- Ну не скажи, - покачал головой Турецкий. - Мальчишки нынче за прическами следят не хуже девочек. Я на это дело обратил внимание, когда моя Нинка однажды сказала, что ей нравятся мальчики ухоженные, с аккуратными головами. Дай, думаю, понаблюдаю, есть ли такие в природе. Ого-го, сколько их! Даже у ее знакомых с ролледрома тоже на голове имеется что-то похожее на прическу. Весьма своеобразную. То петушиный гребешок торчит, то рисунок, как у коня в яблоках. Интересно, как в кино… Славка, я сейчас зайду в управление, у меня там дела. А через пару часиков рвану к нашему ученому. У меня сюрприз для него есть. В большой серой папке. Я подготовил культурную программу по теме "Творчество Микалоюса Чюрлениса".
- Собираешься ему доклад прочитать? - пошутил Грязнов.
- Не зубоскаль, дружище. Не тот случай. Я хитрый и коварный и собираюсь его обыграть в затянувшейся страшной игре, которую он затеял.
Когда Турецкий зашел во двор, он машинально поднял голову и посмотрел на окна Каледина, понимая, что все равно ничего увидеть не сможет. Время предэкзаменационных консультаций прошло, вечерние занятия в университете закончились в конце мая, так что были все основания застать Каледина дома. Действительно, стоило Александру позвонить, за дверью послышались тяжелые приближающиеся шаги. Турецкий встал прямо напротив дверного глазка, чтобы хозяин дома сразу смог его рассмотреть.
- Кто там? - послышался не очень довольный голос.
- Свои. - Турецкому хотелось, чтобы Каледин не слишком напрягался его визитом, и поэтому решил придать своему голосу некоторую долю вольности.
Дверь раскрылась, и Каледин в давешнем домашнем наряде встретил гостя. Он так и не потрудился смыть с кофты пятно от зубной пасты. Чистюля Турецкий удивился, но виду не подал.
- А я к вам опять без предупредительного звонка. Вы уж извините меня, был поблизости и решил вас навестить. Вы же меня приглашали, вот я и пользуюсь вашим гостеприимством, - весело заговорил он, не обращая внимания на вытянутое лицо хозяина.
- Здравствуйте, - слегка наклонил голову Каледин и приглашающим жестом указал рукой вглубь квартиры. - Ну что ж, вы меня приучаете к тому, что в гости можно приходить неожиданно. В этом тоже есть своя прелесть. Во всяком случае, не надо готовиться, наводить порядок… Как есть - так и есть.
- Не смущайтесь, - Турецкий тщательно вытер ноги и зашел в комнату, отметив про себя, что беспорядка в ней стало заметно больше.
- Некогда убирать, - проследил его взгляд Каледин. - Я сейчас так увлечен работой, что вообще не вижу вокруг ничего.
- Да я, впрочем, к вам пришел не с ревизией, а просто пообщаться. Совсем ненадолго, - успокоил он Каледина. - Вы знаете, мне тут случайно попалась папка с репродукциями картин Чюрлениса. Помните, мы в прошлый раз с вами говорили о его творчестве? Вы еще мне сказали, что у вас есть записи его органной музыки.
- Да, помню, - сдержанно ответил Каледин, - даже помню, что предложил вам послушать эти записи. Но вы тогда, помнится, спешили. А сейчас у вас как со временем?
- Ну, судя по тому, что я к вам все-таки забрел, да еще захватил с собой папку с репродукциями, время у меня есть. К тому же мы можем совместить сразу оба приятных для нас занятия: вы мне включите записи, и мы вместе посмотрим репродукции.
- Я их когда-то видел, - бросил на ходу Каледин, направляясь к музыкальному центру и ставя грампластинку. - Представляете, эту пластинку я купил у одного коллекционера. Давно за ней охотился. Хотел купить диск с записями Чюрлениса, да что-то он мне нигде не попадается. А я человек азартный, фонотеку собираю давно, дал объявление в газету. И представьте себе - мне позвонил один пожилой коллекционер, он распродавал свою фонотеку, поскольку собирался уезжать к сыну в Израиль. А пластинки весят много, к тому же транспортировка довольно сложная, вот он и решил не рисковать. Я к нему поехал за Чюрленисом, а купил еще два десятка пластинок. Сейчас все слушают диски, а я по старинке - пластинки.
Турецкий сел на диван, который в этот раз был частично освобожден от бумаг, и приготовился слушать. Рядом с собой он положил внушительных размеров папку с репродукциями.
- Вы знаете, наверное, что отец Чюрлениса играл на органе? - спросил у него Каледин.
- Знаю, - ответил Турецкий, поскольку накануне, готовясь к встрече с Калединым, прочитал в большой статье, приложенной к репродукциям, о биографии и творческом пути Чюрлениса.
Каледин удивленно поднял брови.
- Вы удивляете меня все больше, - не удержался он от похвалы.
- То ли еще будет! - смешливо ответил Турецкий, и, заметив беспокойство во взгляде Каледина, пояснил: - Я же вам говорил, что следователи не такие уж ограниченные люди, как о нас думают. Я бы с удовольствием послушал и симфонические, и хоровые, и камерные произведения Чюрлениса. Но в этот раз давайте ограничимся его органной музыкой, чтобы не слишком утомлять вас.
- Я вам поставлю его концерт "Море" - для оркестра и органа. Очень величественная и одновременно романтическая поэма.
- А у меня как раз есть среди репродукций его цикл "Cоната моря", присаживайтесь рядом, вместе посмотрим. Хотелось бы убедиться, что Чюрленис хотел картинами выразить музыку, а красками стремился передать музыкальные звуки. Во всяком случае, так считает искусствовед, написавший о нем статью для этой подборки репродукций. Вы помните - ведь у него даже художественные произведения часто носят музыкальные названия - фуга, прелюдия, соната…
Каледин с интересом слушал Турецкого, настороженность и беспокойство немного отпустили его.
- Вы так свободно владеете музыкальной терминологией… Только не говорите, что следователи получают еще и консерваторское образование.
- Не знаю, как другие следователи, но у меня такого образования нет. Зато моя жена пианистка, когда-то выступала с концертами. Сейчас педагог-музыкант. Постоянно занимается моей музыкальной культурой. Раз в месяц на концерты ходим всенепременно.
Каледин сел наконец рядом со следователем, и, слушая органный концерт, Турецкий стал передавать ему репродукции.
- Вот, смотрите, Чюрленис даже свои картины называет частями сонатных циклов. - Скупая улыбка появилась на лице Каледина, и он внимательно изучил одну за другой репродукции: цикл "Соната весны" и "Соната моря" с указанием частей - Аллегро, Анданте, Скерцо, Финал. - Какая гармония… - тихо проговорил он, наслаждаясь звуками музыки и рассматривая картины.
- Да, он один из тех редких художников, которые чувствуют музыку в природе, - подтвердил свои ощущения Турецкий. - Я очень люблю море, хотя, к сожалению, редко удается выезжать туда на отдых. И, вы знаете, море мне иногда снится - его бескрайность, уходящая к горизонту, даже всплески волн слышу…
А вы любите море, Андрей Борисович?
- Да, люблю, - как-то неуверенно ответил математик.
- А вам оно снится?
- Очень редко, - неохотно ответил Каледин. Что-то в его лице неуловимо изменилось, и Турецкий почувствовал перемену, только не мог себе объяснить ее причину.
- Спасибо вам большое, не стану больше злоупотреблять вашим гостеприимством. - Турецкий стал собирать все репродукции в папку, наконец встал с дивана под заключительные аккорды органа с оркестром. Хозяин дома пошел провожать гостя, и лицо его выражало нескрываемое облегчение. Они вежливо пожали друг другу руки, и Турецкий уважительно заметил:
- У вас такие большие и крепкие руки, жаль, пропадают зря. Держать ручку в такой руке просто грех, вам бы борьбой заниматься. Не ходите в спортзал?
- Я абсолютно неспортивный человек. Да к тому же, скажу вам честно, всякие там силовые приемы не для меня. Я даже в детстве никогда не дрался. Сейчас уже можно признаться - боюсь боли. Когда-то сломал руку, упал в гололед, так пока мне делали укол новокаина перед укладкой в гипс, потерял сознание. А зубы лечить для меня каждый раз все равно что на эшафот всходить. И боли от укола не выношу, и без укола не выдерживаю. Нашел одну клинику, где под общим наркозом лечат, только туда и хожу. Правда, когда потом просыпаюсь, голова болит, тошнит, но все лучше, чем боль терпеть.
- Сочувствую вам, сам не люблю зубы лечить. Ну, извините за то, что отнял у вас время. Всего вам хорошего. После такого замечательного вечера у меня будет отличное настроение. Может, и на завтра хватит.
- И вам спасибо, - вежливо ответил хозяин. - Мне тоже было приятно провести время с вами, к тому же поучаствовать в такой замечательной культурной программе.
Турецкий сбегал по ступенькам как на крыльях, держа драгоценную папку с репродукциями у своей груди. Не было у него сейчас большей ценности, чем эта папка. И он был уверен, что Каледин отдал бы все золото мира, чтобы вернуть ее себе, знай он, с какой целью Турецкий приносил ее.
В одиннадцать часов следующего дня стало известно, что отпечатки пальцев Каледина на репродукциях картин Чюрлениса совпадают с отпечатками пальцев на стенке лифта в первом эпизоде и на часах убитой в третьем эпизоде расследуемого дела. Турецкий ликовал и ходил как именинник.
- Витя, пора просить у прокурора санкцию на обыск квартиры Каледина. Мне не дают покоя даты совершения изнасилований и убийств. Должно же быть этому объяснение. Уверен, мы у него найдем какие-то записи, если он не действовал проще - просто отмечал в календаре свои "выходы".
- Пока прокурор даст санкцию на обыск, распоряжусь снять по секторам все патрули и назначить наружное слежение за его домом. Подключим несколько человек для слежения за ним в течение всего дня, если он будет покидать дом. Возьмем его в тиски, чтоб не выскользнул ни на секунду. - Гоголев набрал номер телефона и стал отдавать распоряжения.
Андрей Борисович все еще находился под впечатлением удачной защиты диссертации. Он не сомневался, что до конца следующего года Высшая аттестационная комиссия утвердит его новую степень - доктора математических наук. Бывали случаи, когда на утверждение ученой степени уходило меньше времени. На его памяти двое его коллег получили степень уже через девять месяцев. Но нужно набраться терпения, а пока можно продолжать научную работу, благо - лето впереди, время отпуска, не нужно будет вставать спозаранку в университет. Каледин предавался приятным мечтам и ел пирожное под музыку ирландских баллад. В дверь позвонили, и он досадливо поморщился. Что-то в последнее время его одолели незваные гости. Точнее, гость был один и тот же, и это совсем не нравилось Андрею Борисовичу. Но не выгонять же его.
Он неохотно поднялся с кресла и пошел открывать двери. В дверном глазке маячило знакомое лицо, но Каледин для порядка спросил:
- Кто там?
- Cвои, - услышал он и уже не удивился ответу. Каледин повернул в замке ключ, открыл дверь и застыл в изумлении. Рядом с Турецким стояли еще двое незнакомых мужчин. Лица их не выражали дружелюбия, только Турецкий смотрел на него не так жестко. Каледин попытался что-то сказать, но почему-то не находил слов. Наконец он выдавил:
- Чем обязан?
- Уголовный розыск, - спокойно представился полноватый, со слегка поредевшими рыжими волосами мужчина. Военная выправка и статность его фигуры выдавали службиста высокого чина. Каледин молча прошел вперед и стал посреди комнаты как вкопанный.
- Присядьте, Андрей Борисович, - сдержанно предложил ему Турецкий. - Боюсь, мы надолго.
- Что-то случилось? - Лицо Каледина стало покрываться красными пятнами.
- Случилось, и давно. Да вот только сейчас мы наконец к вам добрались, - холодно ответил рыжеволосый. - Кстати, я Вячеслав Иванович Грязнов, начальник управления по расследованию особо важных дел МВД. А это Владимир Владимирович Яковлев, старший следователь, - указал он на коллегу, крепкого высокого мужчину, который не отрываясь смотрел в лицо Каледину.
- Я бы попросил объяснений. - Каледин уже овладел собой и с вызовом смотрел на пришедших.
- Андрей Борисович, вы все-таки посидите, посмотрите телевизор. А мы пока делом займемся. Хотим тут у вас кое-что поискать, - успокаивающим тоном обратился к нему Турецкий. - Вот санкция прокурора на обыск. Так что все по закону, согласно статье 165-й Уголовного кодекса.
- Все-таки, почему меня задержали?
- Мы вас пока не задержали. Но если вы хотите узнать, в чем мы вас подозреваем, то услышите в ответ - в убийствах.
- Но это же нонсенс! - закричал Каледин. - Как вам могло такое прийти в голову? Я ученый, преподаватель, вчера защитил докторскую диссертацию. Это просто смешно!
- Что-то ничего смешного мы не видим, гражданин Каледин, - сурово заметил Грязнов. - Но вы бы нам очень облегчили жизнь, а прежде всего себе, если бы сказали, где вы находились после одиннадцати часов вечера 31 декабря 2004 года, 6 января, 13 января, 8 марта, 1 мая, 17 мая и 30 мая 2005 года.
Каледин пожал плечами и, неожиданно успокоившись, ответил:
- Как где? Конечно же дома. К этому времени у меня заканчиваются занятия у вечерников и я уже возвращаюсь домой. Я точно могу вам это сказать, хотя не во все эти дни у меня были занятия. Нужно посмотреть в календарный план.
- У вас есть ежедневник?
- Конечно, как у всякого делового человека. Помимо занятий со студентами у меня множество других обязанностей.
- Тогда будьте любезны, покажите нам его.
Каледин подошел к письменному столу, выдвинул ящик и достал ежедневник. Турецкий стал его листать, Яковлев и Грязнов стояли рядом и заглядывали через его плечо в отмеченные Турецким страницы.
Яковлев тихо сказал:
- Обычный календарный план. Вечерних занятий не было тридцать первого декабря, восьмого марта и первого мая.
- А еще какие-то календари у вас есть? - Грязнов в упор смотрел на Каледина.
- Нет, зачем мне еще календари? - невозмутимо ответил математик.
- Вы это точно помните? Если вы выдадите нам добровольно, мы вправе не производить обыск.
- Я не знаю, какой календарь вы имеете в виду.
Я пользуюсь этим. - Каледин упорствовал и не подавал виду, что чем-то встревожен. Он демонстративно уселся на диван, включил телевизор и, казалось, больше не обращал внимания на следователей.
Турецкий в раздумье стоял у стеллажей с книгами. Куда бы он спрятал записи, если бы не хотел, чтобы они попались на глаза кому не следует? Грязнов уже тем временем перекладывал на одной из полок картонные папки, заглядывая в каждую и перебирая содержимое по листу. Яковлев принялся за изучение папки с надписью "Корреспонденция".
- Попрошу вас складывать мои материалы в том же порядке. А то я потом ничего не найду, - сухо попросил Каледин, оторвав взгляд от экрана телевизора и неодобрительно наблюдая за активной деятельностью следователей. Ему никто не ответил, все были заняты поисками, работа могла затянуться на целый день. Неожиданно Турецкий спросил:
- Андрей Борисович, а Оля Алехина вам давно нравилась?
Каледин вздрогнул, глаза его забегали, он с трудом скрыл волнение, и Турецкий это заметил.
- Почему вы так решили? - В голосе его прозвучало фальшивое удивление.
- Ну, во-первых, она была девушкой красивой, как такую не заметить. Во-вторых, она была у вас фактически постоянно на глазах. Вы ведь жили всего лишь этажом выше. Наверняка провожали ее взглядом, когда случайно виделись. А в-третьих, мама Оли Алехиной мне сказала, что вы интересовались, куда она уехала, когда вернется. Да, и в-четвертых, ее подруга мне рассказала, что, когда вы встретили Олю во дворе после полугодового отсутствия, смотрели на нее так, как обычно смотрят влюбленные люди. А я склонен ей верить, она психолог и опытная женщина.
- Как соседку я ее, конечно, встречал. А остальное все - ваши фантазии, - угрюмо ответил Каледин и мрачно уставился в телевизор.
- Да вы не обижайтесь, я же понимаю, что на любимую девушку рука не поднимется. Разве что в состоянии аффекта.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, - резко ответил Каледин, неожиданно быстро для своей тяжелой фигуры вскочил и ринулся на кухню. Турецкий прислушался: Каледин налил из графина воды и стал пить ее такими большими глотками, что булькающие звуки доносились в комнату.
Турецкий с Грязновым переглянулись и поняли друг друга без слов. Каледин был на грани истерики, только пока еще ему это удавалось скрывать. Турецкий перебирал бумаги на столе математика и вдруг замер: среди стопки журналов он увидел небольшой глянцевый календарь. С веселой картинки на него смотрела улыбающаяся рожица мартышки. На другой стороне под крупными цифрами "2005" был напечатан обычный календарь, где некоторые цифры чья-то рука обвела ярко-желтым фломастером. Турецкий тихо произнес:
- Нашел, ребята, недолго длились поиски… - И поднял календарь над головой, показывая его Яковлеву и Грязнову. Оба подошли и склонились над находкой.
- То, что надо, - прокомментировал Яковлев, ткнув пальцем в даты, ради которых они провели здесь уже несколько часов.
Грязнов, довольно потирая руки, предложил:
- Считаю, поиски нужно продолжить. Именно в районе стола. Прятать куда-то далеко свои записи у него нет резона. Если этот календарь буквально на глазах лежал, то и остальное вряд ли он убрал далеко. Ему даже в голову не могло прийти, что мы сюда заявимся с обыском.
О Каледине, который вернулся в комнату, заслышав голоса следователей, Грязнов говорил в третьем лице, как будто его тут не было. Каледин стоял бледный, лоб его покрыла испарина, но он держался стойко и внешне никак не отреагировал на находку.
- Не хотите нам помочь? - вежливо обратился к нему Грязнов.
- В чем? - саркастическим тоном произнес Каледин и хмуро отвернулся к телеэкрану.
Турецкий выдвинул один из ящиков письменного стола и достал несколько блокнотов.
- Разбирайте, мужики, просмотрим на предмет искомых дат, - раздал он коллегам потрепанные книжицы.
Каледин сменил позу и положил ногу на ногу, сцепив пальцы так, что побелели костяшки. Его лицо осунулось, он напряженно следил за действиями следователей. Его острый взгляд не остался незамеченным. Яковлев поглядывал на него, отмечая про себя, что вот теперь-то Каледин точно испугался. Открыв очередной блокнот, Грязнов крякнул от удовольствия и молча показал открытую страницу Турецкому. Тот посмотрел мгновение и спросил:
- Андрей Борисович, а когда день рождения у вашей матушки?
- Тридцатого мая, - хриплым голосом ответил тот и попытался откашляться.
- Дайте мне, пожалуйста, ваш паспорт, - попросил Турецкий и, когда открыл его на первой странице, громко прочел: - Дата рождения семнадцатого мая 1972 года.
- Ну что ж, сложили мы свой кубик Рубика, - удовлетворенно констатировал Грязнов и, повернувшись к Каледину, спросил: - Андрей Борисович, а вот теперь ваша помощь нужна конкретно: почему эти числа отмечены у вас и в календаре, и в блокноте?
- Какие? - Каледин тяжело встал с дивана, подошел к следователям и уставился в блокнот, будто увидел его впервые.
- Да вот эти самые, о которых мы у вас уже спрашивали. Если бы вы отмечали просто всенародные праздничные дни, не были бы отмечены семнадцатое и тридцатое мая. Если бы вы отмечали лекционные дни, то тридцать первого декабря, восьмого марта и первого мая занятий не было.
- Я уже не помню, столько времени прошло… Наверное, у меня были намечены какие-то встречи, - пробормотал Каледин.