Соперницей? Но ведь Варя как будто бы сказала, что взаимоотношения Сергея Воронина с эффектной блондинкой – совсем не то, что она думала? Что Сереже угрожает какая-то опасность… Но что за бред, какая опасность? Сергей – профессиональный летчик, он никогда не влезал в финансовые аферы, не связывался с уголовниками. Может, его заставили сделать что-то противозаконное? А может… С замиранием сердца Галина вспомнила, как ее допрашивали в связи с гибелью Кирилла Легейдо. Неужели Сережа в самом деле причастен к загадочному падению самолета, в котором находился директор рекламного агентства "Гаррисон Райт"? И потому сбежал? Все в Галине восставало против этой версии. Раздраженная тем, что муж (бывший муж, поправила она себя) так внезапно, без объяснений, покинул ее, она могла наговорить о нем много ругательных слов, но одного не сказала бы ни за что. Она никогда не назвала бы Сергея убийцей. Кто угодно: подлец, кобель, безответственный тип, но только не убийца!
"Да что я дурью маюсь? – образумливала себя Галина. – Как пить дать, никакой грозящей опасности в помине нет. Ее придумали мой блудный муженек и его блондинистая – наверняка обесцвеченная – стерва. Вот сейчас прихожу я на место встречи, а там они меня поджидают, – и хохочут мне в лицо. Ну ничего! Это еще не самое худшее. Посмотрит Сереженька, как я ей в обесцвеченные космы вцеплюсь!"
Однако, пока Галина шла пешком от метро "Проспект Мира" до искомого серого здания со стеклянными дверьми (лучше было бы подъехать троллейбусом, но она боялась пропустить нужную остановку), ее воинственный пыл изрядно угас. А когда получала пропуск у вахтера, так и совсем улетучился. В облицованном серым мрамором вестибюле все было так строго, так официально, так… многолюдно… Непохоже, чтобы любовница мужа заманила Галину в такое место для выяснения отношений.
Галина поднялась в мягко плывущем, издающем вкрадчивые убаюкивающие звуки лифте на третий этаж. И удивилась: куда она попала? Неужели вернулась к себе на работу? Повсюду люди в белых халатах! И хотя халаты элегантны настолько, как бывает не каждый парадный костюм, все же они явственно выдают принадлежность их обладателей к медицинскому сословию. На всех халатах слева на лацкан нанесен красный значок: круг со стрелкой, направленной косо вверх. Мужской символ... Куда она попала?
Недоумение и растерянность пошли Галине на пользу. В противном случае, она не удержалась бы от проявления эмоций при виде женщины, к которой продолжала испытывать враждебность, как к сопернице. Блондинка вынырнула из бокового ответвления коридора как раз в тот миг, когда Галина окончательно запуталась, не в силах отыскать нужный кабинет... Надо отметить, блондинка выглядела по-другому, чем на улице и в кафе. Там, вместе с Сергеем, она производила впечатление очаровательной, легкомысленной, слегка кокетливой особы. Форменная одежда придавала ей врачебную строгость и значительность... Но, возможно, причина заключалась не в одежде, а в предстоящем разговоре, который не мог не оказаться важным и значительным. Блондинка улыбнулась: улыбка показалась Галине принужденной.
– Вы Галина? Здравствуйте, Галина! Я – Анна. Надо было нам с вами увидеться раньше, но вы же знаете, обет молчания... Если вы тоже медик, мы отлично понимаем друг друга.
– Медик? – Слова казались вязкими и тягучими, застревали у Галины во рту. – Да, я медицинская сестра... Обет молчания, вы говорите?
– Да, но если то, что рассказала ваша дочь об исчезновении отца, правда, врачебная тайна больше не имеет значения.
Дело Кирилла Легейдо. Благие порывы жулика
Ярослав Кутепов долго не мог заснуть. Конечно, при температуре свыше тридцати градусов, которая внезапно обрушилась на Москву, заснуть нелегко, однако у Кутепова для бессонницы имелись особые основания. Его терзало беспокойство, с которым он тщетно пытался расправиться, заклиная себя: "Не думай об аэродроме, не думай…" Однако эти рекомендации имели тот же эффект, что приказ сесть в угол и не думать о белом медведе. Нет, не заснуть! Отбросив насквозь промокшую простыню, он пошел в ванную, открутил на полную мощь оба крана и несколько секунд тупо наблюдал, как струя воды бьет в чугунное крашеное дно, рассыпаясь каплями. В этом человеке, шатающемся, точно пьяный, со вздыбленными, потемневшими от пота волосами и распухшими отечными веками не сразу можно было признать плакатного красавчика – инспектора экологической милиции. Ярослав Кутепов совсем недавно любил свою должность за предоставляемые ею блага. Но сейчас он ее ненавидел – за то, что она ввергла его в теперешние злоключения.
Как это ему вообще взбрело на ум устроить диверсию на аэродроме? Неужели не понимал, насколько это серьезно? На порядок серьезнее всего, чем он занимался до сих пор…
Взвизгнув, Кутепов опустился в ванну. Вода, не горячая, но и не обжигающе-холодная, приняла его в свои объятия. Дневной стресс отступил, жара осталась где-то за окнами. Хорошо-о-о… В голову начали приходить несвойственные Ярославу, какие-то некутеповские мысли. Отчего-то он начал сокрушаться, что ему ни разу не приходилось плавать в реке. Нет, понятно, что папа и мама были не так богаты, чтобы возить дорогого сына к морю, но уж в реке, в подмосковной речушке с каким-нибудь смешным названием, он мог бы побултыхаться? Мог, но не стал. Мешала неприязнь к природе: в детстве родители устроили ему день рождения за городом, и ничего хорошего из этого не вышло. Природа оказалась неприветливой и ехидной особой. Сразу по выходе из дома она обдала Славика холодом, от которого зуб на зуб не попадал, а когда семья добралась до электрички, стало так жарко, что захотелось сбросить вельветовую парадную рубашку, в которую нарядила мама. Ехать в электричке было бы еще туда-сюда, весело, если бы сидеть у окна, но, увы, не одним Кутеповым пришла в голову идея рвануть в то воскресенье прочь из Москвы, так что пришлось полтора часа маяться на ногах, плотно затиснутому между брюк и юбок сомкнувшихся стеной пассажиров. Само посещение мест, вдохновлявших замечательных русских художников Левитана и Шишкина, получилось еще хуже дороги. Папа, хотя и уверял, что отлично знает дорогу, завел их в какие-то дебри, где под ногами предательски хлюпала заболоченная почва, которую взрослые преодолели без труда, а вот Славик ступил в подернутое ряской окно, провалился по щиколотки и едва не потерял новенькую сандалию. Пришлось срочно выбираться на сухое, и обтирать ноги (носки из белых стали грязно-серыми), и в отяжелевших хлюпающих сандалиях плестись по колдобинам и коварно выпирающим из земли корням под аккомпанемент голоса мамы, которая ругала папу за то, что по его вине ребенок простудится и заболеет. Однако Славик не подхватил насморк – по крайней мере, в тот день. Зато, в довершение несчастий, мальчика укусила оса, окончательно побудив возненавидеть загородный отдых… Но ведь это был всего лишь единственный случай! Возможно, побудь Ярослав за городом в другой обстановке и подольше, он мог бы полюбить природу – это странное живое целое, которое он по долгу службы обязан был защищать.
"Только бы мне выкарабкаться, – воззвал Ярослав то ли к себе, то ли к кому-то невидимому, который способен считывать все желания и чувства. – Только бы мне выкарабкаться, а дальше я начну жить по-новому. Я брошу все "левые" дела. Я не прикоснусь к взяткам. Я полюблю природу. Честное слово!"
То ли это обещание, то ли ванна, то ли одно и другое вместе успокоили Ярослава Кутепова до такой степени, что он почувствовал сонливость. Спеша добраться до постели, пока не отпустило это долгожданное ощущение, он выдернул пробку из сливного отверстия, а вытираться вообще не стал. Рухнув на постель, довольный и влажный, прежде чем отбыть в страну сновидений, Кутепов успел подумать, что жизнь без "левых" дел покажется ему чересчур пресной и бедной, но моментально заверил себя, что ему лишь бы на сей раз выкрутиться, а там со временем можно и вернуться к прежним способам заработка… Почему-то ему представлялось, что Великий Угадыватель Мыслей не способен подслушать это последнее желание, нивелировавшее все благие порывы… Но так или иначе, Ярослав заснул.
И проснулся.
Ему померещилось, будто он проснулся от того, что настырный гном стучит его крохотным стеклянным молотком по голове. Но на самом деле, в ухо настойчиво толкался звонок мобильного телефона. За окном стояла глухая, с фонарями, ночь. Изрыгнув ругательство, Кутепов встал и, с трудом держась на ногах, сделал несколько шагов к стулу, на котором висел его пиджак, а в кармане пиджака – мобильник. Пока Ярослав неловкими со сна пальцами извлекал на белый свет прибор связи, звонок продолжал заливаться соловьем. А это могло означать лишь одно: кому-то он срочно нужен.
Что же это за садист ему спать не дает?
– Кутепов слушает! – простонал в трубку Ярослав. Хотел заорать, но не хватило сил.
В ответ прозвучал голос, который Кутепов надеялся больше никогда не слышать. Полусонное сознание отказывалось воспринимать незначительные слова, произносимые этим голосом; но сам факт, что этот человек звонил Кутепову, доказывал, что для инспектора экологической милиции неприятности не кончились. Все еще только начинается…
Окаменев с трубкой в руке, Ярослав стоял, тупо глядя за окно и не понимая, что ему теперь делать. Спать дальше? Услышав этот голос, он опять лишился сна. Вставать? Но чем он займется среди ночи?
Эх-х, если бы все его трудности заключались только в вопросе "Спать или не спать?" К сожалению, на горизонте вырисовывался гамлетовский вопрос "Быть или не быть?"
Дело Степана Кулакова. Предыстория
За неделю до того, как семья Кулаковых была потрясена известием о пропаже сына, худенький черноволосый человек одиннадцати лет вышел из подъезда своего дома. Куда идти дальше, было отлично ему известно: направо и прямо, в художественную студию, которая летом продолжает работать. Степана в студии ценят: он – способный, так ему говорят... И говорят не из-за того, что его папа – Игорь Кулаков, а потому, что он на самом деле способный. Ведь так сказала сама Виктория Владимировна, а она никогда не врет. Она ловкая и умелая, и у нее все правдивое, – и глаза, и руки, и непослушные волосы, которые она сдерживает то заколками, то косынками. Виктория Владимировна – она такая: быстрая и несдержанная на язык, как мальчишка, но и простая, как мальчишка. Виктория Владимировна знает о нем больше, чем, к примеру, папа, ведь она постоянно видит Степановы рисунки, а папа ими никогда не интересуется. Раньше Степан делился с руководительницей студии тем, что у него накопилось на душе… В последнее время – нет. То ли слишком много всего накопилось, то ли душа, корежась, становится какая-то другая – не та… Мама говорит, что он слишком быстро растет. Может ли от этого быть так плохо?
На дворе – солнечное зеленое лето. То самое лето, о котором мечталось зимой, за партой, в сопровождении надоедливого учительского голоса и бесчисленных легионов никому не нужных формул. Лето настало – и что же? Среди него, желанного, Степана настигла чернейшая тоска…
Виктории Владимировне Степан еще, пожалуй, мог бы рассказать, что ему нехорошо на душе. Маме – уж точно нет. У мамы на все случаи жизни заготовлены ответы, и она только ждет, чтобы прозвучало ключевое слово, чтобы выдать один из них – подходящий вариант. Если с ней поделиться внутренним состоянием, она скажет: "Потерпи, сынок, на твое здоровье плохо влияет город, тебе не хватает свежего воздуха. Совсем скоро папа пойдет в отпуск, и мы поедем в Грецию".
Можно подумать, Степан только и мечтает об этой Греции! Будто он спит и ее видит! Если бы в Грецию собирались вдвоем, только он и мама, это бы еще куда ни шло. Но там будет и папа, а это способно испортить и лето, и море, и музеи под открытым небом, и античные мифы, и что там еще в Греции есть. Наверняка папа с мамой опять будут целыми днями ругаться, как уже было в Турции. Почему-то дома они ведут себя мирно, но оказавшись вместе не на один-два дня, а больше, начинают выяснять отношения. Начинается с какой-нибудь мелочи, – мама что-то забыла взять с собой, папа не заказал какую-то услугу, и продолжает накручиваться, пока об этой мелочи не забудут напрочь. Наругавшись как следует, папа будет уходить в бар, а мама – лежать в номере с мокрыми глазами, принимать таблетки от головной боли и смотреть телевизор. А Степану не удастся толком ни почитать, ни порисовать: придется торчать часами в бассейне или на каком-нибудь тупом детском развлекательном мероприятии, которое его ничуть не развлекает… Нет, на самом деле, некоторые развлекали, но ведь это было год назад. Год назад Степан был не такой, как сейчас. Ребенок был! Сейчас он много чего понял в этой жизни.
Когда люди себя ведут друг с другом так, как его родители в отпуске, они обычно разводятся. Если бы Степан произнес слово "развод" при маме, она испугалась бы или начала на него кричать. А что такого? У него в классе есть ребята, которые живут только с матерью или у которых отчимы. Нормально живут! Никаких тебе скандалов… Вот бы им с мамой так! Но она никогда не бросит папу. Будет страдать, скандалить, глотать таблетки от бессонницы и от головной боли, но от папы она не уйдет.
Почему? Во-первых, он ее не отпустит. Вот уже год только и разговоров, что папа собрался податься в политику, то есть в депутаты. А для политика первое дело – высокий моральный облик. В смысле, выглядеть правильным. Одна из составляющих этого облика – здоровая семья. Любящая жена, сын, который берет с отца пример, и никаких гвоздей. Никаких лишних, отягощающих подробностей. Идеальный дом, идеальный фон. Развод сюда не вписывается.
Во-вторых, папа богатый… Непонятно, почему это важно, но Степан сделал для себя вывод, что богатому труднее развестись, чем бедному. Когда люди расходятся, они обязательно что-то делят. Детей, деньги, фирмы, имущество. А когда имущества много, дележку произвести трудней… Примерно так ему почему-то кажется. Может быть, это и не совсем правда…
А в-третьих, мама не уйдет и сама по себе. Не ушла бы, если бы и могла. Непонятно почему, но Степан догадывается. Мама не так устроена. Она время от времени возила его к дедушке и бабушке, своим родителям, и Степану почему-то становилось грустно от обстановки дома, полного тихой покорности, где дедушка – венец творения, а бабушка ему служит. Мама как будто бы не такая тихая и не такая покорная: может и вспылить, и заплакать… Но в глубине души она очень похожа на бабушку. Степан и злится на нее, и любит ее – такую.
Почему она вышла за отца? Тут Степан смутно подозревает какую-то загадку. Одно время ему вообще казалось, что этот самодовольный человек, для которого все Степановы увлечения – блажь и девчачьи нежности, не имеет никакого отношения к нему. Что это не его папа. Что он вообще в семье приемный ребенок… Теперь он понимает, что эти фантазии – детские глупости. Вроде бы даже всем детям приходит в голову мысль, что они – неродные, что их взяли из детдома… Но на самом деле, почему мама выбрала именно такого, как папа? Чем он ее привлек? А может, раньше он был другим?
Степан всегда считался очень смирным, домашним мальчиком. Это помогало ему избегнуть чрезмерно бдительного надзора взрослых. Из сумки, перекинутой через плечо, торчит папка с листами для рисования, но Степан в студию не пойдет. Нет, пойдет, но – в другой раз… А сейчас – надоело!
Металлическая блямбочка на пластмассовой ручке, отпирающая ворота, имелась в комплекте Степановых ключей, как у любого мальчишки со двора. Решено: сегодня он заменит студию встречей с другом. Могут ведь и у него быть друзья, как у всех остальных! Сейчас он позвонит ему по мобильному, и, если у друга сейчас нет никаких дел, они встретятся.
Его друг – человек необычный. Во-первых, он намного старше Степана, но это им ничуть не
мешает. Так интересно, как с ним, Степану никогда не было ни со сверстниками, ни со взрослыми. Наверное, причина в том, что у них одинаковые увлечения: живопись, литература, путешествия… Степан в свои одиннадцать лет не раз побывал за границей, а Андрей много странствовал по России. Одно из этих странствий подарило ему шрам на подбородке – не страшный шрам, в виде ямочки… Андрей – необычный человек. Он все понимает, с ним всем можно поделиться. В нем есть что-то от Виктории Владимировны, только она все-таки женщина, а Андрей – мужчина. Он не будет ахать и возмущаться, если Степан скажет что-то непредвиденное. Андрей всегда в ровном настроении. С ним легче говорить.
Степан расскажет о том, как ему невыносимо жить в семье, и Андрей наверняка посоветует что-нибудь дельное. Может быть, удастся уговорить его отправиться вместе в большое путешествие по России: старинные города с каменными кремлями, Сибирь, Урал, Дальний Восток… А родителям ничего не сказать. Как будто сына и не было! Может, они и искать его не будут. В последнее время Степан сомневается, что они любят его по-настоящему…
Андрей выслушал этот план и ничего не сказал. Степана на миг прожгло стыдом: вдруг Андрей сейчас поучительно скажет, что это все глупости, что нельзя заставлять волноваться папу с мамой… Ой! Если он так скажет, тогда будет ясно, что он до сих пор притворялся другом. Что взрослый есть взрослый, который защищает интересы клана взрослых, и ему никогда нельзя доверять до конца…
Но Андрей оправдал доверие. Он сказал – задумчиво и спокойно:
– Степан, – он никогда не звал его Степой, только полным именем, как нравилось мальчику, – а ведь ты прав. Ты совсем молодой, а уже такой хороший психолог! В самом деле, лучший способ обратить на себя внимание – заставить родителей поволноваться за тебя. Они совсем забыли, что у них есть сын, только выясняют отношения… Правильно?
Степан кивнул. Ему снова стало легко и уютно, душевный мрак отодвинулся. Нигде ему не было так спокойно и хорошо, как в этой бедно обставленной кухоньке старой квартиры, на табуретке, за столом с одной хромой ногой, под которую была подложена деревяшка.
– Вот и правильно – пусть вспомнят! Только просто уехать – это не дело. Нужно их так встряхнуть, чтобы они объединились в борьбе за тебя. Пускай они подумают, что тебе грозит настоящая опасность.
– А как это сделать?
– Очень просто… То есть сделать непросто, а сама идея проста. Нужно притвориться, что тебя похитили.
Степан задумался. Он опустил голову, созерцая разводы, оставленные на столешнице мокрой тряпкой. К одному из разводов прилипли чаинки, и от этого он стал похож на галактику. Млечный путь… Похитили? Он никогда не думал об этом, даже когда отчаянно злился на своих родителей. Думал: вот было бы хорошо умереть, лежать в гробу, и чтобы над тобой все плакали и жалели о том, кого они потеряли. Глупости, конечно: покойнику-то ведь уже все равно, и он не увидит чужих слез.
А похищение? Похищение – это совсем другое дело. Похищенный может вернуться и получить свою долю внимания. Это – как смерть, но только ее уменьшенный, несерьезный вариант. И потом, ведь на самом деле ничего не случится!
– Нет, ну если ты боишься, давай забудем об этом разговоре, – как сквозь ватную толщу, донеслись до него слова Андрея, заставив встрепенуться:
– Нет, почему? Я не боюсь… А как это… Как это – похищение?