- Всего известно на сегодняшний день о трех конвертах. Два из них пришли непосредственно на Лубянку; один задержали в приемной генерала Пантелеева как подозрительный, позже его обезвредили саперы. Второй по ошибке вскрыла сотрудница секретариата…
- Изольда Романовна Богатырева, - вставил Слава Грязнов, заглянув в блокнот, а Костя продолжал:
- Получила серьезные ранения, и, в частности, сейчас врачи пытаются сохранить ей зрение. И наконец…
- Я так и чувствовал, что главное ты приберег на финал!
- Да. Убит генерал-лейтенант ФСБ Смирнов. Супруга, Елена Станиславовна, получила легкие травмы. Тяжело ранен охранник их дома на Фрунзенской набережной.
Турецкий присвистнул.
- Недурно. Минуточку, так, значит, письмо пришло на домашний адрес? Генерала ФСБ? Это интересно…
- Если точнее, это был пакет. Кто-то оставил его внизу у охранника, попросив передать генералу. Видимо, курьер не вызвал подозрений. Смирнов с женой спустились буквально через несколько минут, потому пакет он вскрыл за стойкой портье.
- Охранник, - Грязнов снова заглянул в блокнот, - Плоткин Иван Ильич, восемьдесят первого года рождения. В настоящее время находится в реанимации, без сознания. Для допроса непригоден.
- Хорошенькое дело, - вымолвил Турецкий. - А что в связи со всем этим думают господа федералы? Они что, не проводят собственное расследование?
- Проводят, конечно, будь спокоен, Саша. Но втихушку. Официально этим занимаемся мы.
- Как они вообще допустили к этому делу прокуратуру?
- Если бы не взрыв в жилом доме да если бы не пострадавший гражданский, то есть охранник, не допустили бы ни за что, трупами бы легли, можешь быть уверен. Так бы и осталось это в их лубянских стенах. А теперь…
- Представляю, как они недовольны!
- Просто в бешенстве. Так что помощи от них ждать не приходится, скорее наоборот.
- Так, может, пусть сами и разбираются со своими партизанами-бомбометателями?
- Ничего подобного! Там, - Меркулов поднял глаза и для убедительности показал пальцем на идеально белый потолок своего кабинета, - решили задействовать прокуратуру и МВД, то есть нас с вами. Так что придется тебе, Саша, пообщаться с товарищами с Лубянки. Кто знает, может быть, объединим дела о взрывах в одно производство… Но конкретное дело на контроле лично у генерального. Он просил подключить самых надежных людей.
- …И ты просишь меня порекомендовать тебе кого-нибудь потолковее, - улыбнулся Турецкий, причем Грязнов иронически хмыкнул.
- Не валяй дурака, Саша! Размечтался. Генеральный имел в виду лично тебя. Однозначно.
- Да я, знаешь ли, Костя, как-то уже догадался, - вздохнул Александр Борисович.
- Итак, решено следущее: образовать следственно-оперативную группу под руководством Турецкого А Бэ. Дело называется "Конверты смерти". В группу входит генерал Грязнов Вэ И. Что касается оперов… - Меркулов вопросительно посмотрел на Славу.
- Задействуем столько народу, сколько будет нужно, и притом самых лучших.
- Свою, Саша, команду формируешь сам. Поремского, наверное, возьми. Ну да ты сам все знаешь. Есть какие-нибудь соображения?
Турецкий откашлялся:
- Срочно объявить общую тревогу по всем правительственным учреждениям.
- Уже сделано. Ни один подозрительный конверт не будет вскрыт без специальной проверки. Еще вопросы?
- Когда от нас ждут, - Турецкий опять выразительно поглядел вверх на штукатурку, - результатов?
- Вчера! - отрезал Меркулов. Потом кашлянул, помассировал пальцами глаза и добавил: - Ну вот, собственно, пока и все.
Глава седьмая
- Здравствуйте, Георгий Федорович! Я очень рад, что вы нашли время встретиться со мной. Меня, кстати, зовут… э… Юрий Сергеевич.
Подобное вступление предполагало вежливую и сдержанную реакцию, умело продемонстрированную Георгием, хотя внутренне он зашелся от смеха: только самый нелюбопытный, ненаблюдательный и ничем дальше собственного носа не интересующийся студент не знал, кто такой на самом деле этот плюгавенький, с прилизанными волосиками и с навечно, казалось, приклеившейся к его левой руке здоровенной рыжей папкой человечек, практически ежедневно снующий по институтским коридорам между партбюро, приемной ректора и малоприметной дверью со скромной табличкой: "Отдел кадров". Родина должна знать своих героев, студенты должны знать своего гэбэшного куратора.
"Хотел бы я, мил-человек, - как там тебя, Юрий Сергеевич, что ли? - видеть того, кто не захотел бы с тобой встретиться!" - это "про себя", разумеется, а вслух:
- Здравствуйте, Юрий Сергеевич, я вас слушаю.
- Георгий Федорович, я, к сожалению, не смог присутствовать на вашем последнем комсомольском собрании, но с большим интересом ознакомился с протоколом, и у меня возникли определенные соображения.
"Ага. Вот теперь понятно, откуда ветер дует. Что ж, следовало ожидать".
Последнее комсомольское собрание, главной темой которого было "Осуждение антисоветской вылазки обучающихся в Волгограде иностранных студентов", действительно отличалось скандальным оттенком, и главную роль в этом сыграло сомнительное в политическом отношении выступление члена бюро ВЛКСМ института, молодого кандидата в члены партии Георгия Жаворонкова. Изначальной причиной конфликта послужила планировавшаяся к 25-летию завершения Сталинградской битвы совместная акция советских студентов и их немногочисленных в Волгограде иностранных сверстников: кубинцев, болгар, немцев из ГДР - возложение венков к могилам погибших советских воинов. Ну мнением и настроениями "своих": нравится - не нравится, хотят - не хотят - никто, естественно, вообще не интересовался, со стороны кубинцев и болгар никаких возражений не было, их волновало лишь одно: побыстрее сбагрить с рук тяжелые и холодные венки и укрыться от жгучего февральского ветра в теплой общаге, а вот молодые немцы неожиданно проявили организованную и сплоченную строптивость, категорически отказавшись принимать участие в намеченном мероприятии. Разумеется, потребовалось решительное осуждение прогрессивным советским студенчеством "провокационной реваншистской выходки", спровоцированной "продажной буржуазной пропагандой". По вузам города чередой пошли комсомольские и партийные собрания с соответствующей тематикой. Отсидев больше часа на подобном собрании и вдоволь наслушавшись заранее заготовленных "гневных отповедей", Георгий вдруг почувствовал, что бесконечные тупые заклинания, типа: "мы - им, а они…", "пусть катятся в свою ФРГ, вот там узнают…" и тому подобные кликушества начинают его необыкновенно раздражать. Нет, по сути он, конечно, согласился с тем, что демонстрация немецких ребят была дерзкой и совершенно неприемлемой. Но нельзя же было не признать и очевидных ошибок советской стороны, понадеявшейся на привычный и, как правило, безотказный нажимно-приказной стиль руководства. Вышло грубо, примитивно, а возможно, даже цинично-издевательски. Если для кубинцев пролитая четверть века назад на этой земле кровь - хоть с той, хоть с другой стороны - ни о чем не говорила, то негативную реакцию молодых граждан "первого на немецкой земле государства рабочих и крестьян" нетрудно было и предвидеть. Ведь вполне вероятно, что у многих из них в волгоградской земле - не в достойных уважения братских могилах, а в безымянных, давно уже заваленных и срытых за ненужностью рвах и ямах - покоились какие-то близкие им люди; да, когда-то пришедшие сюда как враги, да, закономерно унавожившие собой глинистую приволжскую почву, но люди - со своими судьбами, со своими исковерканными и безвременно оборвавшимися жизнями, со своими историческими и родственными корнями. И советская пропагандистская машина, начисто не желавшая считаться с этими очевидными фактами, закономерно получила заслуженный удар по морде. С немцами, восточными немцами, - разумеется, бывшими врагами, а ныне лучшими друзьями из друзей, осыпающими Волгоград бесконечными подарками, начиная от поминавшихся уже трамваев и до замечательного волгоградского планетария, - нужно было все-таки работать по-особому, не так, как со всеми остальными. Политические декларации и правительственные подношения - одно, а люди, с их вопросами, проблемами и эмоциями, - совершенно другое.
Примерно в подобном плане и выступил Георгий на том приснопамятном собрании. И тут началось! С подачи немедленно выскочившей после него на трибуну заведующей кафедрой марксизма-ленинизма, классического институтского "синего чулка" кондово-большевистской закалки Лидии Спиридоновны Харкалиной, на Георгия обрушились все мыслимые и немыслимые обвинения: тут были и "интеллигентская мягкотелость", и "нечеткое понимание современной политической обстановки", и "хочется надеяться, что непредумышленное, но тем не менее легкомысленно-попустительское отношение к набирающим силу неофашистским тенденциям". Георгия разгромили и заклеймили. В кулуарах начали курсировать слухи о намечающемся "персональном деле". Итоги подобной "разборки" были очевидны заранее: лишение не только карточки кандидата в члены КПСС, но и самого комсомольского билета и, как следствие, невозможность "чуждому элементу" продолжать дальнейшее обучение в советском вузе. Ситуация возникла очень напряженная. Встреча - с как там его, Юрием Сергеевичем? - была ее закономерным развитием.
- Да, Георгий Федорович, я внимательно ознакомился с протоколами, и, вы знаете, мне понравилось ваше выступление.
Вот те на! Удар ниже пояса.
В активную "общественную жизнь" Георгий окунулся буквально с первых же дней пребывания в институте. Проще всего было оценить это как какой-то дальний карьеристский прицел, но это было не совсем так. Георгий искренне уверовал в "возрождающиеся ленинские принципы", в безграничную заботу партии и правительства о нуждах простых советских трудящихся; импозантность и величавость нового генсека, не впавшего еще в "побрякушечный" маразм, производили впечатление внушительной и значительной степенности, соответствующей высокому посту руководителя могущественного государства. Лояльность и деятельная позиция первокурсника-филфаковца была не только замечена, но и по достоинству оценена. Через два-три месяца Георгий уже являлся членом бюро ВЛКСМ всего института, через год с небольшим сам завкафедрой счел возможным рекомендовать молодого коллегу в ряды КПСС. Грядущее восхождение по комсомольско-партийной линии начало вырисовываться реально и осязаемо. И вдруг такой неожиданный срыв!
- Мне и моим товарищам импонирует ваше неравнодушие, ваша откровенность, ваше искреннее - а лично я убежден в вашей искренности и порядочности - желание улучшить и усовершенствовать нашу работу. Но, как человек со значительно большим жизненным опытом, должен заметить: место и время для своих критических замечаний вы выбрали, уж извините, крайне неудачно. Вот посмотрите, в протоколе зафиксировано: "…выступление товарища Жаворонкова сопровождалось смешками и язвительными репликами некоторых студентов". Да нет, не думайте, ради бога, что мы всерьез относимся к этим детским хихонькам-хахонькам! Молодежь у нас замечательная! Ну а если кто-то где-то и ухмыльнулся, так сказать, "не в струю" - что из того? Юношество склонно к фрондированию, так всегда было и, вероятно, всегда будет. Мы на подобные вещи реагируем совершенно спокойно: пройдет время - все уляжется, перемелется. Но и провоцировать людей на какие-то несознательные выпады мы - коммунисты - не имеем никакого права. Вам, прежде чем подниматься на трибуну, надо было посоветоваться с товарищами, в комитете комсомола, в партбюро, прийти к нам, в конце концов. Необходимо было выработать какую-то совместную позицию, и тогда ваше выступление могло бы прозвучать значительно сильнее и убедительнее.
Давно отключившись от внимательного вслушивания в казуистическое словоблудие "Юрия Сергеевича", Георгий с каждой минутой все более и более утверждался в главном выводе: пронесло! Репрессивных акций не будет, все ограничится абстрактными нравоучениями и "товарищеским" порицанием. Что называется, отлегло!
Да и сам "Юрий Сергеевич", завершив лекционно-наставительную часть своей беседы, казалось, перевел дух со значительным облегчением.
А дальше пошел разговор, что называется, "за жизнь". Как Георгий представляет себе свое будущее, действительно ли он имеет склонность к педагогической деятельности или это просто случайный и не очень обдуманный выбор будущей профессии, не заинтересован ли он попробовать себя на каком-то другом, возможно, и не очень близком к педагогике поприще…
"Господи, да уж не вербует ли он меня?"
Нет, майор КГБ Андрей Васильевич Завалишин не стремился пополнить Георгием Жаворонковым легион своих стукачей и осведомителей. Их было столько, что "Юрий Сергеевич" протер не одну пару казенных и штатских штанов, изучая и анализируя бесконечное литературное творчество своих "авторов". В студенте Жаворонкове он увидел родственную душу, своего потенциального коллегу, добросовестного и исполнительного кабинетного работника всесильного Комитета. А в том, что именно в них, малоприметных рядовых сотрудниках, а вовсе не в таинственных нелегалах, блистательных супершпионах, хладнокровных и бесчувственных убийцах-ликвидаторах сосредоточено все истинное могущество и всевластность советской опричнины, "Юрий Сергеевич" был убежден свято и непоколебимо.
- Жора, наша встреча была вызвана обстоятельствами чрезвычайными. Но я рад, что она состоялась, я считаю, что наша беседа была и интересной и содержательной. Надеюсь, что и дальнейшее наше общение будет не менее продуктивным. Скажу тебе честно: мы заинтересованы в твоей судьбе, мы считаем, что у тебя есть все необходимые данные, чтобы стать настоящей полноценной личностью будущего коммунистического общества. Но уж и ты нас, пожалуйста, не разочаровывай. Чтобы больше не приходилось расследовать какие-то твои необдуманные высказывания, демонстративные выступления… Это, знаешь ли, один раз может сойти с рук, ну другой… Но в будущем весьма и весьма чревато… И, разумеется, без всяких там детских глупостей, типа цветочка в лоб генсеку и распития спиртных напитков по крышам!
А вот это уже был удар не только ниже пояса, но нечто весьма похожее на хороший нокаут! Да что же это такое? Да неужели же они действительно в своем Комитете все про всех знают?! Как? Что? Откуда?! Из воздуха, что ли?
История с цветочком Генеральному секретарю произошла где-то в сентябре - октябре восьмого класса. Любимый Никита Сергеевич внимательно и мудро взирал на подрастающее поколение с официозного портрета, укоренившегося под самым потолком над классной доской. Когда и как произошло, что во лбу Генерального появилась аккуратненькая маленькая дырочка, одному Богу известно. То ли случайная "травма" во время летнего ремонта, а может, и специально кто из работяг ткнул "верного ленинца" в лоб шилом или еще чем-то остреньким, чтобы, так сказать, излишне не зарывался… Тайна, покрытая мраком. Во всяком случае, о том, чтобы "залечить" незначительное увечье "главного коммуниста планеты", никто не позаботился. Так бы и висел себе "продырявленный" Никита Сергеевич, если бы не замечательная погода в то теплое и солнечное осеннее утро. В это утро Георгий явился в класс одним из первых. Черт его знает, какая такая шлея под хвост неудержимо подстегнула его. Вообще-то хулиганистые эскапады были ему совсем не свойственны. Возможно, как-то по-особому завораживающе подействовало на него обаяние последних деньков уходящего "бабьего лета", возможно, сработали еще какие-то подсознательные мотивы, но только он, неожиданно даже для самого себя, почему-то подтащил к доске учительский стол, выхватил из вазочки гвоздику и, вытянувшись во весь рост, воткнул ее в художественное изображение руководящего лучшей половиной человечества лба. Парни - их было в тот момент в классе всего лишь двое-трое - заржали. Ржачкой встречал новую "звезду героя" Генерального и каждый из одноклассников. Учителя на протяжении первых уроков недоумевали: с классом - вполне вроде бы благополучным - что-то сегодня произошло, но что? Наконец кто-то из них ухватил боковым зрением "алую гвоздику". И началось!..
Следствие велось по всем правилам жанра: с очными ставками, перекрестными допросами, с размахиванием "кнутом" и с приторным подслащением "пряника". Класс держался, как единый партизанский организм на пытке. Но вне зависимости от результатов "допросов" "наверху" - а самым верхним верхом в этом деле были дирекция и парторганизация школы, которые пуще смерти боялись, что происшествие получит широкую огласку и тогда уже им придется отчитываться на таком "верху", что собственных голов не сносить, - хоть и бездоказательно, но начали делать определенные выводы. Всегда и во все времена в любом школьном коллективе существовал свой шут, паяц, клоун, тот, кто своими язвительными или дурацкими репликами вызывал взрывы смеха в классе, нарушал "нормальное течение учебного процесса", раздражал всех учителей - особенно самых скучных, занудных и ненаходчивых - как самим своим присутствием, так и непредсказуемостью неожиданных выходок и выкрутасов. В классе Георгия таким вечным нарушителем спокойствия был Костик Шлыков. И если старые педагогические "зубры" еще осмеливались вступать с Костиком в острые перепалки - ну в крайнем случае "доведет до ручки" - всегда можно выгнать с урока, - то молодые учителки просто-таки уливались от Котика слезами. Именно Котяра и был избран доморощенными следователями на роль "козла отпущения", тем более что выходка с цветочком была вполне даже в его духе. Георгий мучительно переживал создавшуюся ситуацию. Котик - а он был среди тех двух-трех одноклассников, которые присутствовали при процедуре посвящения Никиты Сергеевича в ранг "рыцаря гвоздики", - его не выдает, сознательно обрекая себя на все мыслимые и немыслимые кары, вплоть до пожизненного "волчьего" билета, а он, Георгий… Выходит, что он своим молчанием вроде как бы "закладывает" товарища? Нарастающее напряжение, моральные терзания разрешились очень просто: пленум ЦК КПСС, "волюнтаристская политика", "тенденции к установлению собственного культа личности"… Пора на пенсию, бывший дорогой Никита Сергеевич! "Цветочное дело", естественно, закрылось. Дырявый портрет отправился на склад - а скорее всего, и вообще на помойку, - а на освободившемся ржавом штырьке уютно обустроился будущий главный полководец Великой Отечественной войны полковник Брежнев.
Так, с "цветочком" более-менее что-то понятно. Об источнике "утечки информации" ничего не известно, но сама по себе утечка вполне возможна, учитывая, сколь много людей было в курсе инцидента. А вот "крыша"… Она с цветочной эпопеей никак не состыковывалась.
Устройство "летнего бара" на крышах было изобретением друзей-музыкантов; определенно общение с этими остроумными, раскованными и безусловно незаурядными парнями было одним из лучших периодов в жизни.