Гордеев обрадовался только одному: тому, что в момент произнесения этой эпохальной фразы рядом не присутствовал Роберт. Непременно помянул бы и Кафку, и свое шестое чувство. А ко всему прочему, подобное нападение Юрий испытал далеко не в первый раз.
Так что, если обратиться к факту объективно, мог бы оказаться в данной ситуации и сам поумнее…
По счастью, медики-александрбуржцы не участвовали в здешнем тотальном кафкианском сговоре. Они квалифицированно и милосердно осмотрели пострадавших и оказали им первую помощь. Рана на голове Юрия Петровича оказалась не опасна, хотя пришлось наложить на нее три шва, и в ближайшее время возня с перевязками грозила осложнить насыщенный график адвоката. А вот потеря сознания и тошнота свидетельствовали о сотрясении мозга, не сулившем ничего хорошего.
- Главное при вашем диагнозе - отлежаться, - категорично потребовал хирург. - Затемненное помещение, побольше сна, легкоусвояемая углеводистая пища, никакого спиртного, никаких умственных нагрузок, не смотреть телевизор, не читать…
- Доктор, да вы просто рай описываете! - Гордеев развел руками. - Дайте срок, разберусь я наконец с этим делом и отосплюсь на полную катушку. Если только меня не добьют раньше.
Врачу не оставалось ничего, кроме как проворчать сентенцию о том, как люди не заботятся о своем здоровье, а потом спохватываются, да уже ничего не вернешь.
Роберт напрасно испугался: как показал рентгеновский снимок, нога у него не была сломана. У адвоката были всего лишь разорваны связки голеностопного сустава. Однако и эта травма должна была воспрепятствовать ему участвовать в усилиях по вызволению Баканина. Кроме того, контактная линза, как и следовало ожидать, бесследно растворилась в темноте. А сохранившаяся линза, оставшись непарной, была отныне бесполезна.
- Не страшно, Юрий Петрович, - бодрился молодой адвокат Васильев, - у меня с собой очки. Я по-прежнему готов работать. Теперь-то я от этого дела не отступлюсь. Запугать хотели? Фиг! Я и с разорванными связками по Александрбургу побегаю…
- Нет уж, Роберт, - пригасил юношеский азарт своего помощника Гордеев, - никуда ты не побежишь. Будешь лежать в гостинице со своими разорванными связками, сколько надо. А я тебе обязуюсь приносить свежие новости.
"Кафкианские", - чуть не прибавил Гордеев, но сдержался.
Оставлять Роберта одного в номере на целый день, конечно, было рискованно, но вряд ли ему будет лучше в местной больнице, куда могут беспрепятственно войти представители милиции и прокуратуры… Какой идиотизм: опасаться не бандитов, а милиционеров! Однако этот идиотизм в Александрбурге цветет махровым цветом. Судя по наглости нападения и безграничному хамскому наплевательству прибывших в гостиницу ментов (назвать их иначе язык не поворачивался), все они тут связаны круговой порукой до такой степени, что не стесняются никого и ничего.
И все-таки Гордеев решил написать жалобу в прокуратуру - на сей раз не относительно дела Баканина, а относительно нападения на Юрия Гордеева и Роберта Васильева. На все эти жалобы им, ясный перец, наплевать, но надо делать все, что можно. Капля камень точит.
Четвертая картина из прошлого ЗАГОВОР ОДИНОЧЕК
Осенью темнеет рано. И сумеречность раннего вечера усугубляла надвигавшаяся с востока туча, полная унылого, мелкого, затяжного дождя. В главном офисе фирмы "Уральский инструмент" повсюду зажигались лампочки, чтобы сотрудники могли продолжить выполнение своих обязанностей. До конца рабочего дня еще далеко, а работы выше крыши: "Уральский инструмент" контролирует ряд уральских заводов точного приборостроения… Лишь в одном кабинете свет не включили. Зачем? В данный момент здесь не просматривали никаких бумаг; бездействовал на столе компьютер, тихо лучась мониторовым глазом. Здесь вели диалог, а слова воспринимаются на свету ничуть не лучше, чем в темноте. Скорее даже тень, полуприкрывающая лица, влияла благотворно на откровенность говорящих. Несмотря на то что им, казалось бы, нечего было скрывать друг от друга: все, что можно, они давно уже открыли… А вот, оказывается, и не все. Секреты нагих тел и секреты бизнеса - разные вещи. Хотя секс и бизнес так часто переплетаются!
Диалог был опасен. Но за конфиденциальность его можно было не переживать: никто из сотрудников не проник бы к генеральному директору фирмы Марине Криворучко, не преодолев секретарский кордон, а секретарше госпожа Криворучко строго-настрого приказала не пускать к ней никого, пока она обсуждает деловые вопросы с господином Ефимовым, возглавляющим завод моторных масел имени Губкина, бывший флагман советской нефтехимии.
Лицо Леонида Ефимова в сумрачной полутьме виделось Марине совсем юным, как в те легендарные дни, когда они оба учились в Уральском политехе. Только черные брови, превратившиеся в две резкие широкие черты, стали гуще и насупленнее, чем тогда. Да, он теперь Леонид, а не Леня: не мальчик, но муж… И интересы у него мужские. Помнится, еще в молодости он стремился обставить всех соперников, чтобы получить отличную отметку; сейчас цель его стремлений - не пятерка на экзамене, а деньги. Очень крупные деньги. Настолько крупные деньги, что достижение такой цели диктует весьма непростые средства.
- Ну Валька и учудил! - говорил Ефимов, то бродя по Марининому кабинету, то резко останавливаясь, и тогда Марина имела возможность заглядывать к нему в лицо. Возможно, если бы не сумерки, выражение его лица ее бы испугало. - Что называется, всем сестрам по серьгам! Тебе отделил "Уральский инструмент", Ипу сюда же пристроил исполнительным директором, меня с Парамоновым бросил на завод имени Губкина, Кинг занимается "Уралочкой"… А сам, отец и благодетель, укатил в Москву, выпускать точные приборы для космоса и авиации. Просто слезы выступают, как все хорошо и правильно организовано! Сплошное благолепие!
- Ну и что тебе в этом не нравится? - спросила Марина. Хотя отлично знала что. И все же ей было важно, что ответит Леонид.
- А то, что все мы - акционеры. Понимаешь? Все! Мы! Включая твоего драгоценного муженька Шарова, который давно уже получает гроши на институтской кафедре. Хорош российский рантье! Предпочитает жить за твой счет. И за счет предприятий, которые получили в собственность "реаниматоры".
Марине не надо было напоминать о том, что, отказавшись от управления уральскими фирмами, Баканин оставил за собой акции на все эти предприятия. Это обстоятельство и так торчало в памяти неизвлекаемой занозой, саднило незаживающей раной. Но слово было произнесено. Произнесено Леонидом. Теперь можно было приступать к прениям.
- А что, Шаров разве не принимал участия в реанимации тех самых предприятий? - вяло заспорила Марина. Вяло, потому что Шаров был ее законным супругом, но никак не "драгоценным муженьком". И кому, спрашивается, об этом знать, как не Ефимову? Будь Шаров "драгоценным муженьком", пожалуй, она не вела бы сейчас с Леонидом таких доверительных разговоров.
- Неважно! - Даже нарастающая темнота не могла скрыть, как исказилось лицо Ефимова. - Суть не в том. Все акции в одних руках - это была бы сила. Ну, если на двоих делить, тогда каждый тоже получит выгодный кусок. А когда все вот так рассредоточено, поделено на семерых, это не богатство. Достаток, по нынешним временам, не более. Вот получить контрольный пакет акций - это да. И ни с кем не делиться. Ни с кем, Марина! Ты же умная, я вижу, ты не могла над этим не задумываться…
Марина порадовалась, что ее лицо для Леонида тоже прикрыто вечерней мглой. Ато неизвестно, какие чувства на нем отражаются.
С Леонидом она сошлась уже после того, как Валька Баканин помог ей, вчерашней студентке, занять место гендиректора "Уральского инструмента". И сразу поняла разницу между безрассудной привязанностью к ней Баканина и чувствами зрелого человека, знающего себе цену, каким, по ее мнению, являлся Леонид. Ефимов не стал бы бегать за женщиной, не стал бы настойчиво звать ее замуж. Он был холоден, и это в нем очаровывало. Вопрос о том, чтобы Марине бросить Шарова, между ними никогда не возникал. Наоборот, Леонид сказал, что ничего удобнее такого супруга просто нет. "Он у тебя невозмутим, как Будда… Резиновый Будда!" - посмеялся Леонид, и Марина тогда тоже смеялась: резиновый Будда, как точно подмечено! Леонид всегда был остроумен, это Марина отмечала в те времена, когда они еще не стали близки… При ближайшем знакомстве выяснилось, что у Ефимова есть и неприятные черты: так, он страшно эгоцентричен, хочет, чтобы им без конца восхищались, хвалили, чуть ли не поклонялись ему. Но Марина охотно прощала это любовнику и шла навстречу его слабостям. В конце концов, она сама - изрядная эгоистка. В этом они с Леонидом - два сапога пара. Каждый из них - сам по себе, каждый - зверь-одиночка. Именно на этом основании, должно быть, они сошлись. Они легко разгадывают намерения друг друга, едва ли не читают мысли - ловят друг друга на тайных мыслях, раня, унижая, но и подтверждая эту противоестественную общность двух одиноких зверей…
Вот и эту Маринину мысль относительно контрольного пакета акций Леонид правильно угадал. И преподнес ее Марине на блюдечке своей откровенности.
- Что же ты намерен делать, чтобы изменить положение с акциями? - нежным голосом, чуть слышно спросила Марина. Она понизила голос невольно, потому что на сей раз ей было боязно получить прямой ответ. Однако Леонид истолковал это по-своему и прошипел:
- Что, у тебя в кабинете жучки?
- Опомнись, Леня, какие жучки?
- Какие-какие! Древоточцы! Ты что, издеваешься? Почему ты шепчешь?
- Никаких жучков! - возмутилась Марина в полный голос. - Мои секьюрити проверяют кабинет каждую неделю, а они у меня из ФСБ. Никто не шепчет. Говори по-человечески!
Леонид отступил. Примостился на офисном вертящемся стуле.
- А что говорить, - неожиданно нейтральным, заурядным голосом произнес он нейтральные, заурядные слова. - По-моему, все сказано.
- Так ты хочешь убедить всех остальных продать тебе свои акции? - жестко уточнила Марина.
Леонид отрицательно мотнул головой. В этом жесте было нечто капризное, будто он сердился на то, что Марина не угадала.
- Продать? Нет. Это значит - нерациональное использование фондов. Чего это ради я должен тратить свои деньги!
- Тогда - подарить? - усмехнулась она.
- Ты же умная, - поднял голову Леонид. На сумеречном его лице брови слились с глазами в одну черную непроглядную целокупность. - Ты все прекрасно поняла. Поняла раньше, чем я с тобой заговорил на эту тему. Ведь правда?
- Нет, не правда! - вспыхнула Марина. - Леня, что ты задумал? Это преступление! За это можно попасть в милицию, в тюрьму…
- Так, значит, все-таки ты догадалась, о чем идет речь, не так ли?
У Марины не хватило слов и дыхания. Леонид снова встал и начал ходить по кабинету.
- Преступление… Вот и ты, Марина, бросаешься словами, которые ничего не означают. Когда-то на меня произвели впечатление стихотворные строчки: "Мятеж не может кончиться удачей. В противном случае, его зовут иначе". Значительная часть - да что там, все современные большие состояния основаны на том, что ты только что назвала преступлением. Ну и кто об этом вспоминает? Если мятеж удается, его называют революцией; если удается то, что мы обсуждаем, это называется бизнесом. Нет, конечно, если в дело вмешиваются милиция и прокуратура, тогда все закричат о преступлении - так же, как ты сейчас. Но милиции и прокуратуры не будет. Я тебе гарантирую. Здесь у меня все схвачено. И в Александрбурге, и в самой Москве. Вот увидишь.
- Никогда нельзя быть уверенным, что все схвачено, - возразила Марина. Настойчивость Леонида выбивала у нее почву из-под ног. Она помнила, что банкротство завода имени Губкина на рубеже 2000 года сопровождалось острейшими конфликтами, и, для того чтобы им завладеть, Ефимову пришлось совершить несколько криминальных действий, в том числе подделать подписи на кое-каких документах. Но бумаги - это все-таки одно, а живые люди - совсем другое. Люди, которые перестанут быть живыми… их друзья… пусть даже у таких, как она и Леонид, не бывает настоящих друзей…
- А вот я уверен.
- Сейчас не ельцинское время.
- Время другое, а чиновники прежние. И, к счастью, занимают прежние кресла.
- Ну, ладно, допустим, у тебя все получится. - Марина устала спорить. - А зачем тебе я? Тебе ведь нужны только акции, правда? Почему ты не можешь и меня… как других? Откуда такое благородство?
- Как это "откуда"? Марина, на самом деле я ничуть не благороден. Я стараюсь о своей выгоде. А если я получу тебя, это будет самая выгодная сделка в моей жизни. Потому что ты - лучшая женщина из всех, кого я встречал.
Хорошо, что властвует темнота. Темнота играет на руку Леониду. Тон, которым он произносит фразу о лучшей женщине, слишком гладок и отработан, чтобы ему верить, но лицо скрывается во мраке, позволяя приписывать мимике чувства, которых недостает голосу. И еще - прикосновения. Те прикосновения, которыми Леонид мог вскружить Марине голову, сбросить в преисподнюю… заставить поверить, что она на самом деле лучшая женщина из всех, кого он встречал…
Ускользнув из объятий, Марина нажала кнопку выключателя. Атмосфера мгновенно лишилась интимности: деловые партнеры смотрели в лица друг другу, думая лишь о деле, которое отныне должно было связать их крепче, чем интимная связь. Леонид мог праздновать победу: он видел, что ему удалось переубедить госпожу Криворучко. Отныне они - сообщники. Их лица не прикрыты темнотой, они лишены тайны друг для друга. Похолодевшие взгляды. Внезапно проступившие морщины. Складки в углах рта.
- Ты разбираешься в ядах? - спрашивает Марина.
- Сразу видно женщину! Марина, яды - это ненадежно. Мы должны действовать наверняка.
- Тогда… что же? - Ну вот, еще и кровь! Марина терпеть не может крови.
- Твой телохранитель тебе предан?
- Да, по-моему, на него можно положиться.
- Хорошо стреляет?
- Бывший спецназовец.
- То, что нужно. Ты с ним спишь? Возмущение Марины не укрылось от Ефимова.
- Ладно тебе стесняться! Неужели ты еще не уяснила себе, что я не ревнив? Ревность - это чувство для глупцов. Умные люди умеют уважать чужие маленькие слабости.
- Нет, - с усилием выговорила Марина, - я не сплю со своим телохранителем.
- Личный интерес отпадает. Попробуем воздействовать на него через деньги. Сколько ему не хватает для полного счастья?
- Я выясню.
- Выясни, плиз. - Теперь, когда душевные колебания Марины остались позади, Леонид снова повеселел. - Но, знаешь, одного твоего телохранителя нам маловато, даже если он и спецназовец. Подумай, с кем еще из надежных и неболтливых людей мы могли бы войти в контакт…
- Тебе не кажется, что слишком много посторонних будет замешано в этом деле? Ты думаешь после с ними поступить… так же?
- Об этом не беспокойся. Киллеры к правосудию не обращаются. Они удовлетворятся тем, что мы им отстегнем от барских щедрот. В конце концов, полными и безраздельными владельцами "Уральского инструмента" и завода имени Губкина останемся мы вдвоем. Еще и "Уралочку" прихватим.
- А как быть с "Зевсом"? - подцепила любовника Марина. Разговор, как это обыкновенно у них бывало, если не оканчивалось сексом, перехлестнул в дуэль. - Кажется, и к нему у тебя есть активный интерес. Ты намерен убрать с дороги Вальку Баканина? Ах да, имеется ведь еще твой клеврет, Зарубин… Слушай, Ленечка, да ты у меня, оказывается, сериальный убийца. Откуда у тебя эти дурные наклонности? Вот так никогда не знаешь, с кем ложишься в постель.
- "Зевса" пока что оставим в покое. Загвоздка в том, что Баканина мне пока убирать невыгодно… Точнее, выгодно его убрать, а не убить. Как, это я еще продумаю. Но все остальные - пощады не ждите! - шутливо присовокупил он. Да, как это ни ужасно звучит - шутливо! Как будто это все - только шутка…
- Пощады не ждите, - повторила вслед за Леонидом Марина, скорее задумчиво, чем с воодушевлением.
В Леониде от предчувствия активных действий проявился какой-то мальчишеский задор, будто убийства - это нечто вроде игры, то для Марины все представало в ином свете. Все будет всерьез. Они должны поставить на карту свою свободу - и в результате все приобрести или все потерять. Как может Леонид быть настолько весел? Нет, он не такой, как Марина, он совершенно, совершенно другой. Как будто не человек… или сверхчеловек… или… или совершенно особая, уникальная разновидность человека. Как будто ему безразличны обычные человеческие эмоции, эта нервная дрожь в предчувствии решительного поступка. А Марина - ей не стыдно признаться самой себе - боится! Какой риск, какой умопомрачительный риск…
Но разве не рисковала Марина раньше? Когда приехала из своего Уральска поступать в политехнический? Когда выходила замуж за Шарова? Когда взвалила на свои хрупкие, почти девочкины плечи тяжесть фирмы "Уральский инструмент"? До сих пор все обходилось, словно судьба ворожила ей. Так что надо рискнуть.
А в ее положении непременно надо. В том положении, о котором она сегодня собралась откровенно побеседовать с Леонидом, до того, как он сбил ее с толку своим деловым предложением о совместных убийствах. Сегодня она не сможет уже заговорить с ним на эту тему. Нет, не сейчас… Эта тема противоположна убийствам, как жизнь противоположна смерти.
- Шарова тоже убираем? - словно сквозь туман, расслышала Марина и кивнула:
- Шарова? Да, пожалуй. Скорее всего.
- Ай-ай-ай! Супружник до такой степени тебе досадил? Тебе его совсем не жалко?
- Леня, не ерничай, прошу тебя!
- Не буду, не буду, - утрированно замахал руками Леонид. - Я не собирался ранить твои чувства. Честно говоря, я подумывал оставить Шарова в живых. По крайней мере, расправиться с ним в последнюю очередь. Что ни говори, а из наших институтских преподавателей он был самым классным. Но я тебя понимаю: всю жизнь тащить на себе эту обузу - не обрадуешься.
- Прекрати, - с усилием выговорила Марина.
Марина согласилась на эту встречу по одной причине: сообщить Леониду, что она от него беременна. Он мужчина, он обязан принять на себя ответственность за такое событие! Но разговор принял такой оборот, что слова о беременности прозвучали бы здесь вопиюще неуместно, и Марина ничего не сказала. Она прикидывала: кого из двоих мужчин она может дать в отцы этому несчастному ребенку? Один из потенциальных отцов в ближайшем будущем станет убийцей. Другой - жертвой первого.
Пожалуй, при таком раскладе ребенку лучше не рождаться…
Александрбург, 25 марта 2006 года, 09.15.
Роберт Васильев