- Боже мой… Что с ней?!
На полу лифта полулежала девушка, привалившись спиной к стенке. Растерзанная одежда прикрывала ее тело, на лицо упали длинные волосы. Туфли на высоких каблуках валялись в разных углах. Женщины оцепенели, не зная, что делать дальше. Послышался звук подъезжающей машины, дверь подъезда распахнулась, и ввалились трое милиционеров, о чем-то весело переговариваясь. Дружно протопали к лифту, и один из них обратился к остолбеневшим женщинам:
- Вы милицию вызывали?
Не дождавшись ответа, он заглянул в лифт и присвистнул:
- Ничего себе… А говорили - музыка громкая, веселье… Вот тебе и веселье. - Пощупал у девушки пульс, окинул быстрым взглядом кабину лифта и буднично обратился к остальным: - Криминалистов надо вызывать.
Повернулся к застывшим в ужасе женщинам:
- В лифт не заходили?
Те дружно замотали головами.
- Молодцы. Следы не затоптали. Ну, кто из вас в состоянии говорить?
Когда Анна Андреевна вернулась наконец-то домой, часы показывали начало пятого утра. Находясь в почти невменяемом состоянии от пережитого, она вбежала в Танькину комнату, бросилась к ней и стала осыпать ее лицо поцелуями, приговаривая:
- Все, паразитка такая, никаких тебе ночных гуляний, никаких компьютерных клубов, убоище ты мое!
Танька едва продрала глаза и, взглянув на часы, заорала:
- Я бы еще три часа могла поспать! А ты меня будишь среди ночи и всякие гадости говоришь! Прямо с утра настроение испортила, мне теперь и в школу идти неохота!
- Спи, моя радость, спи, солнышко, ненаглядная моя! - Стала гладить ее по голове безумная мамаша, кляня себя за то, что совершенно не умеет воспитывать свою длинноногую кобылку, которой по виду все восемнадцать, а умишко - как у десятилетней. Танька захихикала, зачмокала губами и тут же мощно захрапела. Счастливое свойство юности - мгновенно засыпать, невзирая на любые огорчения. В детской спала пятилетняя Манюня, чистый ангел, которая неизвестно еще во что вырастет. Внешне абсолютная копия своего отца - не дай бог унаследует его натуру. Одна в их семье такая уже есть. "Тогда повешусь!" - утешила себя Анна Андреевна и рухнула в свою сиротскую постель как подкошенная, и только начала подсчитывать, сколько осталось поспать, как провалилась в глубокий сон, где, к счастью, уже ничего не снилось.
С утра Турецкий вспомнил, что обещал Ирке сюрприз, и записал в свой ежедневник на каждой страничке для памяти одно кодовое слово - "сюрприз". Чтобы не расслабляться и в очередной раз не разочаровывать жену, а то мало ли что ей взбредет в голову от обиды. Она женщина видная, мужики вокруг нее так и вьются, гады, так и норовят ее заманить. Вдруг кто-то ей окажет больше внимания, чем законный супруг, а она и поведется, падкая на лесть и любые знаки внимания… Он закрыл блокнот и мысли его сразу перенеслись ко вчерашнему разговору с Виктором. Турецкий полночи просидел над следственными материалами и понял, что дело зашло в тупик. Хотя оно и не так безнадежно, как стало уже казаться Гоголеву. Пока он брился, приводил себя в порядок, тщательно чистил ботинки, в голове прокручивались идеи, которые он тут же заносил в блокнот. У Турецкого было счастливое свойство: даже если накануне он засыпал с головной болью от нерешенных вопросов, с утра у него всегда была ясная голова и лучшие решения приходили к нему именно по утрам.
Он энергично взбежал по ступенькам Управления внутренних дел, с удовольствием ощущая напряжение мышц своих длинных тренированных ног, пересек коридор и постучал в дверь кабинета Гоголева. Оттуда донеслось:
- Войдите!
Турецкий зашел и по озабоченному выражению лица Гоголева понял: что-то случилось. Вместо приветствия Гоголев угрюмо изрек:
- Накаркали мы с тобой вчера, Саша.
- Неужто опять объявился маньяк? - огорчился Турецкий, присаживаясь на стул.
- Он самый… Его почерк. Ночью выезжали на место преступления. Картина та же: задушена около трех часов, труп обнаружили жильцы соседнего дома в три часа двадцать минут ночи. По их вызову приехал наряд из районного отделения милиции, потом уже вызвали нас… Вот, взгляни. - И он протянул Турецкому тоненькую папку. Саша открыл ее и, взлянув на фотоснимки с места происшествия, тяжело вздохнул:
- Совсем девочка… Документы при ней были?
- Нет, но мы уже знаем, кто она, - Мельникова Анастасия, шестнадцать лет.
- Оперативно работаете - десять утра, а личность идентифицирована. Жила в этом доме, что ли?
- Тут большого ума не надо. На восьмом этаже мастерские художников, в одной из них молодежь гуляла, дискотеку устроила, весь район перебудили. Так эта девочка к ним направлялась. Не дошла… Он ее выследил, подлец. Районный инспектор Борщевский к ним поднялся, попросил опознать. Они как увидели, хмель сразу выветрился. Девчонка в десятом классе училась. И что они, дуры, все шляются по ночам? Ведь не раз уже оповещали население и по радио, и по телевидению - как об стенку горох. Каждая ведь думает - это с другими такое происходит, а меня не коснется. Допрыгалась. Зла на них не хватает…
- Витя, дай мне человека, хочу съездить на место, походить, посмотреть…
Гоголев оживился:
- А что, действительно, ты - свежая голова, может, что-то и выявишь. У меня тут молодой следователь есть, неуемный парень, идеями так и фонтанирует… Иногда в точку попадает. Остальные сейчас заняты под завязку, а этого я тебе дам.
Через полчаса Турецкий и Крупнин выходили из машины, и Валера, преисполненный чувством гордости за оказанное ему доверие сопровождать знаменитого "важняка", делился своими соображениями:
- Я, Александр Борисович, давно думаю, что этот гад живет в Центральном районе. Были предположения, что он гастролер, но ведь все свои преступления он совершает с завидным постоянством именно здесь. Скрытое наблюдение ничего не дало - он ни разу не возвращался на места, где оставлял труп. Так что вряд ли он половой психопат, желающий пережить заново то, что испытал, когда насиловал и душил девушек. И патрулирование ничего особенного не выявило, из всех, кто внешне напоминал по фигуре убийцу, ведь в лицо его фактически никто не видел, не вызывает подозрения ни один. Я вот еще почему думаю, что он живет в этом районе, - размышлял вслух Валера, пока Турецкий внимательно осматривал входную дверь в подъезд, потом присел на корточки возле лифта - ведь он каждый раз буквально ускользает, исчезает после убийства. Здоровенный мужик. Не в безвоздушном же пространстве он находится. Как бы ни было поздно, а время его действий не такое уж позднее, всегда на улице есть прохожие, которые что-нибудь да заметили бы. Тем более что весь город наслышан об убийствах. Даже дети знают. Либо он, проживая в этом районе, знает проходные дворы, где меньше шансов столкнуться с прохожими и тем более патрулем, либо он, как житель этого района, уже примелькался и на него никто не обращает внимания. К тому же он явно обладает выдержкой и ничем себя не выдает. Идет спокойно, не оглядывается, по сторонам головой не вертит. Как будто возвращается из гостей или припозднился после работы.
Турецкий с интересом прислушивался к Крупнину и одобрительно кивал.
- Ты прямо Шерлок Холмс и доктор Ватсон, вместе взятые, - наконец выразил он свое одобрение словами. Валера расплылся в довольной улыбке.
- А поквартирные обходы действительно пополнили нашу картотеку, только по этому делу результатов не дали.
- Я читал материалы. Чего только не узнаешь о людях, - перебил его Турецкий и заглянул за угол лифта в темную нишу. - Фонарик есть?
- Да, всегда ношу с собой. - И Валера вытащил из сумки, которая висела у него на плече, китайский фонарик.
- Он ее здесь ждал, - уверенно сказал Турецкий, выключая фонарик и возвращая его Валере.
- Размер обуви определили? - В Валере проснулся его обычный азарт.
- Легко, - усмехнулся Турецкий - несмотря на то что кто-то своей лапой залез в самую гущу вековой пыли. Спасибо нашим уборщицам, которые ленятся убирать в укромных уголках. Размер обуви сорок седьмой.
- Точно, - восхитился Валера. - А лапа моя, я тогда на корточках сидел, когда следы снимал. Равновесие потерял, на руку оперся… Вот мои пальчики и засветились.
- Вместе с ладошкой, - усмехнулся Турецкий. - Да ладно, не тушуйся, с кем не бывает, - заметил он смущение Валеры. - Главное, размер обуви тот же, что и в предыдущих случаях. Поехали к Гоголеву, есть соображения…
- Ну что? - c надеждой спросил у Турецкого Гоголев, стоило тому переступить порог кабинета.
- Будем звонить в Москву. Просить подкрепление.
- Ну, если ты считаешь… - нехотя согласился Гоголев. - Так хотелось своими силами обойтись. Кого хочешь призвать?
- Cвоих, конечно. Грязнова-старшего, Володю Яковлева и Галю Романову. И сегодня же. Посели их, пожалуйста, рядом со мной в вашей гостинице.
- Что, и Галю тоже? - многозначительным тоном спросил Виктор Петрович.
- Обижаешь, начальник, - отшутился Турецкий. - Она моя боевая подруга.
- И тебя это когда-нибудь останавливало? - не унимался Гоголев.
- Представь себе - иногда да! - парировал Турецкий. - Кончай, Витя, прикалываться. Лучше пошли пожуем куда-нибудь, я сейчас с голоду умру. Как говорит моя вредная дочурка: "Ну дайте же мне наконец жратиньки!"
- Куда ты хочешь? Где вкуснее или где подешевле?
- А совместить никак нельзя?
- Смотря что ты предпочитаешь в это время суток.
- Пожалуй, легкое винцо. Нам же еще работать, - понял с полуслова намек своего друга Саша.
- Ну, тогда пошли в ресторанчик "Хижина". Там чудная грузинская кухня, и вкусная, и по карману таким "важнякам", как мы с тобой.
- Да я в джинсах, - оглядел себя Турецкий.
- Мелочи жизни, - отмахнулся Гоголев, - ресторанчик совсем махонький и вполне демократичный.
Когда друзья заказали семгу в ореховом соусе и "Киндзмараули", Гоголев заметил:
- Семга у них - объеденье.
Рыба действительно оказалась замечательной, оторваться от нее было невозможно, и единственное, что удерживало от немедленного ее уничтожения, так это то, что она обжигала рот и, поданная в какой-то специальной посуде, остывала очень медленно. Друзья решили на некоторое время не вспоминать о деле маньяка и поговорить просто о жизни. Но о чем бы они ни заводили разговор, все возвращалось к этой теме.
- Знаешь, Витя, меня очень беспокоит, что молодежь теперь ведет в основном ночной образ жизни. Такое время опасное, столько придурков по ночам бродит. И ничего их не учит. Сидела бы дома та девочка шестнадцатилетняя, ничего не случилось бы. И сколько таких полуночниц? Ладно, парни, они хоть отпор могут дать. А девицы-малолетки? У них ведь только дурь в голове…
- Кстати, о дури. Ты знаешь, что у нас в Питере происходит? Появилась группировка азербайджанцев, травкой торгуют. Такой, знаешь, вполне безобидной травкой, для детей, как нам объясняют подростки, когда их на улице подбирают. Действуют эти азербайджанцы изуверски - девчонок прикармливают, а когда те под балдой, они на все согласны. Им уже море по колено, весело очень. Такое свойство у этой травки - она беспричинный смех вызывает. Жить им замечательно, они готовы любить кого угодно, в том числе этих азербайджанцев, которые им радость доставляют. Так что ждем демографического взрыва за счет тринадцатилетних мамаш. Одна четырнадцатилетняя у нас сейчас на примете как распространительница. Сама втянулась, теперь подруг снабжает. Где только деньги берут?
Не хочется думать о худшем…
- Да ты что? Четырнадцать лет?! Не пугай меня, Витя, ради бога. Моей того гляди пятнадцать. Кстати, ржет по любому поводу. Меня сейчас инфаркт хватит!
- Она у вас разве по ночам шляется? Правда, дурное дело нехитрое, вполне дня хватает, чтобы глупостей натворить.
- Нет, наша ночами никуда не ходит. Ирка у нас мамаша строгая, спуску не дает. А днем она занята выше крыши - английская школа, музыкальная школа, бассейн, по выходным ролледром.
- А ты говоришь, что она у вас ржет без причины. Молодец. Я бы рыдал день и ночь, взвали на меня столько нагрузки.
- Да она все с удовольствием делает. Одно мне не нравится - на язык очень острая. Что-нибудь как сказанет - хоть стой, хоть падай. Перед людьми иной раз стыдно. Я тут недавно при ней Ирке рассказывал, что мне премию дали - три тысячи рублей. Дело одно давнишнее раскрыл - о троих душителях. Через пару дней едем в троллейбусе всей семьей на концерт Голощекина, в час пик. Она вдруг на весь тролейбус и выдала: "Папа, а тебе что, за каждое удушение по тысяче выдали?" Не знал, куда от стыда деваться.
Гоголев расхохотался.
- Давай выпьем за твою дочку, дай бог, чтобы хоть половина таких, как она, была. Днем учится до опупения, ночами спит, ангел небесный, под неусыпным контролем матери. У этой точно не будет никакой дури в голове.
- Тьфу-тьфу, - суеверно сплюнул счастливый папаша, и они продолжили поглощать кулинарные изыски грузинской кухни, отщипывая кусочки свежайшего лаваша и запивая эту вкуснотищу отличным вином. Когда вышли на улицу и уселись в машину, Турецкий вдруг хлопнул ладонью себя по лбу.
- Витя, я посоветоваться хотел - что Ирке подарить? Я ей сюрприз сгоряча пообещал, а теперь голову ломаю, какой.
- Да ведь у нее же день рождения уже прошел!
- Прошел, да новая дата назрела - сколько-то лет знакомства.
- Какие эти женщины беспокойные, спасенья от них нет. Ну, попроси ты денег, купи сама себе подарок - так нет, ей сюрприз подавай! - начал подтрунивать над другом Гоголев.
- Я пообещал сюрприз… - вздохнув, признался Турецкий.
- Я подумаю, - серьезно пообещал Гоголев и повернулся к водителю: - В управление!
Андрей Борисович сидел за письменным столом. Большая статья, над которой он работал последние несколько месяцев, близилась к завершению. Мысли легко выстраивались в логическую цепь, и ему оставалось только заносить их в компьютер. Телефонный звонок прервал его деятельность, и он немного удивился, кому понадобился с утра в воскресенье. Звонили ему обычно только из университета, если менялось расписание или назначалось заседание кафедры. В издательства он обычно звонил сам, поскольку человеком был пунктуальным и никогда никого не подводил.
- Андрей Борисович, - услышал он в трубке голос, который кого-то ему напоминал, - здравствуйте!
- Здравствуйте, - ответил он, пытаясь вспомнить, кому принадлежал голос.
- Вы сейчас удивитесь, что я звоню спустя столько лет. Я ваша бывшая учительница математики Елена Александровна.
- Я очень рад вас слышать, - действительно обрадовался ей Каледин. - Чем могу служить?
- Помните, как много лет назад вы посещали математический кружок в нашей школе?
- Еще бы, - с удовольствием вспомнил свое первое увлечение математикой молодой доцент. - И я вам до сих пор благодарен за то, что вы привили мне любовь к математике.
- Очень рада, что мои труды не пропали даром, - засмеялась совсем молодым смехом его единственная любимая учительница. - Я знаю о ваших успехах, читала в журналах ваши замечательные статьи, знаю, что вы уже доцент…
- А почему же вы обращаетесь ко мне на "вы"? Помнится, когда вы меня учили, обращались на "ты"… - попытался пошутить Каледин.
- Ну, сейчас как-то неловко, вы человек известный. У меня к вам просьба: я по-прежнему веду занятия в математическом кружке, и мне бы очень хотелось, чтобы вы приехали к нам и рассказали ребятам что-нибудь занимательное о числах. У меня есть несколько по-настоящему талантливых учеников, им было бы очень интересно послушать известного ученого.
Хотя Каледин был очень загружен в университете, а дома обычно не отходил от компьютера, голос учительницы всколыхнул в нем приятные воспоминания о том счастливом времени, когда он учился в школе и была еще жива мама, и Андрей Борисович тут же согласился, оговорив, что свободное время может выделить только с трех до полпятого в среду или четверг. Елена Александровна обрадовалась, и они договорились на четверг.
В четверг Андрей Борисович, поднимаясь по ступенькам родной школы на второй этаж к учительской, испытал чувство неожиданного волнения - в этом здании он провел восемь лет, прежде чем перевестись в математическую школу. А когда увидел Елену Александровну, постаревшую на двадцать лет, расчувствовался. Она была все такой же - добрые глаза ласково смотрели на бывшего ученика, который рос на ее глазах и стал известным математиком. Она ввела его в класс и представила своим ученикам, явно гордясь его успехами. Пятнадцать пар глаз с любопытством уставились на Каледина. Он спокойно уселся за учительский стол, решив, что в таком положении будет ближе к ученикам. Елена Алексадровна сидела за последней партой и подбадривающе улыбалась.
- Я бы хотел с вами поговорить сегодня о нуле. - Ребята зашевелились и заулыбались. Видимо, тема сегодняшнего занятия их позабавила. - Кто из вас знает, где возникло понятие нуля?
- Мне кажется, его ввел кто-то из арабских математиков, - предположила черноглазая девчушка со смышленным выражением лица.
- Да, - согласился Андрей Борисович, - такое предположение существует. Около 810 года нашей эры арабский математик Мухаммед бен Муса Аль-Хорезми ввел десятичную систему исчисления и прибег к понятию нуля. Но он же в своих трудах заявил, что десятичной системе исчисления мы обязаны не ему, поскольку он позаимствовал ее у индийцев. Индийский математик Брахмагупта, который жил в первой половине VII века, работал над этой темой. Кстати, он же автор астрономического трактата "Усовершенствованное учение Брахмы". Но и он, по мнению некоторых современных ученых, открыл понятие нуля позже, чем оно появилось у ученых майя. Есть данные, что уже в V веке ученые майя дату рождения Вселенной обозначили нулевым годом. И первый день каждого месяца тоже обозначали нулем. А кто из вас знает, каким образом майя обозначали нуль?
- Наверное, каким-нибудь рисунком, - допустил пухлощекий паренек со второй парты.
- Совершенно верно. Обозначая нуль, майя рисовали маленького человечка с запрокинутой головой.
И этот человечек вызывал множество сомнений и споров среди ученых. И пока подавляющее число ученых признают открытие нуля за Брахмагуптой.
Каледин с удовольствием рассказывал, видя неподдельный интерес в устремленных на него глазах школьников, и испытывал состояние вдохновения, которое посещало его каждый раз, когда он чувствовал заинтересованность слушателей. Он был отличным лектором, знал это и в такие минуты был счастлив. У него есть работа, которую он любил и отдавал ей все свое время. И что ему еще надо? Ничего… Потеряв маму, он погрузился в свою любимую работу, и его больше ничего не волновало. Жизнь была и так наполненна.
Вечером Андрей Борисович не торопясь возвращался домой после занятий с вечерниками и с удовольствием вдыхал аромат распускающихся цветов. Он не запоминал названия, но всегда любовался их совершенством и в глубине души считал, что по красоте цветы уступают только цифрам. Мимо него пробежали две девушки, цокая по тротуару высокими каблучками и о чем-то весело переговариваясь. Вдруг одна оглянулась на Каледина, что-то тихо сказала подруге, та тоже оглянулась, они расхохотались и ускорили шаг.