- Вот, совсем другое дело! Но прежде чем мы с тобой поедем к ней, давай-ка кое-что ты мне расскажешь. Помнишь, кто за тобой приехал и увез тебя с собой?
Николай кивнул:
- Дима… Он добрый, он мне куртку красивую купил - мамочку в ней чтобы похоронить.
Лицо Иванова скривилось в плаксивую гримасу.
- Ну-ну… - Доктор потрепал его по плечу. - Ты же мужик, Коля, раскисать тебе не положено.
- Надо мстить! - тут же оживился Иванов. - Дима сказал - надо тому дядьке, что мамочку убил!
- Вот видишь, - спокойно заметил Рубинштейн, не обращая никакого внимания на насторожившихся следователей, - и Дима так сказал, ты и послушался его, верно?
- Ну… А они, - Николай злобно нахмурился и ткнул пальцем в Игоря, сидевшего ближе к нему, - чего они-то не отпускают?!..
На его вопрос Илья Борисович тоже не обратил никакого внимания.
- Расскажи-ка лучше, как ты мстил, Коленька, - ласково попросил он, снова тронув Ивановна за плечо. - Вы, наверное, поехали к тому мужику? На машине?
Этот вопрос доктор обговорил предварительно со следователем. Но ожидаемого результата - описания машины - он не дал. Выяснилось только, что машина была "черная", "классненькая" и внутри "мягонькая" - то есть, скорее всего, какая-то темная иномарка.
Вероятно, главным результатом этого допроса стала некоторая ясность по поводу самого места происшествия - клуба "Энерджи" - и участия в покушении кого-то из сотрудников.
Путем множества вопросов, задавал которые по подсказке Дубинского доктор, на ходу ловко формулируя их в доступный для Иванова вид, выяснилось, что "дядьку, убившего Колину маму", Дима показал ему прямо в клубе, куда их привел "другой дяденька". Затем и Дима, и "другой дяденька" ушли вслед за Мансуровым в зал, а вот вышли они или нет, Коля не знал. Не до того ему было: он затаился под лестницей, ожидая, когда его враг выйдет в вестибюль. Дима предупредил, что выйдет он, когда все уже уйдут, - вот он и ждал. "Красивый ножичек" ему вручил также "добрый Дима".
Все эти довольно скудные сведения раздобывались в кабинете Дубинского почти полтора часа, после чего Николая увели, а Рубинштейн, заметно уставший, но покорный, был отправлен к фотохудожникам - составлять портрет "доброго Димы".
- Ну что, опер? - вздохнул Володя Дубинский, закончив писать протокол. - Ясен день, разрабатывать будем этот чертов клубешник. По крайней мере, один свой человек у нас там имеется…
- Это Павленко, что ли? - Калина дернул плечом. - Лично я бывшим из наших не сильно бы доверял… Тем более на такие бабки свалившим!
- Брось! Не будь предвзятым… Может, у него дома семеро по лавкам, которых на наши оклады не прокормишь, не говоря уж про одеть. Это ты у нас молодой-холостой, а Павленко, я думаю, где-то под полтинник как минимум. Словом, Игорек, изволь с бывшим майором сотрудничать. Давай садись, сейчас мы с тобой быстренько набросаем план необходимых оперативно-следственных действий…
Калина слегка пожал плечами, вздохнул, но послушно придвинул стул к Володиному столу.
- Значит, так… - Дубинский на секунду задумался, черная гелевая ручка, которую он держал в пальцах, повисла при этом над чистым листком его рабочего блокнота вопросительно. - Значит, так… - повторил он. - Прежде всего - повторный опрос всех свидетелей, во-первых… Список их у тебя есть?
Игорь кивнул.
- Далее - попросить Павленко охарактеризовать каждого из них самым подробным образом.
- Вообще-то их не так много, но по крайней мере с одним, точнее, с одной из них предвидится морока, - сообщил Калина.
- С депутаткой Мосгордумы, что ли? - догадался Дубинский.
- Ну да…
- Ничего, пробьешься к ней как миленький, в крайнем случае на прием запишись… Так, дальше - и это важно! Меня крайне интересует генеральный директор клубешника - как его там?.. - Дубинский отлистал несколько страниц блокнота назад. - Ага! Ну и имечко… Гордей Васильевич Сибиркин. И его почему-то у нас пока что безымянный старший менеджер…
- Хочешь знать, куда они делись и почему так быстро свалили в тот день?
- Правильно мыслишь, - кивнул Владимир. - Понимаешь, по идее, столь важного гостя этот Гордей просто обязан был проводить до выхода из клуба и под белы ручки самолично усадить в машину. Однако этого почему-то не произошло, и здесь мы с тобой имеем некое непонятное нарушение так называемого протокола.
- Чего-чего? - Калина насмешливо поднял одну бровь.
- Протокол, - вполне серьезно пояснил Дубинский, - это, Игорек, некий свод правил, которому обязаны следовать участники мероприятий определенного уровня! Он может быть гласным, а может быть и негласным, чем-то вроде традиции. Например, на прием в Кремль нельзя являться дамам в дешевой бижутерии или, скажем, в чем-нибудь вроде современных юбчонок длиной с пояс для резинок. И это вполне официально вписано в соответствующую бумагу! Ну а правило провожать важного гостя вплоть до посадки в машину - скорее традиция, но на самом деле тоже вполне протокольная… Ты что-то сказал?
- Какой ты умный, Дубинский! - с ядовитым восхищением произнес Игорь. - Особенно - насчет "пояса для резинок"! Все-то ты знаешь, да еще с нами, безграмотными чурбаками, делишься, щедрая твоя душа.
- Ладно, хватит ерничать! - Дубинский нахмурился. - Лучше, если и без меня все знаешь, приступай к исполнению. Мне, к твоему сведению, сегодня с этим планом еще к Турецкому в Генеральную ехать, так что вперед и с песней!
- Есть, с песней! - Калина, неожиданно бодро вскочил со стула и улыбнулся. - Слушай, в порядке бреда: не попросишь заодно у своего знаменитого Турецкого какого-нибудь опера мне до пары? Ты ж понимаешь, время-то работает совсем не на нас!
Дубинский внимательно глянул на Калину: не шутит ли? И, убедившись, что не шутит, а, напротив, наглеет, молча показал ему кукиш.
- Все понял, господин начальник! - фыркнул тот. - Так бы сразу и сказали… Ну я пошел!
- Слава богу, наконец-то! - буркнул Владимир.
Спустя несколько минут, оставшись в одиночестве, он вновь склонился над своим блокнотом.
7
- Ну и что скажешь, генерал? - Вячеслав Иванович Грязнов откинулся на спинку кресла и с любопытством посмотрел на Турецкого, внимательно разглядывающего принесенную Володей Яковлевым, на данный момент уже уточненную и выверенную вплоть до метра схему места преступления.
Сам Яковлев о чем-то тихо переговаривался в дальнем углу кабинета с Володей Дубинским, терпеливо дожидавшимся своей очереди доложить Александру Борисовичу о ситуации с первым покушением на Мансурова.
- Значит, так… - Турецкий отложил листок со схемой в сторону. - Давай-ка проверим, насколько точно мы все это себе представляем… Итак, вплоть до поворота в сторону моста и соответственно ответвления дороги номер два от трассы, ведущей в Москву, эскорт Мансурова двигался к столице со стороны дачного поселка закрытого типа Каленики на довольно приличной скорости - как утверждает охрана и первого, и второго джипов, не менее восьмидесяти кэмэ в час. Далее у развилки, не доезжая до мостика, скорость постепенно сбрасывается до минимальной - двадцать кэмэ… Я правильно понимаю, что, если бы скорость была, скажем, раза в два выше, Мансуров вполне мог остаться в живых?
- Правильно! - подал голос Яковлев. - Конечно, поранились бы все, кто находился в "лендровере", но наверняка успели бы проскочить с целыми стеклами. Да и задний джип прикрыл бы основную машину и, скорее всего, больше, чем "лендровер", пострадал бы как раз он. Мы с ребятами это все вычислили еще в первый день: эксперты утверждают, что стекла "лендровера" выдержали бы, если б у киллера не было возможности так точно рассчитать момент взрыва.
- Ну да, - вздохнул Турецкий, - а ее бы не было, будь скорость выше… Ладно, что теперь говорить? Поехали дальше… Взрывное устройство в соответствии с заключением экспертов, на удивление быстро изучивших все, что от него осталось, - самодельное: несколько шашек тротила плюс радиоуправляемый взрыватель. И сделано, и заложено профессионально - на обочине дороги номер два, под углом сорок пять градусов к линии прямого движения эскорта. Иными словами, в расчете не на то, что пассажиров убьет сам взрыв, а на то, что у киллера, находящегося в засаде на расстоянии ста восемнадцати метров от жертвы, после взрыва живая мишень окажется перед глазами. Ввиду того что бронированные и тонированные задние стекла "лендровера" будут уничтожены… Вывод?
- Понятен вывод - исполнителей было двое: один взрывал, второй стрелял. Давай, Саня, дальше! - нетерпеливо произнес Грязнов.
- Это само собой, что двое, и даже, если учесть показания Томилина и его охранника, понятно, что подрывник поджидал эскорт в синем "субару", снайпер с "клином" в руках - там, где и обнаружены его следы, - в лесочке. - Турецкий ткнул пальцем в схему. - Но, говоря о выводах, я имел в виду другое: в лице преступников мы столкнулись в первую очередь с высококлассными профессионалами!
Вячеслав Иванович задумчиво кивнул:
- Думаешь, бывшие "чеченцы"? Но, насколько знаю, до сих пор такого рода акций они вроде бы не предпринимали. К тому же Мансуров, кажется, дорогу им если и перебегал, то, по словам Томилина, в незапамятные времена - и то не "чеченцам", а "афганцам". Но вообще-то ты, конечно, прав - работали профессионалы. К тому же "клин" этот чертов. Из "калаша" такую акцию не провернешь, будь ты трижды снайпер. И все же какой мотив?
- Знаешь, Слава, я бы не стал исключать мотив "народных мстителей", - вздохнул Турецкий. - Я тут затребовал аналитические данные по социальным опросам, касающимся Мансурова. Смотрите, что мы имеем: большинство россиян склонны навешивать на покойного Рената Георгиевича все грехи, как малые, так и большие, унаследованные нами еще от прежних времен. В разные годы таковых граждан имелось от шестидесяти девяти процентов до восьмидесяти шести… А поскольку он изначально имел отношение к нашей пресловутой приватизации, около сорока процентов опрошенных уверены, что именно Мансуров способствовал распределению самых жирных кусков между олигархами, причем кое-кто не только в этом уверен, но и явно ненавидит его за такую несправедливость. Всего пять процентов опрошенных понимают, что провести приватизацию в такой стране, какую представляла Россия к моменту ее начала, как положено - невозможно…
- Ну да, - кивнул Грязнов, - не говоря о полуразваленной экономике - чего только наша коррупция стоит! Так ты это к чему, Саня? Хочешь сказать, перед нами теракт, а за ним стоят… Кто?
- В сущности, любая из военных и даже военно-националистических организаций! Что скажете на это?
Он обвел глазами всех присутствующих.
- По-моему, - нерешительно произнес Дубинский, - если бы мы имели только это покушение, я бы лично сказал: да, возможно… Но согласитесь - отравленный кинжал, да еще антикварный и произведенный не у нас, а, как теперь говорят, в дальнем зарубежье, с разъяренными военными как-то не очень сочетается. Кстати, насколько я знаю, если иметь в виду все эти офицерские "красные бригады" - ну те, которые с националистическим душком… По-моему, за ними на самом деле ничего столь кровавого пока не числится…
- В последние годы - да, - кивнул Турецкий. - К тому же, Владимир Владимирович, не забывайте: деятельность наиболее агрессивных из них не без нашего участия была прикрыта. Во всяком случае, формально. Но кто сказал, что при этом люди, входившие в них, поменяли свои убеждения?.. Ну а что касается кинжала, я по-прежнему не согласен с Константином Дмитриевичем Меркуловым, который считает, что заказчик обоих покушений один и тот же. А ты, Вячеслав Иванович, что скажешь, а? О чем так надолго задумался?
- Размышлял над твоей точкой зрения, Сан Борисыч, - усмехнулся Грязнов.
- И что?
- А знаешь, пожалуй, думаю то же, что и ты: почерк покушений слишком разный - настолько, что даже если вдруг окажется, что за ними стоит кто-то один… Словом, не поверю! Весь мой опыт взбунтуется… Поверить в то, что сразу двоим персонам Мансуров отдавил любимую мозоль, - куда легче… Кстати, Владимир Владимирович!
- Да? - Дубинский повернулся к Грязнову.
- Насчет дальнего зарубежья… Одна из наших версий - думаю, Александр Борисович вас с ней сегодня ознакомит - как раз и ведет не просто в дальнее, а я бы сказал, в очень дальнее зарубежье…
- Что, неужели в Испанию?!
- Какое там… Пространство этой версии раскинулось, если так можно выразиться, от Волги до Гудзона…
Часы на Спасской башне пробили двенадцать раз, большинство радиостанций радостными голосами своих лучших ведущих сообщили, что в Москве наступил полдень первого дня сентября, и как раз в этот момент тридцатидвухлетняя бывшая модель Регина Голубинская открыла глаза в своей спальне, расположенной в одном из домов рядом с Тверским бульваром.
Спальня была роскошная - с деревянными темными, в цвет паркета, панелями, закрывающими стены до половины, великолепным текинским ковром золотисто-коричневых тонов на полу, двумя эркерами и, разумеется, широкой, почти квадратной кроватью, на которой и нежилась ее хозяйка под дорогим шелковым покрывалом.
Что касается самой Регины, она в свои тридцать два года все еще была красавицей. Яркая, сероглазая брюнетка с великолепной фигурой, тонко выточенными чертами фарфорово-прозрачного личика и невинным, наивным взглядом, благодаря которому никто, не знающий бывшую модель достаточно близко, не заподозрил бы в ней железный характер и редкую для женщины целеустремленность. Людей же, достаточно хорошо знавших Регину с этой стороны, было совсем немного.
В данный момент Голубинскую, отличавшуюся в числе прочего неправдоподобно тонким, почти звериным слухом, разбудил какой-то посторонний звук - в ее последнем и не слишком глубоком сне он преобразовался в щелчок затвора, хотя в реальности был всего лишь щелчком мягко захлопнувшейся двери за две комнаты от ее спальни… Регина резко распахнула густые длинные ресницы и, сев на постели, автоматически сунула руку под подушку. Однако нескольких секунд, которые ей на это понадобились, женщине оказалось достаточно, чтобы ухватить разницу между тревожным сновидением и действительностью.
- Ты, Аркадий?.. - В ее голосе, немного резковатом для такой внешности, какой обладала его хозяйка, не было и следа сонливости.
- Я, Голубка, кто же еще? - И на пороге спальни появился высокий блондин с немного грубоватым, но правильным лицом, темными глазами, в которых бродила ухмылка, и по-женски яркими, пухлыми губами.
Любовнику Регины, Аркадию Шварцу, недавно исполнилось сорок лет, он был энергичен, подвижен, почти всегда весел какой-то странной нервной веселостью, от которой у людей чувствительных изредка пробегал морозец по коже. В определенных кругах Аркадий, бывший довольно успешный скульптор, внезапно расставшийся с искусством, считался на сегодняшний день весьма удачливым бизнесменом. Хотя в чем именно заключался его бизнес, никто из знакомых Шварца понятия не имел. В упомянутых кругах Аркадий всплыл неожиданно - уже вполне успешным джентльменом, вместе с Региной. Главное - оба они всегда были при деньгах, и внешне представляли красивую пару.
- Ну?..
Регина вылезла из постели, явив миру абсолютно обнаженное, все еще безупречное тело и, не слишком торопясь, набросила на плечи валявшийся рядом с кроватью пеньюар.
- Как я и говорил, все о’кей! А ты сомневалась…
- Что ж, должно же было и у тебя хоть что-нибудь получиться, - на личике Голубинской мелькнула презрительная гримаска, - хотя бы в порядке исключения… Давай!
- Не хочешь ли ты сказать, что в провале виноват я, а не твоя галимая идея?! - Глаза Аркадия зло сверкнули.
- В руках идиота любая идея - галимая, - спокойно произнесла Голубинская и требовательно посмотрела на любовника. - Ты, часом, не оглох? Я сказала - давай сюда… Нечего вставать на пуанты!
Аркадий хотел что-то возразить, но, наткнувшись на ледяной взгляд Голубинской, молча пожал плечами и, достав из-за пазухи небольшой плотный сверток, протянул любовнице и пожал плечами:
- Можешь не пересчитывать, ровно пятьдесят косых. Она жаждала эту сумму ополовинить…
- Размечталась… - Нехорошо усмехнувшись, Регина бросила сверток на кровать и посмотрела на любовника чуть мягче. - Надеюсь, во второй раз все будет действительно о’кей, поскольку этим займусь я лично… Ты, разумеется, тоже!
- Я?!.. - От изумления Шварц даже слегка присел.
- Ты-ты, - невозмутимо бросила Регина. - Не забыл, что мы приближаемся к финалу?.. То-то! Правило все то же: главное - вовремя уйти… Ты, Аркаша, в последние годы стал не в меру жаден, а это плохо.
- Плохо? - На лице Шварца, явно не ожидавшего такого поворота в разговоре, проступила растерянность.
- Плохо, Аркашенька, - Регина улыбнулась одной из своих самых очаровательных улыбок, - плохо, потому что опасно… Вот поэтому-то я и берусь за дело сама. Ты будешь на подхвате, а привлекать кого-либо со стороны не станем… Тряхнем стариной, миленький!.. А теперь убирайся, мне некогда.
На последних словах от мягкости, так же как и от вкрадчивости, в голосе Голубинской не осталось и следа.
Не обращая больше на Шварца ни малейшего внимания, она прошла мимо него к дверям и только на пороге, слегка обернувшись, бросила:
- В шесть встречаемся в кафе. Пока!
Аркадий Шварц покорно кивнул и, бросив в спину Регине хмурый взгляд, затрусил в сторону прихожей. Будь кто-либо из знакомых Аркадия или Голубинской свидетелем этой сцены, ни за что не поверил бы своим глазам: все же знают, что Региночка - сама нежность, слушается каждого слова своего возлюбленного. Что там слова - взгляда! Недаром же большинство мужчин в их окружении завидовали Шварцу: его подруга красавица, совсем даже не дура, да еще и обладает исключительно мягким, послушным характером. И где только берут такие сокровища? Везет же некоторым!..
- Бдительные тут у вас ребятки! - Александр Борисович Турецкий иронично глянул на своего собеседника и, не удержавшись, подмигнул. - Мое удостоверение внизу только что лазером не просвечивали…
- А ты что хотел? - Теневая ФСБ, Иван Степанович Кирилин улыбнулся Турецкому, одновременно указывая ему на стул и сам усаживаясь напротив гостя.
Судьба сводила этих двоих далеко не впервые, и сейчас оба в общем-то были довольны тем, что и по этому делу вновь предстоит работать вместе.
- Ну ладно, - вздохнул Турецкий, с некоторой завистью оглядывая просторный, обставленный солидной мебелью и кадками с неведомыми Александру Борисовичу раскидистыми растениями кабинет генерала. - Отставить посторонние разговоры… Давай, Иван, к делу… нашему.
Кирилин усмехнулся и кивнул:
- К делу так к делу. Можешь начинать - как гостю, предоставляю тебе право первой ночи. Итак?
- Итак, Ваня, насколько понимаю, на вашей совести версия терроризма. Сам-то ты в нее веришь?
- Я бы определил ее скорее как политическую версию, - осторожно ответил генерал. - Уж кого-кого, а политических противников у Мансурова всегда хватало.
- Умеешь ты не отвечать на прямые вопросы, товарищ генерал, - покачал головой Александр Борисович. - Может, все-таки сделаешь исключение по старой дружбе?