказывала Савельева, бизнес его процветает.
- И несмотря на все свои преимущества перед нами, грешными…
- Ревнивый дурак, он и в Африке - дурак! - не смогла сдержать своих эмоций Ирина Генриховна, по-своему расшифровав сказанное Головановым.
Молчание, прыснувший головановский смешок и негромкое, с наигранным сталинским акцентом:
- Это вы о ком, товарищ Турецкая?
- О мужиках, товарищ Голованов. И о мужьях тоже.
- Простите, з-э-э… Это вы, в общем, или конкретно о ком-то?
Она не понимала, к чему бы это умница-Голованов завел эту игру в поддавки, но ее уже, что называется, понесло, и она не могла остановиться.
- И в общем, и в частности, товарищ Голованов. И вообще, перестань поясничать. И без того тошно.
- То, что тошно - это хорошо. Это очень даже хорошо, - вдруг ни с того ни с сего негромко произнес Голованов и тут же вкрадчивым шепотком спросил: - Кстати, не интересно будет знать, с кем я пью сейчас водку?
У нее что-то кольнуло в сердце, однако она все-таки нашла в себе силы спросить, как ни в чем не бывало:
- С Агеевым? Или, может, с Максом третью партию в шахматы заканчиваете?
- Ну-у, с ними я, положим, и в "Глории" могу выпить, а вот такой гость как…
- Турецкий? - не вынесла она этой пытки.
- Да, Александр Борисович Турецкий! И слышит весь наш разговор.
Она вдруг почувствовала, как к ее лицу прилила кровь, жарким огнем зарделись кончики ушей, и она уже не могла сдерживать рвущегося из ее груди крика. Крика души.
- Тогда пускай слышит, чтобы ехал немедленно домой! Ты понимаешь меня, домой! А не пил водку где-то на стороне.
- Ну-у, я, положим, не сторона, - с обидкой в голосе протянул Голованов. - Да и вообще…
Но Ирина Генриховна уже не слышала его. Бросила телефонную трубку и уткнулась лицом в ладони. Ее плечи и все ее тело сотрясали рыдания.
- Дура, дура, дура… - приглушенным бабьим криком кричала она и не могла остановиться.
Опустив трубку на рычажки, Голованов почесал переносицу, тяжело и обреченно вздохнул, словно тащил на себе неподъемный мешок с солью, покосился на сидевшего перед ним Турецкого.
- Все слышал?
- Ты о чем? - невинной овечкой прикинулся Александр Борисович, наполняя рюмки "кристаллов-ской" водкой.
- Ты того… - нахмурился Голованов, наблюдая за дрогнувшей рукой гостя. - Ты из себя меня не делай. Все-таки с женой твоей разговаривал, а не с тетей Дусей из заводской котельной.
Турецкий молчал. И только после того, как наполнил рюмки и поставил ополовиненную бутылку на стол, так же хмуро произнес, не глядя на Голованова:
- Оно понятно, что не с тетей Дусей. Только мне-то что с того? - На его скулах заиграли желваки и он, скорее для себя, нежели для Голованова, произнес: - Мне-то, говорю, что с того, что тебе звонила моя бывшая жена?! Тебе-е-е!..
- Ты что? - глазами изумленного барана уставился на него Голованов. - Ты чего, парень? Окстись! Ты что же, и ко мне ее уже ревнуешь.
- Да пошел ты!..
- Нет, - настаивал Голованов, выложив на столешницу жилистые кулаки, - ты все-таки объяснись. А то ведь…
- Что, в морду вмажешь? - скривился в вымученной ухмылке Турецкий.
Усмехнулся и Голованов, бросив на своего гостя полный презрения взгляд. Какое-то время сидел молча, уставившись глазами в стол, наконец произнес с горечью в голосе.
- Вот ведь как выходит, Александр Борисович, порой не знаешь даже, с кем водку пьешь. А вам я одно скажу: в клинику пора ложиться, в клинику неврозов.
Медленно, словно ее сдирали вместе с кожей, с лица Турецкого сползла ухмылка, он поднял на Голованова наполненные мужской болью глаза и едва разжимая губы, произнес просящим шепотом:
- Прости, Сева! Ради Бога, прости. Кажется, действительно лечиться пора.
Потянулся рукой к рюмке и все также негромко сказал:
- Надеюсь, не откажешься выпить со мной?
- Ну и дурак же ты, Александр Борисович! - то ли удивился, то ли восхитился Голованов, беря со стола вторую рюмку с водкой. - Неужто ты действительно ничего не понял?
- Не знаю, - искренне признался Турецкий.
- Так вот я тебе и объясняю…
- Ты об Иришке? "Иришке…".
Более прямолинейный Голованов даже рот приоткрыл, услышав, как Турецкий назвал свою жену. Впрочем назвать можно даже "лапочкой", сплюнув однако при этом, но здесь - "Ты об Иришке?…", и столько невыносимой тоски, любви и нежности было заложено в этой коротенькой фразе, что…
"Вот же идиот!" - мысленно отматерил Турецкого Голованов, но вслух произнес нейтральное:
- О ком же еще?
- Позволь мне разобраться самому, - уставшим голосом попросил Турецкий. - Сам понимаешь, когда… - Он отрешенно махнул рукой, поднял рюмку. - Давай-ка лучше о деле поговорим.
- Вот это другой коленкор! - обрадовался Голованов, тыкая вилкой в тарелку с нарезанными помидорами. - Слышал, поди, что твоя Ирина говорила?
Он специально выделил слово "твоя" и теперь ждал ответной реакции со стороны Турецкого. Однако, к его великому удивлению, таковой не последовало. Турецкий, видимо, даже не обратил на это внимания или же воспринял как нечто само собой разумеющееся. Оттого и произнес довольно спокойно:
- Ну!
- И что скажешь на это?
Турецкий отправил в рот ломтик ветчины и долго, очень долго ее пережевывал, отчего можно было подумать, что у него давным давно поистерлись зубы, а вкусненького пожевать охота, вот и приходится шамкать деснами, завидуя при этом молодым да зубастым. Наконец, все-таки закончил этот мучительный процесс, прихлопнул ладонью по столешнице и буквально на глазах стал снова тем самым Александром Борисовичем Турецким, следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры России, каким его знали всю жизнь и друзья, и коллеги по работе, и закованные в наручники подопечные.
- Пока что одно могу сказать твердо. Версий более чем предостаточно и убийцу искать надо где угодно, но только не в Измайловском парке. Я имею в виду версию ограбления.
- Согласен, - поддержал его Голованов. - В таком случае, на чем сделать упор? Месть?
- Не уверен, - задумчиво произнес Турецкий.
- Почему?
- Да как тебе сказать… Судя по тому, что рассказала о нем эта самая девушка, Таня Савельева, этот самый Артур довольно умный мужик и он должен был знать, что первым, на кого упадет подозрение в убийстве Крупенина, будет именно он. А то, что следователь вцепился в версию ограбления с убийством…
- Но судя по всему, именно на это убийца и рассчитывал, зная о том, что в лесу было совершено несколько ограблений. И почему бы "ограбление" Кру-пенина не завершить мокрухой?
- Возможно, - вынужден был согласиться с Головановым Турецкий, - возможно, что и так. Но…
- Что-то не клеится? - подсказал Голованов.
- Да.
- Но почему же в таком случае прокуратура вцепилась именно в эту версию?
- Да все очень просто, - как о чем-то само собой разумеющемся пояснил Турецкий. - Грабежи на том участке уже достали межрайонную прокуратуру, да и городская теребит, вот и решили умные головы поставить поиск грабителей на более широкую ногу.
- То есть, создание штаба с привлечением Московского уголовного розыска?
- Естественно. А для этого им не хватало мокрого гранда, как говорят на зоне, то бишь грабежа с убийством. А тут как раз ваш Крупенин подвернулся, вот и решили…
- Наш с тобой Крупенин! - уточнил Голованов.
- Пусть будет наш, - согласился с ним Турецкий. - Однако от этого ровным счетом ничего не изменится.
Голованов только хмыкнул на это, а вслух сказал:
- Поможешь разобраться с Артуром? Хотя бы получить установочные данные?
Турецкий потянулся за бутылкой и утвердительно кивнул.
Глава 4
Уже давно Агеев не жил столь комфортной жизнью, как в эти дни. По утрам не надо было спешить в "Глорию", чтобы не опоздать на утреннюю оперативку, и поэтому можно было и выспаться вдосталь, и в постели понежиться в будний день, отчего, признаться, он уже давным-давно отвык и не позволял себе подобного кайфа даже в отпуске, на море, где каждая минута дорога. Потом освежающий душ, легкий завтрак с чашечкой кофе перед телевизором и уже после всех этих приятностей неторопливый выход из дома и столь же неспешная поездка в "Геркулес", где опять таки работа становилась удовольствием.
Специфический запах спортивного зала, пол которого устлан пропитанными пылью матами, резкие горловые выкрики и тяжелые шлепки тушируемых тел. Кому-то, возможно, этого и не понять, однако для спецназовца, жизнь которого порой напрямую зависела от того, сколько времени он отдал подобным спортивным залам, все эти запахи и звуки ворошили в памяти нечто такое, что невозможно передать словами, включая в работу все навыки, приобретенные им на протяжении многих лет изнурительных тренировок. А если учесть еще и то, что за все это тебе платят вполне приличные деньги то картинка получалась привлекательная.
Короче говоря, сплошная фиеста, праздник жизни, который омрачала одна-единственная мысль - это всего лишь рабочая командировка, результаты которой ждут в "Глории". А ждать их, судя по всему, придется долго. По крайней мере, не одну неделю.
Работа с двумя группами, одну из которых еще недавно тащил на себе Крупенин, ни к чему не обязывающее общение с тренерами, которые давно работали с "Геркулесом", вечерами - горячий душ, чтобы смыть пот тренировок, изредка - чашка-другая хорошо заваренного зеленого чая, в котором хозяин клуба понимал толк, и… и, пожалуй, все. Никаких особых телодвижений или зацепок в поведении Аб-дураимова, которые могли бы навести на мысль, что убийство Стаса Крупенина как-то связано с его тренерской деятельностью в "Геркулесе". За всю неделю, что Агеев проработал в этом клубе, его хозяин только однажды упомянул имя Крупенина, да и то в ситуации, где его просто невозможно было не упомянуть. Перед тем как представить нового тренера группе, с которой должен был работать Агеев, Абдураимов горестно вздохнул и как бы вскользь произнес: "До тебя с ними парень один работал, толковый, в общем-то, рукопашник, кое-чему научил их, но… Короче, бери эту группу и постарайся продолжить ту же линию, которую начал Стас. Внезапная контратака и работа ногами". "А чего же он бросил их?" - состроил удивленную физиономию Агеев. Он хорошо запомнил, как покосился на него хозяин клуба, и негромко произнес: "Убили парня. Видимо грабануть кто-то захотел, ну и… Короче, чем-то тяжелым башку проломили".
После подобного ответа можно было бы сразу сворачивать свои монатки, но здраво рассудив, что иного ответа хозяин "Геркулеса" и дать не мог, Агеев принял группу, с которой работал Крупенин, решив, что утро вечера мудренее, и надо более серьезно прощупать "Геркулес" и геркулесовцев, прежде чем вынести окончательный вердикт.
Итак, неделя позади, а воз, как говорится, и поныне там.
… В этот день Агеев вернулся домой как обычно, в десять вечера, однако сразу же, как только открыл входную дверь и зажег свет в прихожей, он вдруг почувствовал что-то неладное. Что-то тревожное колыхнулось в груди и он замер на месте, готовый к любой неожиданности. Прислушался.
Однако квартира была наполнена устоявшейся вечерней тишиной, той самой тишиной, когда затихают дневные и вечерние звуки, а ночные еще не набрали свою полную силу, и он позволил себе немного расслабиться. Где-то в подсознании всколыхнулись островки памяти, и он понял, что заставило его насторожиться. Нечто подобное накатывало на него, спасая тем самым его жизнь, в давно забытых, казалось бы, рейдах по вражеской территории, когда он с разведгруппой проникал в какой-нибудь заброшенный дом заброшенного же горного аула и вдруг застывал на месте, кожей ощущая присутствие затаившегося в этом же доме человека. И это первобытное сверхчутье, воскресшее в нем генами давно забытых предков, ни разу не подвело его. Причем, бывало и такое, когда оставшиеся в засаде душманы уходили из дома за полчаса, а то и за час до появления гостей, оставив вместо себя коварные "растяжки", на которые точно также срабатывало чутье Агеева. В его голове вдруг начинала растекаться боль эта было самым верным, самым надежным признаком того, что шурави оставлен "подарок".
Примерно такая же боль напомнила о себе и в тот момент, когда он стоял в своей родной прихожей, раздумывая, что же могло насторожить его сейчас. В какой-то момент он даже подумал было, не поехала ли у него крыша от накопившейся усталости и того напряжения, в котором он пребывал все последнее время, и теперь уставший до чертиков мозг выдает на гора все, что было в далеком и недалеком прошлом. И тут же отогнал эту мысль. Уж слишком "живым" было то ощущение близкой опасности, которое настигло его на пороге собственной квартиры.
Пришла было "спасительная" мыслишка, что по его берлоге прошлись квартирные воры, однако и этот вариант вроде бы не клеился с действительностью. Не были нарушены врезные замки, да и наручные часы, довольно дорогой подарок от сотрудников "Глории" на его сорокалетие, лежали нетронутыми на тумбочке перед зеркалом в той же прихожей. И побывай в его квартирке бригада залетных воров…
М-да, вроде бы не похоже. Но тогда, что же еще?
Может, действительно кто-то решил пощупать его на вшивость, поджидая в собственном доме?
Не исключался и подобный вариант, тем более, что в разработке, которую он вел параллельно с отработкой коммерческого клуба "Геркулес", было задействовано столько московского криминала, что этого с лихвой хватило бы на десяток других дел. И если его подопечные каким-то образом вышли на его берлогу, что также не исключалось, то…
Остановившись мысленно на этой зацепке, Агеев попытался расслабиться и осторожными, беззвучными шажками двинулся на кухню. По пути заглянул в ванную комнату с туалетом, которые должны были остаться за его спиной, однако ни там, ни там его никто не поджидал и он, включив свет, уже более спокойно и раскованно переступил кухонный порожек.
Тишина и ни единого напоминания на возможную опасность. Даже перестал гудеть, надрываясь, мотор старенького холодильника, когда он вошел на кухню.
Агеев облегченно вздохнул.
Его многому научили в свое время, еще большие уроки преподала сама жизнь, и он хорошо знал, что если его и должны были поджидать незваные гости, то лучшего места, чем ванная комната с туалетом не найти, и он уже более раскованно прошел сначала в спальню, затем в "залу", хотя подкожное ощущение опасности все не покидало его.
Никого и ничего такого, что давало бы реальное осмысление этому чувству.
Ничего не понимая и уже по-настоящему начиная думать, не поехала ли у него крыша на пятом десятке лет, когда начинают сказываться те, порой просто нечеловеческие перегрузки, которыми он сполна наелся в горячих точках планеты, он заставил себя успокоиться, не спеша переоделся и снова прошел на кухню. Достал из холодильника початую бутылку водки, бутылку минеральной воды, наполнил рюмку.
Есть не хотелось, и он запил водку холодными бульками "Нарзана", отчего в голове сразу же просветлело и теперь можно было более спокойно проанализировать то чувство опасности, которое, казалось, он уже забыл давным-давно.
Однако кухонный натюрморт к подобным размышлениям не располагал, и Агеев, прихватив со стола бутылки с рюмкой, прошел в большую комнату. Включил телевизор и почти упал в глубокое кожаное кресло, в котором любил и телевизор посмотреть, и кроссворды поразгадывать. Практически по всем каналам шла мешанина из многосерийной телевизионной галиматьи, смотреть которую невозможно было, не заглотнув предварительно стакан водки, и Агеев, обреченно вздохнув, потянулся рукой за бутылкой.
И в этот момент его будто кольнуло что-то.
Это уже не было тем самым "сдвигом по фазе", на который хотелось бы списать то тревожное состояние, которое не покидало его все это время, и он попытался осознать, что же на этот раз насторожило его.