- Знаю. Новосибирские коллеги, в целом очень верно прочувствовав ситуацию, немного поторопились. А мы - наш центральный аппарат, прежде всего именно в твоем лице, Жора, - ничем им не помогли. Я, к сожалению, к этому вопросу подключился слишком поздно. Но ничего еще не потеряно. Покумекаем, покопаем… Кстати, известно, что в компании Давыдова подвизался и наш московский деятель, некто Суворов, разумеется мобилизовавший на реализацию этого проекта все ресурсы и возможности НИИ, где он служит. А это, батенька мой, и вообще уже организация. И дело в итоге пахнет совершенно уже другими статьями УК.
- Женя, о чем ты говоришь? Какие статьи? Дело это совершенно чистое. Нормальный, прошедший все необходимые инстанции контракт с зарубежной фирмой, предусматривающий законные - и немалые, кстати говоря, - отчисления в пользу государства.
- Если ты меня сегодня действительно слушал, то должен был обратить внимание на тему, которой я уделил довольно много времени: нас разворовывают интеллектуально. И если мы сейчас пока еще не можем противостоять этому в полном смысле - действительно: уехал, эмигрировал, чего уж тут, - то не допускать мозгового грабежа в пределах наших границ мы и должны и обязаны. Неужели это непонятно?
- Потягивает духом тридцать седьмого года.
- Чушь! Да и вообще пора уже это прекратить. Чуть что - вытягивается на авансцену этот жупел: тридцать седьмой год. Ну да, ну было, ну пережали во многом. Так и обстановочка в мире была та еще! Собственно, она и сегодня не способствует никаким идиллическим мечтаниям.
- Да, Евгений Иванович, начали мы с тобой сидеть сегодня очень хорошо, а вот как-то постепенно…
- А мы и сейчас сидим замечательно. Я вот только пытаюсь объяснить тебе, что времена меняются, что действительность наша начинает принимать иные формы и что пора бы тебе уже многое пересмотреть в твоем провинциально-сусальном патриотическом воспитании.
- Это что, камешек в огород моих родителей? Оставь их в покое!
- Я разве сказал в их адрес что-нибудь недостойное? Уверен, это были прекрасные люди!
- Спасибо и на этом. А знаешь, что сказали мне родители, узнав, что я поступил в школу КГБ? Мама даже всплакнула, а уж это совсем не было ей свойственно. "И зачем только, сына, ты с ними связался…"
- Жорочка, это все, конечно, очень трогательно…
- А отец долго молчал, почесывал бороду, которую незадолго до этого он сбрил, кряхтел, покашливал… И изрек что-то примерно в том духе, что, мол, "работа эта, конечно, нужная, без нее - никуда…". А последнюю его фразу я запомнил на всю жизнь: "Только постарайся, сын, даже по служебным обязанностям, даже по приказу, никогда не стать преступником".
- Замечательно сказано! И емко, и точно, и предельно по сути! Но смотри, старик, жизнь не стоит на месте, времена меняются, возникают и утверждаются новые приоритеты…
- И эти новые приоритеты вынуждают подличать и пакостить?
- Трудно с тобой, Жора, очень трудно! И как только Лена столько лет терпит тебя, такого однозначного, прямолинейного…
- Ну, продолжай! Ты же ведь еще хотел добавить: примитивного!
- Оставь. Ладно. Я пойду. Будем жить дальше, будем работать. За угощение - спасибо.
Несколько минут Жаворонков тупо смотрел на захлопнувшуюся за Смирновым дверь. Потом набухал себе полный стакан коньяка - черт с ним, что всего лишь три звездочки, - слишком уж напряглись нервы после беседы со старым приятелем. Залпом выпил. Закурил.
Через несколько минут в висках заколотился какой-то болезненный метроном, знакомые и привычные предметы в кабинете начали как будто бы терять свои четкие очертания… Георгий Федорович решительно плюнул на все и, несмотря на то что была лишь середина рабочего дня, вызвал служебную машину и отправился домой отсыпаться.
Следующие несколько месяцев жизни генерал-майора Жаворонкова прошли в каком-то странном режиме. Отправившись через три-четыре дня после беседы со Смирновым на конгресс вулканологов в Токио, он по его окончании не вернулся, как это обычно практиковалось, в Москву, а полетел сопровождать симпозиум органических химиков в Аргентину. После этого последовало предписание смотаться в Австралию, затем снова в Южную Америку. Все это было непривычно, особенно после последних лет работы, когда Георгий Федорович сам определял для себя график поездок. Да и вообще подобная курьерская мельтешня по миру как-то уже и не очень сочеталась с его высоким служебным чином. Создавалось впечатление, что кто-то - и нетрудно было догадаться, кто именно, - сознательно не дает ему возможности вернуться домой. Почему? Зачем?
Но, как опытный и прожженный сверхсрочник, знающий все ходы и выходы для побегов "в самоволку", генерал Жаворонков все-таки сумел извернуться и, найдя в своем жестком расписании двухдневное окно, внезапно объявился в "конторе".
Женькины апартаменты сияли какой-то необыкновенной евро-супер-экстра отделкой, которую естественно дополняла сверхдлинноногая, сияющая ослепительно-лучезарным оскалом секретарша Люсенька.
- Георгий Федорович, с приездом! Евгений Иванович безумно занят, но я думаю, что для вас…
Чуть-чуть прикрытая каким-то подобием юбочки попка завертелась в сторону сиятельной двери, ножки при этом выписывали некие сверхсоблазнительные фигуры из области художественной гимнастики.
"Странно, я-то ее, безусловно, вижу первый раз в жизни, но моя личность, похоже, здесь хорошо знакома".
- Прошу, Георгий Федорович!
И всегда-то вальяжный и респектабельный Женька в обстановке своего нового кабинета выглядел просто неотразимо, что, впрочем, не помешало ему приветствовать появление своего старого приятеля вставанием и добросовестным рукопожатием.
- Старик! Рад тебя видеть! У меня тут дикая запарка. Получил все твои отчеты. Замечательная работа! Куда ты летишь-то завтра? В Мексику? Отлично. Вернешься - обязательно найдем время посидеть и спокойно поговорить.
Недвусмысленные пассы руками свидетельствовали о том, что аудиенция уже закончилась. "Замечательная работа?" Уж кто-кто, а Георгий Федорович прекрасно знал, что вся его деятельность последних месяцев была полной туфтой, что настоящая подготовка ко всем проводимым им мероприятиям не может базироваться на примерно-предположительных фактах, оцениваемых зачастую на глазок. Так что его затянувшаяся командировка, безусловно, была формой отлучения от текущих московских дел. А вот цель этой акции пока что была ему не совсем ясна.
Из Мексики его перекинули в Южную Африку, потом еще раз вернули на американский континент… Но вот наконец-то Европа, Прага. Учитывая тысячи преодоленных километров - можно сказать, что уже почти что Подмосковье, всего-то два - два с половиной часа лета. В отведенной ему в посольстве комнатке Жаворонков наконец-то через Интернет смог подробно ознакомиться со всеми мировыми событиями. И если мировые происшествия его не очень взволновали, то завершившийся в Москве судебный процесс над двумя физиками, осужденными за измену Родине, резанул его, что называется, по самому близкому и болезненному.
Все два с лишним часа полета до Москвы Жаворонков регулярно прикладывался к миниатюрным бутылочкам. Чехи не скупились на недорогое виски, тем более что пассажир первого класса проходил по разряду ВИП-персон.
Приемную генерала Смирнова Жаворонков преодолел в несколько шагов, почти бегом. Люсенька, пищавшая вслед: "Георгий Федорович, извините, но генерал сейчас…" - осталась далеко позади. Распахнув дверь кабинета, Георгий Федорович не вошел, а почти что влетел.
- Евгений Иванович, я пыталась объяснить… - верещала где-то там сзади не справившаяся со служебными обязанностями Люсенька…
- Все в порядке, Людочка. Оставьте нас, пожалуйста. Жора, то, что нас с тобой связывают особые давние дружеские отношения, ни для кого в управлении не секрет. И все-таки не стоит так уж вот внезапно врываться в мой кабинет. А что, если я тут в это время решил, так сказать, облагодетельствовать кого-нибудь из просительниц?
- Ты все-таки доконал этих ребят.
- Жора, я никого не "канал", как ты не слишком удачно выразился. Я, как руководитель департамента, распорядился провести серьезное дополнительное расследование. И результаты этого расследования позволили потребовать повторного судебного рассмотрения, которое и вынесло изменникам Родины суровые, но справедливые приговоры.
- Но ты же прекрасно знаешь, что все это подтасовка, что эти ребята ни в чем не виноваты!
- Жорочка, ты, я вижу, сегодня не слишком трезв. Мы поговорим об этом позже.
- Как ты мог обречь невинных людей на чуть ли не пятнадцатилетнее заключение!..
- Георгий Федорович, я убедительно прошу вас покинуть мой кабинет.
- Ты ведь не просто смазливая скотина, ты - подонок, мерзавец!..
- Генерал-майор Жаворонков, я в последний раз прошу вас немедленно избавить меня от своего присутствия. Не вынуждайте меня прибегнуть к помощи сотрудников службы безопасности.
- Ну, Женечка!..
- Катись отсюда, пьянь подзаборная!
Секунду-другую Георгий Федорович стоял, как бы оцепенев, потом резко развернулся и, четко печатая шаг, промаршировал к двери. Он был уверен, что его ни разу не шатнуло за время этого церемониального марша расставания. "Пусть неудачник плачет!" Установить, действительно ли скотина Женька пропел ему вслед свою любимую сакраментальную фразу, или она сама собой откуда-то возникла в возбужденном висковыми парами мозгу Георгия, теперь уже не представляется возможным. Да впрочем, это и не имеет никакого значения.
Глава четырнадцатая
Вновь установилась ясная погода. Москва цвела, в воздухе веяло чем-то свежим, чем-то радостным. Александр Борисович медленно ехал по Кутузовскому, вглядываясь в номера домов. Он решил лично нанести визит Светлане Суворовой, ставшей на сегодняшний день наиболее реальной кандидаткой в подозреваемые.
Припарковавшись в небольшой и тенистой поперечной улочке, он вышел из машины и на секунду остановился, словно стремясь впитать, вобрать в себя этот майский день, эту весну, эту легкость. Зарядиться позитивными эмоциями. Он постоял примерно минуту, а затем сказал тихонько:
- Пора, - и шагнул в подъезд.
С подозреваемой Турецкий - по контрасту со своим благостным настроением - взял довольно строгий тон.
- Светлана Аркадьевна, нам необходимо знать, где вы находились ** мая сего года с девяти до одиннадцати утра.
- Вы что, подозреваете меня? - едва не вскрикнула от изумления Светлана. - Что это я взорвала этого придурка Евгения Ивановича?
- Будьте добры, ответьте, пожалуйста, на вопрос. И воздержитесь от оценок.
- Простите, я что-то не поняла. Это у нас официальная беседа?
- Вы желаете процессуальных формальностей? - довольно резко спросил Турецкий. - Нет проблем, я вызову вас завтра в прокуратуру.
- Ну-у… - протянула Светлана.
- Мне просто казалось, что я могу пока… пока, - подчеркнул Александр, - избавить вас от них, в смысле от формальностей.
- С чего вдруг такие любезности? - нахмурилась хозяйка.
- Светлана, по-моему, вы тянете время, - парировал гость.
- Ого, я уже Светлана? - развеселилась она.
- Извините, Светлана Аркадьевна. Итак?
- Понимаете, Александр… как, простите?
- Борисович.
- Александр Борисович, я не помню. Считайте, что алиби у меня нет. Вот так. - Она посмотрела на гостя довольно дерзко.
- Попытайтесь вспомнить, ведь это было совсем не так давно.
- Ну… в двенадцать я встречалась с мамой. А перед этим, кажется, ничего особенного, проводила сына в школу, потом возилась с чем-то по дому. Но впрочем, вы ведь, похоже, и маму мою подозреваете? Значит, ее свидетельство мне не поможет.
- Посудите сами, Светлана Аркадьевна, ведь это довольно странно, что единственным человеком, который видел предполагаемого убийцу-взрывника, оказывается именно ваша мать, Людмила Иосифовна.
- В жизни иногда бывают крайне странные совпадения. Кому, как не вам, это знать.
- И все же вы не можете отрицать, что у вас есть явный мотив. Я говорю с вами откровенно, поскольку вы производите впечатление неглупого человека, и, кроме того, я вам очень сочувствую…
- Мне не нужно ваше сочувствие, благодарю, - сухо ответила Светлана. - И комплименты тоже. А что касается мотива, то я уже говорила вашему помощнику: мои враги - не какие-то конкретные агенты охранки, мой враг - система. А систему при помощи тротила не взорвешь, тут нужны другие средства: общественное мнение, информация, реакция мирового сообщества на наши беззакония…
- Все это прекрасно, но мне нужен убийца. И я его найду.
- Это означает, что я уже арестована? - весело, даже как-то истерически весело прожурчала Светлана. - Отлично! Жена да последует за своим мужем, прямо как в Библии. Славная парочка - гусь да гагарочка. Что ГБ до ума не довело, то прокуратура… Сижу за решеткой, в темнице сырой. - Она вдруг начала бешено хохотать. Это был явный нервный срыв.
Александр вышел из комнаты, интуитивно определил кухню, нашел стакан и принес Светлане воды. Ее зубы, когда она пила, стучали по стеклу, плечи сотрясались. Перестав смеяться, она начала тихо и отчаянно плакать.
Турецкий чувствовал себя невыразимо мерзко.
- Светлана Аркадьевна, успокойтесь, пожалуйста. Я не хочу сделать вам ничего дурного. И вообще, я скорее друг вам, чем враг. Но мне надо разобраться в этом деле. Я надеюсь, что все скоро выяснится.
Хозяйка молчала, только плечи ее вздрагивали.
- Что со мной теперь? - вымолвила она наконец. - Подписка?
- Вы собирались уезжать?
- Нет.
- Я вам верю. Этого достаточно. Никакой подписки.
- А если я лгу?
- Значит, мне не сносить головы, - невесело улыбнулся Турецкий, вставая. - А сейчас я вас оставлю. И извините меня, пожалуйста.
- За что? - усмехнулась хозяйка.
- Да так… За все.
"Боже мой, какая гнусная у меня работа! Когда-нибудь я все-таки брошу это дело. Пойду служить в какую-нибудь крутую, навороченную фирму. А что? Я, наверное, не самый плохой юрист в Москве!"
Зазвонил телефон, это был Меркулов.
- Да, Костя.
- Привет. Ну что, говорил с женой физика?
- Говорил. Не она это, Костя.
- Факты?
- Фактов, увы, нет. Но это не она, поверь. Ты доверяешь моей интуиции?
- Интуицию твою к делу не пришьешь.
- Ох и мерзко же мне, Костя!
- Что случилось?
- Светлану эту жаль ужасно. Ни при чем она тут, вот увидишь. А на нее и так свалилось столько разного "счастья"…
- Я тебе сразу сказал, что история гнусная. Но я не вижу пока, что мы здесь можем изменить. Одно несомненно - мы должны выполнить свою работу. И по возможности честно.
- Да ладно, что ты меня утешаешь, как разнюнившегося школяра.
- Что у тебя еще? Есть что-то про этого Жаворонкова? Мне пока больше ничего не удалось узнать.
- Володька поехал по загсам, по архивам. Еще мне не звонил.
- А ты сейчас куда?
- Знаешь, Костя, не сочти за малодушие, но я заеду на часок-другой домой. Хочу просто посидеть и помолчать.
- Понимаю. Поезжай.
- Кстати, Костя! Наш террорист-то вроде успокоился? Больше не шлет писем?
- Сплюнь, Сашок. Типун тебе на язык. Расслабляться пока рано. Кстати, это всех касается - и тебя тоже!
- Ладно, я позвоню тебе позже.
Придя домой, Турецкий налил себе большой щедрый стакан водки. Именно не рюмку, не стопку и не чекушку, а стакан.
"Имею право! Я не алкоголик, черт меня возьми, но иногда бывает просто необходимо выпить. И притом именно стакан, а иначе не поможет".
Он достал из пачки сигарету, посмотрел на нее как будто немного удивленно, после чего закурил.
"Причем пить нужно без закуски, или, точнее, как говорил один подозреваемый - "под курятину".
Александр плюхнулся в кресло перед телевизором и щелкнул пультом. Ба! Опять "Белое солнце пустыни". И не надоедает же им гонять бесконечно одни и те же старые фильмы. Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что и нам не надоедает снова и снова их смотреть.
Телефон опять просвистел моцартовский марш. Ага! А вот это уже Поремский!
- Здравствуй, Володя!
- Привет, шеф! - Голос помощника звучал крайне возбужденно.
- Есть новости?
- Да! И чрезвычайные.
- Про Жаворонкова… э-э, Георгия Федоровича?
- И про него тоже.
- А про кого же еще?
- Про вашу знакомую, Елену Станиславовну, вдову генерала Смирнова.
Турецкий удивленно привстал.
- Так-так, это уже становится интересно. И при чем же здесь она?
Было слышно, как невидимый Поремский в трубке торжествующе набирает дыхание перед тем, как выдать сенсацию.
- Знаете, кто был ее первым мужем?
Турецкий вскочил, осененный догадкой.
- Нет! Да нет же!
- Да, шеф! Да, Александр Борисович! - не без удовольствия повторил Владимир. - Первым мужем Елены Станиславовны был Георгий Федорович Жаворонков, генерал ФСБ.
- Вот это называется полный абзац. - Захмелевший было Турецкий вмиг протрезвел. - Ну рассказывай толком!
- Поженились в 197* году, прожили вместе до позапрошлого года…
- Тридцать лет почти что! - присвистнул Александр.
- У них есть общий ребенок, Жаворонков Виктор Георгиевич, родившийся в Москве, в 198* году.
- Та-ак. Я смотрю, ты славно поработал! Не зря свою кашу ешь. А что-нибудь про этого Виктора удалось узнать?
- Удалось, и тоже весьма любопытные вещи. Виктор Георгиевич Жаворонков закончил московскую школу, поступил в Бауманский институт. На втором курсе неожиданно для всех оставил учебу и добровольно попросился в армию. Да не просто абы куда, а конкретно попросил отправить его в Чечню.
- На горяченькое потянуло, что ли? В горячую точку?
- Погодите, шеф, дальше самое интересное. Кем, по-вашему, был Виктор Жаворонков в армии?
- Ну?!
Поремский опять сделал торжествующую паузу.
- Сапером!
- Класс! "Взрывпакет изготовлен профессионалом…"
- Что, шеф?
- Да нет, это я вспоминаю заключение эксперта. Володька, ты огромный молодец! Я сейчас дома, буду в прокуратуре вечерком. Подъедешь? Обсудим все это дело.
- Разумеется.
Турецкий откинулся на спинку кресла. Дело приобретало новый и очень интересный оборот. Не зря ему казалось, что Елена что-то скрывает. Она так явно не хотела обсуждать с ним свой прежний брак, своего сына.
Виктор Жаворонков… Сапер… Какой может быть у него мотив? Или он действует совместно с отцом? Тогда - ревность, помноженная на чисто профессиональный конфликт. Да, это если принять ту версию, что два генерала действительно занимали различную позицию в деле двух ученых. Да нет, все равно что-то не выстраивается, не вырисовывается…
А главное, где он рыщет, этот загадочный Георгий Федорович?
На экране между тем бесподобный Луспекаев, он же Верещагин, запел свою знаменитую песенку. В двери звякнул ключ - это вернулась домой дочь.
- Папа, что это ты дома так рано?
- Привет, Нинок. А это у меня забастовка, - отшутился Турецкий.