- Я тоже, - подхватил Борис. - Первым делом в логи доступа к системе полез. Но там - абсолютно ничего…
- Правильно. Я их все просмотрела, и за ночь, и за весь предыдущий день. Чисто! А вот в логах нагрузок и переключений, ты только посмотри, какая сразу ерунда полезла!..
Борис уставился в экран монитора. Долго смотрел, потом откинулся на спинку стула и потер кулаком глаза.
- Понимаешь, какое дело, Люда?
- Лучше - Мила.
- Извини, Мила, я тоже только собрался залезть, да не успел. Времени не хватило. Меня вызвали и сразу арестовали.
- Вы неправду говорите, Платонов! - немедленно вмешался Липняковский. - Во-первых, и вас, и вашего товарища, э-э… Столешникова Дмитрия Алексеевича, мы вызвали в прокуратуру в качестве свидетелей. И здесь нами ни одна статья закона не нарушена, так что я попрошу… А вот задержаны, а вовсе не арестованы, лично вы, Платонов, были уже здесь. Я вам и причину объяснил. Чтобы с вашей стороны не чинились следствию вполне возможные помехи. Это, кстати, общая практика, а не наше открытие.
- Буквоедство это, а не практика… Да и как же я мог что-то чинить вам? И какие там препятствия, если я сам же первый и заинтересован найти истинную причину? А наручники? Они зачем, чтоб я тоже не мешал вам думать?
- Порядок такой при перевозке. Это не я выдумал! Хотите жаловаться, я не возражаю, вон - прокурор! - следователь махнул рукой на дверь.
Но Борис Платонов поморщился и обреченно отмахнулся, вновь уставившись в монитор.
Мила посмотрела на него, обвела взглядом Липняковского и Плетнева, сидевших в ожидании объяснений. Потом усмехнулась и сказала Платонову:
- Бери свой стул, Борь, пойдем им покажем. Надо же объяснить, а то мы тут только с тобой вдвоем и понимаем, что происходит, а для них наш разговор - темный лес. Ведь так, Антон?
Плетнев засмеялся.
- Ты права. Я не знаю даже, что такое эти ваши логи. Если ты объяснишь, буду премного благодарен, - он отвесил ей шутовской полупоклон.
- Ну, - переглянувшись с Борисом, ответила Мила, - это, к слову, не самое трудное. Логи - это посекундные протоколы… Чтоб понятнее было, скажу так: лог - вроде постоянных записей в судовых журналах. Типа: в семь часов пятьдесят девять минут сорок пять секунд в систему вошел такой-то пользователь и сделал то-то… Понятно?
- Очень популярно, - хмыкнул Антон. - А вы как, Витольд Кузьмич?
- Да ясно мне, - ответил тот с мелькнувшей на лице недовольной гримасой, будто для него все эти разговоры были семечками.
Но чувствовалось, что ему просто нечего сказать, и это его раздражало. Антон это, естественно, видел, не надо быть великим психологом, чтобы понять растерянность непрофессионала в специфических проблемах. Его так и тянуло пошутить, что ли, чтобы развеять неловкость и напряжение. Сказать что-нибудь вроде: "Витольд, будь проще, и народ тебя поймет и оценит!" Но, увы, он сам, наверное, не поймет и обидится еще больше. А хуже обиженного чиновника, облеченного властью, нет никого на свете… Ладно, авось пройдет…
- В общем, мы поняли, Мила, о чем вы беседуете. Но каковы ваши выводы? - спросил Плетнев, чтобы придать разговору мягкость и доверительность.
- Дело в том, Антон, понимаешь ли, что в тех логах, в которых фиксируется, кто и когда входил в систему, ничего нет. Просто нет, и - все!
- А что, по-вашему, там могло быть?
Это Липняковский словно проснулся и стал вытирать лицо и шею скомканным носовым платком. Но, похоже, не от жары и духоты, а от собственного внутреннего напряжения. Оно и понятно: в кабинете производится не допрос, не очная ставка, не какие-то необходимые следственные действия, а нечто совершенно непонятное, на что не знаешь, как и реагировать. Вот же бедняга… Ну, пусть немного поволнуется, может, на пользу делу? Кто знает…
- Вы спрашиваете, что мы ищем? - Мила посмотрела на него. - Объясняю: ищем следы взлома. Следы хакерской атаки. Которая могла произойти в момент аварии. Может быть, и чуть раньше, скажем, на час, на два, даже на двенадцать часов! Но ничего, указывающего на взлом, нет и в помине. Никакие неизвестные пользователи в систему не входили. Только свои…
- А своим-то что там надо было? - Липняковский с подозрением уставился на Платонова.
- Это делается затем, чтобы система работала нормально. Для поддержания работы, понятно? - и обернулась к Борису. - Ничего, понимаешь, подозрительного! Однако вот, смотри!
Движениями пальца по тач-паду Мила начала прокручивать бесконечные столбцы цифр, текущие вниз. Похожие друг на дружку строчки из цифр и букв. Но тут на экране появились строчки, выделенные оранжевым цветом.
- Вот, смотрите! - повторила она, и все наклонились к экрану. - Это - логи нагрузок и переключений. Я тут выделила… Обратите внимание, - она обернулась к Антону, и тот наклонился над ней совсем близко и почувствовал запах волос, пахнущих солнцем. - Девять-пятьдесят… Нагрузка на подстанции возрастает. Причем смотрите, не вдвое и не втрое возрастает!..
- Ни фига себе! - присвистнул Антон. - Какой мощный скачок! А что, разве такое возможно? В натуре?
- Ты понял? - Мила снова быстро посмотрела на него. - Это же и… каждому, - она, вероятно, хотела сказать "каждому дураку", но не стала обижать следователя, - извини, ясно, что такого в реальности быть просто не могло! Действительно фантастика! Что-то запредельное…
- Этого быть не может, - резко заметил Борис, - у нас вообще никаких перегрузок не было. Бред какой-то! Это невозможно!..
- Ты сюда смотри, Борь… Вот, отмечай: девять-пятьдесят четыре… девять-пятьдесят девять… Ваша система фиксирует совершенно дикие перегрузки! Это же миллионы киловатт! Естественно, любая система немедленно отключится автоматически…
- Вот тут и ключ наверняка, - задумчиво заметил Антон и выпрямился, спина затекла от долгого стояния в согнутом виде.
- Ну вот, все теперь понятно, - тоже откинулся от экрана Липняковский и полез за своим мокрым платком в карман. - Вы же сами сознались. Раз зафиксированы невозможные в реальности перегрузки, значит, сама система была неисправна…
- Да о чем вы говорите?! - поморщился, как от зубной боли, Платонов. - Не в системе дело!
- А в чем же? Ведь ясно, что она врет…
- Ничего подобного, - пришла на выручку Мила. - Система как раз действовала вполне логично и четко.
- Слушайте, а может, кто-то все же проник в систему? Хотя вы утверждаете, что это практически невозможно. А теоретически-то как, Мила? - спросил Антон.
Она улыбнулась ему.
- Насчет теории давай пока не будем. А касательно практически? Невозможно! Но очень похоже на то, что… тем не менее было.
- Я уже говорил, что защиту не предусмотрели, - мрачно сказал Липняковский и поднялся со своего скрипящего кресла. - Уф-ф! Дышать совершенно нечем? Ну и что, долго еще вот так совещаться будем? А вы, Платонов, на ужин опоздаете.
- А вы что, обратно его? - удивилась Мила.
- А куда же? Задержание произведено с санкции прокурора. Отменить или пересмотреть постановление может только он. Я на себя такое решение взять не могу, пока у нас нет на руках конкретных фактов, опровергающих вашу прямую ошибку, господин Платонов.
- Ну и ну! - протянула Мила. - Кстати, насчет защиты, чтоб вы не сомневались, - она сердито посмотрела на следователя, - она тут хай-класса! Ребята отлично постарались. Молодец, Боря! И чтоб ее обойти, нужно быть гением. Вот таков мой вывод.
- Подожди! - вдруг насторожился Платонов. - Ты хочешь сказать, что хакер мог написать самостирающийся вирус? И запустил в систему?!
- Я еще этого не сказала, но и другого быть не может… Хотя?.. - Она тоже поднялась и посмотрела за окно, перевела взгляд на Липняковского. - Любой вирус оставляет следы. И пытаться хакнуть систему такого уровня - очень опасно. Слишком много улик оставишь… Но если мы предположим, что кто-то все-таки написал самостирающийся вирус?..
- Да кто же он, этот ваш неизвестный? - почти закричал раздраженный Липняковский, у которого, кажется, вся его стройная система обвинительного заключения рушилась прямо на глазах, да еще по вине какой-то девчонки, пусть даже дочери уважаемого человека.
- Я не знаю. И думаю, этого никто не знает.
- Мила, - осторожно сказал Плетнев, - я думаю, ты не совсем права. Такого не может быть, чтобы специалисты, подобные вам, не смогли обнаружить следов вируса… Или найти способ отыскать самого хакера. Подумайте, и вы найдете… Вы меня, ребятки, конечно, извините, но я хочу сослаться на свой собственный опыт. Он, разумеется, с вашим, компьютерным, не сравнится, и даже ничего общего не имеет, но… Как бы сказать? Это реальная жизнь, в которой тоже случаются ситуации, из которых практически, да что там, даже теоретически нет и не может быть выхода. Понимаете? А вот вам пример: я-то живой, и перед вами! Так что убедительно прошу: не вешайте носы! Если сейчас вы не видите следов, то, значит, они будут найдены вами завтра. Я уверен. Думайте!.. Представьте себе, что теоретически невозможно, а вот практически - возьмем да и найдем…
- Ну, давайте, до завтра, - согласился Липняковский. Он снял трубку и сказал: - Пусть конвоир зайдет.
- Что, опять в наручники? - возмутилась Мила.
- Положено, - словно огрызнулся следователь.
- И вы не можете на себя взять решение такого сложного, глобального вопроса? И еще хотите, чтоб мы помогали?!
- Не надо, Мила, - остановил девушку Антон, боясь, что она зря обострит обстановку. - Витольд Кузьмич, вы что, боитесь, что Боря убежит? Да он же сам заинтересован, чтоб мы, все вместе, правду отыскали. Зачем эта формальность, что он, преступник, что ли?
- Ладно, - буркнул Липняковский. И, когда вошел конвоир, сказал: - Забирайте, да не надо никаких наручников! Не будьте формалистами! Я отвечаю, если чего. Давайте, к ужину не опоздайте. А вы, Платонов, думайте, правильно вам наш коллега сказал. Завтра снова встретимся и будем снова искать, пока не добьемся правды. Уводите… - И когда Платонова вывели, чтобы отвезти в СИЗО, Липняковский с каким-то безнадежным видом плюхнулся на свое место и выдохнул с тоской: - Не знаю, я в полной растерянности… Делаем, пашем, а никаких подвижек…
- Вы не правы, Витольд Кузьмич, - возразил Плетнев. - Есть подвижки. Вот когда возьмем Переверзина, сразу, со всех сторон, на вас навалятся такие подвижки, что взвоете! Так что пользуйтесь моментом, пока еще можете дышать… - он усмехнулся.
- Да я бы его прямо сейчас! - возбудился следователь.
- Надо Саше позвонить, - заметил Антон. - Без высокой санкции будет трудновато. Ну, до завтра, коллега… Мила, я провожу?
- Решим. Всего доброго, Витольд Кузьмич, я чувствую, что после убедительной речи вот этого товарища, - она легко хлопнула Антона по крепкой груди, - мы обязательно отыщем и следы, и самого хакера…
Глава шестая КТО ПАУК?
Суматошной выдалась вторая половина дня у Александра Борисовича. Предоставив Володе возможность самому объясняться с его дамой, он отошел в сторонку и позвонил Лине. Та, по ее словам, только что вернулась от главврача, с которым имела беседу относительно госпитализации гражданина, потерявшего память. В принципе в настоящее время в кардиологии были пустые койки и взять Володю под врачебное наблюдение недели на две было можно. Но в любом случае требовалась пресловутая "сопроводиловка" из какого-нибудь солидного учреждения. Оно известно, без бумажки ты - никто. Тем более без медицинского полиса страхования.
Турецкий сострил, что гораздо проще Володе сейчас сесть в тюрьму и воспользоваться врачебной помощью бесплатно. Да, увы, это было именно так. Но выход все же нашли.
В конце концов, он, Александр Борисович, вовсе не обязан заниматься благотворительной деятельностью, и его участие в расследовании обстоятельств катастрофического отключения электроэнергии в городе - сугубо добровольное дело. Точнее, отклик на убедительную просьбу городского руководства об оказании помощи. Никаких денег и благодарностей бывший "важняк" из Генеральной прокуратуры ни от мэрии, ни от прокуратуры не ждет, но в ответ на свои оказанные совершенно бесплатно услуги убедительно просит рассмотреть вопрос о госпитализации такого-то гражданина и по такой-то причине. Вот, будьте любезны, и никаких разговоров!
Так он и сказал в телефонном разговоре Косте, когда тот позвонил Турецкому в середине дня, чтобы сообщить, что санкция на привлечение господина Переверзина в качестве свидетеля к расследованию дела о… и так далее, уже передана прокурору Рогаткину. Не тяните, работайте! Тут Александр Борисович и "встрял" со своей просьбой, прозвучавшей как требование. А то, мол, буду тянуть, а не работать!
Меркулов, разумеется, "вызверился", но Турецкий был неумолим. Он просто напомнил своему неверному другу о том, что его прямое участие в судьбе "потерявшегося человека" явилось, по сути, единственным условием, когда он, Турецкий, согласился на участие в расследовании. Так что извольте выполнять, господа, свои собственные обещания. Которые вам, кстати, ни копейки не стоят. Словом, устыдил.
И Костя, чертыхаясь, видимо, снова позвонил Рогаткину и попросил того посодействовать устройству безымянного гражданина в городскую клинику для проведения медицинского освидетельствования. Случай неординарный, а речь может идти действительно о судьбе бывшего работника правоохранительных органов.
Результатом всех телефонных переговоров явилось то, что Саше позвонила Лина и велела везти Володю в клинику. Договорились, мол, и согласовали.
Значит, все-таки можно? То, чего вроде бы нельзя? А кобенятся так, будто невесть какой подвиг гражданский совершают. Вообще-то говоря, - это Саша сказал Лине, - он уже готов был снять со своего счета и заплатить в кассу клиники требуемую сумму за проведение обследования. Но, к счастью, не успел этого сделать, подумав, а точнее, вовремя вспомнив, что, по идее, государство само, в первую очередь, обязано заботиться о своих гражданах. Чай, не достроили еще капитализм, где человек человеку - волк. Это, мол, у нас в стране социализма он был все-таки товарищ волк, а у них, за бугром, всегда оставался истым зверюгой. Правда, улыбающимся… Лина, естественно, смеялась, и не напряженно, будто вынуждала себя, как накануне вечером, а открыто и искренно, словно радуясь, ну… хорошей погоде.
И очередная встреча с ней снова подняла ему настроение, которое стало портиться от общения с начальством - во всех его видах. Но теперь уже Турецкий твердо знал, что запасы приемов шантажа в отношении Кости им уже исчерпаны полностью и расследование придется продолжать до конца и без капризов. Ну что ж, сам подписался…
Александр Борисович имел теперь все основания сообщить полковнику Володе, - он его только так старался именовать в присутствии дамы, - что карета, как говорится, подана. Можно ехать, их ждут.
Немедленно "возникла" дама, которая решила, что некий интеллигентный гражданин, или господин, с определенным пиететом обращающийся к ее другу и называющий его полковником, вероятно, предлагает какую-то восхитительную прогулку, типа пикника. Она радостно захлопала в ладоши, демонстрируя свою радость и согласие. Пришлось вежливо объяснять даме, что речь идет не о том, о чем она, возможно, подумала, а совсем о другом. И к этому, другому, она не имеет ни малейшего отношения.
Не желая ставить Володю в неудобное положение, - кто знает, чем окончится эксперимент, а ему тут жить, что не исключено, - Турецкий мягко и вежливо донес до восторженной дамы, не успевшей еще остыть от полуденного кайфа, известную сентенцию из старого грузинского анекдота.
Там молодой грузин в ресторане безуспешно пытается пригласить на танец даму другого, не знакомого ему грузина. Он называет ее царицей, королевой, богиней, наконец! Но кавалер той дамы отказывает, и дама возмущается, почему никто не спрашивает ее мнения. И вот на это оба грузина, почти хором, заявляют: - А ты, б…, молчи, когда джигиты беседуют!
Поворот темы оказался для нее сложным, но все же она смогла понять, что вмешиваться в беседу мужчин ей не следует.
Турецкий доставил своих пассажиров на вокзал, по их просьбе, где дама вышла, пожелав своему другу скорого выздоровления. Кажется, она так и не поняла, от чего собирается лечиться полковник Володя, но уже сам этот факт несомненно возвысил его в ее глазах. С этим было покончено.
Все свое, по старой присказке, Володя носил с собой, главным образом что-то из белья и одежды, умещавшееся в большой пластиковый пакет. Была сумка, но ее украли еще весной. Турецкий решил спросить у Лины, что Володе потребуется, и купить тут же в ближайшем магазине. Когда сам валялся в госпитале, как-то об этом не задумывался, у Ирки об этом "голова болела". Но то, что было нужным, всегда оказывалось под рукой. Вот это и надо будет иметь в виду.
Вспомнил об Ирине, и настроение пошло на минус. Ну зачем она едет? Или летит? Да какая разница! Пока он не остыл, пока не пришел в себя окончательно, никакого разговора не получится, да он сейчас и не нужен никому.
Турецкий злился, а как-то исподволь пробивалась хитренькая мыслишка: мол, самое лучшее для них обоих, это оттянуть стремительно приближающееся свидание, поскольку для возвращения к прежней жизни… или, точнее, для возвращения жизни в прежних параметрах, необходима обоюдная воля. А у себя Турецкий такого острого желания что-то не наблюдал. Нет, не то чтобы "свобода" одолела, голову вскружила, а появилось непонятное, но очень приятное чувство некоего освобождения, самостоятельности даже, когда ты можешь делать именно то, что хочешь ты, а не решают за тебя, не диктуют тебе поступки вечная необходимость, капризы близких, а главное, постоянные внутренние долги перед всеми. Этому должен, тому, жене, дочери, Косте, будь он неладен, родному государству, черт побери! Доколе же? Неужели человек так и не сможет раздать все свои существующие, а чаще всего, несуществующие, но тяготящие душу долги?!
Да вот же! Есть прецедент! Вот он, рядом сидит, без всякого уныния глядящий перед собой полковник Володя. Ничего и никому не должен… Все раздал, что мог. Никто ему не нужен, и сам он никому не нужен. Свободен, другими словами, самой высшей степенью свободы. И ведь не позавидуешь, вот в чем беда… Не тянет завидовать…
Но Ирка все равно зря этот вояж задумала. Ее-то понять как раз можно, себя Александр Борисович никак не мог понять…
Капитолина Сергеевна сама встретила и провела Володю в приемный покой. Турецкий, чтобы не мешать, вышел покурить. Лина осталась заполнять всякие бумаги. Потом она, видимо, проверила, что привез с собой пациент, и вышла к Саше с целым списком нужных предметов, начиная с обычных тапочек и зубной щетки с пастой.
- Можешь не торопиться, пока он помоется, успеешь…
Но Турецкий решил не затягивать. Он подъехал к городскому вещевому рынку и в течение получаса купил решительно все, что написала Лина. Привез, передал, даже в палату поднялся, посмотрел. Володя лежал на чистой постели, прикрывшись простыней, и отрешенно смотрел в потолок. Даже на приход Турецкого как-то не обратил внимания. Видимо, он был сейчас вещью в себе и переживал новое и необычное для себя состояние. Что ж, пусть привыкает. К сожалению, это его состояние будет продолжаться недолго…