Действительно, не виделись они добрый десяток лет и случайно пересеклись на московской улице в тот год, когда Владимир, окончив военное училище в Ярославле, приехал в столицу. Приехал погулять пару дней - по той простой причине, что раньше он в Москве не бывал, учеба закончена, назначение - под Серпухов - только со следующего месяца, а сейчас у него законный отпуск. Почему бы не погулять?
Встреча была неожиданной, но приятели, почти позабывшие детские шалости, друг другу очень обрадовались. И снова Володя Корневич почувствовал себя ниже Германа на многие ступени социальной лестницы. Себя он ощущал грубым и неотесанным мужланом, солдафоном, не нюхавшим жизни (не считая, разумеется, казармы и портянок), а Герка мерещился ему небожителем. Удивительно, что в их ситуации роли распределились "с точностью до наоборот". Казалось бы, как может для офицера быть авторитетом избалованный мальчик-мажор? Но Корневич вновь попал под обаяние Тоцкого. Тот показал ему такую Москву, которую вчерашний курсант и предположить не мог: закрытые ночные клубы, стриптиз-бары, концерты модных музыкантов и не менее модные тусовки. После этих самых концертов Корневич так близко сталкивался с людьми, которых вчера еще мог видеть только на экране телевизора, что он просто ошалевал от этого, - и теперь уж навеки Герман Тоцкий стал его кумиром.
Сейчас, сидя перед Светланой Перовой и рассказывая нехитрую историю своих отношений с Германом, Корневич и не думал предавать старого друга. Ну Тоцкий прислал ему с оказией старинный кинжал, оказавшийся, с точки зрения экспертов, новоделом, но кинжал этот к преступлению, в котором его обвиняют, уж точно никакого отношения не имеет. Чистенький ножичек - зря баба старается. Да и вряд ли на него всерьез требуется разрешение, а если и так - пустячок по сравнению с тем, что ему грозит.
Этим свой рассказ Корневич и закончил:
- Так что к ножичку вы зазря привязались, точно говорю! - и даже улыбнулся.
…Советник юстиции Владимир Дмитриевич Поремский напросился сегодня на чаек к своему шефу и давнему приятелю - Александру Борисовичу Турецкому. Супруга Турецкого Ирина - музыкант по образованию и большая любительница концертов - этот вечер допоздна проводила с дочерью в филармонии, поэтому Александр пригласил Поремского к себе домой, хотя тот и предлагал изначально встретиться в ресторане.
Ну домой так домой - не стал отказываться Володя. Будучи знаком с Турецким не первый год, Володя прекрасно представлял быт начальника, поэтому все необходимое к чаю он прихватил с собой.
Хозяин довольно крякнул, увидев этот "чайный набор" - две бутылки армянского коньяка, палка сырокопченой колбасы, два куренка-гриль, треть сырной головки, парочка жизнерадостных желтых лимонов, маленькая дынька-колхозница и увесистая плитка горького швейцарского шоколада.
- Ну уважил старика, Володя! Что ж думаешь, если Генриховна сегодня отсутствует, то у меня и колбасы в доме не найдется?
- Да ладно вам, Александр Борисович! - смущенно улыбнулся Поремский. - Не с пустыми же руками в гости идти. К тому же я по делу.
- Давай так, Володя, - ответил Турецкий, - ежели по делу, то в кабинете и по имени-отчеству, а ежели с коньяком, то, значит, в гости. Так что для начала выпьем и закусим, да оба на "ты" перейдем - давно пора.
Выпив по первой рюмке коньяку в качестве аперитива, приятели достали цыплят из термопакета, порезали сыр-колбасу да фрукты-овощи и приступили к трапезе. Турецкий вдруг почувствовал, что он голоден как волк. Владимир будто угадал его мысли:
- Волчья у нас все же работа! Набегался сегодня, даже пообедать не успел.
Турецкий захохотал:
- Так ты к тому, что следователя, как и волка, ноги кормят и бегать много приходится, или намекаешь, что от такой работы волчий аппетит разыгрывается?
- И про то, и про другое, да и про многое третье, Александр Борисович!
- Так! Александра Борисовича - отставить! За это и выпьем. В смысле на брудершафт.
- Ага! Вас отставишь! - пошутил Поремский, разливая в очередной раз коньяк по рюмкам.
- А что, Володя, на мое место метишь?! - поддержал шутку Турецкий и с удовольствием выпил.
- Упаси бог, мне пока и своих проблем достаточно! - делано испугался молодой следователь.
- Так что у тебя за дела? Что за проблемы?
- Да дела у нас непростые, как ты знаешь! Вот скажи, Борисыч, поделись секретами мастерства, как ты с политиками и правительственными чиновниками следственную работу проводишь? - Владимир с трудом, но перешел с Турецким на "ты", однако назвать его просто Сашей пока не решался. - Тебе все же чаще приходится с ними сталкиваться. А как с ними ладить?
Турецкий вмиг посерьезнел. Действительно, его пост - старшего помощника генерального прокурора - предполагал общение на самом высоком уровне, причем это было вовсе не дружеское общение. Случались и конфликты, и не один высокопоставленный чиновник грозился Турецкому, что полетит его голова. Но чаще случалось наоборот.
- С ними, Володя, надо не ладить, а работать. Как и с другими подследственными или свидетелями. Перед законом все равны.
- Но некоторые, как говаривал британский классик, все-таки равнее, - грустно усмехнулся Поремский.
- Во что ты там вляпался, Володя? Поделись со старым боевым товарищем.
- Да для этого я и пришел, - отозвался следователь. - А дело у нас такое. Как тебе известно, принятый закон о так называемой монетизации льгот, а проще говоря, федеральный закон номер сто двадцать два, вошедший в силу в начале этого года, сделал нищими наших пенсионеров, которые, казалось бы, и так живут за чертой бедности, но при этом помог другим людям сказочно обогатиться. Например, при распределении федеральных средств на медикаменты. Дело, которое я сейчас веду, касается именно аптечной сферы.
- Очень интересно, Володя! Поверишь ли - я сейчас занят ровно тем же, - откликнулся удивленный Турецкий. - Так в чем суть?
- А суть в том, что наш общий начальник - заместитель генерального прокурора Меркулов - поручил мне расследовать скандальное дело о случаях смертельного отравления самыми безобидными препаратами.
- Это то дело о четырнадцати смертях? - припомнил Турецкий. - Ты прости, Володя, я так со своим замотался, что оторвался от жизни и работы коллег.
- Оно самое! - мрачно ответил Владимир. - И смотри, что мы имеем. Между потерпевшими, а их, к слову сказать, больше, чем четырнадцать, просто некоторых удалось спасти, так вот, между потерпевшими нет никакой связи, препараты они все принимали разные - в зависимости от ситуации, от конкретного недомогания, но самые распространенные. У кого-то желудок болел, кто похмельем маялся, у кого давление поднялось, а у кого и температура. Вот скажи: что у тебя в домашней аптечке имеется?
Турецкий почесал в затылке, задумавшись:
- Ну коньяк там точно отсутствует, а так самое обычное: аспирин, анальгин, ношпа, что-то от кашля, что-то в нос капать, витамины для растущего организма нашего ребенка, что-то от гриппа. Да плюс все эти рекламируемые нонче средства - от живота. Ирина на них запала, как в рекламе велено: когда поешь жирного да вкусного - выпей таблеточку мезима, и все отлично усвоится. Я-то таблетками не особо увлекаюсь… Так, самый типичный набор от случайных хворей, ничего специфического.
- Вот-вот, и я о том же: те таблетки, что послужили причиной отравления двух десятков людей, тоже ничего специфического не представляли. Анальгин да аспирин в основном. Причем производители у них от Белгорода до Гамбурга, даже тут не подкопаешься. Но есть и объединяющее начало: все эти таблетки - как отечественные, так и зарубежные - поставлялись в столичные аптеки фирмой "Реливер". Причем поступали они на Центральную аптечную базу, а оттуда уже распределялись по городским аптекам.
- А там ты пробовал копать - в ЦАБе? Может быть, дело в неправильном хранении? - спросил Турецкий, припоминая, где в деле об убийстве Голобродского фигурировал ЦАБ.
- Проверял. Там все чисто: выполнение правил хранения под контролем, все нормы соблюдаются, да и препараты на базе не задерживаются, точнее, не хранятся - там просто перевалочный пункт. Так вот, начал я выяснять, что же это за фирма "Реливер", который руководит некто Артур Николаевич Руденский, и выяснилась следующая любопытная деталь, что как раз в самое ближайшее время проводится некий - разумеется, негласный - тендер. То есть, официально он не объявлен, а этакий междусобойчик, между медицинскими чиновниками: какой фирме отдать наилучший государственный контракт. И дело идет ни много ни мало о пятистах миллионах, обрати внимание, условных единиц, то бишь долларов. Потому что в нашей стране до сих пор удобнее все считать на доллары, в рублях такую сумму и вовсе трудно озвучить.
Различные поставщики (а не производители, что любопытно) борются за то, чтобы получить эксклюзивные права на снабжение медикаментами города-героя Москвы. Сам понимаешь, из федерального бюджета на здравоохранение выделяются суммы со многими нулями, и торговля медикаментами не последняя статья дохода. Для этих целей выделяется ежегодно порядка двух миллиардов тех же вечнозеленых долларов. К тому же списки льготных препаратов, а также списки тех самых, для кого они предназначены, постоянно сокращаются. После этой самой монетизации стало очень выгодно поставлять лекарства. Цены полетели вверх…
- Очень интересно! - Турецкий даже привстал. - Погоди секундочку!
Александр Борисович встал из-за стола, вышел в прихожую, нашел в своей куртке мобильный телефон и набрал номер:
- Галина! Добрый вечер! Турецкий беспокоит. Не могла бы ты уточнить - фигурирует ли в нашем деле Артур Николаевич Руденский и его фирма "Реливер", которая занимается фармацевтическими поставками?.. Да… да-да, спасибо… Очень прошу тебя, отзвонись, если хоть где-то мелькали… Фирмами у нас как раз ты занималась, кому, как не тебе, знать.
После чего Турецкий вернулся к столу, щедро плеснул коньяку - себе и собеседнику:
- Ты извини, Володя! Мысль у меня одна появилась, настолько мы рядом ходим, что захотелось проверить тут же, не отходя от кассы.
- Да конечно! - согласился Поремский. - Как я понимаю, вы сейчас убийством в прямом эфире заняты?
- Точно так! Причем, что интересно, убитый пенсионер и ветеран как раз проводил самодеятельное расследование о махинациях в нашей аптечной системе. Если ты помнишь, он в эфире немало фамилий тех самых высокопоставленных чиновников назвал.
- Да, слышал об этом! Только вот нужных мне людей вниманием обошел.
- А кто у тебя кроме Руденского?
- Дело в том, что вышел я аккурат на заместителя министра здравоохранения - Анатолия Васильевича Мясникова. Именно он лоббировал интересы Руденского, и похоже на то, что их связывают давние отношения. Вчера он меня отказался принять. Повестку замминистра не пошлешь - вот я и пришел к тебе посоветоваться, как же мне его допросить?..
10
Разумеется, о своих отношениях с семейством Тоцких Корневич рассказал не все. Тогда - во время их загула с Германом по столичным клубам - Владимир впервые попал к нему домой, где и познакомился с Анастасией Сергеевной. Простой деревенский парень, которого годы в казарме совсем не облагородили, просто обалдел, встретившись с такой великосветской дамой, какой ему привиделась Тоцкая. Он даже простил Герману детское вранье о том, что его мать актриса, а папа космонавт. Володя совсем растерялся - от их роскошно обставленной квартиры, от участливого отношения к нему со стороны матери товарища. Ему вообще не верилось, что эта прекрасная дама - мать Герки. В деревне он привык к тому, что матери его ровесников уже к тридцати пяти годам превращаются в старух от тяжелой работы и от не менее тяжелой жизни с вечно пьющими мужьями.
Корневич чувствовал себя неуклюжим медведем, боялся что-то разбить, сломать, ляпнуть какую-то явную глупость или пошлость. Обливаясь от смущения потом, пил ядовито-зеленый ликер из крохотных рюмочек, необдуманно согласился на незнакомый ему напиток виски, обрадовался большим бокалам, гордо отказался ото льда и содовой, закусывал прозрачными лимонными дольками и практически сразу напился.
Самое страшное состояло в том, что проснулся Владимир в постели с Анастасией. Обнаженная роскошная женщина с длинными золотистыми волосами обнимала его во сне - и руками, и ногами, - прижималась так откровенно, что никакого сомнения в их ночных занятиях у Корневича не оставалось. Причем они не были прикрыты никаким одеялом, а влажные простыни были сбиты в комок у них в ногах. Почувствовав его пробуждение, Анастасия пробормотала спросонья:
- Ну ты и зверь! - И, покрепче обняв, куснула его за шею.
Обмирая от стыда, Владимир намеревался ретироваться немедленно, но был застигнут Германом, который так не вовремя заглянул в материнскую спальню.
Вместо того чтобы возмутиться, прогнать товарища детских шалостей пинками из дома или излить свой праведный гнев как-то иначе, Герман оглушительно захохотал. Тут и Анастасия проснулась окончательно - посмотрела внимательно на сына, потом перевела сонный взгляд на Корневича и произнесла:
- Герка, пошел вон! А ты поцелуй меня, Володенька!
После чего уснула обратно, не выпуская из своих рук Корневича.
Но Герман и не думал идти вон, он шепотом сказал Корневичу:
- Вставай, дружок! Пойдем обмоем твое боевое крещение! Ишь как в тебя старуха вцепилась!
Владимиру больше ничего не оставалось делать, как осторожненько выбраться из объятий Анастасии. В красном полумраке спальни, который был искусственно создан плотными шторами, он никак не мог разыскать свою одежду. Чертыхаясь, все же нашел брюки, но обнаружил, что они распороты по шву - вдоль ширинки и ниже, - плюнул, замотался в мятую простыню наподобие римского патриция и отправился вслед за Германом.
Тот ждал его на просторной кухне с уже налитым виски в двух низких бокалах толстого стекла. Заметив смущение Владимира, Тоцкий опять оглушительно захохотал:
- Не дрейфь, Володька! Не ты первый, не ты последний! Но мамаша меня удивила, конечно, - так быстро охомутать бравого офицера!
Корневич пристыженно молчал. А Герман уже тянул ему виски, предлагая чокнуться.
- Ну его к черту - это ваше виски! Водка в этом доме имеется или как? - наконец-то подал голос грубоватый Корневич.
- Ах водочки захотелось с утра? Хорошо начинаешь! - продолжал глумиться Герман.
Тем не менее встал, пошел к холодильнику, достал литровую бутылку "Финляндии" и, выплеснув дорогой виски из бокала прямо в посудную мойку, щедро плеснул в пузатый бокал водки. До краев. Корневич выпил залпом и даже не крякнул. Тоцкий милосердно подвинул к нему блюдо с различными закусками: тут тебе и малосольная красная рыбка, и копченая колбаса, и балык осетрины, и дорогой сыр с голубой плесенью, и крупные ядреные греческие оливки, и ломтики лимона. Но Корневич все это богатство гордо отверг - ему все не давала покоя мысль, что он так бесчестно повел себя в доме своего лучшего друга, в доме, где его так гостеприимно приняли.
- Ладно, старший лейтенант Корневич! Отставить совестью мучиться! Моя маман ни одного надлежащего чле… - он захохотал, - не, не над-лежащего, а над-стоящего члена не пропустит. Так что и ты просто удостоился. И не бери в голову…
Тут Герман и себе плеснул полный бокал водки - и также залпом выпил. Он лишь бахвалился перед Корневичем, а у самого тряслись руки, и вовсе не от похмелья, в отличие от "сладкой парочки", он вовсе не злоупотребил спиртным накануне.
Сказанное было близко к действительности. Мать Германа спала со многими - и фактически у него на глазах.
Тем летом, когда он познакомился с Корневичем, его родители официально развелись, отец не выдержал тотального давления супруги, которая требовала от него отчета по каждому шагу, контролировала даже его пульс и дыхание, не говоря уже о времени и кошельке.
С тех пор всю свою любовь, настроенную на желание командовать и подчинять, Анастасия Сергеевна Тоцкая перенесла на собственного сына. Счастливое детство Германа в одночасье закончилось тем летом - с тех пор его жизнь напоминала кошмар. Со страстностью волчицы она оберегала свое дитя от всех "пороков" и "посягательств"; по принципу: "Так не достанься же ты никому!" - отгоняла от него девушек, не давала сыночку и шага ступить самостоятельно. Диктовала и выбирала ему жизнь.
Но при этом организм скучающей женщины требовал настоящей мужской ласки. Пока сын был маленьким, Анастасия, не связанная больше узами брака, тащила в постель любого мужчину, с которым ей доводилось пересекаться по делу или в быту. В такие дни юного Германа мать укладывала спать на кресле-кровати в смежной комнате. И мальчишка, слышавший все, что происходило в спальне, тревожно ворочался под одеялом. Потом, когда подрос и стал интересоваться половыми вопросами, начал приоткрывать дверь и подглядывать в щель.
Всего этого Герман Корневичу и не собирался рассказывать. Наоборот, сложившиеся обстоятельства были ему на руку: легкий шантаж товарища никогда не повредит, может быть, даже пользу принесет. Короче говоря, в жизни пригодится. Так что случай из их детства, когда Герман Тоцкий спас Владимиру жизнь и они кровно побратались, клянясь в вечной верности, - это ерунда и мелочи по сравнению с тем, что произошло в спальне Анастасии.
Так и оказалось. Владимир Корневич, не имеющий обычных человеческих представлений о чести, совести, стыде и раскаянии, не был тем не менее совсем бесчувственным или безответственным. Как часто бывает у людей, презирающих и преступающих нормы, у него был свой собственный - перекошенный - кодекс поведения, от которого он не мог отойти, как вор не может отступить от воровского "закона". И самым первым пунктом в этом своде жизненных правил Корневича стояла верность детской клятве. Верность тем, кого он ставил выше себя.
Поэтому, когда старинный приятель по просьбе "прекрасной дамы", перед которой Владимир тоже ощущал себя в долгу, попросил помочь по старой дружбе, да к тому же не бесплатно, Корневич не раздумывал ни секунды.
Допросы в Матросской Тишине продолжались.
- Где вы были в прошлое воскресенье?
- Светлана Петровна! А можно задать вопрос конкретнее, я тут счет дням потерял в изоляторе, а вы меня про какое-то воскресенье спрашиваете.
- Хорошо, задам вопрос иначе: где и с кем вы провели пятнадцатое мая? Напоминаю, что это было воскресенье, и на службе у вас был выходной.
- Ах вот как! Действительно, если вы говорите, что у меня был выходной, значит, все проверили. А раз у меня был выходной, значит, я отдыхал. - Владимир Корневич довольно улыбаясь, откидывался на стуле.
К нему приводили свидетелей всех его преступлений для очных ставок…
- Екатерина Геннадьевна, посмотрите внимательно: вы знаете этого человека?
- Я с ним не знакома. Но видеть его мне доводилось.
- Где, когда, при каких обстоятельствах?
- Шестого мая на съемках "народного репортажа" у памятника Маяковскому.
- Что делал этот человек?
- Стоял рядом с пенсионером Голобродским, который давал интервью. Снимал его на камеру со спины. Потом подошел вплотную. А Голобродский за сердце схватился, упал как подкошенный. Ужас! А этот мужчина, - Андрюшина подбородком кивала на Корневича, - исчез тут же. Я и не заметила даже, как он испарился…