- В принципе да… - с долей некоторого сомнения согласился Володя. - Надо будет только аккуратно предупредить ее, чтобы случайно, по неловкости, не обидеть ее. Женщина - ранимое существо, - словно оправдываясь, улыбнулся он.
"Выражения, однако…"
- Я уверен, Володя, что ваш разговор с ней может состояться, когда мы вернемся в город. Я попытаюсь сейчас созвониться с врачами и договориться о том, когда вас положат на обследование. Эти вещи каждая женщина должна прекрасно понять. И вот перед тем, как я отвезу вас уже в клинику, вы и сообщите Алине Борисовне о нашем с вами совместном решении. Вызванном прежде всего суровой необходимостью, а не чьим-то капризом.
- Да, я, пожалуй, соглашусь с вами…
- Это будет тем более правильно, что она сможет сообщить о вашем решении и вашим коллегам с бульвара, чтобы они не волновались по поводу вашего неожиданного исчезновения, верно? Они ведь будут волноваться?
- Не думаю… Это все-таки не та публика, Александр Борисович, которая в открытую станет демонстрировать свои эмоции и долго переживать по поводу такого же, как они, человека. Нет… Посожалеют, может быть, что не услышат новых историй из моей богатой впечатлениями жизни, а потом забудут. Появятся новые заботы - простые, но обязательные, скоро ведь зима, придется устраиваться как-то. Я вот тоже начал подумывать…
- Да, вы говорили о своем желании пройти южнее по побережью и провести зиму где-нибудь в окрестностях Сочи.
- Да? В самом деле? - слегка удивился Володя. - Это было бы совсем неплохо. Я не люблю холода. Жить, я вам скажу, Александр Борисович, надо там, где тепло. Больше того, я пришел к выводу, что у нас, в России, и люди так часто неприветливы и даже злы по той причине, что им постоянно холодно. А от холода рождается равнодушие. Образуется определенная последовательность…
- Мне чрезвычайно любопытно то, о чем вы сейчас сказали, Володя, - осторожно отреагировал Турецкий. - Интересное суждение. И что, вам приходится часто размышлять на эту тему?
- Как получается, не знаю, право…
- А примеры для подтверждения своих постулатов вы откуда черпаете? Из собственной жизни или, скажем, из прочитанных когда-то книг?
- Знаете ли, они как-то сами всплывают… Думаю, все-таки из прошлой жизни. Она ведь была, я полностью отдаю себе в этом отчет. И книги некоторые, когда вижу их на прилавках, узнаю. Но…
- А вы не могли бы поделиться со мной своими наблюдениями за этим процессом? Ну, например, чего больше "всплывает"? Какие-то конкретные действия? Эмоциональные проявления в связи с чем-то? Пейзажи? Картинки бытового содержания? Может быть, лица когда-то знакомых, но забытых людей? То есть в каком виде возникают ваши воспоминания?
- Сами по себе, никакой связи, - быстро ответил Володя, словно вопросы были ему крайне неприятны. - Могу сказать только одно: конкретные действия отсутствуют, и это тяготит больше всего. У меня, естественно, нет никаких доказательств и фактов, но постоянно появляется в душе чувство непонятной вины. И, мне кажется, что если оно возникает, значит, на чем-то все-таки основано. Нет, я не способен, наверное, убить, но… оскорбить? Отчего же?.. И эта неопределенность… она не дает жить спокойно. Касательно эмоций? Да, были люди, которых я терпеть не мог, даже ненавидел, но кто они? Не помню… Спрашиваете, пейзажи и картинки быта? Ну, на зрительную память я никогда, наверное, не жаловался. Да, возникают пейзажи, но они - абстрактные какие-то, есть очень красивые… Вот как сейчас, - он рукой показал на морскую даль с серо-голубым силуэтом судна на горизонте. - А быт? Совершенно отсутствует.
- Ну что ж, Володя, мне кажется, докторам есть о чем с вами побеседовать… Так не будем откладывать?
- Я готов, но… - он кивнул на Алину, набравшую небольшую охапку выброшенного на берег, выбеленного морской водой хвороста. - Вы обещали помочь с ней.
- Насчет оказания ей немедленной помощи я не готов, но объяснить то, что касается конкретно вас, полагаю, труда не составит.
Александру Борисовичу в данный момент только и не хватало возражений со стороны Алины Борисовны. Надо же, сколько аллюзий!
А вот вести переговоры с Капитолиной Сергеевной в присутствии господина полковника ему вовсе не хотелось, и он, извинившись, собрался было отойти подальше в сторону. Но что-то его остановило. Может быть, взгляд Володи, брошенный им на трубку мобильного телефона. И уже ни о чем не думая, чисто механически, Турецкий протянул трубку Володе со словами:
- Вы извините меня, господин полковник, может быть, вам надо позвонить куда-то? - и поймал, наконец, себя на мысли, что ход им сделан просто потрясающий, если Володя еще и отреагирует соответствующим образом.
Где-то же слышал Александр Борисович, что человек, потерявший, вот так же, биографическую память, между тем привычно общается со знакомыми ему в "прошлой жизни" предметами. И - чем черт не шутит?!
Володя взял трубку, взглянул на высветившийся экран, осмотрел ее со всех сторон, улыбнулся чему-то и привычно - это немедленно отметил Турецкий, - держа в правой руке, большим ее пальцем ловко набрал номер. Приложил трубку к уху. Но тут же на лице его появилось разочарование. Турецкий почти выхватил трубку из Володиных рук и высветил номер:
232-76-54. Семизначный номер, значит, город, как минимум, областного значения. И совсем не обязательно это - Москва. Но уже есть зацепка! Похоже, в Володиной голове сработал автомат! Чисто механически рука набрала телефонный номер, который Володе, вероятно, приходилось набирать по сотне раз на дню, вот он и врезался в память. И "благодарная" память, выкинув все остальное, его оставила - как последнюю соломинку. Красиво, конечно, однако вряд ли медицина согласится с таким толкованием…
- Наверное, вам ответили, что номер набран неправильно?
- Да, - не удивился Володя, будто уже забыл о том, что пытался куда-то прозвониться.
- А вы случайно не помните, чей номер только что набрали? Имя человека? Организации? Город?
- Я? - он улыбнулся беззащитно. - Не знаю, вероятно, это произошло по привычке, чисто автоматически. А это разве имеет значение?
- Если б вы вспомнили, тогда да, а так?..
Но в голове уже прокручивалась новая мысль: областной город… номер остался в телефонной "памяти", прозвонить по крупным городам, где-то должно же клюнуть! Муторно, суматошно, но в этом уже имеется хоть какая-то надежда! Надо немедленно сообщить Лине об этом событии, быстренько класть мужика в больницу и начинать методичные "прозвоны" по всем, без исключения, близлежащим областям. Кажется, действительно нет худа без добра…
Вторично Мила появилась в прокуратуре ближе к вечеру. Практически весь рабочий день, после того как ознакомилась с материалами следствия, она провела на электростанции, куда ей, по требованию Липняковского, немедленно был разрешен допуск.
Антон же отправился на Октябрьскую, где проживал в двухкомнатной квартире вместе с отцом и матерью опознанный наконец Химик. Он же, по сведениям из уголовного розыска, Саломаткин Михаил Петрович, семьдесят пятого года рождения, прописанный по адресу… и так далее. Только теперь будет он прописан уже по новому адресу, последнему в своей беспутной жизни, на Гниловском городском кладбище.
В своей жизни Миша-Химик два раза тянул срока. Сперва по статье 108 УК РСФСР - умышленное тяжкое телесное повреждение, за что и отсидел 5 лет, в которые ему зачли и полтора года судебного разбирательства, а два года спустя, после выхода на свободу, - снова сел, уже по статье 163, пункт 2-а, уже УК РФ, - за вымогательство, совершенное группой лиц. Попросту говоря - типичный рэкет середины девяностых годов, обошедшийся Химику в шесть лет "крытки". Одиннадцать годков из отпущенных ему Богом тридцати двух - это впечатляет. И если бы его не "остановил" Куратор, неизвестно, за что тянул бы свои последующие срока "спокойный, послушный мальчик", каким его в детстве называли родители. Да и сейчас ничего бы не имели против, если бы он только почаще домой являлся, а то носится неизвестно где.
А вот во дворе, как выяснилось, Мишка-Химик был заметной фигурой. Прозвище он, кстати, получил за свою особую любовь к пиротехнике. Постоянно "химичил" что-то, а потом во дворе с жутким треском и грохотом взлетали ракеты, фейерверки китайские, только по чистой случайности не устраивавшие по соседству пожаров. Но, видно, именно здесь и проявлялся подлинный талант Миши. Потому что все остальное у него было связано с проявлениями хулиганства и бандитизма.
Весть о его смерти, однако, как говорили Плетневу оперативники, прибывшие раньше его для проведения обыска в квартире Саломаткиных, не вызвала у пожилых и каких-то никчемных родителей заметного горя. Правда, охнула мать, нахмурился отец, узнав, что сынок был попросту задушен тем человеком, которого сам собирался убить. А так "сильной" реакции не было. Зато соседи, которых помог опрашивать Антон, те вроде бы даже вздохнули с облегчением. И их можно было тоже понять.
Оказывается, Мишка был тут с детства заводилой, его все в соседних дворах давно знали, к нему, высокому, накачанному парню с красивой, "мужественной" внешностью, тянулись и окрестные мальчишки, и девчонки. Но примером, как продемонстрировал финал его непутевой жизни, он оказался отрицательным… Поэтому, надо понимать, с облегчением и вздохнули родители подраставшей в округе пацанвы.
Собственно, в квартире Саломаткиных ничего, представляющего интерес для следствия, обнаружено не было. Зато обыск в отсеке сарая, точнее, в боксе для стоянки автомобиля кооперативного гаража, дал результат. Ну, старый мотоцикл марки "ИЖ" интереса не представлял, зато среди инструментов и тряпья был обнаружен пистолет Макарова со спиленным номером и запасными обоймами, а также толстая пачка валюты - американских долларов.
Огорченные и, видно, сильно обиженные на сына, родители объяснить происхождение денег и оружия, естественно, не могли, а выдать находки за свое накопленное добро, это ж на кого надо было рассчитывать-то? Был составлен протокол в присутствии понятых, тех же соседей, и обнаруженные улики преступной деятельности Михаила Петровича Саломаткина изъяты.
Оружие отправили к экспертам-криминалистам и баллистикам для идентификации, а валюту пересчитали и… внесли "запредельную" в понимании родителей сумму в тот же протокол изъятия. Вот последнее, похоже, как раз больше всего и опечалило стариков, с откровенной неприязнью поглядывавших на оперативников, производивших обыск.
Антон Плетнев тоже не представлял исключения и, чувствуя на себе их, очень мягко говоря, недружелюбные взгляды, размышлял, откуда они берутся, эти бандитские семьи? Послушный мальчик? Убийца! Ведь если б задавили не его, он бы обязательно шлепнул беглеца сам. Вот и эти деньги наверняка получены были за какое-то очередное его "послушное" убийство. Или ограбление. Или избиение и прочее, прочее, опыт-то уже имеется! Так что говорить здесь не о чем. Раздавил его мужик, как клопа вонючего, и туда ему дорога…
А все равно, подумал Антон, наверное, им было обидно. Может, и этому, задушенному, но, определенно, больше второму - Логопеду, которого, ко всему прочему, еще и зарезали, как свинью, обчистили карманы и вышвырнули из поезда. Важную работу сделали "послушные мальчики", человека убили, а гонорар просвистел мимо рта. Ведь еще ни один заказчик до конца акции, когда имеется полная уверенность, что свидетель ликвидирован, не заплатил исполнителю ни копейки. Поди, испуская дух, успели подумать, что это несправедливо, что вперед надо было брать. Может, когда деньги уже в кармане, и помирать не так страшно? А то бежать от судьбы приходится, так и не получив гонорара. Конечно, обидно.
И каково родителям Химика, у которых прямо из-под носа менты "уводят" такие "бабки"? Поневоле возненавидишь милицию… Не сына, нет, сынишка - что, он же послушный мальчик… был.
Таким образом, видел Антон, среди пятерых покойников оставался неизвестным лишь один - тот самый уголовник, который "зачищал" по второму кругу. Но он был явным уголовником, а Министерство юстиции, в чьем ведении находились теперь места заключения и исправления преступников, не торопилось с ответом. Правда, обещал МУР. Но ведь и день еще не кончился!..
И Плетнев помчался в прокуратуру.
Милу ему ждать фактически не пришлось. Она позвонила Антону и сказала, что все для себя необходимое просмотрела, а теперь едет к ним, в прокуратуру, и просит, чтобы срочно доставили из СИЗО, или где тот содержится, дежурного оператора Платонова. У нее есть к нему серьезный разговор. Плетнев попытался было выяснить какой, но Мила отрезала:
- Важный, - и отключилась.
"Неужели нашла? - подумал Плетнев. - Вот умница какая! Ах, хороша девушка!.."
Но потом он вспомнил ехидное сообщение Турецкого о том, что сегодня или, во всяком случае, не позже, чем завтра, сюда пожалует Ирина Генриховна. И подумал, что если еще утром он обиделся на то, что Саша не поверил ему, то сейчас Антону стало это совершенно безразлично. Вплоть до того, что попросту наплевать. А почему? Да потому, наверное, что Мила заняла полностью за сегодняшнее утро - про минувшую ночь и говорить не приходится! - все его мысли, и ни о ком другом он больше не хотел думать. И не будет. Вот так, прямо, и придется сказать этому упрямцу, чтоб он утих и заткнулся со своими истериками: никому его жена, кроме самого Турецкого, не нужна. А что касается Васьки, так тоже ничего страшного не произойдет, отучится парень за ручку чужой женщины держаться, отвыкнет. Он же - подросток, многого еще не понимает. Ему женщина, похожая на его мать, ею же и кажется… Да и самой Ирине Генриховне неплохо бы стать с ним пожестче, раз уж взялась воспитывать, не разрешать Ваське садиться себе на шею… Впрочем, это - вопрос будущего. Ближайшего, правда…
Но, пребывавшему в понятной эйфории Плетневу как-то и в голову не пришло, что не только его сын, но и он давно уже, если быть совершенно откровенным хотя бы с самим собой, должен был понять, что сам уютно устроился на шее жены своего товарища и слезать как-то не собирался. Может, по той причине, что не считал такую постановку вопроса справедливой для себя: все-таки не он напросился, а, наоборот, именно его та же Ирина Генриховна, с подачи своего мужа, вытащила из омута глухого пьянства и фактически заставила вспомнить все свое прошлое. Что, между прочим, и дало им возможность поймать маньяка-террориста. И это не он, Антон, а конкретно Ирина Генриховна лично, по собственной инициативе, взялась за воспитание Васьки. Антон никогда не просил ее об этом. И сам же Турецкий прежде не возражал. Напротив, покупал Ваське всякие игрушки, тот же ноутбук подарил, с которым теперь сынишка не расстается. В комнате своей дочери поселил, чтоб Ирина не носилась ежедневно на край света, на окраину Москвы. Даже в школу на Комсомольском проспекте, фактически напротив своего дома, помог устроить! О чем это говорит? Да о людской порядочности, в первую очередь…
А ревность? Что поделаешь, конечно, слепое чувство… Она у каждого может возникнуть, даже и без веской причины. На пустом месте.
Не мог он, да и не хотелось Антону разбираться со всеми семейными сложностями Турецких. Но уж если начистоту, то Сашка сам кобелина порядочный, по себе небось обо всех мужиках судит. Но сказать ему об этом, понимал все-таки Антон, это значило обрести в его лице заклятого врага. Причем до конца дней. Ну, что поделаешь, такой характер. Правда, у Плетнева проскальзывала мысль, что Сашка с этой его Капитолиной тоже маленько зарвался, баба-то она видная, эффектная, таких мимо рта, что называется, пропускать грех, а их с Сашкой откровенная уже связь просто в глаза бросается. И если Ирина что-то почует, то придется Турецкому самому до конца дней своих в виноватых ходить. И вот в этом случае ему вполне можно будет оказать дружескую услугу, убедить Ирину, что никакое это у ее мужа не увлечение, а та же бесконечная работа неутомимых мозгов. Ну, втемяшилась ему в голову идея отыскать следы прошлого в биографии какого-то полковника, впавшего в амнезию! Вот и Меркулов - в курсе, даже помогает. И Антон поможет всегда, если Саша просто попросит, а как же! Спокойно так убедить. Помирить, наконец, и снять вопрос навсегда. И такое решение показалось Плетневу наиболее вероятным и правильным. Не мог он и догадываться о том, какой милый сюрприз уже приготовил ему любимый сынишка…
Дежурный оператор диспетчерского пульта управления электростанцией, проводивший тестирование в тот злополучный день, когда произошла авария, был доставлен из СИЗО, где он содержался последние несколько дней, - а это почти с городской окраины. И пока его везли в прокуратуру и закованного - по закону - в наручники, вели в кабинет следователя, Мила успела тоже подъехать. Антон встретил ее внизу и провел мимо дежурного, который хитро подмигнул ему, мол, не теряйся, девочка ничего!
Встретились они уже в кабинете Липняковского. Конвоир еще стоял у двери, ожидая распоряжения. Антон обратил внимание, что парень, лет тридцати, явно не старше, стоит в наручниках.
- А это зачем? - кивнул он на наручники Липняковскому, и тот мгновенно отреагировал по-своему. Приказал конвоиру:
- Наручники снять! Сам пока свободен. Ожидай внизу. Мы тут недолго, и повезешь обратно.
Мила с недоумением посмотрела на Антона, потом с еще большим удивлением на Липняковского и пожала плечами. Подошла к дежурному оператору.
- Это ты - Борис Платонов?
Тот кивнул.
- Рада знакомству, - она протянула руку. Платонов как-то неловко пожал ее ладонь. Немного по-мальчишески шмыгнул носом.
Мила взяла его под руку, подвела ближе к окну и подвинула ногой стул.
- Садись. - И взяла себе второй, от стола следователя, уселась рядом. - Можно на "ты"?
Тот опять кивнул - несколько уже растерянно. Но тут же вмешался Липняковский:
- Это наш подследственный!
Непонятно, против чего он протестовал: против нормального человеческого разговора, что ли? Или приличествующего интеллигентным людям обращения друг с другом? Мила подняла на него глаза, пожала плечами и спросила:
- И что? Уже не человек?
Следователь не знал, что ответить, и промолчал.
- Это ты писал программу? - спросила она у Платонова.
- Не я один. Наше бюро.
- Отличная работа. Поздравляю, - Мила хлопнула Платонова по руке. - Значит, мы - коллеги. Давай смотреть…
Мила достала из сумки, висевшей у нее на длинном ремне через плечо, ноутбук, поставила себе на колени, раскрыла.
- Э-э, простите, Людмила Сергеевна, есть же стол, - Липняковский показал ей на свое место за столом, предлагая, видимо, сесть, а подследственного вернуть на положенный ему стул по другую сторону стола.
Но Мила небрежно отмахнулась:
- Здесь нам удобней!
Антон сдержал усмешку и, обратив на себя внимание следователя, негромко сказал ему:
- Давайте, Витольд Кузьмич, не будем им мешать работать. Я так вижу, что в этом деле, - он с улыбкой кивнул на ноутбук, - мы с вами все равно не понимаем.
- Ну, почему же? - попытался было возразить Липняковский, но не стал продолжать спорить, сам уселся за столом, не спуская, однако, глаз с подследственного.
- Четкая работа, - сказала Мила. - Да, я - Людмила, - она протянула ладошку.
- Борис, - ответил тот и снова осторожно пожал ее руку. Он все потирал свои запястья, видно, наручники натерли, непривычная "одежка".
- Ну, что скажу, Боря, сходила я на вашу электростанцию, покопалась в твоей программе… Слили мне все логи за сутки. Проверила я их вдоль и поперек…