Обычно я бывал вовлечен либо в начало, либо в конец цепочки событий. Хотя узнавать, какие плоды принесло собственное усердие, доводилось редко. Это вызывало у меня такую же неудовлетворенность, как современное искусство - новомодные фильмы и книги, состоящие из множества бессвязных эпизодов и заставляющие читателя, напрягая ум, нанизывать описываемые события, как бусы, на ниточку логической последовательности в попытке осмыслить повествование.
Итак, почему я вообще оказался здесь? В ФСБ, в Конторе. Этот вопрос стоит того, чтобы на него ответить. Не из-за денег. Уж точно! Каковыми бы ни были наградные, премиальные и прочие дивиденды, приплюсованные к весьма умеренным зарплатам, они не составят суммы, на которую можно было бы купить приличный автомобиль или квартиру. Не из-за секса - совершенно определенно. Этой работой не покозыряешь в приличном обществе. Так что там еще остается? Ах да! Как насчет славы? Наши провалы всем известны, а наши достижения, наши победы? Вы спасаете мир, ну ладно - страну, ну пусть даже не целую страну, а отдельно взятый город, и что взамен? Смешно, ей-богу. Ваши погоны, ваш мундир вы не можете носить, а ваши награды вы даже не можете взять домой.
Вспоминаю один примечательный диалог. Точнее, даже монолог, произнесенный приватно человеком, который, по сути, и принимал меня когда-то на работу. Этот до крайности усталый человек сказал: "Думаю, перед тем как вы приступите к работе, мне следует вас кое о чем предупредить. И никогда не забывайте об этом. Если вы добьетесь успеха, вряд ли кто станет вас особенно благодарить, но если попадете в беду, никто уж не выручит вас наверняка". Вот так-то.
Итак, наша работа - это не деньги, не секс и не слава. Что же это тогда, черт побери? Кому-то покажется, что ответа нет? Может быть, для кого-то его и нет. Но я знаю ответ. Моя доминанта в этой работе - вера. Вера в добро и зло, вера в справедливость и несправедливость, вера в то, что мир состоит только из этих вещей, и кто-то должен бороться за первые и против вторых. Такие люди, как я. Мои мотивы просты.
Хотя наши теоретики и утверждают, что мотивы, как правило, НЕ ясны, а попытки свести их к каким-то конкретным свойствам человека, например ненависти, патриотизму, легкомыслию, жажде приключений или корыстолюбию, не решают проблему состоятельности или несостоятельности агента. Тем не менее лучшими агентами всегда становились те, кто предлагал обществу свои услуги по идейным убеждениям.
Мой отец был военный, а мать - медицинской сестрой. Дома меня воспитывали строго. Уважай старших, говори правду, смотри людям в глаза, когда говоришь, сиди тихо, не бахвалься, не привлекай к себе внимания. Не делай того, что делают все. Что, все пьют газировку? Ну и что? Дело не в том, что делают все, а в том, что правильно делать тебе. Мне много чего не позволялось. Спорить с матерью - ни боже мой! Даже если она была неправа, я никогда в жизни не подумал бы сказать: "Мама, это не так". Меня учили быть скромным и уважительным. А люди скромность и уважение в обычной жизни считают слабостью… Стоит ли удивляться, что в конце концов, уже закончив общевойсковое военное училище, я оказался в ФСБ? Я с детства вольно или невольно был готов ломать себя через колено в угоду чужим интересам и находить в этом смысл жизни. Когда я оказался в службе безопасности, я был уверен, что моя жизнь, мое существование наконец-то оправданы.
Во все времена тайные службы оказывали большое влияние на ход истории. Но известно совсем немного случаев, когда их работа заслуживала официальное признание. Военачальники и государственные деятели, как правило, не упоминают в своих мемуарах о помощи, оказанной им тайными агентами. Документы секретных разведывательных служб бессрочно хранятся в архивах, и содержание большинства из них не станет известным миру до тех пор, пока существует государство или, по крайней мере, не изменится общественный строй. Например, известно, что в архивах британской Интеллидженс сервис до сих пор находятся под замком бумаги, датированные XVI–XVII вв. Возможно, их обнародование заставило бы переписать некоторые главы британской истории. Уверен, что таким же образом обстоит дело с тайными архивами и в других странах. Еще больше уверен, что в этом отношении Россия не является исключением.
Необходимость выведать намерения, планы, возможности своих врагов, с тем чтобы обеспечить безопасность общества, появилась у людей, должно быть, тогда же, когда человечество впервые начало воевать. Так что явление, которое ныне называется шпионажем, существует уже тысячелетия, и профессия шпиона вполне заслуживает того, чтобы носить титул "наидревнейшей". Пусть проститутки обзавидуются.
На временах учебы подробно останавливаться не буду. Ничего примечательного для моей сегодняшней докладной записки в те времена не происходило. Намечу лишь тезисно и идеологически.
Во время учебы мы маскировались, наблюдали и замечали - в широком смысле всех этих слов, то есть собирали информацию. Нас научили защищать себя и убивать - различными видами оружия или вообще без него.
Что еще?
Много было чего еще.
Ох уж эти ролевые игры! Нас учили психологической оценке, профессиональному обману, внушению и использованию людей на таком уровне, что они никогда не смогут этого заподозрить.
Некоторые мои друзья не смогли выдержать всего этого. Некоторые ушли сами. Некоторые были исключены. Но те, кто закончил учебу, стали оперативными сотрудниками, пригодными для любых заданий. Их направили в крупнейшие города, на секретные объекты, может быть, за границу, может быть, вообще на Марс, кто знает.
Я был хорошим оперативным агентом, это наверняка было подробно зафиксировано в свое время, и это тезисно изложено в моем личном деле. Мой куратор отмечал, что особенно мне удавались интимные беседы с Частными Источниками Информации, когда они намеревались соскочить с крючка. Чтобы рассеять решимость объекта и помешать ему принять нежелательное для меня решение, я использовал любые нетактичные приемы: начинал с опаздывания на встречу, продолжал насмешками, оскорблениями, обвинениями; затем в ход шли - демонстративное пренебрежение, разыгрывание "непонимания", давление нехваткой времени, ошеломление напором, установление нереальных сроков нового задания, затягивание переговоров… Когда по позе человека становилось совершенно ясно, что он намеревается окончить разговор, я брал инициативу в свои руки, первым предлагал завершить контакт, поскольку это позволяло сохранить психологическое преимущество и мой контроль над ситуацией…
Не могу сказать, что я был в восторге от нравственной стороны вопроса, но, положа руку на сердце, не могу сказать, что она сильно мучила меня. Что происходило, например, когда контакт с "клиентом" предполагал и жесткие действия? Вспомню навскидку свою "хрестоматию": используя гипноз и сильные снотворные (к примеру, барбамил с подмешанным к нему аминазином), мы погружали "объект" в длительный сон, причем два раза в сутки шокировали его электротоком (в манере судорожной терапии при амплитуде импульсов до 150 вольт), который пропускали через голову; в течение 10–15 дней круглые сутки через наушники прокручивали запись необходимого внушения, а в завершение каждого сеанса для более рельефного восприятия внедряемого подвергали "объект" действию электрошока, но электроды теперь подводили к ногам; пичкали его наркотиками и нейролептиками, подавляющими волю (обычно это был аминазин), и на этом фоне проводили многочасовые беседы, во время которых проверяли, насколько хорошо усвоено внушенное…
Было и такое, да. Не раз и не два.
Я всегда знал, что работы в белых перчатках не получится, но когда от сугубо оперативной работы перешел к кабинетной, то, в отличие от большинства ровесников, рвавшихся в "полевые условия", испытал нечто вроде удовлетворения. Почему-то мне казалось, что так я принесу больше пользы. Не зря казалось. Когда я начал работать в аналитическом отделе, для меня все наконец пришло в норму, все устаканилось. По крайней мере, я долгое время верил, что это так.
Считается, что статистика - скучная материя, дескать, все цифры и цифры. Но за цифрами стоит жизнь. И потом, статистика - это наука. И если цифры не врут, то статистика позволяет, например, довольно точно выяснить то, что скрывают официальные источники. Или даже просто сами не знают! Словом, три года в статистическом отделе были хорошей школой. Работать в кабинете за столом тоже надо уметь, и хотя большинство служащих именно это и делает, отнюдь не всем это дано - рабочий день выстроен нерационально, с излишним количеством бессмысленных телодвижений, нелепых телефонных звонков и т. д. Это все знают. И Кафку читать не надо, чтобы ознакомиться с конторским и офисным абсурдом.
Но что же я понял за десять лет работы? То, что я вижу, то, что слышу, - не то, чем оно кажется. Белое - это черное, черное - это белое, запросто! Профессионально я к этому оказался готов. Человечески - нет. Я до сих пор нахожусь в шоке оттого, что мои коллеги и начальники оказались людьми с другой стороны баррикад. Далеко не все, нет. Но в такой работе, как моя, достаточно десертной ложки дегтя.
Сперва я изучал самые глубокие корни шпионажа, а потом проникал в суть и состояние современных спецслужб. Разумеется, постоянно примеряя все на нашу собственную Федеральную службу безопас-ноти.
Кстати, господин Меркулов, вы уверены, будто знаете, что вообще такое шпион?
Только не говорите мне: шпион - это на Западе, а у нас - разведчик. Давайте примем по умолчанию такое понятие, тем более что, как вы убедитесь в дальнейшем, тайная суть вещей и людей, работающих в нашей Конторе, гораздо больше подходит под уничижительный оттенок именно этого слова, которое само по себе, впрочем, ничего отрицательного не несет. Итак, согласно принятой на Брюссельской конференции 1874 года "Декларации о правилах ведения войны", "шпионом… называется лицо, которое тайно или под ложным предлогом занимается сбором информации о другой стороне".
Поэтому я - шпион. Вы удивитесь? Но ведь любое общество непрерывно ведет войну против тех своих граждан, которые подрывают его устои, согласны? И я, именно я, майор Веснин, занимаюсь сбором информации о таких лицах.
Шпион не должен находиться в центре политических событий и ни в коем случае не должен идти на авантюры, не должен постоянно рисковать своей жизнью. Наоборот, именно незаметность, так называемая "открытая скрытность" является признаком настоящего разведчика. Лоуренс Аравийский, раскрывая собственный опыт социальной и психологической мимикрии, необходимой для универсального шпиона, писал: "Я не был солдатом, которым движет один лишь инстинкт, который автоматически повинуется своей интуиции и внезапным счастливым озарениям. Когда я принимал или менял решения, то прежде всего, насколько мог, вникал в любой важный, а порой и незначительный вопрос. Географию, обычаи, религию, социальные условия, язык, жесты, шкалу духовных ценностей - все это я постигал до мелочей, чувствовал и осознавал досконально. Врага я знал почти так же хорошо, как своих соратников".
Географические карты и расписания движения поездов, дающие представление о пропускной способности транспортных сетей, публикация стратегических данных, списков должностных лиц и тому подобных данных позволяют получить немало полезных сведений. Эксперты в соответствующей области, эти теоретики от статистики, стали первыми, кто находит шпионам работу, указывая цель и возможное решение. Они сопровождают собранную информацию необходимыми комментариями, позволяющими своевременно оценивать намерения явного или вероятного противника. Остальное - дело политиков и военных.
Однако мы же помним, что в нашем (моем!) случае речь идет о войне в отношении собственных граждан, тех граждан, которые ведут против государства собственную войну. Уж простите за тавтологию.
На этих строках моего письма вынужден раскланяться.
В общем, "продолжение в следующем номере".
Искренне ваш, Олег Веснин".
Турецкий выделил для себя несколько фраз Веснина, а точнее, две.
"Моя история наверняка будет иметь свой конец, это ясно. Но нет никакой уверенности в том, что в ней имеется какой-то смысл, или, во всяком случае, сомнительно - что, по существу, одно и то же, - чтобы я был способен этот смысл разгадать". И - "Почему я поступил так, как поступил? Могу объяснить, откуда, по крайней мере, взялся импульс".
Информативности, конечно, - абсолютный ноль. Тут дело в другом. Парень нагнетает эмоции, к чему-то готовит. Что ж, послушаем, что скажет начальство.
И Турецкий позвонил Меркулову.
- Что думаешь, Саша? - радушно откликнулся Константин Дмитриевич.
- Хороший эпистолярный стиль. Говорю тебе это как художник художнику.
- Ты находишь?
- Да.
- А еще?
- Я лучше тебя послушаю, - буркнул Турецкий.
- Ладно. Он вышел на связь. Уже хорошо. Значит, он цел и у него есть доступ к компьютеру. Это самое главное.
- Да это и ежу понятно!
- Хочу тебе напомнить, что несколько дней нам ничего не было понятно. Так что или не перебивай, или сам говори.
- Ладно, ладно, я весь - внимание.
- Он пока что не пишет ничего конкретного…
- Вот именно!
- Саша, - укоризненно сказал Меркулов.
- Молчу.
- Он прощупывает почву, а значит, готовит нас к чему-то.
Турецкий подобрался, но дальше его ждало разочарование.
Меркулов помолчал.
- В принципе это - все.
- Замечательный вывод! - фыркнул Турецкий. - Глубокий и исчерпывающий.
- Тогда поделись своим.
- С удовольствием. Он водит нас за нос.
- То есть?
- Он хочет продать свой компромат подороже. Это и ежу понятно.
- Пусть продает. А про ежа я уже слышал.
- Ты что же, в самом деле готов ему заплатить? - изумился Турецкий. - Из каких-таких фондов?
- Возьму в твоем издательском доме. У тебя, кстати, как там дела идут? Процветаешь?
- Очень смешно. А ты не пробовал написать ему ответ?
- Уже написал. Поблагодарил за интересное письмо.
- Здорово, - оценил Турецкий. - Будете переписываться, завяжется дружба. Начнете в гости друг к другу ходить… Знаешь, мне даже завидно.
- Все может быть, - философски откликнулся Меркулов. - В нашей жизни ни от чего не стоит зарекаться. Сейчас важно одно: он вышел на связь. И он пока выжидает. Может, мою реакцию, а может, какие-то события. В любом случае у меня лично - камень с души. А у тебя?
- А у меня - жара дикая. Почему бы ему не прятаться где-нибудь в Архангельске? Я с удовольствием поищу его там.
- Это мысль, - сказал Меркулов после паузы.
- То есть?! - забеспокоился Турецкий.
- Дело в том… Я привлек специалистов. Они пытаются запеленговать место, откуда он отправляет свои послания.
- Это что - возможно? - удивился Турецкий.
- В теории. Но результата пока нет. Так что будь готов ко всему.
- У тебя что, по всей России разбросаны бесхозные издательские дома?
Но Меркулов был по-прежнему хладнокровен.
- Будем действовать по ситуации.
- Костя, погоди. А если это на самом деле Тяжлов морочит нам голову? Если посылает письма от имени Веснина?
- Не исключено, - согласился Меркулов. - Будем думать, будем проверять. Я буду думать, а ты проверять.
Турецкий вернулся в гостиницу, принял холодный душ и, чувствуя почему-то дикую усталость, прилег вздремнуть, предоставив событиям идти своим чередом, предположив, что раз в Волжске с ним все время что-то случается без особой его инициативы, то так тому и быть. И не прогадал. Сначала ему приснилась Вязьмикина в красной футболке с надписью "СССР". А потом зазвонил телефон. Турецкий нащупал трубку и поднес к уху, но не успел ничего сказать, потому что сразу же раздался звонкий голос:
- Петр Петрович, я нашла вам фотографии отцов города! - Это была Ольга, легка на помине.
- Очень хорошо, - сказал Турецкий ровным голосом, но на самом деле действительно обрадовался.
- Прислать по электронке или привезти?
- Привозите. Когда будете?
- Через десять минут. Я рядом.
Турецкий вздохнул и снова поплелся в душ.
Через девять минут с четвертью журналистка бросила пакет с фотографиями на стол и налила себя холодной кока-колы.
- Они подписаны, - сказал Ольга.
В пакете было с десяток снимков. Некоторые лица (губернатор, мэр, Леонович, начальник УВД) повторялись в разных сочетаниях поодиночке и с другими чиновниками. Несмотря или благодаря тому, что фотографии были подписаны, Тяжлова Турецкий среди них не обнаружил. И как же теперь быть - как спросить об этом у Вязьмикиной? Вся его конспирация пойдет насмарку.
- Маловато будет, - сквозь зубы сказал Турецкий, прикуривая сигарету.
- Не, - беспечно махнула рукой Ольга, - тут все. Кроме Тяжлова, конечно.
- Почему? И почему - конечно?
- Ну это же известная вещь - он не фотографируется и на публике не появляется.
- Вот тебе и раз. Это - известная вещь? Как прикажете понимать, сударыня? Об этом по телевизору объявляли, что ли?
- Извините. С вами так легко общаться, я все время забываю, что вы пока что - приезжий и нашего фольклора не знаете.
- О господи, - вздохнул Турецкий. - А фольклор-то при чем?
- А при том, что Тяжлова в городе прозвали снежным человеком. Его, кажется, никто толком и не видел - за сколько… лет за пять уже, пожалуй?
"За семь, - мысленно исправил Турецкий. - С мая 1999 года Тяжлов работает в УФСК-УФСБ Волжской области заместителем начальника, а с 2004-го - начальником управления ФСБ".
Вот черт, как же он все-таки выглядит? Ну не на прием же к нему записываться… Да и вряд ли примет. Если только своим настоящим именем не назваться. А что, это идея. Надо завести парик, чтобы косить под помощника генпрокурора Турецкого.
Стоп. Сперва Тяжлов пять лет был заместителем начальника. А рулил тут кто? Вот кого неплохо бы найти.
- Давайте погуляем, - сказал Турецкий Ольге, которая, кажется, все это время наблюдала за ним с выражением какого-то доброжелательного любопытства, вроде как за экзотическим зверьком в зоопарке. Например, за обезьяной, которой, как недавно стало известно, труд не особенно рекомендован.
Пока она прихорашивалась перед зеркалом, Турецкий написал Меркулову коротенькое письмецо, в котором обозначил проблему. Заодно черканул и Славе Грязнову, желая его поторопить в тех же самых изысканиях - относительно уточнения биографических данных Афанасия Константиновича Тяжлова.
…- Пятибратов? - расхохоталась Ольга. - Это у вас в Москве так думают. А у нас тут его никто под такой фамилией толком и не знает!
Они гуляли по набережной. Сначала он заехал за ней на работу, они немного покатались. Потом предположили, что на набережной могут поймать прохладный ветерок, подъехали поближе и вылезли из машины.
- Дурацкий же, кстати, псевдоним. Пя-ти-бра-тов. Ну что это такое?
- Дурацкий, - согласно кивнула Вязьмикина. - Но он же не Анну Каренину под ним публикует, верно? Псевдоним-то дурацкий, но вполне объяснимый. Кроме того, звучный.