Антон слез с мотоцикла, стал снимать шлем. Положил на сиденье. Надо было как-то поблагодарить парня, руку там пожать, слова какие-то сказать. Но Плетнева чуть покачивало от непривычно быстрой езды по дороге, которая все время петляла.
- Ну как, нормально себя чувствуешь? - спросил мотоциклист, снова слегка приподнимая забрало шлема, словно не желая открывать перед Антоном свое лицо. Странный парень, подумал Плетнев. Ну не хочет - его дело.
- Спасибо за помощь, - сказал он наконец и протянул руку. - Давай хоть познакомимся. Меня Антоном зовут.
Парень помедлил, потом стянул с руки перчатку и тоже протянул руку: ладонь у него была узкая, с длинными пальцами, ногти которых были покрыты розовым, почти прозрачным лаком. И еще - колечко на мизинце.
Плетнев держал эту ладонь на своей и тупо рассматривал, не зная, чего делать - пожать или как? Поднял глаза на парня. А тот другой рукой ловко сбросил шлем, из-под которого золотистой волной хлынули длинные волосы. Мать честная! Девица!..
- Мила… - услышал остолбеневший Плетнев. Его совершенно сбил с толку чистый, похожий на звон сразу нескольких маленьких колокольчиков смех девушки. - Очень приятно! Не ожидал?
И Антон вдруг почувствовал, что начинает безудержно и густо краснеть. Это его руки словно вспомнили, как цепко хватались за тело девушки во время крутых виражей мотоцикла, и где там был ее живот, где грудь… Господи, надо ж такое!
Увидев его искреннее смятение, Мила засмеялась еще громче и веселее, хлопая себя руками по бедрам, по коленкам, затянутым черной кожей.
Антон совершенно обалдел. Так он еще никогда не влипал! И девушка это видела и прекрасно понимала. И потому смех ее был не иронический, а добрый, дружеский…
- Ты извини меня, Антон, - сказала она наконец, вытирая тыльной стороной ладони глаза, которые, похоже, у нее слезились от смеха, - я совсем не хотела тебя разводить. Это перед мужиками надо было выглядеть, иначе б они… ну сам знаешь, послали бы подальше, и дело с концом. У нас ведь бабе в мужской разговор вмешиваться не положено, понимаешь?
- А то… - пришел в себя Плетнев. - Везде так… Но ты меня тоже, пожалуйста, прости…
- За что? - удивилась Мила, глядя на него ясными глазами.
- Ну я… это… - Он попытался показать на себе руками, как держался за нее во время долгой поездки и как ему за эту его вольность теперь неудобно перед ней. - Ну ты… это… А?..
- Здорово излагаешь! - восхитилась девушка. - Э-э-э! Постой, да ты, может, решил, что я - "голубой"? - Она отрицательно затрясла головой, отчего волна волос вихрем окутала ее голову. - Не, я - совсем нормальная! - Она снова захохотала, окончательно выбивая Антона из колеи.
И он сообразил, что самое лучшее для него - не объясняться, а принять все, как есть. И тоже захохотал как сумасшедший.
Так они и смеялись - от всей души и будто подначивая друг друга к новым приступам смеха. Пока не устали. Она перекинула ногу через мотоцикл, сев боком, он присел рядом с ней, приобняв девушку рукой. Посмотрели друг на друга.
- Ну цирк… - устало выдохнул Плетнев.
- Не, ты понимаешь, - снова вернулась к своим объяснениям Мила, - если б я им заявила, что мой папа - Слон, они б меня запросто послали подальше. Ну и тебе пришлось бы с троими возню устраивать. Да еще б и ты загрузился: вот, мол, девка за меня заступается, так ведь?
- Ну не совсем, конечно, но лучше тебе было бы оказаться в стороне.
- А ты уверен, что разобрался бы с ними? - с интересом спросила Мила.
- Без сомнения.
- Такой крутой?
- Нет, Мила, школа… да и практика многолетняя.
- Чего-нибудь из спецов?
- Правильно мыслишь. Поэтому и ломать их мне нельзя - приравнивается к применению боевого оружия.
- О как! Значит, я все правильно сделала. Я так считаю: если можешь выручить человека, надо это делать. А подраться у нас ты всегда успеешь, наверняка поводов найдешь немало, пока будешь друга своего искать. Ну, к примеру, окажись тот водила с дружками не цемдолинскими, а портовыми, я бы не стала вмешиваться: себе дороже. Да мне им и сказать нечего. Слон для них - не авторитет.
- И правильно, нечего девушке зря рисковать… Слушай, Мил, а что, ты часто так вот парнем прикидываешься?
- А я не прикидываюсь. Просто говорю не "я пошла", а "я пошел" - и все. Под шлемом-то лица не видно. А все остальное, - она лукаво посмотрела на него снизу вверх, - ты ж сам небось уже обратил внимание?
- Ты извини, - снова завел он свою шарманку.
- Да ладно тебе! - отмахнулась она. - Я, когда была помоложе, слыхала про себя от соседок… Те матери говорили, мол, девка без сисек - как яхта без киля. Ну и чего? Сперва обидно было, чуть не заревела, а потом плюнула. Все, чего надо, есть, и все - мое. А кому не нравится, пускай топает!..
- Ну и молодец. И зря ты всяких дур слушаешь!
- Да никого я уже не слушаю… Чего комплексовать? Вот только б еще бабские интонации убрать, тогда б вообще…
- Чего - вообще? - Антон уставился ей в глаза. - И зачем? Ты ж красивая девушка. И голос у тебя… Одно удовольствие слушать, ей-богу!
- Ну спасибо… - Мила легко отмахнулась ладонью с перчаткой. - У меня теперь другие интересы, не женские… Мотоцикл вот… Компы… Железо всякое…
- Ты что, и в компьютерах разбираешься? - удивился Плетнев, но сообразил, что ничего здесь удивительного нет: время такое. И поколение рано повзрослело.
- А ты разве - нет?
- В мое время… Когда меня учили, Милочка, у нас такого понятия еще не было. Меня совсем другому учили. И я тоже учил…
- И научил? Это - "горячие точки", что ли, всякие, да?
- Вот видишь, какая ты умница. Значит, и мозгами тебя Бог не обидел. И вообще ничем он тебя не обошел! И мотоцикл ты водишь просто классно! И красивая ты девчонка! И храбрости тебе не занимать! И даже родитель у тебя и тот - Слон. Так что успокойся!
- А я и не волнуюсь! - Она посмотрела на него и опять кокетливо тряхнула головой так, что светло-серебристые волосы веером закрутились вокруг ее головы, мазнув своими кончиками Плетнева по губам, будто опахалом.
- А я видел живых слонов, - почему-то вырвалось у Антона. Вот уж о чем он меньше всего думал.
- Эка невидаль! - усмехнулась Мила. - В любом зоопарке…
- Нет, я их на воле видел… там. - Плетнев качнул головой в ту сторону, где скоро уже должно было появиться солнце.
- На Востоке?
- В Африке.
- А чего ты там делал? - Она посмотрела на него заинтересованно.
- Что умел… Чему научили… Только не подумай, что я хвастун, нет. Просто вспомнилось сейчас почему-то… Высокие такие, здоровые… важные… целое стадо. И слоненочек - вот такой, - он показал на мотоцикл, - может, чуть больше. Смешной… Мы отошли в сторону, чтоб дать им дорогу… Слушай, Мил, запиши мой мобильный, а? Извини, что я…
- Да чего ты все извиняешься? - Она с любопытством взглянула на него и улыбнулась. - Все равно записывать я ничего не буду, понял? Я, когда приезжаю к родителям, и свою мобилу отключаю, и на чужие вызовы не отвечаю. Закон. А если кто-то захочет вдруг меня увидеть, - добавила она многозначительно и, не выдержав серьезности, подмигнула Антону и засмеялась, - то он запросто найдет меня в "Снасти".
- А что это за "Снасть" такая?
- Интернет-кафе на набережной, в центре. Я там фактически каждый вечер бываю. И меня там все знают… А ты теперь у них, что ли? - Мила кивнула на красную вывеску у дверей горпрокуратуры.
- Нет, не то чтобы, но в некотором роде… Тот, кого я ищу, работал в Москве, в Генеральной прокуратуре. Но во время теракта был тяжело контужен. Ну и… словом, надо его найти… Жена его волнуется, товарищи…
- Ладно, помощь понадобится, расскажешь потом. Поеду.
Антон поднялся, поправил сумку на плече. Мила легко перекинула ногу через руль, села верхом, надела шлем, заправив под него волосы, завела двигатель и протянула Антону руку. Он взял ее и сжал обеими ладонями, словно не зная, что делать дальше - целовать? отпускать?
- Чего, так и будем? - глухо донеслось из-под шлема.
Решился: поцеловал и отпустил будто выпорхнувшую из его рук ладонь.
Девушка взмахнула ею, и мотоцикл почти прыжком рванул вперед, огласив сонную, провинциальную улицу ревом мощного мотора. Через десяток секунд все стихло вдали.
Антон постоял, посмотрел вслед, грустно усмехнулся и стал подниматься по ступеням к двери. За ней наверняка должен был находиться пост дежурного милиционера.
Глава пятая ТЕТКИНЫ СТРАДАНИЯ
Утро для всех коренных жителей и приезжих в этом городе началось с двух главных вопросов: дали свет или нет? И если нет, то когда дадут? Немедленно следовало и разочарование: света не было, и когда будет, одному Богу известно. По городу поползли, словно распространяясь волнами от брошенного в воду камня, вполне правдоподобные слухи о том, что в компьютерной программе, о которой так много и хвастливо заявляли ее создатели - из местных умельцев, - произошел непредвиденный сбой, после чего лавиной пошло так называемое веерное отключение городских объектов от единой системы энергопитания. Одним словом, во всем виновато городское руководство, которое поручило подготовить программу и принять на себя управление сложнейшей хозяйственной отраслью непрофессионалам, а проще говоря, неучам. И когда произошло неверное распределение электроэнергии, резко увеличилась нагрузка на подстанции, возникло перенапряжение в сетях - порядка миллионов киловатт, после чего система, работавшая к тому же в тестовом режиме, естественно, не выдержала таких сумасшедших перенагрузок. Иначе говоря, местные программисты, не имевшие опыта внедрения подобных крупных компьютерных систем управления, оказались далеко не на высоте.
Но это говорили те, кто хоть как-то разбирались, или делали вид, что разбираются, в сложившейся ситуации. А для обыкновенных жителей города, грубо говоря, для его обывателей это означало, что в их квартирах потекут холодильники, простоявшие всю ночь без электричества. И в магазинах - больших и малых - это предвещало огромные убытки. Там ведь не кило сосисок хранилось, как в домашнем холодильнике, а тонны и тонны мяса, рыбы, птицы. Та же печальная участь ожидала и торговые предприятия, связанные с питанием - широкую сеть ресторанов, кафе, закусочных, - город-то южный, лето, отпускная пора, полно приезжего народа…
Но еще большая беда, поистине катастрофа, надвигалась на городскую больницу…
Ориентируясь на подсказки той компании, в которой провел ночь, а больше на собственную память, хоть и давнее это было дело, Александр Борисович Турецкий отыскал-таки и улицу Гвардейцев, и нужный ему дом номер пятнадцать.
Он, конечно, помнил, что теткин дом с голубой верандой, сложенный частично из дерева, частично из кирпича и даже самана, окружал небольшой, но густой сад, где росли яблони, черешни, тутовое дерево. И еще росла одна жердёла - это мелкий такой абрикос - плотный и очень сладкий.
И снова перед глазами Александра Борисовича возникла совсем уже давняя картина. Он вспомнил, как тетя Валя - молодая и жутко красивая двоюродная сестра его отца, жена потомственного моряка дяди Левы, - которой тогда ну никак не подходило слово "тетя", ловко забиралась на яблони и аккуратно снимала большие оранжево-красные яблоки. Это чтоб они не падали на землю, не стукались и не портились от этого. Она подавала их стоящему внизу племяннику Сашке, в ту пору сильно вытянувшемуся юноше, еще школьнику, десятикласснику, и, озорно глядя ему в глаза, заливисто хохотала оттого, что он испытывал невероятное смущение. И ведь было отчего. Эта чертовка была старше Сашки всего на какие-то шесть-семь лет, но именно эта разница и делала ее женщиной, а он еще оставался мальчишкой.
Ну так вот, тетя Валя, видно, нарочно, собираясь снимать плоды, не надевала спортивные шаровары, а забиралась на толстые ветки в том виде, как ходила по двору целый день, - в легком коротком платьице. И юный Турецкий, вынужденный помогать ей, поневоле шарил глазами по сильным, загорелым ногам своей родственницы, дико смущаясь, когда взгляд нечаянно натыкался на ее темные трусики. Конечно же она все видела и, конечно, валяла дурака, - у нее с дядей Левой была, как говорила Сашке мать, настоящая любовь, хотя тот был старше ее в два раза. Все это знал Александр, но в молодости каждое лето его так и тянуло сюда, в этот небольшой, ухоженный дворик с плодовыми деревьями, с виноградом, заплетающим веранду, и с прекрасным видом на море. Во дворик, по которому бегала босоногая, шустрая и лукавая тетя Валя, от шуток которой у него вечно кружилась голова…
Давно уже снесли на кладбище бывшего механика теплохода "Аркадий Первенцев", не раз ходившего в загранку. Красавица хохотушка Валя превратилась в Валентину Денисовну, пенсионерку, жалующуюся в редких письмах в Москву на участившиеся сердечные боли и сетующую, что "дорогой племяш" совсем позабыл последнюю свою родственницу, вовсе носа не кажет. Впрочем, и сетования ее были больше похожи на обычный прежний треп - надо ж было одинокой тетке хоть кому-то рассказывать, что происходит вокруг, в надежде, что племянника хоть что-то заинтересует, и он приедет, погостит… Выпьет молодого вина. И можно будет снова посмеяться, как когда-то, и повспоминать вместе прошлое, в котором было столько радости и красоты, которые теперь подевались неизвестно куда… Как странно исчезает все самое лучшее в жизни…
Но память, оказалось, не подвела. Вот и постаревший дом, которого Александр Борисович не видел полтора десятка лет, - где-то накануне всех коренных перемен в государстве навещал тетю Валю, будучи здесь в служебной командировке…
Собственно, и командировка тогда была придумана, это Костя Меркулов помог, чтоб Турецкий приехал и помог тетке похоронить дядю Леву. Не дожил тот до "полного торжества демократии", и слава богу. Не нравилось старому моряку все то, что происходило в стране…
И с тех пор Александр больше не был здесь… Нет, кажется, позже еще разок приезжал, но уже по своим следственным делам, в середине или даже в конце девяностых. Однако тетку не застал, - к кому-то из последних то ли своих, то ли родственников покойного мужа уезжала она, а после писала, что сильно жалела, не застав Сашки. Сколько ж ей тогда исполнилось? Лет за сорок уже, а второй раз замуж так и не вышла… И ведь по-прежнему оставалась очень хороша, но уже не девичьей, а зрелой, женской красотой. Фотография сохранилась… Наверное, действительно у них с дядь Левой большая любовь была…
Дом фактически не изменился, разве что голубой цвет веранды выгорел на солнце. Что ж, значит, вполне можно будет и обновить, покрасить, все тетке помощь.
И сад вроде бы остался тем же, новых деревьев не появилось, но здорово загустел он, высокой травы много, кустарник какой-то, - видно, тяжело Валентине заниматься в одиночестве "сельским хозяйством". И виноградные лозы стали толстыми, постарели, некому их обновлять…
А вот солнце - оно точно осталось прежним, тем самым, от которого кружилась голова. И море так же голубело вдали, становясь белесым на горизонте и сливаясь с небом. Не хватало лишь ловкой, красивой девушки в цветастом платьице, словно заблудившейся в густой кроне яблони…
Александр Борисович, чувствуя вполне понятное, ностальгическое волнение, будто и в самом деле после долгого плавания в чужих морях возвратился наконец в родной дом, легонько тронул калитку. Она не открылась. Перегнулся, посмотрел: изнутри она была заперта на обычный крючок.
Усмехнулся, вспомнил, что этот крючок здесь был всегда, а замка ни дядька еще, ни тетка никогда не вешали. Сбросил крючок, открыл калитку и вошел во двор. Уже хотел крикнуть, позвать Валентину, но его сзади окликнули.
- Эй, молодой человек! Чего это тебе в чужом дворе надо?
"Молодой? Это очень интересно!" - хмыкнул Турецкий. Он обернулся и увидел пожилую женщину в длинном темном платье и такой же косынке, завязанной на седой голове как бандана, с двумя пустыми ведрами в руках, вставленными одно в другое. Определенно, соседка.
- Здравствуйте, - стараясь выглядеть приветливым, сказал он, поворачивая тем не менее к женщине лицо не тронутой стороной. - Тут моя тетка проживает, Валентина Денисовна. Вот, приехал навестить… По дороге, - поправился он, чтобы не выглядеть в глазах чужого человека бездельником. Видок-то внешний, что ни говори, оставлял сегодня желать много лучшего - начиная с физиономии и кончая неглаженой одежкой.
Женщина смотрела на него удивленно. Даже ведра на землю поставила. И, сложив руки на груди, уперла подбородок в свой кулачок.
- Постой, - задумчиво сказала она, глядя на Турецкого строго и недоверчиво, - чего-то я не очень…
- Племянник я ее… Из Москвы… Проездом тут. Она сейчас дома, не знаете?
- Погоди! - будто обрадовалась соседка. - Сашка, что ль?
- Я самый. - Александр Борисович улыбнулся. - А вы кто?
- А я - Настя… Ты меня не знаешь. Да и я тебя - тоже, честно говоря… Но Денисовна говорила, да… Вспоминала часто, особенно в последнее время. Обещал, говорит, племяш навестить, да обещанного, известно, три года ждут… Ну и что ж ты так, племянничек дорогой? - последнюю фразу сказала с явным осуждением.
- А что случилось? - даже испугался Турецкий. - С Валей?..
- Ты ж сколько не был-то, годков пятнадцать, поди? Совсем родню забыл? Нехорошо, Сашка… В больнице твоя тетка, вот что.
- А что случилось? - Александр Борисович почувствовал, как возле сердца что-то сжалось и повеяло неприятным таким, мерзким холодком.
- А что в нашем-то возрасте может быть? - философски заметила соседка. - Сердце… И сам-то чего удивляешься? Разве не знаешь? Она ж, поди, писала…
- Писала…
Турецкий тяжело вздохнул оттого, что соседка, в общем, по-своему права, и она определенно винила именно его в болезни Валентины. Отчасти и это, возможно, так, все собирался приехать, помочь… Обещаниями отделывался… Ну да, конечно, работа же была! А вот нет ее теперь, и решительно ничего на свете не произошло. Ничего не случилось! Как и не существовало никогда ни следователя Сашки Турецкого, ни первого помощника генерального прокурора Александра Борисовича… И никому это, в сущности, оказалось не нужно.
- А где эта больница, не подскажете? Анастасия… не помню, как вас по батюшке?
- Алексеевна… Да ты и не можешь помнить, говорю же! Ох, бестолковый… Если тетка не писала… Я недавняя соседка ее. Это о тебе она много рассказывала… Какой ты весь важный да серьезный…
Турецкий усмехнулся: ну, конечно, "важняк" - вот отсюда и "важный". Ох, фантазерка тетка!
- А положили-то ее в городскую - это как к рынку выйдешь, там спросишь, каждый подскажет. В кардиологии она. Уж вторую неделю. Ты, как навестишь, мне после расскажи обязательно, ладно?.. - Соседка подняла ведра и, покачав укоризненно головой, добавила, скорее, самой себе: - Ишь ты, столько лет не был и удивляется, почему родная тетка в больнице! Ну надо же! Молодежь… одно слово…
"Вот и удостоился: молодым назвали…"
Анастасия Алексеевна пошла вниз по улице, откуда пришел Турецкий. Там, на перекрестке улиц, стоит, он видел, колонка, где двое теток набирали воду. Ну, конечно, электричества-то нет, городской водопровод не работает, а колонка, наверное, еще от водокачки имеет немного воды.
Недовольная соседка… Вроде и дела ей никакого нет, но наверняка они с Валентиной известиями обмениваются, сочувствуют друг другу либо завидуют и злорадствуют. Но Анастасии он явно не понравился. Ну и черт с ней. Надо немедленно Валентину навестить, чего-нибудь принести ей, соку, может?