Александр Борисович, видя, что тот уже в дверях, прыгнул за пистолетом, схватил его и, проклиная себя за неосторожность, за преждевременную успокоенность, ринулся за ним, крича:
- Рогов! Стоять, стреляю! - И услышал, еще не видя ничего, как заверещал Васька, будто кролик, которого схватил волк.
Что теперь: стреляю?! Прикрываясь Васькой, который брыкался и орал в голос сплошное "а-а-а", Рогов бежал к сараю с дровами и не думал останавливаться, зная, что рисковать пацаном и стрелять Турецкий ни за что не решится.
Стрелять действительно было невозможно, упрямый Васька оказался надежной защитой бандита. И Турецкий бросился следом. Он ворвался в сарай буквально по пятам Рогова, но тот, обернувшись, вдруг швырнул Ваську прямо в Турецкого. Александр Борисович одной рукой поймал его, развернувшись, толкнул его от себя подальше, за дверь, и почувствовал сильнейший удар по голове. Падая, он успел произвести несколько выстрелов подряд. И сознание на короткое время отключилось.
Но, придя в себя, - вот же башка, битая-перебитая, а все еще варит! - он поднял голову, понял, что лежит на земле, а напротив него корчится и стонет бандит: значит, попал-таки.
За дверью выл Васька. От боли, от обиды - черт знает от чего…
Александр Борисович прижал ладонь к темени, не замечая, что по его щеке течет что-то теплое и безумно кружится голова. Подташнивает. Отстраненно подумал, что подташнивать-то не с чего, почти не ел ничего с утра.
Сквозь туман перед глазами увидел сидящего на земле Ваську, который тер физиономию обеими руками и рыдал навзрыд.
- Ну, чего ты? - стараясь убрать из голоса строгость, спросил Турецкий. - Теперь наконец сообразил, что ты натворил?
- Я… я… - всхлипывая, выговаривал мальчишка, - хотел, как лучше…
- Слушаться надо, а не хотеть! Вот и будет лучше… Да что такое? - Турецкий отнял ладонь от головы и увидел, что вся она красная от крови. - Этого мне еще не хватало… - прошептал с ненавистью, безадресно. - Василий! Достань из моего кармана платок! Не хочу брюки кровью пачкать… И немедленно прекрати свой рев!
Васька встал и робко подошел к дяде Саше. Увидел кровь, стекающую по его щеке, и испугался, глаза его расширились.
- Дядя Саша…
- Ты слышал, что я сказал?!
- Да, сейчас, - он неловко залез в брючный карман и, сторонясь, наверное, от капающей крови, несмело подал скомканный носовой платок.
- Господи, и это еще… - пробормотал Турецкий. Он сунул пистолет в карман, взял платок и прижал его к голове сверху. Хоть что-то…
Но теперь надо ждать кого-нибудь, кто приедет… Сам вести машину он не мог, разумеется, голова кружилась. Но как же он пропустил такой удар?! "Ах, ну да, Васька же! Кругом этот Васька! Один Васька!", - повторял про себя с раздражением, забыв, что только что готов был за него под нож преступника идти. Вот так бывает в жизни…
От дороги послышался сигнал милицейской сирены. Ну, слава богу… Александр Борисович поднял голову и увидел, как к дому бегут вооруженные "ребятки" в бронежилетах.
- Все нормально, здесь мы! - негромко сказал Турецкий, и бойцы разом повернулись к нему, после чего опустили автоматы. А от микроавтобуса уже бежал Петя Щеткин.
- Что с тобой, Саша? - встревоженно крикнул он.
- Полено упало, - попытался улыбнуться Турецкий. - Бандит там, - он указал на сарай, - пришлось стрелять.
- А откуда у тебя оружие? - ничего не понял Петр.
- На складе взял, на Коптевском рынке. Там этот бандит запросто разоружил троих милицейских во главе с Никишиным и запер их в холодильнике. Узнать бы, выпустили или все еще мерзнут? А пистолет я с пола подобрал. Не знаю, почему этот не забрал с собой оружие? Четыре пистолета валялись. На, возьми, мне он не нужен. Понадобится вам, когда станете пули идентифицировать. Я его ранил. Корчится он там, стонет. Васькой прикрывался, мог бы и задушить запросто… дурака. А все потому, что этот неслух не умеет и не желает слушаться старших! Вот отцу скажу, и тот его выпорет. Ремнем!
Васька опять заревел, и Турецкому стало его жалко.
- Перестань, живой ведь!
- А… а тебя… - размазывал слезы по щекам Васька.
- Слушаться надо было, - назидательно произнес Щеткин, - и не был бы дядя Саша ранен. Что с головой?
- Я ж говорю, полено скользнуло. А может, и не скользнуло, крови больно много. Я отключился даже.
- Сейчас, - кивнул Петр и крикнул: - Шевчук! С чемоданчиком сюда, живо! Посмотри, что тут!
Подбежал один из "собровцев", принес медицинский чемоданчик, который брали с собой специально при проведении операции, когда возможна стрельба. Он посмотрел на Турецкого и быстро раскрыл чемоданчик.
- Давай, приступай, - приказал Петр.
Через несколько минут рана на голове Турецкого была продезинфицирована и забинтована. Череп не пострадал, но кожный покров - определенно и основательно, скользящий удар поленом сорвал кожу. Хорошо, хоть щепок не осталось в ране, - Шевчук внимательно проверил.
- Проверьтесь, Александр Борисович, у вашего врача, - сказал он, - как бы сотрясения мозга не было. Качает? Кружится голова?
- Лысина будет? - безнадежным тоном спросил Александр Борисович, не обращая внимания на предостережение, и столпившиеся бойцы рассмеялись: кто о чем, а вшивый, как говорится, о бане. - А с этим что, жив?
Шевчук оказал и бандиту первую помощь.
- Рана одна, в правую сторону груди, на уровне седьмого ребра, - сказал он. - жить будет, но не скоро.
Ну, это такие остроты у них…
От дороги послышался автомобильный сигнал.
- А это еще кто, Господи? - простонал Турецкий, а Васька, завопив: "Папа!" - бросился к новой машине. А ему навстречу бежал Плетнев. За ним важно шествовал Меркулов.
- Ну что, - спросил он солидно, как об очевидном, - погоня закончилась наконец? А где Рогов?
- Вон лежит, - Турецкий кивнул в сторону бандита, которого перевязывал Шевчук, и тут же поморщился от боли.
- А с тобой что? - удивленно спросил Костя.
- Поцелуй, - ответил Александр Борисович.
- А почему? - не переставал удивляться Меркулов.
- У Васеньки вашего спросите, - довольно грубо ответил Турецкий.
Но Васька взахлеб повествовал отцу о том, какой настоящий бой здесь разгорелся, как отчаянно дрался бандит, а дядя Саша стрелял в него, и он, Вася, помогал дяде Саше победить его. Одним словом, "города сдают солдаты, генералы их берут".
- Саша! - Плетнев оторвал от себя сына и сунулся к Турецкому, а Васька восторженно закричал:
- Дядя Саша, я рассказал папе! - понятное дело, грозу от себя отводил.
Но Турецкому было не до церемоний.
- Умоляю, заберите его от меня! - и таким молящим тоном сказал, что Плетнев немедленно цыкнул на сына, и тот вмиг замолк. Значит, еще не конченный пацан, криво усмехнулся Александр Борисович. - Петя, - обратился он к Щеткину, - там, в доме, орудие убийства - нож и ключи от моей машины. Будь другом, попроси кого-нибудь принести. Нож - к эксперту, им, по всей вероятности, и были убиты братаны Акимовы. И еще, Петь, я сам, к сожалению, не доеду до дома. Может, кто-нибудь из твоих? Или ты? В честь завершения операции, а?
Щеткин засмеялся:
- Довезу, какой разговор.
А у Плетнева были, видно, свои проблемы.
- Саш, ты не знаешь, где Мила?
Вот только этого еще и не хватало Турецкому для полноты картины. Даже смеяться над собой расхотелось.
- А ты спроси у Ирки, она тебе наверняка скажет… Ну, почему я должен знать, что с Милой, если я дома не был? - обратился он к Щеткину, а тот пожал плечами и рассмеялся. - Тебе смешно, - Турецкий поморщился, - а мне грустно. Поедем, Петя? Ну их всех! Костя, Плетневы с тобой, я надеюсь?
- Нет, зачем же, я - обратно на службу. Что ж, операция завершилась, поздравляю вас. Я поехал, - и Меркулов ушел к своей машине.
- Ну тогда, Петь, не надо, спасибо, пусть Антон ведет машину.
А Плетнев дозвонился до Ирины.
- Ира, где Мила, не знаешь? Она объявлялась?
- Объявлялась, - сухо ответила Ирина.
- У нее все нормально?
- Ага. Поезд без чего-то десять. Новороссийский. Известный поезд, - с сарказмом заговорила Ирина. Это она намекала на то, что этим поездом умчался в неизвестное Александр Борисович, приревновавший ее к Плетневу. И им же позже уехал Антон на поиски Саши. И ведь нашел в Новороссийске. - Чем вы занимаетесь? Где Василий?
- Да здесь, все в порядке, Саша его освободил. Его ранило…
- Как?! - закричала Ирина. - Опять?! Да что ж это такое?
- Дай, - сказал Турецкий и забрал у Антона трубку. - Ира, все нормально, поленом задело. Мы едем домой… На, решай свои дела, - вернул он трубку Плетневу.
- Ира, так что случилось, - встревожился Плетнев, - она в командировку? А говорила…
- Слушай, Плетнев, - неприязненно ответила Ирина, - ты же сам выгнал ее по-хамски! Велел уезжать домой, сказал, что ваши отношения были ошибкой! Или она выдумывает? Не знаю, но мне кажется, Плетнев, что она послала тебя к черту, и правильно сделала.
- Кто, я велел? - ошарашенно спросил Антон. - Ну, может, сгоряча, ее же спасать надо было! Этот бандит угрожал располосовать ее на части!.. И что ж мне теперь?
- Знаешь, Плетнев, иногда лучше свое самолюбие засунуть в собственную задницу… - заметил Турецкий, слышавший весь разговор.
- Пап, - жалобно затянул Васька, - ну зачем ты Милу? Она хорошая…
- Да? - растерянно спросил Антон и уставился на Турецкого. - Саш, - Васькиным тоном заговорил он, - может, тебя Константин Дмитрич подвезет? Или Петины парни? А мы бы с Васькой махнули на Курский вокзал, может, еще успеем?
- На ключи… - Турецкий безнадежно отмахнулся. - Петь, довезете глубоко раненного?
- Да конечно, Александр Борисович, - отозвался Шевчук. - Только немного придется подождать, "скорая" подъедет…
- Так его же надо в тюремный лазарет! Вы что, парни? Из обычного он сбежит. Я думаю, пусть Никишин и напишет постановление о задержании Рогова и отправке его в тюремный лазарет. Интересно посмотреть, как будет выглядеть при этом младший советник юстиции.
- А мы и посмотрим, - многозначительно ответил Щеткин и засмеялся: - Ну, ты и язва, Сашка!
Глава одиннадцатая Вахтанг
Мила с сумкой за плечами медленно брела по перрону. До отхода новороссийского поезда было еще достаточно времени, но в зале ожидания не сиделось, не стоялось и не ходилось. Словно навалилась тоска, и девушка себе места не находила. Следила, и как только подали состав, отправилась к своему вагону. Далеко, в первой пятерке.
Проводницы еще не было, и Мила прислонилась к фонарному столбу. Отвратительное настроение: словно она стремилась сделать доброе дело, а ее незаслуженно оскорбили. Хотя почему "словно"? Так оно и случилось на самом деле. Что и особенно обидно. Можно подумать, это она упустила Ваську! Но так прозвучало у Плетнева…
Появилась проводница, стала протирать поручни, посмотрела на Милу, усмехнулась:
- Что, девонька, аль обидел кто?
Мила кивнула, даже и не вдумываясь в смысл вопроса.
- Ничего, это бывает, - проводница вздохнула и заняла свой пост возле дверей, - да обида, как летний дождик, раз - и нет его… Перемелется.
- Конечно.
- До конца?
- Угу. Родители.
- А здесь чего?
- Работа.
- Да, - закивала проводница, - везде одно и то же, никуда не уехать… Одна, что ль?
- Получается, одна.
Проводница снова мелко закивала, развела руками и принялась проверять билеты у подходящих к вагону пассажиров.
До отхода оставалось минут пять, сейчас должны объявить по радио. А Мила все медлила, будто ожидала какого-то чуда, но его не было. "И не будет" - это она уже сказала самой себе думала мысленно, а получилось вслух. И проводница обернулась к ней:
- Чего сказала-то? - Мила молчала, не понимая вопроса. - Ну давай, заходи, скоро тронемся, пять минут осталось. Или ждешь кого?
- Никого не жду, - вздохнула Мила и подала свой билет и паспорт - для проверки.
- Третье купе, заходи.
Но в купе целовалась парочка. Миле стало так тошно, что она даже и рюкзака с плеч снимать не стала, посмотрела на молодых и вышла в тамбур. Подумала: молодые! Можно подумать, сама старуха! Вот вам всем! Не дождетесь…
Диктор по радио объявила об отходе поезда и попросила провожающих покинуть вагоны. Парочка рассталась, наконец. Уезжал молодой человек, девушка его провожала. Он выскочил с ней на перрон, прижал к себе. Но проводница потребовала, чтобы он вошел в вагон.
- Все! Через две минуты отправляемся!
Парень вошел, но загородил собой проем. Проводница, входя следом, потеснила его. И тут по вокзальному радио зазвучало объявление:
- Внимание!.. Пассажирка Слонютина, вас ожидают у справочного… Пассажирка…
Мила слушала и ничего не понимала, словно оглохла. Но оттуда, из радиорубки, донеслись непонятные, спорящие голоса, а потом мужской голос прокричал:
- Мила! Не уезжай, я тебя прошу!
Проводница обернулась к Миле.
- Слышь, девонька! Оглохла, что ль? Это ж ты и есть Слонютина, я ж в билете и в паспорте твоем прочитала! Ну, чего молчишь? Он, что ли?
- Кто? - не поняла Мила, она в самом деле никак не могла "врубиться".
А тут снова зазвучал голос Антона:
- Милка! Я тебя люблю! Не уезжай, пожалуйста!.. Чего не так? Чего не так? Все так! - это он спорил с дикторшей.
До Милы наконец дошло, и она уставилась на проводницу, словно спрашивая, что делать? А та пожала плечами и ответила на незаданный вопрос:
- А я почем знаю? Это ж - тебе! Ну, Москва! Ну, дожили! Уже и в любви по радио объясняются! А ты какого лешего ждешь? Иль уже все равно?
Поезд тронулся.
- Ну, решайся, девонька, а то дверь закрываю!
И Мила решительно оттолкнула парня в сторону, на что тот отреагировал своеобразно:
- Чего толкаешься-то? Стоишь - и стой!
- А пошел ты! - Мила спрыгнула на перрон и помахала поднятой ладонью проводнице. А девушка, которая провожала, продолжала бежать за вагоном, размахивая обеими руками.
Мила обернулась в сторону вокзала: перрон был пуст. Мелькнуло: зачем спрыгнула? Может, померещилось? Бывает же такое: о чем думаешь, то и слышишь…
Нет, оказывается, не ослышалась: она увидела, как из здания вокзала выскочили двое - большой и маленький, и побежали к ней, размахивая руками, как та девушка, что стояла уже на краю перрона и все махала, махала - вдогонку последнему вагону…
* * *
Филипп Агеев узнал о благополучном завершении операции с Васькой и задержанием преступника. Ему Щеткин позвонил, он же сказал, что Сашку отвезли домой с серьезной травмой головы. Поэтому тот просил передать, что в субботу в агентстве не будет, поболеет до понедельника, а там посмотрит.
Филю известие огорчило. Не только потому, что Саня пострадал, но и по другой причине. Турецкие собирались со дня на день вылететь в Париж, а оттуда - в Лондон и увезти Люсю в колледж Сорбонны, из-за чего и разгорелся сыр-бор в школе, где училась Динина дочь. Но теперь все решилось, Дина оставалась одна, и это ее имея в виду, сказал Филипп барменше Лиде, что женат. Но данное обстоятельство не смутило девушку. Возможно, она не поверила, сочтя слова необычного посетителя простым кокетством. А может быть, и на самом деле не придала предупреждению никакого значения - по принципу: хоть день, да мой!
Но насколько он будет "мой", то есть ее, Филя еще не решил, - ситуации в оперативной работе нередко бывают беспощадными, а уж о том, что просто циничными, и говорить не приходится. Это сказки для девочек - насчет абсолютно чистых рук. Ну, а что касается горячего сердца и холодной головы, тут, бесспорно, нет противоречий.
Горячее сердце Филиппа Агеева и его относительно чистые руки подсказывали холодной голове, что даже короткая связь с девушкой из "Султана" поможет прояснить некоторые важные аспекты деятельности директора ресторана. Например, отдельные мимолетные наблюдения Лиды за незначительными, с ее точки зрения, событиями, происходящими в ресторане, несведущему человеку ничего не скажут, в то время как специалист, профессионал, не только обратит на них пристальное внимание, но и сделает соответствующие серьезные выводы. Важно набрать у Лиды как можно больше таких наблюдений. А как их набирают обычно? Вот тут и есть главный вопрос, касающийся не столько горячего сердца, сколько чистых рук. По возможности, чистых. Рассматривая их как идеал, к которому следует стремиться.
Чтобы не терять времени и дать Лиде простор для ее способностей в роли невольного информатора, Филипп позвонил ей еще в первой половине дня, когда девушка наверняка уже проснулась. Ночь ведь работала, надо понимать.
Голос у нее был еще сонный. Видно, только встала.
- Привет, ты еще не завтракала?
- А-а, здравствуй, что так рано?
- Так уже обед скоро, а я хотел предложить тебе все-таки позавтракать для начала.
- Да? Интересное предложение. Может, еще и кофе в койку? - она улыбалась, это чувствовалось по интонации.
- Кофе настоящий или нечто растворимое?
- Как ты можешь этакое предлагать девушке?
- Я - не могу! Поэтому и спрашиваю. - Он заметил, что Лида не называет его по имени, хотя и знает, хмыкнула же вчера по поводу "просто фили". Хорошая реакция. И, главное, в напряженной атмосфере постоянного постороннего наблюдения - не боится, что ли? Или девичья беспечность? - Там еще возникло сомнение по поводу койки?
- Молодец, не теряешься. Пиши адрес: Новогиреево, справа по ходу, по Зеленому, одна остановка, дом восемьдесят семь, первый корпус, квартира… А койка есть.
- И ты молодец. Холодильник, поди, пустой?
- Да так…
- Ясно. Жди.
Этот Зеленый проспект, знал Филипп, пролегал параллельно шоссе Энтузиастов. Ехать туда без машины было бы непредусмотрительно, просто пить меньше. В этом смысле он не боялся за себя. Ну, а чтобы загрузить багажник необходимыми для приятного и продолжительного разговора пищевыми составляющими, много времени не потребовалось. И где-то в районе часа он подъезжал к искомому дому.
Судя по приглашению, Лида жила одна. Но было одно обстоятельство, которое все же беспокоило Филю, он решил проверить свои подозрения на месте. Поднялся со свертками, позвонил в обитую кожей дверь, и она отворилась. Странно, но Лида еще зевала, а его встретила как старого знакомого, даже в щеку чмокнула - просто, по-домашнему. Первой пошла на кухню, где Филипп поставил на табуретки два полных, звякнувших стеклом пакета. Никакой реакции, будто так и надо.
- Так я пошла ожидать кофе? - она мило улыбнулась и ушла в комнату.
Филя заглянул следом и увидел, как она сбросила халат, оставшись в одних трусиках. И легла, а увидев его взгляд, подмигнула: мол, не теряйся, парень! Филипп показал ей большой палец и ушел на кухню. Заметил, что эта однокомнатная квартирка обставлена довольно прилично, со вкусом, во всяком случае. И это стоит больших денег. Хоть она говорила, что хорошо зарабатывает, но вряд ли одного заработка хватило бы. Так кто? Вопрос интересный. Но терять время не стоит…