- Да тут у нас уже весь дом говорит… Не знаю, правильно ли мы с вами поступили, Александр Борисович. Впрочем, ладно, что сделано, того назад не воротишь… Так что вы хотели?
И Турецкий рассказал про телефониста. Алексеев помолчал, а потом спросил:
- Это имеет какое-нибудь значение?
- Имеет, и серьезное. Я вам позже объясню. Мы подозреваем, что он поможет нам выйти на убийцу.
- Вон как? Даже так? Что ж, попробую вспомнить…
Он действительно велел вызвать мастера, поскольку городской телефон, когда Алексеев приехал домой, не работал. Просто молчал, будто где-то перерубили кабель. Подобное уже бывало, вокруг несколько лет назад кипела стройка, и с телефонами было одно мучение. К тому же тогда еще далеко не в каждой семье имелись мобильники. Это сейчас только что в футбол ими во дворе малышня не играет…
Звонил, естественно, не сам. Велел это сделать Вене, личному шоферу. Тот позвонил со своего сотового и вызвал. Обещали прислать еще до вечера, поскольку узнали, кому требуется. Но позже произошел взрыв, потом приехала милиция и врачи, а потом вообще стало уже не до городского телефона. Они, кстати, после взрыва чуть ли не во всем доме перестали работать.
Турецкий отметил для себя водителя Вениамина Каменского, чтобы позже связаться и с ним. Ни одного факта ведь нельзя оставлять непроверенным, хотя с общей картиной этого происшествия у него уже в голове прояснялось. И он поделился своими соображениями со Славкой и Володей.
Дело, скорее всего, было проделано совершенно элементарно. Явившийся в дом якобы по вызову Алексеева телефонный мастер мог попросту сам отключить на щите связь. Потом он, возможно, дождался приезда Алексеева и установил взрывное устройство. После чего мог подняться, к примеру, на верхний этаж и оттуда проникнуть в чердачное помещение, где и дождаться взрыва. Чтобы потом спуститься к подъезду вместе с паниковавшей публикой, убедившись предварительно, что задание им выполнено.
- Примитивно, ребята, просто! - воскликнул Турецкий. - А когда наконец явился подлинный телефонный мастер, в его услугах в доме уже никто не нуждался. Было не до него. Вот и весь расклад. Здорово придумано!
- Что-то больно легко у нас все получается… - пробормотал недовольным тоном Грязнов. - Не нравится мне это дело, Саня.
- А кому нравится? Тут вся штука в том, что они оставляют следы, будучи при этом уверенными в своем, скажем так, алиби. Но преступления без следа не бывает, для этого должен быть не один, а поголовно все настоящими профессионалами. Однако в нашей современной жизни этого быть не может по одной простой причине - сейчас время не профи, а обнаглевших дилетантов. И так во всем! Вот и результат.
- Согласен. Но как же нам тогда нащупать твоего бомбиста?
- Он может неожиданно всплыть в окружении того Додика. Странный парадокс, смотри: человек утонул, а свидетели выплывают вместе с ним! Как тебе?
- Я думаю, по твоей философии рюмка плачет, - ответил Грязнов.
- Ну что ж, раз так, наливай! И давай сюда домашний телефон Додика. Его, кстати, уже похоронили, не знаешь?
- Наверняка, неделя, считай, прошла.
- Отлично!
- Чего ж тут отличного, Александр Борисович, я тебя не понял? - вмешался молчавший доселе Поремский.
- А тем, что на похоронах обычно бывают провожающие. Не отрицаешь?
- Не отрицаю, иначе гроб некому нести.
- Правильно. А еще многие стараются при этом запечатлеть свой лик на память для потомков. Мол, он-то уже того, а мы еще ого-го! Фотографы-то, поди, были, куда от них сегодня денешься? Особенно если провожали "верные друзья"?
- Согласен.
- Вот и посмотрим на их скорбные лица… Алло? Ева Абрамовна? Извините, не могу вам сказать "добрый вечер". Какой уж он добрый!.. Да-да, я знаю… Примите мои самые искренние соболезнования… Простите, я, кажется, не представился… - Турецкий зажал ладонью микрофон трубки и сказал громким шепотом: - Ребята, просто охренеть, какой голос! - И продолжил в трубку: - Я первый помощник Генерального прокурора России Турецкий, а зовут меня Александр Борисович, и я готов предвосхитить ваш вопрос и объяснить, какое отношение имеет Генеральная прокуратура к безвременной и трагической гибели вашего супруга…
Он снова зажал микрофон ладонью.
- Сейчас она вытрет слезы и продолжит слушать… Дело в том… - В голосе Турецкого вдруг появились такие глубокие и взволнованные нотки, что Грязнов с Поремским изумленно переглянулись. - Дело в том, - повторил Турецкий, - что гибель вашего супруга рассматривается нами в контексте целого ряда преступлений, совершенных в последнее время одной опасной мафиозной группой. И этот факт стал немедленно предметом рассмотрения следственных органов. Вот в этой связи, прекрасно понимая при этом ваше нелегкое душевное состояние… да, мне известно, что вы его недавно похоронили… но я, как руководитель следственно-оперативной группы, просто вынужден вас побеспокоить. Надо задать несколько вопросов, которые, могу искренне обещать, не будут вам в тягость… Как, разве уже поздно? - искренне удивился Турецкий. - А мы у себя еще пашем вовсю! Нет, но, если вы продиктуете мне адрес, по которому находитесь, я постараюсь быть у вас ну, скажем, в течение ближайшего получаса… Где это? Ах ну да, на "Семеновской", разумеется, это же фактически рядом. Но мне необходимы все ваши дверные коды, чтобы еще раз не беспокоить напрасно… Записываю! Благодарю, еду!
Турецкий положил трубку, подумал, оглядел товарищей несколько отсутствующим уже взором и сказал:
- Пожелайте мне удачи. Иду на растерзание, так мне почему-то кажется…
- А может, не стоит? Может, запустим вперед молодежь? - подначил Грязнов.
- Старый конь борозды не испортит.
- Но и глубоко не вспашет…
- А поглядим. Голос вдовы, во всяком случае, волнует. А потом ее приятно удивило, я чувствую, что разговаривал с ней сам помощник генерального. Ну как послать после этого к ней обыкновенного "важняка"? А никак! Раньше надо было думать!
И Турецкий вышел, сопровождаемый нахальным смехом Вячеслава Ивановича и Владимира Дмитриевича.
Глава пятая Охмуреж
1
Подруга обманула, не появилась в условленное время. И настал момент уже, когда Варвара, истомленная не таким уж долгим, впрочем, ожиданием, была готова, кажется, ознаменовать самым недвусмысленным образом их знакомство прямо здесь же, на лестнице, не отходя от запертой двери.
Некоторые рукотворные действия девушки, которая еще в машине - в "Жигулях" шестой модели, которые были выделены Яковлеву по указанию Грязнова из гаража МВД, - успели убедить ее, что у капитана милиции, правда одетого в гражданскую одежду, все в порядке с его мужскими достоинствами. И ей попросту не терпелось. И тогда Володя предложил ей свой вариант.
Ключ от конспиративной квартиры в Северном Бутове у него давно "томился" в кармане, и, если бы не упрямство девушки, пожелавшей отметить их первое знакомство почему-то в гостях у подруги, все давно бы уже получилось самым распрекрасным образом. И главное - можно было бы перейти к тому главному делу, ради которого Яковлев и решился на это знакомство.
Словом, желание поломало заранее выстроенные планы, и через полчаса парочка входила в однокомнатную квартиру на первом этаже с окном на зимний лес. Занавески и плотные шторы были немедленно задернуты, зажжен ночник у изголовья разложенного широкого дивана, случайная простыня найдена в платяном шкафу, а больше ничего и не потребовалось. Даже рюмки для общего настроя…
Время, отмечаемое лишь утомленными стонами да прерывистыми вздохами, летело незаметно. Но его опять же было достаточно, и Володя прилагал все усилия к тому, чтобы Варвара, потребовавшая, чтобы он звал ее только Варькой - так, мол, она больше возбуждается, - поскорее выбилась из сил. Но, увы, девушка была неутомимой…
Только под утро она стала зевать, собираясь, видимо, отдохнуть перед уходом на работу. Володя представил себе на миг, как она будет сегодня весь день зевать у себя за столом в диспансере, проклиная бесконечных посетителей, а после рваться домой, под крылышко строгих родителей, так и не сумевших справиться со своей упрямой дочерью, и, по-своему искренне, даже жалел ее. Но служба требовала полной ясности. И он неожиданно "вспомнил".
- У меня сегодня тоже будет длинный и тяжелейший день, - заметил он, как бы намекая, что и сам не возражал бы немного вздремнуть. Но - дело! Проклятое дело!
И стало видно, что он сильно расстроился.
Благодарная девица, каким бы черствым ни было ее сердце - в отличие от всего остального, - не могла не спросить, чем он озабочен. И спросила, как тут же подумал Володя, на свою голову. А он, словно воспользовавшись удобным случаем, стал ей рассказывать о своих оперативных заботах, суть которых сводилась к тому, что он обязан в буквальном смысле отследить знакомых, друзей и недругов доктора Баранова, чтобы суметь сделать вывод, кто из них может быть причастен к покушению на него.
Поворот темы для девицы был неожиданным, и она заинтересовалась подробностями - опять-таки на собственную голову. И вскоре, совершенно потеряв сон, под неуловимым нажимом Володи стала обозначать обширный круг знакомств своего шефа. Яковлев старательно запоминал - было бы большой ошибкой вытащить сейчас из кармана брюк, валявшихся на другом конце комнаты, как, впрочем, и платье его дамы, блокнот с авторучкой и производить записи. Нет, память, исключительно память!
Ну еще, чтобы быть до конца уже честным, то маленькая коробочка японского диктофона, которую вручил ему на всякий случай Вячеслав Иванович Грязнов, напутствуя перед важной операцией, тоже присутствовала и работала совершенно неслышно, фиксируя каждое сказанное слово.
И вот теперь Яковлев аккуратно подвел Варьку к тому понедельнику, который стал днем похорон доктора Артемовой, где, естественно, присутствовал и доктор Баранов. Этот день она помнила - еще бы, в первый раз Вячеслав Сергеевич провел с нею всю ночь и так старался! Девушка была отчасти совестливая и не стала называть вещи своими именами новому любовнику, но сладость, с которой она вспоминала ту ночь, была явной. Так что еще произошло тогда?
А, ну как же! Она еще не легла в ординаторской, куда услал ее доктор, когда к нему приехал симпатичный такой парень, которого Вячеслав Сергеевич называл Додиком, на большой черной машине с четырьмя кольцами на радиаторе.
- "Ауди", - подсказал Яковлев.
- Наверное, - согласилась она. И продолжала.
У них - у Додика с доктором - был громкий разговор в кабинете, даже они вроде бы ссорились немного. Но потом наверняка помирились, а доктор сделал Додику какой-то укол. Собственно, какой, можно и не сомневаться - определенно связанный с наркотиками. Потому что скоро голос того Додика стал много громче, он не говорил, а почти кричал. И речь у них шла о каком-то МЧС. Кто это такой, Варька не знала. А после Додик уехал, Варька сама видела в окно, как он садился в свою черную машину, которая стояла на стоянке рядом с "семеркой" Баранова.
Эту ночь Вячеслав Сергеевич, всю напролет, вот как сейчас они с Володей, провел с ней. И только где-то в шесть утра сказал, что ему надо быстренько съездить домой, чтобы переодеться и взять некоторые документы.
И еще одну фразу она запомнила, но, не разобравшись сквозь сон в ее смысле, переспрашивать так и не стала. Доктор сказал, что она самое дорогое его алиби. Но больше в тот день - это был, совершенно правильно, уже вторник - она Баранова не видела.
Сначала над ней подшучивала старшая медсестра Ольга: что ты натворила с доктором? Ольга знает свое дело, она давно уже с Вячеславом Сергеевичем спит, поэтому ее все и побаиваются в диспансере - ее слово для всех закон. А потом, у нее рука легкая, лучше любой медсестры уколы делает. Она Варьку, кстати, сама и оставила в тот вечер на дежурстве, когда Баранов куда-то умчался после чьего-то телефонного звонка. Варька видела, как он садился в чужую, тоже черную машину, которую по телевизору называют "бумером". На ней же и вернулся вскоре, но какой-то злой или вздернутый, - чтобы встретиться с тем Додиком. Ну а уж позже он и показал ей, где раки зимуют…
Девушка была проста, как дождевая капля - прозрачная и неожиданная.
Словом, уже к обеду, дозвонившись до Вячеслава Сергеевича, Ольга выяснила, что у него под дверью обнаружился такой же, видимо, заряд, как и в доме покойной Артемовой… А через два или три дня, уже ближе к вечеру, Баранов вернулся из прокуратуры, куда его вызывал следователь, очень расстроенный, даже не поздоровался, а позвякал в кабинете какой-то склянкой и снова убежал вниз. Варька посмотрела - на стоянке, возле "семерки" доктора пристроился прежний черный "ауди". Доктор сел к водителю, но вскоре вышел, а машина уехала.
- Это было в котором часу? - насторожился Яковлев. - Припомни поточнее, это очень важно!
- Я ж говорю, во второй половине дня. В полвторого я обедала в кафе напротив, а вскоре прибыл и Вячеслав Сергеевич. Наверное, три-полчетвертого. Темнеть уже начинало.
- И он, вернувшись, ничего не говорил?
- Нет, просидел в кабинете до конца дня, а потом поехал к себе домой.
И, как Варька на него тогда ни смотрела, не отреагировал. Сказал только, что длинный день, мол, закончился, поезжай домой отдыхать.
- А другие, неизвестные тебе, знакомые его приезжали?
- Так у нас же клиентура обширная! Целый день приезжают-уезжают… Всех и не упомнишь. А фамилии их, внесенные в личные карточки, являясь секретными, хранятся под замком. И лазает туда кроме доктора только Ольга, ей разрешено.
- А этот Додик, как ты его назвала, он-то почему запомнился?
- Так ведь я ж говорю: Вячеслав Сергеевич, обычно спокойный и рассудительный, рядом с ним словно сильно нервничал. А потом успокоился. Через два или три дня. Стал, как обычно, педантичный и уверенный в себе.
Ишь какие девушка-то слова знала! Но пришло и ее время - за разговором так и не удалось отдохнуть перед новым рабочим днем. А вечером еще в институт. Однако Володя Яковлев с характерным для молодости равнодушием подумал, что для Варьки подобные испытания наверняка не в новинку, сдюжит и это. Особой какой-то душевной благодарности он к ней тоже не испытывал - доставили друг другу приятное физическое удовольствие, и ладно. Удастся, можно повторить, не удастся, нетрудно ограничиться и уже случившимся, молодость действительно безответственна в этом отношении…
Но вот сведения о Додике и всем остальном, с ним связанном, были чрезвычайно интересны, и в этой истории следовало покопаться поглубже и поподробнее.
Запись была сделана, Володя отключил диктофон, незаметно вытащил его из-под изголовья и предложил одеваться, поскольку конспиративную квартиру, о своем пребывании в которой девушка должна молчать, чтобы не нажить себе крупных неприятностей, даже адрес ее забыть, следовало покинуть еще до того, как жильцы дома отправятся на работу. Значит, либо уходить немедленно, либо только после одиннадцати, когда никто на них не обратит внимания.
Благоразумная девушка задумалась: уж слишком много соблазнов предлагали оставшиеся четыре с половиной часа, но именно благоразумие взяло верх. И она решительно принялась одеваться, на ходу набивая рот бутербродами со всякой вкуснятиной, до которой так и не дошло дело в течение ночи.
Оставался невыясненным последний вопрос. Зачем нужна была подруга Танька, из-за которой пришлось потерять почти половину драгоценного вечера?
Все и тут оказалось до смешного простым.
Варька предложила вариант встречи втроем, та ухватилась за эту идею, но… возможно, что-то случилось, и планы подруги резко изменились. Так что если есть большое желание встретиться снова, а не ограничиться хитро построенным допросом - а Варька-то оказалась куда умнее и наблюдательнее, чем он предполагал! - то можно как-нибудь на днях устроить новую встречу. Втроем оно куда интересней! И забавней! Ну в самом деле, а почему бы и нет? Ох уж эти студентки-вечерницы! Ох медички!..
2
Александр Борисович с видимым интересом рассматривал большие цветные фотографии, сделанные во время траурной церемонии в ритуальном зале Троекуровского кладбища. Два дня назад только похоронили, а - гляди ты! - уже сделали снимки, да какие! Прямо хоть на обложку глянцевого журнала!..
Ева Абрамовна, черноволосая, томная тридцатилетняя женщина крепкого и щедрого от природы телосложения в свою очередь внимательно рассматривала, словно изучала, своего гостя, сидящего боком у накрытого к вечернему чаю стола, с закинутой ногой на ногу. Из-под распахнутого его пиджака взгляд женщины ухватил коричневую кожаную кобуру с торчащим из нее блестящим торцом рукоятки пистолета. И строгий, нахмуренный взгляд Турецкого, и эта вызывающе торчащая рукоятка, без всяких сомнений, указывали на то, что мужчина бывает грозен. Даже очень грозен, когда появляется где-то затаившаяся до поры опасность. Грозен и надежен - вот так, пожалуй, было бы правильнее всего. А если мужчина к тому же и сам высок, строен, широкоплеч и светловолос, как молодой викинг, где уж там устоять обиженному женскому сердцу, приблизившемуся к бальзаковскому рубежу?
И Ева Абрамовна, наблюдая за гостем, испытывала самое неподдельное волнение. Не только потому, что не исполнилось еще и девяти дней, после того как муж оставил ее навсегда, и даже не потому, что в ней вдруг могли проснуться какие-то свойственные всем женщинам слабости. Нет, она просто чувствовала, что ее тянет к этому более старшему, чем она, мужчине, как влечет всякую, обделенную женским счастьем бабу к сильному мужику, до которого так легко, казалось бы, дотянуться рукой.
Ну дотянулась, а дальше что? Кричать: "Какой ты подлец? Куда ты смотришь? Кому может быть интересно то, что ты с таким усердием рассматриваешь?" Но ведь ему действительно было интересно. И он положил один из снимков на стол, придвинулся ко вдове вместе со стулом, посмотрев при этом слишком близким и выразительным взглядом, после чего снова закинул ногу на ногу и вкрадчивым тоном спросил:
- А вот этот мужчина, любезная Ева Абрамовна, вам знаком?
"Любезная" прерывисто и словно украдкой вздохнула, что не ускользнуло, однако, от слуха Турецкого, наклонилась ниже к снимку и, следя за пальцем гостя, неопределенно пожала плечами.
- Если вас эта странная личность интересует, Александр Борисович, то я бы могла, пожалуй, вспомнить… А сейчас - нет, что-то мелькает, но весьма неопределенное. Что-то я, кажется, слышала от мужа, да… Он где-то служит, в каком-то высоком учреждении. Или служил… Он определенно военный, это заметно по его поведению. Непререкаемому, что ли? Но вы сами видите, какой-то… как бы сказать… Да никакой! - нашлась она наконец. - Безумно худой, словно больной подросток. Неприятный такой, словно раздевающий человека, взгляд. Речь негромкая, шепелявая. Явно он с определенным комплексом…
- Господи, да когда ж вы успели все это заметить? - Турецкий с восхищением уставился на женщину и чуть откинулся на стуле, так как решил, что подобный вопрос, произнесенный восторженным тоном, слишком смелый с его стороны шаг.
Но она поняла иначе и тут же, словно машинально, сама придвинулась к нему поближе.
- Я вспомнила, он… был у нас… у Давки. Даже дважды.
- Какое странное имя! - удивился Турецкий. - Я слышал, вашего мужа называли Додиком, тоже, честно скажу вам, не очень звучит. Но Давка?