- Зови меня на "ты", мы же договорились. Просто Саша и на "ты". Нет, я не из "конторы", как ты их называешь, - усмехнулся Турецкий.
- Тогда откуда вы знаете… ты знаешь моего отца?
- Я работаю в прокуратуре. Мы с ним встречались несколько раз по работе и как-то сразу прониклись друг к другу симпатией. Знаешь, как бывает: встречаются незнакомые люди, начинают разговаривать, общаться - бац! - а они, оказывается, совсем-совсем родные. Просто они раньше не знали этого и жили друг без друга. Так вот и мы с твоим отцом.
- Да, так бывает. Но почему я вас не знал? - В голосе Виктора звучало подозрение, но в то же время он вдруг показался Турецкому маленьким обиженным мальчиком.
- Ты как раз был тогда в армии. А когда ты вернулся, в жизни твоего отца наступил уже такой трудный период, что… А впрочем, я не знаю, почему он тебе про меня не рассказывал. И теперь мы этого, увы, уже никогда не узнаем.
- А над какими делами вы с отцом вместе работали?
- Ну… из последнего - это "дело двух ученых".
- Дело двух ученых? - Террорист резко дернулся, и Турецкий поймал себя на том, что все время невольно смотрит на пульт в его руке.
"Успокойся. Успокойся, друг мой нежный Александр Борисыч. Не надо думать о смерти. Просто делай свое дело. Черт возьми, напыщенно звучит, но… просто выполняй свой долг".
В десятке метров от них в их диалог напряженно вслушивался майор Соколов, а вместе с ним члены его команды. Турецкий не мог их видеть, но знал, что они здесь, с ним. И вновь на какие-то секунды он ощутил сожаление, что ввязался в это безнадежное дело.
В нескольких десятках метров, на улице, его разговор с младшим Жаворонковым слушали по ретранслятору его друзья - Грязнов, Поремский, Галя Романова. Он знал, что они тоже с ним. Взгляд его снова невольно съехал на левую руку захватчика, с зажатым в ней пультом.
- Да, Витя, "дело двух ученых". И в нем характер твоего отца проявился… как бы сказать. Во всей полноте. Я-то знал и раньше, какой Георгий принципиальный и честный человек, настоящий русский офицер, черт возьми…
- Отец таким и был! - Виктор протянул Турецкому правую руку. Александр пожал ее, не переставая коситься на левую.
"Ничего не могу с собой поделать!"
- Отец и был таким - настоящим русским офицером! И я хочу, чтобы об этом знали все - ВСЕ!
"И взгляд у тебя, парень, абсолютно безумный!"
- Теперь я верю, что вы друг отца, - провозгласил Виктор, вторично пожимая руку Турецкого.
"Ну вот, Александр Борисыч, можете поздравить себя с маленькой победой".
Генерал Грязнов шумно выдохнул и достал из пачки сигарету - которую уже за последние полчаса? Рядом с ним стояла с озабоченным лицом Галя, чуть поодаль - привезенная ею на место событий Елена Станиславовна, с каменным лицом и мертвыми глазами. К нему тихонько подошла Наташа и шепнула:
- Его не убьют?
Грязнов догадался, что она имеет в виду своего ненаглядного жениха, а вовсе не Турецкого, за которого так переживал он сам. Жуткая злоба поднялась со дна его души, но он взял себя в руки чудовищным усилием воли и сказал:
- От нас сейчас ничего не зависит. Давайте слушать, как будут развиваться события.
Майор Соколов и его бойцы лежали на парадной лестнице и слушали разговор Турецкого с Виктором Жаворонковым.
"Молодец, грамотно действует, - мысленно похвалил спецназовец помощника генерального. - Не суетится, не торопится. Входит в доверие. А мы подождем, время-то есть".
Ждать - это было одно из главных умений, которые требовались в их работе. Ждать, не имея права пошевелить ни одним мускулом. Слиться с пейзажем, но не просто физически. Важно было и внутренне ощутить себя частью - природы, города, неважно чего. В данном случае - лестницы. Слиться и ждать, чтобы по сигналу взвиться неистовой пружиной.
…Жизнь прекрасна! Мщение еще только началось, а уже так много сделано. Правда, зачем-то подстрелил какую-то бабу, но она сама виновата, глупая курица! Нечего было подворачиваться под руку.
Мщение прекрасно. Я познакомился с замечательным человеком. У него смешная фамилия - Турецкий, но сам он исключительно достойный малый - и к тому же не из "конторы". Он был другом отца - а мне сейчас так важно быть в контакте с друзьями отца. Я хочу восстановить его доброе имя - и я думаю, что я уже на верном пути. Саша Турецкий обещал мне поднять вопрос о посмертном награждении отца. И я верю ему, этот парень не обманет.
Когда привезут эту женщину, я отпущу Сашу Турецкого, и мы уйдем.
Ну а если… а если все-таки он обманул меня и все это лишь хитроумный трюк?
Тогда он уйдет вместе со мной.
- Давай поговорим о твоем отце. Расскажи мне о нем, ведь ты лучше знал этого замечательного человека.
- Отец… - Виктор запнулся. - Отец, он, понимаете…
- Да перестань ты уже "выкать", говори мне "ты", - широко улыбнулся Турецкий.
- Да-да, конечно, - рассеянно кивнул Виктор, думая о чем-то своем. - Отец, он, понимаете ли, всегда был за справедливость. Это, наверное, основное. Вот так.
"Давай-давай, Саша! Тяни время, заставляй его говорить. Пусть рассказывает, пусть сочиняет, пусть бредит. Человечество страдает от невысказанности. Дай человеку волю - и он будет вещать часами. А к тому, кто согласится слушать, естественно проникнется симпатией. А тебе, Александр Борисыч, сейчас очень нужно, чтоб господин взрывник проникся к тебе симпатией".
- Есть такие люди, которые всегда за справедливость, - продолжал между тем Виктор с отрешенным лицом. - Только одни идут в революцию, в диссиденты. А папа пошел служить в "контору". Он верил, что так легче достичь справедливости. - Тут террорист повернул лицо к следователю, и в глазу его блеснула слеза. - Папа ошибся. Понимаете?
- Да, ты прав, Виктор. Именно таким я и знал Георгия…
"Так, ну резину я тяну успешно, а вот что дальше? Надо как-то навести разговор на цели, которые оправдывают средства. Может, еще удастся его уболтать и он сдастся сам. А если нет…"
- Именно таким он и был. Он словно опровергал самим своим существованием известный тезис "цель оправдывает средства". Потому что не всякое средство хорошо и к месту. Помнишь у Достоевского про слезу ребенка?
"Боже мой, Александр Борисыч, какую муть лиловую вы несете!"
- Кстати о средствах, Виктор. Я хочу тебя спросить: ты уверен, что действуешь сейчас правильно?
Виктор заметно напрягся, и во взгляде его появилось что-то волчье.
- Спокойно, старик, - рассмеялся Александр Борисович. - Я же просто спросил, как друг твоего отца, как твой друг. Успокойся, ну что ты весь напружинился? Мы ведь просто сидим и разговариваем.
- Что вы имеете в виду? - Виктор судорожно сглотнул.
- Ну вот смотри. Давай разберемся, чего ты, собственно, добиваешься.
"Остапа понесло. Осторожнее на поворотах, Турецкий!"
- Справедливости! - хрипло выкрикнул террорист.
- Отлично. Превосходно. А в чем ты видишь справедливость? Точнее, так: что для тебя важнее - месть или восстановление доброго имени твоего отца?
- Я должен подумать…
Что происходит? Контуры теряются. Этот Турецкий, что называет себя папиным другом, так все хорошо понимает! Он так хорошо понимает меня, что мне порой становится не по себе. Но главное - что-то меня тревожит. А если это все-таки подстава и Саша Турецкий - просто хитрый жук, один из них, и заговаривает мне зубы, чтобы сломить меня?
Слава Грязнов ходил взад и вперед - сперва четыре шага вправо, потом четыре шага влево - и бессильно скрипел зубами. Сотрудники сгрудились вокруг передатчика, напряженно вслушиваясь в диалог Турецкого с террористом. Чуть поодаль стояла мать Виктора, Елена Станиславовна, бледная, с мертвыми глазами.
Прижавшись к прохладным мраморным перилам и к покрытым ковром ступенькам помпезной лестницы, замерли бойцы группы захвата. Майор Соколов жадно ловил диалог, доносившийся снизу, в ожидании условного сигнала - в ожидании "фортуны". Мускулы его застоялись и требовали работы.
- Я ничего не навязываю тебе, Виктор, - продолжал Саша Турецкий. - Я просто рассуждаю вслух и приглашаю тебя к обсуждению. Ведь мы - двое умных людей, и почему бы нам и не поговорить спокойно.
- Я захватил заложников, - угрюмо проговорил младший Жаворонков. - Я на вашем языке - террорист.
- Оставь, сейчас не столь важно, как и что называется на каком языке. Если ты говоришь о том, что пути назад не существует, то это не совсем так.
- Да неужели? - саркастически проговорил Виктор.
- Зря иронизируешь. Смотри, давай разберемся. С одной стороны, ты захватил заложников, что является преступлением. Ты ранил заложницу, а это очень тяжкое преступление. Но с другой стороны, самое страшное еще не произошло. Пока никто не погиб, есть еще путь назад.
- Я не хочу назад. - В стальных глазах бывшего сапера горело бешеное упрямство. - Я хочу отомстить.
- Ты хочешь отомстить своим врагам. Ну хорошо, допустим, ты отомстил и они все умерли. И ты умер тоже. А память о твоем отце? Ведь он останется в памяти людей - извини за это слово - неудачником!
- Не смей так говорить об отце! - взвился Виктор, впервые назвав Турецкого на "ты".
- Я не сказал, что это я так считаю. Ни в коем случае! Я-то знал его близко. А вот люди, не знавшие Георгия так близко, как мы, будут думать именно так.
- Так что же делать?
- Может быть, имеет смысл отказаться от твоей затеи?
- Нет! Никогда!
- Тогда…
- Я знаю, что делать. Сейчас сюда привезут мою мать, и мы с ней вместе уйдем. Но вы-то останетесь! Вас я не возьму с собой. Вот вы и расскажете людям правду о Георгии Жаворонкове.
Турецкий незаметно вздохнул.
"Что б они ни делали, не идут дела, видно, в понедельник их мама родила".
- Скажи мне, Виктор, а что это ты держишь в левой руке? - Турецкий решил прикинуться тупоголовым "туристом".
- Это? - Виктор ухмыльнулся. - Это пульт. Вот смотрите, как все удобно сделано. Вот здесь кнопочка - да-да, вот эта, красненькая. Нажимаешь на нее - бабах! - все в раю. Здорово? Кстати, иногда делают на животе, но это неудобно. Я же профессионал, а не какой-нибудь дилетант. Выносной пульт на длинном гибком шнуре дает больше возможностей.
- А почему ты держишь его все время в руке? Чтоб случайно не нажать?
- Нет. - Террорист ухмыльнулся еще наглее. - Чтоб чувствовать себя Господом Богом.
- То есть "хочу - нажму"?
- Ага. Все в моей руке. Левой. Захочу - и одной левой…
- Удивительное, наверное, ощущение. Жаль, никогда не довелось испытать.
- А хотите, я вам доставлю это удовольствие?
- В смысле? - Турецкий затаил дыхание. Кажется, Виктор проглотил наживку.
- Ну дам подержать пульт.
"Осторожно, Турецкий. Сейчас главное - его не упустить. Теперь делай подсечку!"
- А не боишься, Виктор? Вдруг нажму сдуру на кнопочку?
- Я? Боюсь? Вот, держите. Только осторожно.
Александр принял из потной руки пластмассовую коробочку, напоминавшую пульт от телевизора. Ну пульт и пульт - ничего особенного. А ведь это - то самое яйцо, в котором находится игла, в которой… Невероятно! Так как-то все обыденно. Он знал, что на лестнице напружинили сейчас тренированные мускулы маскированные коммандос. Что на улице сжали челюсти его товарищи. Сейчас действительно все было в его руках. В прямом смысле, в переносном, в обратном, в поворотном. В каком хочешь. И главное - не упустить.
- Да, ты прав. Удивительное ощущение.
Как загорелись его глаза! Что-то здесь нечисто. А попробую-ка я проверить этого "папиного друга"!
- Знаете, вы сказали, что отец был настоящим русским офицером.
- Да, я действительно так думаю.
- Вы просто попали в точку! Ах, черт, как было бы приятно папе слышать такой комплимент! Ведь именно к этому он стремился!
- Что ты имеешь в виду?
- Ну даже внешне - его ведь за глаза дразнили белогвардейцем. Эти лермонтовские усики, тонкие черты лица.
- Ах, ты об этом!
Турецкий лихорадочно думал. Сейчас наступит его единственный шанс. Он должен выбить десятку с одного удара и поэтому не имеет права упустить эту заветную секунду. Он не заметил, как в Викторе что-то изменилось.
- Вот вы и прокололись, Александр - как вас там? - Борисович, - удовлетворенно крякнул террорист.
Это был шпион! Нельзя, нельзя, нельзя верить людям! Сколько раз я на этом спотыкался, и вот теперь опять. Этот симпатичный Турецкий оказался просто предателем. Как жаль! Но впрочем, это теперь уже неважно. Меня уже поздно учить жизни - а предатель и шпион будет наказан. Он умрет вместе со мной!
- Вы ни разу в жизни не видели моего отца! И только что вы в этом признались сами. Отец был крепким дородным мужчиной, с широкими плечами и крупными чертами лица. И никогда в жизни не носил усов.
- Послушай, Виктор. Ты прав, я действительно…
- Не разговаривайте со мной! Я вам поверил, а вы оказались таким же, как и все! Предателем. Отдайте пульт!
Турецкий увернулся от броска Виктора, высоко выбросив вверх руку с пластмассовой коробочкой.
- Виктор, ты должен понять меня. Я ведь действительно желаю тебе добра.
- Я ничего не желаю понимать! Вы предатель и сейчас умрете.
Он сделал новый отчаянный бросок, но Турецкий снова увернулся.
- Что ж, умру так умру. Значит, отвернулась от меня моя…
- Отдайте пульт!!
- ФОРТУНА!!! - проорал Турецкий, пытаясь отбиться свободной левой рукой от нового бешеного броска террориста, вытягивая как можно выше вверх правую руку со смертоносным пультом.
Пружина распрямилась, по вестибюлю стремительно пронеслись бесшумные серые тени, хватка Виктора внезапно ослабла, и спокойный голос майора Соколова проговорил над ухом:
- Все, Александр Борисович. Все кончилось. Осторожно отдайте мне пульт и отойдите на безопасное расстояние. Заложников уже освобождают, а здесь сейчас будут работать саперы.
- Неужели все кончено, а, Соколов? - Турецкий попытался вздохнуть, но воздух не шел в легкие.
- Да. Вы молодец, все правильно сделали, - сказал он и добавил чуть громче, обращаясь к невидимым слушателям на улице: - Товарищ генерал Грязнов, докладывает майор Соколов. Операция по освобождению заложников успешно завершена. Террорист обезврежен, с нашей стороны жертв нет.
Торжественный выход Турецкого из здания музея носил поистине триумфальный характер. Маскированные супермены уже вывели террориста, закованного в наручники, сломленного, побежденного. Вышли и заложники, бледные, с безумными глазами, и бригада медиков бросилась к ним, чтобы оказать первую помощь - в основном психологическую. Вышли и саперы, вынося разобранный и лишенный своей смертоносной силы шахидский пояс.
Только потом в дверях появился Турецкий. И это был поистине фурор. Со всех сторон накинулись восторженные сотрудники, которые так волновались за него. Крепко сжал руку шефа Володя Поремский. Горячо расцеловала обычно довольно сдержанная в эмоциях подобного рода Галочка Романова. Подошла, смущенно улыбаясь, Наташа - подруга несчастного, безумного Виктора Жаворонкова.
Турецкий улыбнулся.
"Ну что, Александр Борисыч? - сказал он сам себе. - В очередной раз пронесло, да? Сволочь вы, конечно, друг мой, и авантюрист, каких мало! Но удачливый, ничего не скажешь, удачливый. Просто-таки везучий. Недаром же ты, поганец, выбрал условным сигналом слово "фортуна".
Он посмотрел в перспективу. Территорию вокруг музея оцепляло плотное кольцо. Сотни любопытствующих пытались прорваться внутрь, но цепкие милицейские руки парней из кордона удерживали их. В толпе угадывались знакомые микрофоны - одни длинные, другие мохнатые - с надписями "НТВ", "ОРТ", CNN. В полуденном солнце несколько раз блеснули объективы телекамер.
Все эти люди рвались к нему, мечтали сфотографировать, поздравить, поблагодарить, взять интервью, просто пожать руку. Руку победителя, который бесстрашно заслонил собой беспомощных и ни в чем не повинных людей, руку человека, который не побоялся рискнуть собственной жизнью.
И он победил. Зенитное солнце ослепило его, и Турецкому вдруг почудилось, будто бы он находится на некоем возвышении, а вокруг и внизу - вся Москва, которая восторженно рукоплещет своему герою.
Последним подошел к нему старинный и любимый друг Славка. Переволновался, бедняга! Вон как у него щека дергается.
Турецкий улыбнулся и распахнул навстречу Грязнову свои объятия. Вячеслав Иванович тоже взмахнул в ответ, но почему-то только правой рукой. Точнее сказать - он сделал свободный и полетный, великолепный замах.
После чего со всей возможной генеральской силы заехал триумфатору в ухо.
Эпилог
- Ну заходи, заходи… герой! - Меркулов оторвался от бумаг на своем столе. - Бандит ты, Сашка, да и только.
- Да ладно, Костя, брось, - смущенно пробормотал Турецкий.
- По-хорошему тебя бы разложить да высечь за твою самодеятельность.
- Какую самодеятельность?
- "Какую"! Такую, что с террористом, тем более психическим, должны вести переговоры профессионалы. Психологи. А руководить захватом - ОМОН. Да ладно, чего там. Победителей не судят.
- Вот с этого бы и начинал, - подмигнул Александр, разваливаясь на мягком кожаном диване. - А ты, Костя, как в воду глядел - дело "о смерти в конвертах" придется объединить. Боюсь только, не удастся прищучить следователей, пытавшихся замять дело Смирнова…
В дверь просунулся Грязнов.
- Сашка, - начал он умильно и просительно, - ну ты, старик, это самое… Извини.
- Ладно, ладно, заползай. Что я, не понимаю? Перенервничал!
- Понимает он! Видали вы этого понимающего!
- Ну что, ребята, - произнес Меркулов, открывая ящик стола. - А не спрыснуть ли нам это дело? Как-никак закончили важную серьезную работу.
- О! А вот это - слова не мальчика, но мужа! - оживился Турецкий. - Наливай! За нас, непобедимых.
Вот и закончилась очередная история, очередное дело. Сколько их было? Сколько их еще будет?
Загадочный взрывник пойман и содержится в тюремной больнице. В ближайшие дни Виктора Жаворонкова обследуют врачи института имени Сербского, чтобы установить, можно ли считать его вменяемым. Такое указание дал старший помощник генерального прокурора, государственный советник юстиции третьего класса, следователь и сорвиголова, юрист и авантюрист - Александр Борисович Турецкий. В случае, если Виктора признают дееспособным, он предстанет перед судом, и тогда уж он получит, как говорится, по полной программе. Если нет, тогда… тогда участь его тоже не назовешь завидной: психушка, препараты, изоляция от общества. Впрочем, второй вариант Турецкий считал все же более приемлемым для своего "подопечного", которого он в глубине души жалел. Да и более реальным был, пожалуй, этот вариант, если вспомнить все поведение младшего Жаворонкова и все его полубезумные речи.