- Насчет Питера я знаю, - кивнул Турецкий. - Вячеслав Иванович связался со своими питерскими коллегами еще вчера. Но думаю, Володя, тебе все-таки придется туда лететь…
Яковлев без особого энтузиазма кивнул и слегка поежился.
- Нет худа без добра, - вздохнул он. - Говорят, там заметно теплее, чем у нас… У меня в питерском горотделе дружок служит, думаю помощь на месте будет, у них там эти фашисты давно разгулялись, соответственно и наработок больше, чем у нас… Отыщем мы этого хмыря, если он куда-нибудь еще дальше не подался!.. У вас ко мне есть что-то, Сан Борисыч?
- У меня нет, а у вас, Савва Васильевич?
- Да пока вроде все ясно, - немного подумав, ответил Алексеев. - Вероятно, Владимир Владимирович прав: второй наш клиент наверняка Каменев…
23
Майора Каменева удалось взять в Питере лишь спустя неделю после того, как туда прибыл Яковлев. Удалось, можно сказать, в последний момент: сидя в аэропорту Северной столицы, тот ожидал начала регистрации на самолет, следовавший в Абакан, и совсем не ожидал встречи со "старым знакомым" - круглолицым московским опером, неожиданно присевшим рядом с ним в переполненном, как всегда, зале для транзитников. Да еще и ухитрившимся одновременно защелкнуть на правом запястье Каменева браслет наручников…
Все остальное было делом техники. Майор, впрочем, не сопротивлялся, и для остальных пассажиров аэропорта, оказавшихся свидетелями задержания, его арест выглядел малозначительным, тут же улетучившимся из памяти эпизодом: вроде как встретились старые знакомые, перебросились парочкой ничего не значащих фраз, после чего, дружно поднявшись, неспешно покинули аэропорт. В момент ареста никакого оружия при задержанном не было, зато были документы на имя гражданина Кулемина, никогда в реальной жизни не существовавшего, почти не отличавшиеся от настоящих.
Каковы были дальнейшие планы воспитателя подрастающего поколения, предстояло выяснить следствию, а функции Яковлева, как он искренне надеялся, в деле об убийстве банкира Сурина были наконец исчерпаны.
Все это время группа следователей во главе с Александром Борисовичем Турецким, в которую помимо Алексеева вошел и "экономист" Алексей Михайлович Трускин, трудилась почти круглосуточно: допросы подозреваемых следовали один за другим, перемежаясь очными ставками. Картина преступления постепенно проявлялась во всех ее жутковатых в своей жестокости деталях…
Процесс "проявки" начался с Василия, первым сообразившего, что следствию известно слишком многое, а значит, лично его спасти может исключительно чистосердечное признание и активное сотрудничество со следаками.
На первом же дознании, услышав вопросы, заданные Турецким, Василий с ужасом понял, что речь идет отнюдь не о 282-й статье, точнее, не только и не столько о ней: 282-ю, предусматривавшую наказание за возбуждение расовой, национальной и религиозной вражды, он знал наизусть и ничуть не сомневался, что в самом худшем случае отделается парочкой лет, скорее всего условно. Хотя, если подумать, наличие у него на квартире литературы, которую менты наверняка уже нашли, можно свалить и на дружка Женьку. Так же как и в случае с деньгами: мол, товарищ попросил взять у его тетушки, а зачем, для чего, тем более откуда - знать не знаю…
Однако первый же вопрос, заданный подтянутым дядькой со сдвинутыми на кончик носа очками, с ироничным, словно просвечивающим Василия насквозь на манер рентгена, проницательным взглядом, поверг его в ступор. Несмотря на то что звучал вопросик вполне невинно… Следователя интересовало, как именно провел Василий нынешнюю новогоднюю ночь?.. И последний идиот сообразил бы, что речь идет о том самом… А заложила их с Лопухиным вовсе не сука Лариска… И он заговорил практически сразу, старательно припоминая все, что произошло, вплоть до кратких, обрывочных фраз, которыми перебрасывались тогда Каменев с Лопухиным.
Картина складывалась в общем и целом такая, как и предполагал Александр Борисович.
О поездке, так же как и о времени выезда Сурина из особняка, известно стало дня за три до новогодней ночи, от Нины Степановны, созвонившейся с племянником. Она подслушивала по второму аппарату практически все разговоры, которые вела Лариса, в том числе внимательно выслушала и последний из них: впервые за два месяца банкир позвонил жене - исключительно чтобы сообщить с издевкой в голосе, что решил скрасить ей новогоднюю ночь, а заодно более тщательно ознакомить свою новую будущую супругу с ее же будущими владениями: Вадим Вячеславович, по его словам, собирался преподнести Беляевой особняк в качестве свадебного подарка… Предупредил он Ларису и насчет отца Николая, собиравшегося приехать туда самостоятельно: о грядущем разводе банкир, как выяснилось, священнику ничего не сказал и Ларисе запретил информировать батюшку на сей счет, причем самым нелицеприятным образом.
Очевидно, именно из-за отца Николая и решено было выехать в Старый Оскол из особняка: добираться туда батюшке было удобнее, поскольку остановился он по каким-то своим служебным делам во Владимире, значит, особняк ему был ближе по пути следования, чем московская квартира банкира. Ненамного, конечно, но в возрасте отца Николая и это имело значение…
Василий клялся и божился, что понятия не имел о конечной цели "особого задания", пока не сел за руль неизвестно откуда взявшейся иномарки. Да она его и не волновала, пока майор самолично не растолковал парню его задачу. Водителем парень был преотличным, ездить любил и поначалу едва ли не обрадовался, увидев "Ауди-8": проехаться на такой классной машине одно удовольствие… Кто ж знал, каким ужасом это все обернется?..
А когда узнал, отказываться было поздно, да и не решился бы он это сделать под взглядом майора, который после этого еще долго виделся ему во сне…
По словам Василия, из автомата людей расстреливал сам Каменев, в руках Лопухина был "макаров". Когда "операция" завершилась, ему приказали разворачиваться и лететь вперед как можно быстрее. Он и "летел", кажется, не меньше часа, свернув с трассы где-то в районе Павловского Посада. В какой-то крошечной деревушке (а возможно, это был дачный поселочек) во дворе одного из домов их ждали какие-то люди и еще одна машина.
Лопухин почти сразу пересел за руль "ауди" и, развернувшись, уехал. Майор перебрался в ожидавшие его тут потрепанные "Жигули", приказав Василию дожидаться утра и затем добираться домой на электричке. Так он и сделал… И это все. Правда все!..
Александр Борисович в тот раз задал ему всего один дополнительный вопрос: знает ли Василий, с какой целью убили Сурина-старшего, знал ли о готовящемся убийстве его сына?
- Насчет цели и догадываться не надо было, - закивал тот. - Женька все время твердил, что, как только они с Ларисой поженятся, он продаст банк и вместе с Каменевым они переберутся в Москву или Питер, и вот тогда организуют настоящее сопротивление, новую партию, рядом с которой прежняя будет все равно что детский сад… Так бы и было, потому что Лариска спала и во сне видела себя Женькиной женой, вообще делала все, что он хотел…
На сей счет у Турецкого было свое мнение, но высказывать его он не стал, тем более что вслед за этим Василий начал, на взгляд Саши, слишком горячо уверять следователя, что об убийстве Анатолия знать ничего не знал и вообще впервые об этом слышит…
- Ну что ж… - произнес Александр Борисович, дождавшись паузы. - На сегодня достаточно. Прочтите свои показания и подпишите… Через пару дней вас ожидает очная ставка с Лопухиным, где все это вам придется повторить… О точном времени вам сообщат дополнительно.
В тот день у Турецкого помимо еще двух допросов проходящих по делу фигурантов маячило совещание со следственной группой: Костя Меркулов, сразу после того как увели Василия, успел "обрадовать" Сашу сообщением о том, что с сегодняшнего дня к ним присоединится представитель ФСБ. С данным фактом Александра Борисовича слегка примирило лишь то, что упомянутым представителем оказался старый знакомый Михаил Анисимов.
…- Не прошло и полгода… - буркнул он, выслушав новость и с неудовольствием покосился на своего шефа, демократично заявившегося к нему в кабинет, дабы сообщить новость. - Впрочем, ладно… Мужик он вроде бы неплохой, во всяком случае, в прошлый раз все было тип-топ…
Константин Дмитриевич кивнул и благоразумно ретировался, не дожидаясь остальных Саниных комментариев. Благо у Турецкого на столе очень, по мнению Меркулова, вовремя разразился трелью городской телефон.
Поглощенный собственными мыслями, Александр Борисович поднял трубку, хмуро бросив в нее некое неопределенное междометие - нечто среднее между "Да!" и "Алло!". И, вопреки обыкновению, едва ли не целую минуту не мог сообразить, чего именно хочет от него объявившийся по ту сторону провода племянник Вячеслава Ивановича - Денис Грязнов, владелец ЧОПа "Глория".
- Дядь Сань, - повторил тот, обнаружив, что в телефонной трубке царит прочное молчание, - ты меня слышишь или мне перезвонить?
- Слышу… А при чем тут Сурина и какая-то сиделка?..
- Та-ак… - протянул Денис. - Слушай, дядь Сань, а ты того… здоров?
- Черт знает что! - взорвался и без того взвинченный Турецкий. - Если ты звонишь, исключительно чтобы поинтересоваться моим здоровьем… Наверное, да, здоров, если выдерживаю по сто допросов, сто очных ставок и столько же совещаний за день, как думаешь?
- Слушай… - растерялся Грязнов-младший, - я всего лишь хотел сказать, что Щербак нужен мне позарез, тем более что нанимался он к этой Суриной в качестве охранника, а никак не сиделки…
- Какой еще сиделки? - заинтересовался наконец Саша.
Денис Андреевич шумно вздохнул в трубку и заговорил наконец более внятно, предварительно поинтересовавшись, не могли бы Турецкий с его дядюшкой, до которого он не может дозвониться второй день, предоставить Ларисе Сергеевне Суриной кого-нибудь из своих оперов в качестве охранника вместо Коли Щербакова.
- А с чего ты взял, что ей нужна охрана? - удивился Саша. - Я ее, правда, уже недели две не видел, с ней теперь в основном Трускин общается… Да что случилось-то?
Как выяснилось, случилось то, что Щербак позвонил накануне Денису и заявил, что намерен продлить контракт с Ларисой Сергеевной еще на месяц, а если шеф против, пусть предоставляет ему, Николаю, очередной отпуск, поскольку оставить клиентку в таком состоянии он не может…
- И в каком же она состоянии? - хмыкнул Александр Борисович.
- Насколько я понял, ваша вдовушка вся исстрадалась, а мой Колька ни с того ни с сего вообразил, что в его обязанности входят функции утешителя. Похоже, парень спятил!.. Дядь Сань, поговори с ним, а? Ну скажи, что по определенным причинам намерен приставить к ней своего человека, вполне официально! Щербак мне позарез нужен, тут такое дело - новый клиент, у которого…
Денис оборвал себя сам на полуслове, изумленный долетевшими из трубки звуками: Александр Борисович Турецкий смеялся. Можно даже сказать, не смеялся, а ржал самым неприличным образом.
- Ну, знаешь… - обиженно пробормотал Грязнов-младший.
- Слушай, - все еще хохоча, перебил его Саня, - ты вообще-то эту вдовушку видел?
- Ну нет… А что?
- А то!.. Она настоящая красотка, а судя по твоим словам, Щербак наш попался… Втюрился, одним словом!..
- Только этого мне не хватало! - простонал Денис. - Если ты прав…
- Я прав! - заверил его Александр Борисович. - Я тебе больше скажу: поскольку практически все имущество и капиталы покойного Сурина подлежат конфискации, Ларисе Сергеевне, во-первых, наследовать будет практически нечего, разве что, если не ошибаюсь, городскую квартиру супруг успел на нее записать в самом начале… Да и то, пока вопрос решится, думаю годик, а то и больше пройдет… Есть у нее, правда, свой счет, но по сравнению с тем, что могла бы получить, это ерунда!
- Ну и при чем тут мой дурак Колька?
- Соображай, поскольку Лариса Сергеевна де-факто не является больше миллионершей, она и Щербак становятся ровней… Ну почти ровней, во всяком случае, шансы у него есть… Насколько знаю Николая, приударять за миллионершей ему не позволили бы принципы, а вот за просто не бедной, да еще беззащитной, да еще такой красавицей, как Сурина…
- Все-все! - мрачно буркнул Денис. - Я тебя понял! Если ты прав…
- Я прав! - вновь заверил его Турецкий - и не ошибся…
В тот момент, когда Александр Борисович положил трубку и со вздохом вернулся к прерванному занятию, состоявшему в просмотре целой пачки документов, которыми дело Сурина обрастало со скоростью снежного кома, летящего с горы, Коля Щербаков находился за рулем единственного транспортного средства, находившегося сейчас в распоряжении Ларисы - собственной щербаковской "девятки". Сама она, заметно похудевшая и побледневшая, а оттого казавшаяся ему и вовсе трогательно-беззащитной, сидела рядом, на переднем пассажирском сиденье.
- Ну и? - мягко поинтересовался Щербак, ласково глянув на примолкшую Ларису.
- Да, сейчас… - вздохнула она. - Слушай, здесь, по-моему, направо, если верить карте…
- Направо нельзя, знак висит… Ничего, проедем вперед и развернемся… Так что твоя мама?
- Моя мама - сущий ребенок! - Лариса слабо улыбнулась. - Разобраться в словесном потоке, которым она фонтанирует, можно, только имея многолетний опыт общения с ней… Словом, единственное, что мамулю сейчас занимает, - ее собственный героизм, представляешь?.. Уверяет, что ей якобы даже грамоту какую-то от МВД прислали… Так что она мне точно не помощница, вызывать ее сюда нет смысла, - разумеется, если мне не понадобится лишняя головная боль… Коля, по-моему, это здесь!..
"Девятка" как раз въезжала сквозь арку в просторный двор, образованный четырьмя домами сталинской постройки.
- Конечно, здесь, - кивнул Щербак. - Думаю, нам нужен средний дом, во-он тот подъезд… Что касается нашего разговора… Пока все это тянется, я буду с тобой, бог с ней, с твоей мамой… А дальше - дальше, как скажешь…
- Я уже сказала, по-моему, вчера… - Лариса едва заметно покраснела и, прежде чем выйти из машины, которую Щербак успел припарковать, слегка прижалась виском к его плечу… Она, вероятно, не решилась бы, спроси ее кто-нибудь об этом, сказать, что влюблена в этого внезапно появившегося в ее жизни человека. Но за прошедшие недели Лариса Сергеевна Сурина в какой-то момент, которого поначалу и вовсе не заметила, именно благодаря ему, постоянно находившемуся рядом, впервые за много лет рассталась с мучительным чувством тревоги и страха… Никогда прежде в ее жизни не было мужчины, от которого исходила бы такая надежность, такое спокойствие даже в те минуты, когда он просто молча находился в соседней комнате.
И однажды в очередную свою бессонную ночь, осознав это, Лариса выскользнула из своей спальни и, встретившись со спокойно-вопросительным взглядом Николая, спавшего вообще неизвестно когда, дрожащим от собственной решимости голосом произнесла:
- Я хочу, чтобы вы… Чтобы ты был со мной, не здесь, а там…
И отступила в глубь спальни. И он ее понял, потому что поднялся из кресла, сидя в котором смотрел какую-то ночную передачу по маленькому, плоскому, как почтовая открытка телевизору, и покорно шагнул к Ларисе.
Упавший с его колен телевизор, по экрану которого тут же пошла рябь, так и остался лежать на полу - вместе с выскользнувшими из ушей Щербака наушниками. И пролежал там до самого утра…
- …Да, это я, Лариса, вам звонила. - Лариса Сергеевна, сказавшая заранее заготовленную фразу в домофон, взволнованно глянула на Николая, который ободряюще кивнул.
Хозяйка квартиры, куда они направлялись, ничего не ответила, но спустя секунду раздался характерный свистящий звук: дверь им открыли.
- По-моему, должен быть третий этаж, - пробормотала Лариса, входя в лифт.
- Четвертый, - уверенно произнес Щербак и нажал нужную кнопку.
Лиза встретила их у порога заранее распахнутой двери квартиры. Лариса при виде маленькой, худой женщины в очках, казалось лишенной возраста, с застывшим, бледным лицом, невольно вцепилась Николаю в руку: жена покойного Анатолия наверняка в курсе расследования, и, скорее всего, именно ее винит в гибели мужа…
В свою очередь, оглядев Сурину с головы до ног, та равнодушно кивнула и отступила в сторону:
- Что ж, входите…
И, проведя гостей прямо в комнату, тем же безразличным тоном поинтересовалась:
- У вас ко мне какое-то дело?
Лариса не ответила: она неотрывно смотрела на маленькую белокурую девчушку с заспанным личиком, подпрыгивающую в своей кроватке. При виде незнакомых людей малышка перестала прыгать, крепко вцепилась крохотными пальчиками в деревянные перильца, посмотрела вначале на мать, потом на Ларису и неожиданно весело улыбнулась…
У Ларисы Сергеевны сжалось сердце, а в горле немедленно образовался ком. Но она, понимая, что хозяйка ждет ответа на свой вопрос именно от нее, все-таки сумела взять себя в руки:
- Да… Действительно у меня к вам дело…
- Собираетесь оспаривать у государства свое право на наследство? - Лиза, так и не предложившая им сесть, криво усмехнулась.
- Почему вы так думаете? - Лариса решила не обращать внимания на неприветливость Толиной жены. В конце концов, ничего другого она и не ждала… - Нет, конечно. Дело в том, что часть… наследства записана на мое имя… Речь идет о городской квартире и деньгах…
В Лизиных глазах мелькнула искорка недоверия, но женщина промолчала, а Лариса вдруг потеряла нить разговора и беспомощно покосилась на Николая. Сочтя это просьбой взять инициативу в свои руки, он так и сделал.
- Елизавета Германовна, - Щербак откашлялся, - речь идет о том, что Лариса Сергеевна намерена поступить с доставшимся ей от вашего свекра имуществом в соответствии с его завещанием: городская квартира будет выставлена на продажу со дня на день, сумма, вырученная за нее, и плюс упомянутые деньги… все это предполагается разделить пополам: между вами и Ларисой Сергеевной…
Лиза пристально посмотрела на Щербака, потом на Сурину. Затем нахмурилась и покачала головой.
- Вы что-то путаете, - сухо бросила она. И, подойдя к кроватке, взяла малышку на руки. - Мой покойный свекор упомянутую половину своего состояния завещал мужу… В случае если Толик… Если Толика не станет, все должно было вернуться в его семью - к жене… Нас он просто-напросто игнорировал, не признавал…
Прижав к себе дочку, она умолкла и отвела глаза.
- Мне это не кажется справедливым! - Лариса взволнованно шагнула к Лизе с девочкой. - Кроме того, я имею право поступать с тем, что формально принадлежит мне, по собственному усмотрению!..
- Правильно!..
Не только Сурина, но и Николай едва не подпрыгнули от неожиданности, когда за их спинами раздался сердитый, как им показалось, женский голос.
На пороге стояла крепенькая, приземистая женщина - круглолицая, быстроглазая, решительно не поддающегося определению возраста.
- Здравствуйте, я мама Толика… Лизина свекровь… А ты, Елизавета, свою гордыню можешь оставить при себе!.. Ты бы о ребенке подумала… Очень рада с вами познакомиться, Лариса Сергеевна, как вы поняли, я первая супруга вашего… ну то есть нашего бывшего Вадима… Очень похвально, что вы решили так благородно поступить! Хотите чаю?..
На мгновение Ларисе показалось, что перед ней ее собственная мама, несмотря на диаметрально противоположную внешность, абсолютно та же манера говорить…
- Спасибо! - Она почти выкрикнула это, понимая, что следующей паузы вряд ли дождется. - Но мы очень спешим, мы только заехали, чтобы сообщить… то, что сообщили… Мы договорились?
Она повернулась к Лизе, все еще стоявшей в обнимку с малышкой возле кроватки. Та, казалось, поняла, откуда такая поспешность, потому что в ее глазах за стеклами очков мелькнула какая-то искорка, бледные губы тронула едва заметная улыбка, и, наконец, Лиза тоже едва заметно кивнула.
- Я позвоню вам буквально на днях узнать номер вашего счета, хорошо?.. Думаю, обойдемся без формальностей…
И уже в лифте, переведя дыхание после многословного прощания, которым сопроводила их Инна Владимировна, она неожиданно рассмеялась, почувствовав немыслимое облегчение: одно дело - принять решение и совсем другое - осуществить его…
Казалось, Николай отлично понял причину ее хорошего настроения. Он тоже улыбнулся:
- Не жалеешь?..
- Нет! - твердо сказала Лариса. - Того, что останется лично мне, хватит лет на десять вперед, а тут ребенок… Какая хорошенькая девчушка, правда?
- Дети все хорошенькие, - ответил он. - И вообще, дети - это хорошо…
- Да… - Она вдруг по неясным причинам слегка порозовела и поспешно добавила: - И я даже знаю почему!
- И почему же?
- Потому, что когда рождается ребенок, это означает… Словом, это значит, что жизнь, несмотря ни на что, продолжается… Звучит как-то высокопарно, но согласись, что это правда… Согласен?
- Абсолютно согласен! - произнес убежденный холостяк Николай Щербаков и с изумлением понял, что говорит он это с совершенно искренним энтузиазмом…
Примечания
1
См. роман Ф. Незнанского "Непотопляемый".